Беспокойница
Ни простыней, рваных бессонницей, ни беса в грудинной впадине
на месте, где сердце тикало, на месте, где сердце ёкало.
Февральская жажда радости, предмартово «чего ради я хожу всё вокруг да около, хожу
всё вокруг да около».
Придумалось – околесица; в тисках у себя зажатая, всё маюсь, а чем – не понято,
тревожусь над чем – не узнано. Февраленедовожжатая, надмартовоневожатая, живу и
пытаюсь втиснуться в желаемое, но узкое.
И даже не до бессонницы. До мелкой простой бесятины. И даже не до бессилия –
до суетного бесилова.
Февраль наступил – по косточкам до остова разобрать меня. А март не спешит
по-новому и в цельное замесить меня.
И лязгает – не сломается, и нежное, но небрежное. Неровная, непутевая,
усталая беспокойница.
И если сейчас дотронуться рискнёшь, то скорей порежешься.
А не рискнёшь дотронуться – и сердце во мне расколется.
Шашка
Как зовут тебя? Отвечает с улыбкой: Шашка.
Два задорных банта, но с виду – совсем индеец.
Ей не то что с другими – с самою собой не страшно, и тебе с ней не будет страшно, и не
надейся. Сашка сделает лук, поведёт тебя на драконов, но стрелять вы не будете: лук –
это так, для виду. А драконов вы слепите из облаков над склоном, и конечно же Сашка не
даст тебя им в обиду. Сашка – храбрый индеец, она понимает травы, собирает у речки
камни, кладёт в рубашку. От драконов, тебе поясняет, и это правда. Боевая. Вот потому
и прозвали Шашка.
Но драконы над склоном махнут вам двоим хвостами, Сашка даст тебе лук, подержать
и отдать обратно, потому что драконы давно ей семья и стая и негоже охотиться с луком
на кровных братьев. Из камней на холме вы построите в небо башню, чтобы в эти края
чужаки не казали носа. Разувайся, прикажет строго индеец Сашка и пойдёт босиком в
траву, разбивая росы.
Ей не то что с тобой – ей вообще никогда не страшно. Ни дракон, ни индеец
ни капельки не боятся.
И когда она вырастет, все равно будет Шашкой.
Точно-точно такой же, чтоб страху в лицо смеяться.
Медлить
Научи себя медлить: в утреннем солнце, росе на травах, в том, как внизу живота
поднимается радость, как рассветом затем проступает слегка на щёки; научи себя
медлить, в толпе или одиноким, научись останавливать – почти до конца – все силы.
Почувствуй, как замедленное красиво.
Научи себя медлить: в словах и любовном вздохе, почувствуй любовь расширением
полых легких, почувствуй ее на выдохе постепенном, так, чтобы тело резонирующее
пело.
Словно воздух вязкий, молча из времени вяжет петли –
научи себя медлить. Научи себя медлить. Медлить.
Ответ
Я люблю тебя,
я люблю тебя,
я люблю те… –
так качается на ветру, распустившись,
лютик.
Так распахнуто смотрят в лица с улыбкой дети.
Я люблю тебя, даже если ты не ответишь.
Так бегут танцевать под дождём и не жаль одежды.
Так, колено к колену прижав, ощущают нежность.
Так стоят на вокзале за два часа
до прибытия
и в толпе различают того, кто ещё
не виден.
Я люблю тебя, даже если ты не ответишь.
Я всего лишь полоска света, но
в этом свете
целый мир, что других освещает собою, собран.
И ответ – это я, что настолько любить способна.
Навстречу
Если хочешь, как я, почувствовать что
уго –
дно и пики жизни, скрывающейся под снег,
нужно ехать не вглубь себя сквозь
нелёгкий год,
а навстречу к ней.
Чтобы стало что выдыхать –
научись вдохнуть:
изучи силу вдоха, наполненность,
глубину.
Увозя себя в глушь, до поры остаёшься глух. Не встречая угла, что б ты мог
приложить к углу, ничего не касаясь,
почувствовать смог бы что? Пустоту, что становится в памяти пустотой.
Если точно, как я, ты почувствовать
хочешь всё, ехать вглубь себя
только отчасти тебя спасёт.
Если хочешь всей полноты,
то наоборот –
ехать надо навстречу, а не отдаляться от.
Не больно
Какая разница; ты не запомнишься, если выпишу,
ты не запомнишься, если отпишешься добровольно.
Такое небо сегодня стоит, загустев, над крышами, как будто силится показать, что ему
не больно.
Какая разница, если мы всё равно будем близкими – хоть ни в какой
из реальностей, но, как и прежде,
в каждой.
Такое небо сегодня над головой зависло, и все мысли – в кашу.
Какая разница; просто живи эту жизнь по-своему, а я по-своему буду – любому из нас
позволят.
Такое небо сегодня, как будто бы и не больно мне.
Такое небо, что хочется, чтоб и тебе не больно.
Подворотня
Весь город сужен до подворотни,
от ветра лязгает дверь подъезда,
вокруг железо, одно железо,
во рту знакомый и кислый привкус.
Но двор, где выросла я в сегодня,
в котором всё так знакомо с детства,
неузнаваемо изменился,
и вряд ли я теперь с этим свыкнусь.
Мы защищаемся, как умеем,
от непонятного и чужого: ещё вчера – это было в десять, как мама скажет,
вернуться к дому.
Теперь всё сузилось в подворотню, куда нас гонят, не сбереженных, и чьи-то, нам не
родные мамы, в подъездах прячут нас от омона.
Мир был бы гладок, да слишком гадок: вокруг железо, одно железо,
берет в кольцо нас, пока не тронув,
пока что сдерживая
обманом.
И город – жуткая подворотня, от ветра лязгает дверь подъезда,
и я бегу к ней, пока не поздно,
крича кому-то, кто впустит: «Мама!»
Кто я такой
Из ваших краев до наших подать рукой,
если двигаться напрямую без остановок.
Но, дорогой мой, кто же я вам такой,
чтобы об этом сказать вам хотя бы слово.
Если всмотреться: там снег, здесь –
такой же снег, у вас всё в тумане, у нас путь туманом скован.
Смысла менять одно на другое нет. В таком нужен веский повод.
Вы можете возразить, вы всегда могли:
у вас он не тает, у нас через день растает.
Но мозг человека, как день на клочке земли, даётся, чтоб в нем сочеталось несочетае –
мои аргументы разумней не брать
в расчёт.
Поскольку расчёт в них предельно
открыт и ясен.
В таком нужна смелость, а смелости – вот же черт – опять-таки повод.
Итак, этот снег прекрасен
везде одинаково.
Вам так идёт покой, что впору оставить вас с этим теперь в покое.
Поскольку, мой дорогой, кто я вам такой, чтоб зарождать в вас сомнение,
хоть какое.
Опубликовано в Южный маяк №1, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!