Лидия Выродова. ОФИЦЕРСКИЕ ЖЁНЫ

Документальная повесть

Большой зал благоустроенного дома. На диване сидит худощавый подтянутый мужчина с пышной седой шевелюрой, внимательно следит за происходящим на экране телевизора: там кричат, стреляют солдаты, летят самолёты. В комнату заглядывает жена Лиза – полная, не утратившая привлекательности женщина с живыми молодыми глазами и упругой здоровой кожей без единой морщинки.
– О господи, опять эти чёртовы стрелялки и самолёты. За тридцать три года службы не надоело?
– Подожди, подожди, самое интересное.
– Да у тебя всегда самое интересное – это война, самолёты, атаки, учения… Ты вот послушай, что ещё Сердюков натворил. Оказывается, Сызранское училище было на волосок от закрытия. Последние три года не было набора, и только Шойгу возрождает училище, снова набрали курсантов.
– Да читал я, читал. По плану набора надо было принять 594 человека, а приняли лишь 320. Отсев составил 38–40 процентов из-за здоровья, слабых знаний. Одно дело, когда всё уже отлажено, у училища свой авторитет, уверенность в завтрашнем дне, тогда и молодёжь стремится поступать туда, и совсем другое – непредсказуемость, непонятное невесомое состояние. Кто же захочет рисковать, терять время? Я знаю, каково это – нам пришлось вообще всё заново начинать в Уфе.
Он отвлёкся от экрана телевизора и прикрыл глаза. Память тут же услужливо и привычно вернула его в 1986 год. Февраль. Подполковник Воронов с небольшим чемоданчиком сразу же с вокзала поехал на окраину города, где недавно завершилось строительство военного вертолётного училища, в котором он должен продолжать службу старшего преподавателя. Приказ Министра Обороны СССР: сформировать училище к 1 января 1986 года, а с сентября начать занятия с курсантами. Но пока здесь стояли только пустые корпуса. Необходимо оформлять классы, аудитории, нужных приборов и оборудования не хватало. Будущие преподаватели дневали и ночевали в аудиториях. Сроки поджимали. Нередко засыпали тут же на столах в классах. И всё-таки 1 сентября занятия начались.
– Даже не верится, что смогли за такое короткое время всё прекрасно сделать. Начальник училища всех благодарил, столько тёплых слов сказал. Да мы и сами понимали, что совершили почти невозможное.
Лиза села рядом, откинулась на спинку дивана, вздохнула:
– Сколько было переездов за эти годы. И везде начинали с нуля. Иногда не спится, лежу, вспоминаю. Контейнеры, багажи… Новые городки… Только войдёшь в коллектив, привыкнешь, появятся друзья, и через пять-семь лет – труба зовёт.
– Такова судьба семей офицеров, тут уж ничего не попишешь. На одном месте все годы не послужишь. У нас ещё и неплохие места были, а моего друга вообще после академии отправили на край света.
– Ой, сейчас так много говорят о красотах Дальнего Востока, что будь я моложе лет на тридцать, с удовольствием поехала бы туда, – мечтательно проговорила жена.
– Ого, замахнулась! Ты же хотела поближе к родителям, а оттуда не каждый год вырвешься за тысячи километров,– пробормотал он, не отрываясь от экрана, где самолёты творили в небе невероятные пируэты. Шли обычные учебные тренировки, а для него до сих пор самолёт – его жизнь. И стоит на улице только услышать знакомый гул высоко в небе, он обязательно будет искать самолёт глазами, найдёт и радостно покажет идущей рядом жене:
– Вон он, видишь?
Ну, мальчишка с седой головой. Усмехнулась, а сердце защемило: сколько сил отдано этим самолётам. Она с нежностью посмотрела на мужа и вышла на улицу. Солнце разыгралось не на шутку. Только переступила порог, как обжигающий воздух полыхнул в лицо, словно огонь из печки. Она тут же заторопилась в тень, под яблоню, где стояли маленький столик и стул. Здесь любила сидеть с компьютером или книгой. Уютно устроившись в тени, раскрыла ноутбук, пробежала взглядом несколько раз по напечатанным строчкам, но что-то не клеилось сегодня писание. Ни одной порядочной мысли. Подняла вверх руки, несколько раз глубоко вздохнула и откинулась на спинку стула. В тени яблони так легко дышалось, кресло было таким уютным, что Лиза не заметила, как провалилась в сон. И будто сквозь вату услышала мягкий шорох колёс возле ворот. Хлопнула дверца машины, она подумала, что это сосед приехал на обед. Но металлическая калитка задребезжала, застучала, и во двор вошли женщина и мужчина. Огляделись, женщина подошла к цветам вдоль дорожки, наклонилась, погладила зелёные веточки и выпрямилась. Лиза, не веря своим глазам, ахнула и вышла из своего укрытия возле яблони, заторопилась к неожиданным гостям:
– Наташка, господи, какое счастье. Лёша, откуда вы? – она обнимала гостей, то отрывалась от них, всматриваясь и смеясь, то снова прижимала к себе их поседевшие головы. – Ой, ребята, какие же мы все стали белые. Но ты, Наташенька, красавица такая же, да, Леш? А ты такой же стройный, – похлопала она его по животу. – Ни одной жиринки. Ну, пошли в дом, буду вас кормить и пытать. Сашу порадуем.
– Да я уже здесь, – вышел на террасу Александр.– Если Лиза восторгается, то об этом вся улица знает: такая же громогласная тараторка и осталась. Ну, привет, орёл, – он обнял друга и поцеловал руку Наталье.

У каждого к счастью своя дорога

После ужина, весёлого, сумбурного, с расспросами и ответами, воспоминаниями и смехом, в доме стало тише. Мужчины остались в зале, а женщины перебрались на кухню, перемыли посуду, навели порядок и уселись за стол друг против друга.
