***
Мама, Ницше умер,
Сказав до этого, что умер бог.
От них обоих остались книги
Мелким убористым шрифтом.
И в фильмах сюрреалистов
На эти книги вытекали глаза.
Но сюрреалисты, мама,
Тоже не очень-то живы.
Тишина на границе. И небо без облаков.
Только ты ЗА пределом,
За абсолютным чёрным,
За пахнущим хвоей,
За ускользающе белым.
А я лишь смотрю.
Смотрю сквозь гранитную серую глыбу.
А в нашей хрущёвке плывут на обоях
Такие красивые рыбки последних желаний,
А, может, обычные мелкие жёлтые рыбы.
И эти решётки на окнах моих
И возле границы твоей
Скрипят и шатаются.
И книги мёртвых и умных
В библиотеках пронзительно шелестят.
Но мне всё равно, всё равно, кто ЕЩЁ умер.
Я тут, возле домика.
Хрущёвки. Панельки.
Коммунальной квартиры на сотню гектаров.
Поросшего сорным
кипреем и подорожником холмика.
Я скоро уеду домой.
Я буду живой.
Правда, мама!
Я просто пока что в гостях…
***
Крик отцветëт следами на руках.
Ком в горле. Мокро. И придут искать.
День острый. День мерцающий и гулкий.
Все лестницы уводят на чердак.
Трамваи отзываются, и рельсы
Поют. Так, что на этом небе номер ноль
В висках толкается ритмичный грохот.
Следы от пальцев тëплые чуть-чуть.
На первом небе тускло. Не взлечу.
И убегать ни вниз, ни вверх не выйдет.
Мир коммунальный. Люди на виду.
Я знаю: там внизу, конечно, ждут.
Глотаю память. И шагаю в лето.
Я сохраняю: вкладыши, мопед,
Фонтан и салки. Мажу яркий свет
По фото, размывая контур тела.
Разводы – в ретушь. Это просто блик.
Легко раскрасить и перезалить
То, что исходно было чёрно-белым.
***
И люди сквозь асфальт прорастают.
И у них есть семья.
На праздник завтракают парадным фарфором.
Сине-белые крошки, жёлтые зубы.
Долго грызётся сервиз,
Если решиться вытащить его из серванта.
И надасфальтовый лес из людей
От каждой бури колышется и плывёт.
А у меня есть я.
И, пожалуй, этого хватит.
И я иду по лесу.
И ветки цепляются за одежду.
И тени хлещут по пальцам.
И это тоже мои и тоже моё.
И хрустит под кроссовками
Приторно-сладкая стеклянная снежная вата…
***
Мы говорим на разных языках.
По версиям китайских этикеток,
По мешанине букв из Интернета
Наш разный русский не успел совпасть.
И Вавилон так мелок. Не надлом.
Не башня. Просто здание кофейни.
Меж нами чашка, ложка и кофейник,
Твой пухлый томик манги, мой диплом.
Опилки разгребают во дворе.
Быт проступает в знаковой системе.
Он алфавит. Он в каждой вечной теме.
И точка удлиняется в тире.
***
По полям – загогулины.
Синие крупные клетки.
Помарки.
Пометки.
Забавно в корявые строчки вникать.
Суррогаты из мыслей незримо
живут в дневниках.
Полароидных снимков и магнитофонных кассет
Больше нет
И не будет. Но впрочем
Остаётся понять,
Что течение вспять
Обнулило
Все красные эти чернила.
И мы, получившие и по ладоням
И по самомнению гордые «пять»,
Не желаем признать,
Что продукт под названием «детство»
Сохранился посредственно
И безнадёжно просрочен.
***
Бесконечные нолики. Крестик всё равно будет в конце.
Выйти в нуль. Стать нулëм.
Закруглиться. Нормальная взрослая цель.
Нулевыми шагам, символическими километрами.
Мы идëм да бредём незаметно.
По тетради из клеток,
Где стоят окосевшие строки отметок:
От начальства, приятелей, тех, кто разделит
бумажные лодочки или постель.
Отражаются в лужах автобусы, крыши слезятся,
и гулкими звуками плачет капель.
И розовеют,
Кривеют,
Плывут тонкой ниткой поля у границы листа.
Нолик. Нолик. Не надо, пожалуйста, крестик.
Ведь это игра.
Не пора!
Но считалка до ста
Всë визжит, что водящий устал.
Будем прыгать по классикам.
Вот класс маргиналов. Отсюда беги.
Вместе с камешком, косо летящим.
Ступаю по мелу на смазано-белый изгиб.
Я люблю аниме,
Сериалы про древнее-давнее
И ролевые живые.
В них нули – лишь круги.
И условность в легко прозвучавшем “погиб”.
Воскресающим каждую серию, каждый сезон
В мире пестром и странном, где нет часа пик и промзон
Очень хочется верить.
На ярких обложках — наклейки и переводные картинки.
Расплываются точки.
Сплетаются строчки.
Сгорают листы.
Гололед. Пустота. Город замер, заглох и застыл.
И на клеточках классиков старые классики –
Люди учебников, – крестики ставят
на грани асфальта и мёрзлой земли.
А с боков от площадки прохожие ходят на службу,
Считая, что ходят козырными картами.
Всë в уме проверяют ходы и надеются выиграть партию
И в двоичной системе счисления
от единиц одиночества перетекают в нули.
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!