– Ну, рассказывай, как вам на Алтае живётся? И чего вас туда занесло?
– Там очень красивые места, горы, леса, озёр полно. А вода в них чистейшая и вкуснейшая, можно пить, ничего не опасаясь. Туда многие приехали от суматохи больших городов – наши соседи из Петербурга, несколько семей из Москвы. Не всем по душе жизнь в замкнутых каменных джунглях. А там такой простор, столько солнца! Кстати, по количеству солнечных дней Алтай не уступает Крыму.
– Ты серьёзно? – удивилась Лиза. – Тогда почему же там так холодно?
– Климат резко континентальный, зимой может быть до сорока градусов мороза – и солнце сияет. И летом может быть почти сорок. Кстати, у нас есть и крымчане, убежали лет семь назад от украинизации Крыма. Не хотели, чтобы сын служил в украинской армии, и вообще…
– Но теперь Крым наш – не собираются возвращаться?
– Представляешь, нет. Мало того, Люба, так зовут соседку, ездила недавно в Крым, вернулась и говорит: «Господи, как же у нас тут хорошо. Такие просторы, такая тишина». Да вы и сами с Сашей не захотели жить в Уфе, переехали в село.
– Ну, мы же недалеко от детей, всего семьдесят километров. Они часто бывают, внуки рядом. Ладно, как у вас-то дела? Сколько же мы не виделись?
– Лет десять, наверное. Мы в Крым к вам приезжали, почти месяц у вас отдыхали, помнишь? Я тогда впервые молоко парное попробовала. А шашлыки! Из свежей баранины! Молодец твой зять, роскошные нам шашлыки жарил. Ни в одном ресторане таких не поешь. А сметана, свежие куриные яйца… Творог домашний! Помнишь, я ещё ругала тебя за такое расточительство?
– За какое?
– И она не помнит,– всплеснула руками Наташа. Лиза с улыбкой смотрела на стройную загорелую подругу и улыбалась. – Шикарным творогом кормила гусят и цыплят и не помнит. Да на рынке у тебя его с руками оторвали бы.
– Вот потому и не ходила на рынок, что я без рук бы делала? – засмеялась Лиза. – Зато мои питомцы росли здоровенькими и шустренькими.
– А почему вы уехали из Крыма? Вы же собирались там остаться совсем?
– Ну, во-первых, одолела тоска по детям, внучки выросли, поступили в университет, сын без конца звонил и звал, да и Саше стало тяжело со скотиной управляться. И ненависть к русским шла из Киева, переливалась через край.
– Да ладно, не будем о плохом на ночь глядя.
– Не будем. Как Петя, как Оксана?
– Петя уже полковник, у него дочь и сын совсем взрослые. Анжела хорошей женой оказалась. Андрей его тоже лётчик, пошёл по папиным стопам, двое детей. Оксанка – это огонь и вихрь. Так и сохранила в себе искромётность. Она – врач- психиатр, Серёжа её летает, стал комэском. Совсем недавно перевёлся в полк к Пете. Молодец парень, такой труженик. Оно и понятно – под контролем такого начальника, у него не забалуешь. У них трое детей. Да я же тебе и писала, и звонила. Ты же всё знаешь.
– Знаю кое-что. А Артур? Вы с ним общаетесь? Вообще где они сейчас? – Лиза всматривалась в лицо подруги, коря уже себя за вопрос. Но на лице подруги ни один мускул не дрогнул.
– Ну как где? Они после окончания службы подались в Москву. Там получили квартиру. Живут в очень хорошем районе, в Коломенском, недалеко Москва-река, музей Петра I, пушки старинные на берегу, старинная церковь. Мы там были с Лёшей, приезжали на свадьбу Андрюши.
– Времечко бежит! Скоро прабабками станем, – вздохнула Лиза.
– Я-то уже давно прабабка. А твои не собираются замуж?
– Пока нет. Обе после университета работают. Настя – судебный пристав, Ольга – в аэропорту. Парни есть у обеих, университетские ребята. Но пока не торопятся. Говорят, сейчас не модно рано выскакивать.
– Ну, может, и правильно. По молодой глупости можно столько наломать дров, – со вздохом протянула Наталья. Лиза посмотрела на её осунувшееся лицо и спохватилась:
– Вот хозяйка, а? Вы же устали с дороги, а я болтаю и болтаю. Мужики-то наши что там делают, не уснули ещё? Почти два часа. И как это Саша не сигналит отбой? Обычно после одиннадцати начинает суетиться, готовиться ко сну. Пойду приготовлю вам комнату, пока вы займётесь водными процедурами.
Мужчины горячо спорили в зале и, похоже, спать совсем не собирались. Саша, как всегда, доказывал, что в политике и в стране многое делается неправильно, а Лёша тактично убеждал его, поправляя, объясняя, что после развала СССР страна постепенно приходит в себя, сумела всем, и себе в том числе, доказать, что наш народ был и остаётся сильным. И может многое, ему только не надо мешать.
– Ну, ты вспомни хотя бы, в каком безвыходном положении оказалась армия в девяностые. Сократили, вывели из Германии, Венгрии чуть ли не в чистое поле, поселили в палатках. Офицеры, полные сил, многие с академическим образованием, остались не у дел. Ни жилья, ни пенсий приличных. А отношение власти к ним какое было? Как к дармоедам, на которых тратятся большие деньги. Унижение, отчаяние. Форму носить было неловко…
– Ой, Лёша, как ты прав. Я страшно возмущалась, когда Саша уходил в запас, – Лиза стояла возле двери и слушала всю эту тираду. Подошла к столу, обняла мужа. – Было 50 лет, академия за плечами, опыт, знания, умение работать с людьми. И нате вам – идите на пенсию. Я понимаю, таков был закон. Но ведь глупый закон.
– Лиза, ну что ты говоришь? Я и так отслужил тридцать три года, можно и отдохнуть. Наоборот, я считаю, что мне повезло, что я ушёл из армии в то смутное, непонятное время перелома и неразберихи. – Он с улыбкой смотрел на раскрасневшуюся жену. – Или тебе снова захотелось поруководить женщинами в гарнизоне, помотать нервы отцам-командирам?
– Да ну тебя,– отмахнулась Лиза, а Наташа вошла с полотенцем в руках, с мокрой головой и заинтересовалась:
– Ну-ка, с этого места поподробнее, как говорят герои детективов.
– О, вы многого не знаете, друзья, о моей боевой подруге. Уж настолько боевая, что до сих пор удивляюсь, как меня начальство терпело. Все недостатки, нарушения в городке военном, в столовых, в военторге – до всего было дело моей жене. И тут же или проводила женские собрания с приглашением парторга, или шла напрямую к командиру полка. Один раз привела женщин к дому, где жили наши начальники, вызвала Мартынова – комполка. Отличный мужик, кстати, лётчик от бога. И прямо выложила в лицо, что в доме, где нам выделили квартиру (мы приехали после академии), ледяные батареи, там всю зиму не было отопления. И она собрала баб, прошу прощения, – улыбнулся Саша, заметив протестующий жест жены,– собрала женщин из этого дома – и к отцу-командиру. Он молча слушал, только растерянно смотрел на незваных гостей. Тогда Лиза говорит: «Я принесу своего годовалого сына к вам, пусть поживёт в тепле до весны». Он улыбнулся: «Приносите, только у нас тоже не очень тепло». «Тогда нам с вами не о чем говорить». Развернулась и пошла.
– Молодец,– рассмеялся Алексей, хлопнув в ладони. – Вот такого у нас в городке не было, хотя наши женщины не упускали случай пошуметь.
– Как это не было? Как не было? А Зоя Кошиц? Мы тогда в Лиде в Белоруссии служили, они с Валентином приехали из Киева после окончания училища с двумя детьми. Поженились сразу после школы, – поняв, что разговор затянется, Наташа подошла к дивану и села рядом с мужем.
– И к чему такие подробности? – спросил муж.
– А к тому, мой дорогой, что вы женщин совершенно не знаете. Упёрлись в свои самолёты и ничего не видите и не слышите. Ну вот, приехали они, несколько ночей ютились где-то в какой-то кладовке на полу. Она к Вальке пристаёт: когда же получат квартиру? Он молчит, что-то бормочет непонятное. Она его пытает, ходил ли он к командиру. Ходил. Ну? Обещает. Когда? Валя глаза в сторону. Понятно: никуда не ходил и не собирается. Она хватает дочку в охапку, сын идёт рядом. Врывается в кабинет командира полка, ни слова не говоря кладёт ребёнка на стол и направляется к двери. Тот ничего не понимает, спрашивает: в чём дело, кто она такая?
– Мне надоела вся эта половая жизнь, – видя, что командир багровеет, она выпаливает: – В смысле – спать на полу в кладовке всей семьёй надоело. Сколько будет лейтенант Кошиц без жилья? – хлопнула дверью и ушла. Не успела отойти от штаба, как по радиосвязи объявление: лейтенанту Кошицу немедленно явиться к командиру полка.
– Удивительно, откуда берутся у нас такие боевые женщины? Кто-нибудь вообще интересовался, как мы женимся, как выбираем именно таких жён, которые за нами в огонь и в воду? – Алексей обнял свою Наталью, нежно погладил по волосам, потёрся щекой о её щеку. Она провела рукой по его лицу.
– А другие у вас не задержатся. Не всем по душе мотаться по гарнизонам, жить в медвежьих углах, терпеть неудобства, да ещё и не закатывать истерики, – Наташа рассмеялась и подмигнула Лизе.
– И что, ему объявили взыскание за плохое воспитание жены? – спросила Лиза после смеха. Она сидела на стуле рядом с Сашей.
– Нет, командир оказался человеком понятливым. Надо Вальке быть пошустрее. А он не очень-то суетился. Зойка и в академию потом его протолкнула сама.
– Интересно. Это как? – в один голос протянули мужчины.
– Она в штабе работала машинисткой, Валька только что вернулся после неудачной попытки поступить в академию. А тут вдруг приходит в штаб вызов на сдачу документов в академию Жуковского в Москву.
– Ой, Саш, в нашу академию, – вскрикнула Лиза.
– Зоя тут же к командиру. Просит отослать документы мужа. Тот возражал сначала, дескать, Кошиц уже попробовал, не вышло, пусть и другие попытают счастья. Но тем не менее документы Вальки ушли в Москву. Он сдал на этот раз успешно и поступил. После – Германия: в академии она тоже работала машинисткой. Вот так делают карьеру мужу расторопные жёны.
– А некоторые её портят, – засмеялся Саша. – Кое-кому хотели даже объявить взыскание за то, что жену не воспитывал.
При этих словах Лиза откинула голову и захохотала, пытаясь что-то сказать, но опять заливалась серебристыми колокольчиками. Наташа и Алексей тоже не могли удержаться от смеха, ожидая пояснения этой истории. А Саша продолжил:
– Вызывает меня к себе в кабинет начальник политотдела училища. Я тогда служил в Балашовском лётном училище транспортной авиации, в котором ты учился раньше, друг.
– Да, родное моё училище, – улыбнулся Алексей. – Столько всего пережито. Потом – академия Гагарина, Москва. Ну и что дальше, не отвлекайся, женщины же всё равно не отстанут, – хлопнул Алексей Сашу по плечу.
– А дальше не успел я толком представиться, как он начинает говорить на повышенном тоне. Я вообще ничего не понял, только чётко уловил одно – наложит взыскание за то, что жену не воспитываю. Ох и крупно мы тогда поговорили.
– И что? – Наталья резко повернулась к Саше.
– Ничего. Я сказал, что если по службе замечания или нарекания, то наказывайте. А в противном случае за беспочвенные обвинения я отправлю жалобу по инстанции.
– Ну и …
– Ничего, струсил.
– Лиза, а ты какое такое преступление совершила, что мужа на ковёр поволокли? – засмеялась Наташа. Мужчины тоже улыбались.
– Самое страшное и невероятное. Жену замполита обозвала хамкой, – и снова смех, задорный и озорной, такой заразительный, что другие не могли удержаться. И вскоре дом уже стонал от общего хохота.
– Так, – сказала Наташа, вытирая слёзы, – спать нам уже не придётся. Ну, давай выкладывай всё как на духу.
– А тут и выкладывать нечего. Мы жили на втором этаже, под нами – семья начальника парашютно-десантной службы. И как-то вечером, после работы, приходит ко мне Наташа страшно расстроенная…

…Лиза возилась на кухне, готовила ужин. Саша улетел неожиданно в командировку, позвонил уже из Петровска, как только она переступила порог квартиры. К этим внезапным вылетам-перелётам она уже давно привыкла. Дети тоже где-то носятся по городку. Открылась дверь. Она из кухни крикнула:
– Ирина, ты? А Кирилла не видела?
– Лиза, это я. Прости за вторжение, я не вовремя. Я хочу узнать, у вас холодно?
– Да вроде бы нет. По крайней мере, у меня на кухне жарко. – Лиза вышла из кухни. – Ты проходи в комнату. Что-то случилось?
– Случилось, – Наталья вдруг расплакалась, – у меня Вовка заболел, с температурой лежит, его всего трясёт. В доме холодно, сама же понимаешь – первый этаж. А тут ещё батареи ледяные.
– Как ледяные? Пошли, посмотрим, – обе пощупали еле тёплые батареи в спальне. Лиза с недоумением посмотрела на Наташу. Та печально вздохнула. – Вот и у нас тоже так же. У детей совсем холодные, а в нашей комнате чуть тёплые. Я вызвала слесаря, он пришёл, всё проверил, сказал, что в квартире на пятом этаже надо спустить воздух. Мы с ним туда вместе поднялись, так нам даже дверь не открыли.
– Ну, нет никого.
– Есть. Свет горит в зале.
– Не слышали, значит.
– Я ушла, а слесарь остался звонить. Открыли, но в квартиру не пустили. Там баба такая – настоящая истеричка. Разоралась, что ей пол испачкают, мебель испортят. И, мол, вообще решайте свои проблемы сами. Что же делать?
– Пошли, не реви. Там кто живёт сейчас?
– Да начальника политотдела временно поселили, пока трёхкомнатную подыщут. А нам что же из-за них мёрзнуть?
Они поднялись на пятый этаж. Лиза требовательно нажала на кнопку звонка и долго не отпускала. Наконец послышался цокот каблуков по полу. Дверь открыла высокая брюнетка с ярко накрашенными губами, в длинном красном халате до пят, с распущенными волосами. Молча уставилась на женщин.
– Здравствуйте. Я председатель женсовета Елизавета Тимофеевна Воронова, это Наталья Борисовна Ладилова, член женсовета. Мы живём под вашей квартирой на втором и первом этажах. И у нас к вам просьба: по стояку надо спустить воздух, чтобы…
– Вон! – не дослушав, с некой брезгливостью сказала хозяйка, пытаясь закрыть дверь.
Лизу словно кипятком обдало. Она взялась за ручку двери и не отрывала взгляда от сузившихся жёлтых глаз женщины. Та немного растерялась, но дверную ручку тоже не отпускала.
– Лиз, пошли. Надо идти к начальнику училища. Здесь непробиваемая стена.
– Нет уж. Я заставлю выслушать нас до конца. Вы понимаете, что только у вас вентиль, через который можно спустить воздух?
– Я сказала – вон!– глаза брюнетки почти совсем закрылись, губы начали дрожать.
– Хамка. Да она просто сумасшедшая наглая хамка. Но и на неё найдётся управа, – Лиза хлопнула дверью так сильно, что хозяйка испуганно отскочила в коридор…

– Нет, ребят, я не могу. Всё, прощай, сон, прощай, покой. Ну, Лизка, а ещё инженер человеческих душ, – хохотала Наташа.
– Это писатель – инженер человеческих душ. А я просто журналист. Неравнодушный, конечно, – улыбалась довольная Лиза.
– Ну и что дальше?
– А на второй день я в редакции накатала на одном дыхании фельетон, изобразив всё в красках и интонациях. Редактор читал и хохотал, тут же заслал в номер и – оп! – читайте, пожалуйста. А корректором у нас работала Валя Васильева, жена сослуживца Саши. Мы с ними до этого в Петровске вместе служили, потом и в Балашове тоже. И она принесла газету домой. А Володя…
– А Володя обожал бегать в политотдел. Я даже как-то сказал, что Васильев чаще в политотделе бывает, чем в сортире. Вот он и понёс газетку кому надо. А я-то в командировке, но когда вернулся – пожалуйте в политотдел. Я подумал, что возникли вопросы по самолётам, по командировке. Вхожу, а на меня ушат скандальный вылили. Но я быстро сориентировался и нанёс достойный удар. Потом дома прочитал фельетон и хохотал, и жалел, что не знал о нём раньше. Я бы ответил, что это ему надо воспитывать свою истеричку и …
– Хамку,– подсказала Наташа.
– Точно.
– А дальше-то что? Неужели проглотил всесильный бог политики такой конфуз? – не унималась Наташа.
– Пришлось, – подхватила Лиза. – Через пару дней проходила городская партийная конференция. А у редактора и начальника училища были неплохие отношения. Они стояли где-то в сторонке, Вертель – начальник училища, познакомил замполита с редактором. У того глаза загорелись, рассказывал после Борис Ильич. А Борису Ильичу тоже было интересно посмотреть на мужа героини фельетона. Ну и замполит спрашивает с этаким показным равнодушием: «А, кстати, как там у вас Воронова работает?» Редактор сразу же понял, почему такой интерес к моей персоне, и отвечает: «Мне бы ещё одну такую Воронову, и других корреспондентов можно увольнять. Вдвоём бы справились с газетой». Вертель тут же торжествующе подхватил: «Вот, понял?» Замполит вдруг заторопился куда-то, отошёл от собеседников.
– Да-а. Ну, а с теплом как?
– Наташка, ты как следователь, – засмеялась Лиза. – Сразу же батареи стали горячими после статьи. Да мы бы всё равно добились через женсовет. А замполит через год уехал в Челябинское училище.

…В окнах забрезжил рассвет. Наташа лежала с закрытыми глазами, но так и не смогла заснуть. То ли сказывалось возбуждение от встречи, то ли воспоминания затронули самые укромные места души, куда она старалась не заглядывать, не ворошить боль и обиды потерь. Но сейчас они вдруг, не сдерживаемые ничем, выскочили и назойливо вставали перед глазами. И всё она видела настолько ярко, будто только вчера это пережила. И тяжесть снова сдавила сердце, стало трудно дышать. Женщина осторожно повернулась на правый бок, посмотрела на мужа, боясь его разбудить. Он крепко спал, дыхание было ровным, глубоким. Она успокоилась и вздохнула – Лёша всегда был её надёжным и преданным другом, защитником, мужем. Она улыбнулась и попыталась хоть немного подремать, но перед глазами всплыл тот день…

…Она уже несколько дней собиралась к Артуру в Петровск, где у курсантов проходили учебные полёты. Его отец обещал в следующие выходные поехать туда на машине и взять её с собой. Но поездка почему-то сорвалась, его мать ходила таинственно неприступная, иногда Наташа ловила на себе её леденящий взгляд, от которого у неё мурашки пробегали по телу. Наташа старалась не волноваться, прислушиваясь к толчкам внутри себя, и тихо смеялась, прижимая руки к животу. Не выдержав ожидания, решила ехать на поезде. Добираться надо было с пересадкой, ночь она провела в комнате матери и ребёнка, но в полдень уже подъезжала к нужной станции, нетерпеливо вглядываясь в окно, по которому медленными струйками сбегал дождь. До военного городка от вокзала пришлось идти по размокшей грязной тропинке, туфли тонули в жирном чернозёме. В гостинице она первым увидела Алёшу, друга Артура. Он от удивления застыл, пытаясь что-то сказать. На её нетерпеливый вопрос об Артуре начал что-то говорить про свадьбу, она ничего не хотела слышать, просила скорее отвести её к Артуру. Наконец, он собрался, тихо выдавил:
– Тебе лучше туда не ходить.
– Да почему, почему? Я же к нему ехала, дорога такая утомительная, с пересадкой.
– Вот поэтому и не надо тебе переутомляться. Ты отдохни пока здесь, а я пойду к нему. Я сейчас.
Да разве можно её удержать? В офицерской столовой было необыкновенно шумно и многолюдно. Наташа сразу же увидела невесту в белом платье и Артура и чуть ли не бегом бросилась к нему, смеялась и не сводила с него глаз. Алексей схватил её за руку, пытался её удержать, что-то говорил, но она сердито вырвала руку. И тут кто-то крикнул: «Горько!» и …господи, почему Артур её целует, эту девушку в белом платье? Наташа остановилась, у неё вдруг потемнело в глазах …
Очнулась в больнице, рядом сидел Лёша, держал её за руку и что-то шептал. Она непонимающе посмотрела на него, поискала глазами Артура, хотела даже спросить о нём у Алексея. В ушах резануло: «Горько!» и… её Артур… Почему? Она всхлипнула и отвернула голову к стене. Алёша сжал её пальцы и потом нежно поцеловал их…
Наташа осторожно встала, поправила одеяло на муже, мягко провела губами по его щеке и прошептала:
– Спасибо тебе, родной.
Алексей не спал. Он тоже провалился в прошлое, тревога жены передалась и ему. От её ласкового движения и нежных слов в горле застрял комок, он с трудом сглотнул, стараясь не выдать себя. Наташа накинула халат и тихо вышла из комнаты. Алексей открыл глаза, память услужливо подсунула ему ту врезавшуюся навсегда картину на аэродроме. Только что закончились полёты, инструктор похвалил Алексея, сделал незначительные замечания Артуру, но в общем полётами курсантов остался доволен. Разгорячённый Артур подошёл к Алексею, хлопнул его по плечу:
– Ты молодец. Сейчас на завтрак и спать?
Алексей молча смотрел на друга, потом резко спросил:
– Ты что творишь? Зачем тебе эта дочь директора столовой? Ты что, не видишь, как они с мамашей тебя обхаживают? А Наташа?
– А что Наташа? Наташа дома, а я ничего такого ужасного не делаю. Могу же расслабиться немного, отдохнуть в обществе приятной девушки, – в глазах Артура уже скакали весёлые чертенята. – Да брось ты всё усложнять, смотри на жизнь проще, умей получать от неё всюду удовольствие. Неужели ты видишь в лёгком флирте что-то страшное?
– А ты не видишь? Ты вообще-то любишь Наташу или просто тоже отдыхаешь в её обществе? И получаешь только удовольствие? А ребёнок? Ну, ты слепой, что ли? Как можно не понимать, какой эталон красоты и преданности твоя Наташа, она же по-настоящему любит тебя и верит тебе безгранично. А ты… Неужели тебя не унижает и не коробит вульгарность в этой взбалмошной искательнице женихов Жанне? – Алексей начинал говорить громко, привлекая внимание курсантов, стоящих недалеко от друзей.
– Да брось ты вдаваться в такие тонкости и подробности. Не надо никого сравнивать. Я не собираюсь на Жанне жениться. Отлетаем и разбежимся. Ты лучше посмотри, какое небо прекрасное, где мы только что были. Не дуйся. Всё хорошо. – Он обнял друга за плечи, второй рукой поднял его голову и заставил смотреть на полыхающее небо. Внизу над горизонтом оно было ярко-малиновым, далее чуть светлело, краски становились нежнее, краснели, розовели, и через мгновение солнце выкатилось из-за горизонта, медленно поплыло вверх и ослепило глаза. Оба зажмурились. А небо уже сияло яркой синевой и звало к себе, притягивало, восхищало.
– Ну разве это не красота? У нас такая жизнь впереди замечательная! А ты бурчишь, как старый дед. Нашёл, чем голову забивать.
– А Наташа? У неё тоже будет замечательная жизнь? – он сбросил руку Артура с плеча, с гневом посмотрел в глаза улыбающегося друга. – Или тебе не до неё? Ну не понимаю я тебя – такая девушка и …просто не понимаю. Да ты должен бога благодарить за такую девушку. Такие встречи бывают раз в двести лет. А ты оскверняешь всё, топчешь, собственным эгоизмом всё убиваешь. – Алексей уже не мог сдерживать эмоции и последние слова почти выкрикнул.
– Ну, ей-богу, что ты заладил одно и то же? А хочешь, я тебе по секрету скажу: Жанка в постели такое вытворяет…
Он осёкся под брезгливым и презрительным взглядом друга. Вдруг догадка ошеломила Артура:
– Да ты не влюбился ли в мою Наташку, старичок? Я могу ей… – договорить не успел. Алексей уже давно еле сдерживался, слушая Артура, но такого цинизма он вынести не мог. Со всего размаха ударил его по лицу и ушёл в степь. Бросился на траву, уставившись в синее небо с летающими высоко над ним точками-птицами …
В больнице, глядя на бледную Наташу, Алексей поклялся, что никогда не оставит её, сделает всё для того, чтобы она стала счастливой и забыла весь этот кошмар. Лишь бы только ничего с ней не случилось, лишь бы она поправилась, твердил как молитву, как заклинание, как мольбу.
…Наташа тихо, стараясь не стукнуть дверью, вошла на кухню и чуть не рассмеялась: у окна сидела Лиза и смотрела на улицу. Оглянулась на шорох шагов и тихо прошептала:
– Ты тоже не спишь? – Лиза встала, выключила чайник, достала из шкафа чашки и всё необходимое к чаю: мёд, варенье, конфеты, домашнюю выпечку.
– Ну, ты прямо пир устроила. Как же я соскучилась по твоим пирогам! Ты так и балуешь мужа? – Наташа отпила глоток и с улыбкой наблюдала за Лизой.
– Так и балую. Попробуй ему не испечь, весь изноется – что к чаю? – Лиза забавно прогундосила, и они засмеялись, потом сразу же замолчали, оглядываясь на дверь. – Так что лучше испечь, не дожидаясь вопросов. Ты чего вскочила в такую рань?
– Да что лежать без толку? То ли перевозбудилась, сон перебила, то ли устала с дороги. Вроде спать хочу, а закрою глаза, всякая прошлая чертовщина лезет. Покрутилась, повертелась да и ушла, чтобы Лёшку не разбудить. Ох, чай какой вкусный и красивый, – Наташа держала в руке на вытянутом расстоянии прозрачную стеклянную кружку с розовым чаем и любовалась, потом поднесла поближе, глотнула: – А аромат!
Наташа вдохнула запах чая, закрыла глаза и сделала глоток. Потом задумалась, свела брови к переносице. Между ними появилась складочка – верный признак того, что Наташу что-то тревожит.
Лиза осторожно погладила руку подруги, посмотрела в потемневшие её глаза:
– Ты что так вся скукожилась? Выкладывай.
– Да вот ты сказала – тёща. И как они ладят с зятем?
– Ой, ты что. Анна Матвеевна – замечательная женщина, интеллигентная, выдержанная, понимающая, очень весёлая, песни обожает. Мы с ней как встретимся, напеться никак не можем. Хозяйка изумительная, она учитель английского. Учитель с большой буквы, именно такой, которыми я всегда восхищалась. Она и сейчас со всеми внуками занимается. А их у неё четверо – двое наших, двое – от сына. А летом они с ней на даче и отдыхают, и всё равно учатся, и помогают ей по силам. А вот мы вас свозим к ним на дачу, сама всё увидишь.
– Повезло Кириллу. А у Ирины свекровь какая?
– Тоже замечательная. Красавица, хозяйка отличная, к Ирине очень хорошо относится. В общем, моим ребятам повезло со вторыми мамами.
– Вторая мама, – со вздохом протянула Наташа. – Хорошо сказала. Вторая мама, – она отставила кружку в сторону, подпёрла голову рукой и уставилась в окно, где уже алела заря…
…А в то далёкое утро за окном безумствовала зима и плевалась в стекло снегом. Из дома страшно было нос высунуть. Наташа лежала на кровати, закутавшись в пуховый платок. Рядом на подушке – раскрытая книга. Отложив её в сторону, женщина с улыбкой следила за быстрыми руками хозяйки дома, вязавшей детские носочки. Домна Васильевна сидела возле тёплой стены печки, склонив голову над вязанием, а спицы так и мелькали в её руках. Маленькая, худенькая, никогда не унывающая, она и в постоялицу вселяла уверенность и покой. Вот и сейчас подняла голову, посмотрела ясными глазами на Наташу, улыбнулась беззубым ртом и озорно подмигнула:
– Не горюй, дочка. Нашла об чём печалиться. Одна ты, что ль. Эк удумала. Да в нонешнее время детей рОстить не трудно (она так и сказала – ростить). Вот когда я осталась одна без мужа с четырьмя детьми в голодное лихолетье, вот тогда хоть вой. И то люди в беде не бросили, помогли, кто чем мог. А ты сейчас горюешь. Да вытянем твоего мальца, – она ещё быстрее замелькала спицами.
– Ой, какой же малюсенький носочек. Неужели налезет на ножку? – Наташа встала, осторожно, медленно подошла к Домне Васильевне, взяла из её руки готовый носочек и прижала к лицу. Мягкий, крошечный, пушистый, он щекотал кожу. Она счастливо засмеялась и обняла свою спасительницу. Сколько той пришлось повозиться с отчаявшейся и потерянной Наташей, но бабуля всё-таки её воскресила.
– Ой, девка, ты что это босиком на холодном полу стоишь? Ну-ка быстро в чуни ныряй. Удумала. Не хватало ещё заболеть. Возись тут с тобой, – добродушно ворчала Домна Васильевна, с улыбкой подсовывая тёплые толстой вязки сапожки.
– Да я же в носках, – улыбнулась Наташа, но послушно сунула ноги в красивую шерстяную обувку. А за окном выл страшный ветер, ветки малины стучали в стекло, будто просились в тепло. И тут вдруг сквозь завывание ветра послышался требовательный стук в дверь. И стучали палкой, уж больно стук был звонким. Женщины замерли, потом бабулька засеменила к двери.
Через минуту в комнате, вся заметённая снегом, появилась мать Артура. Даже не поздоровавшись, начала сразу же выговаривать, почему долго не открывали дверь. Пришлось даже палкой колотить, хорошо, что какая-то у двери стояла.
– Ты уж прости нас, гостьюшка дорогая, – засуетилась Домна Васильевна, помогая Маргарите Леонидовне снять шубу и принимая в руки меховую шапку, – я сейчас в сенцах всё вытрясу и повешу аккуратненько. Одёжа-то дорогая, кабы не подпортить. А потом чайку поставлю, вы тут поговорите, – она с беспокойством взглянула на побледневшую Наташу, тайком перекрестила её и заторопилась в сени.
Наташа поспешила сесть на кровать, ей стало неприятно от пронзительного взгляда несостоявшейся свекрови, устремлённого на остро выпирающий живот. Видя испуг молодой женщины, усмехнулась и посмотрела в глаза Наташе.
– Ну, ты всё-таки оставила… Надеешься на то, что сорвёшь приличный куш за… – она искала слово, чтобы побольнее ударить, но под гневным взглядом молодой женщины чуть оторопела. А Наташа из последних сил держалась, упорно не отводила глаз от ярко накрашенной матери Артура. От пряных духов её стало подташнивать, лицо покрылось испариной, однако молодая женщина даже виду не подала, что ей стало душно. Просто глубоко вздохнула и продолжала смотреть. Наконец губы Маргариты дрогнули, краска залила её лицо, она вспылила:
– Ты не сверли меня глазищами. Надеешься, что Владимир Петрович тебе поможет, как тогда, когда привёл тебя к нам и сказал, что ты жена сына? – она вдруг громко, со всхлипом и подвизгиванием засмеялась. От этого смеха у Наташи мурашки побежали по телу, ей даже показалось, что внизу живота что-то треснуло, потом остро кольнуло. Она сжала зубы, сдерживая крик. Захотелось, чтобы эта «мадам», как её с иронией называл муж, поскорее ушла. А та взвизгивала и говорила, говорила: – Да какая ты жена офицера? Ты посмотри на себя! Нищенка, без роду и племени. А у него отец – Герой Советского Союза, генерал. Куда ты лезешь? Специально залетела, чтобы войти в приличную семью? – на миг замолчала, нервно передёрнула плечами, оглядывая небогатое убранство комнаты, хмыкнула: – В общем, я всё сказала, родишь – не вздумай приходить со своим …этим…к нам. Артур женат, так что не суйся. Всё.
– Мне ничего от вас не нужно, – еле прошептала сквозь боль Наташа и откинулась на подушки без чувств.
…В больнице ей сказали, что ребёнка спасти не смогли и она вряд ли сможет иметь детей…

Путешествие в сказку

Выбравшись наконец из города, машина рванула по свободной трассе. По бокам замелькали холмы, дома с большими ухоженными огородами, поля с набирающей силу пшеницей, цветущим подсолнечником. Маленькие пушистые сосенки стояли этакими здоровенькими крепышами. И всюду яркие фиолетовые, жёлтые, синие, белые цветы. Разнотравье бушевало: иван-чай, душица, зверобой, тысячелистник – полный аптечный сбор. Только не ленись. Вдали показалось стадо коров, приникших к зелёной траве, за ними в сторонке паслись овцы. Некоторые уже от жары сбивались в кучки, становились, соединив низко наклонённые головы.
– Господи, – вздохнула Лиза, – как же это всё напомнило мне наше стадо в Крыму. Помнишь, Саш? И овцы уже приготовились перестоять жару.
– Это как? – не поняла Наташа.
– А видишь, они сбились в кучу? Это значит, что пастись уже не будут, пока не посвежеет воздух, не спадёт пекло. Вот так они создают собственную тень, малыши прячутся в ней, лежат рядышком. Это самое беззащитное для них состояние: их сейчас ни за что не сгонишь с места, хоть бей, хоть толкай. Они чуть сдвинутся в сторону и снова уже стоят головами вместе. И вор может их брать и бросать в машину или на плечо – и прощай, хозяйка. Мы старались до жары овец пригонять домой, они отлёживались часов до пяти, потом их выгоняли в поле. Ой, как же я плакала, когда распродавали своё хозяйство, уезжали из Крыма. К животным так привыкаешь, они такие ласковые, доверчивые… – она протяжно вздохнула и замолчала.
– Ты только не плачь, – улыбнулся Саша, – а то затопишь всю машину слезами. Утонем.
Часа через полтора слева от дороги открылся прекрасный вид: внизу на берегу узкой извилистой речки уютно смотрелись дома с разноцветными яркими крышами, буйно зеленеющие луга, садики, огороды. Кое-где сидели рыбаки с удочками, некоторые замерли в лодках. И тут же плескалась и смеялась громкоголосая ребятня. Наташа прильнула к стеклу:
– Это и есть сказка? Красиво как.
– Нет, это пока ворота в сказку. Дальше начнётся царство елей и большой воды. Сейчас въедем.
Колёса машины зашуршали по грунтовой дороге, покрытой щебнем, и старые высокие ели с большими опущенными лапами гордо встали вдоль дороги. Между ними мелькали белыми стволами тонкие, кое-где искривлённые берёзки. Но в основном весь лес был еловый, торжественно-мрачный и хмурый. Справа открылась разноцветная с яркими травами полукруглая поляна. Солнце её освещало со всех сторон, она звала к себе и своими высокими лекарственными травами, и мягким нежным зелёным ковром.
– Ой, ребят, давайте остановимся, так хочется пройтись босиком по этому лужку, – простонала Лиза. И вскоре путешественники уже вдыхали сладкий аромат цветов и елей. Лиза тут же упала на траву и раскинула руки, смотрела в синее-синее, без единого облачка небо.
– Кра-со-та! – протянула Лиза. Наташа срывала ветки иван-чая и душицы.
– Красота-то красота, – протянул Саша, – а ты не боишься нахватать клещей? Помнишь, как мы выехали в лес за городом, когда только приехали в Уфу и не знали про них ничего?
– Ой, – вскочила Лиза и принялась отряхивать платье. Саша внимательно её осмотрел, но всё было чисто. – Да, тогда тоже очень уютно расположились в лесу недалеко от дороги, постелили одеяло. Мы с Ириной решили позагорать, а Саша с Кириллом пошли в глубь леса. Только улеглись, слышим сигналы машин, проезжающих по шоссе. Водитель один что-то кричит – не понимаем ничего. Потом второй вышел и рассказал о клещах. Мы с ужасом вскочили и начали осматривать друг друга, я стала звать своих мужиков. Они вскоре появились, на Кирилле нашли несколько клещей, но они не успели впиться, а в Сашу уже впились два. Осторожно вытащила, ещё раз осмотрелись и бегом к машине.
Пока Лиза рассказывала всё это, Лёша осмотрел жену, потом она его, а Лиза тщательно изучила все складки одежды Саши, но ничего не обнаружила. Они направились к машине. Дорога уходила в мрачную глубину леса, с двух сторон чуть ли не вплотную к машине протягивали свои пушистые остроконечные лапы ели. Настроение поднималось, хотелось от такого величия и мощи природы петь. И Лиза вдруг тихо запела:

Калина красная, калина вызрела,
Я у залёточки характер вызнала.
Характер вызнала, характер ой какой…

Голос её набирал силу, ему становилось тесно в машине, она старалась его сдерживать, но он ликующе рвался из груди на свободу. И Наташа тоже подхватила:
– Я не уважила, а он ушёл к другой… – песня лилась, мужчины молчали, только слушали заворожённо. А девичьи страдания закончились очень благополучно.
– Ты потерял любовь, она найдённая, другому мальчику переведённая, – отзвучала последняя нота, Наташа порывисто обняла за шею мужа, сидящего за рулём, и поцеловала в щеку. Он растроганно кашлянул.
Они уже подъезжали к деревне на берегу водохранилища. Сразу видно, кто здесь старожилы, а кто приезжие нувориши. У домов, расположенных ближе к лесу, подальше от воды и размер маловат, и стены у многих обшарпаны, и окошки подслеповатые. На некоторых с былых времён висят посеревшие, давно не крашенные ставни, шиферные крыши. А ближе к воде или вообще особняком на поляне дома выделяются внушительными размерами, с двумя и тремя этажами, колоннами, разнообразными мезонинами и мансардами, цветными крышами, сверкающими на солнце большими окнами и добротными заборами. Это дачи богатеньких чиновников из Уфы. И они подбираются к воде всё ближе и ближе, дорога становится всё уже и уже. Местные жители опасаются, что скоро и вообще к воде им нельзя будет подойти. Над водохранилищем появились высокие и широкие мостки с перилами, скамейками, столиками. В общем, устраиваются нувориши по-хозяйски, вольготно и с удобствами.
Наконец путешественники вышли из машины, стали оглядываться. На противоположном берегу на полянке стояли несколько домов, за ними – стена елей, любопытных нежных берёз, склонившихся над водой. И над всем этим плыл густой аромат цветущей липы. Женщины прошлись по мостику, уселись на доски, спустили ноги в воду. Наташа восхищённо воскликнула:
– Какая водичка тёплая! Это вам не алтайские реки и озёра с ледяной водой. – Она спустила ноги пониже и начала ими взбалтывать воду. Мужчины уехали к знакомой бабушке определять на ночлег машину. Лиза заворожённо смотрела на широкое, блестевшее под ярким солнцем водохранилище. Чуть поднявшийся ветерок начал гнать волны к берегу. И такое впечатление, что вода закрыта со всех сторон деревьями. Но из-за поворота выскочила моторная лодка, которой управляла Таня. Издали, увидев женщин, помахала им рукой. Через минуту моторка лихо остановилась у мостков. Улыбающаяся Таня выскочила из неё, прикрепила лодку цепью к столбику и обняла женщин. Быстрая, красивая, стройная, она заряжала своей энергией, рядом с ней сразу же становилось шумно и весело.
Минут через десять лодка несла их по реке, открывая потрясающие места. С правой стороны тянулись усадьбы богатеев, построенные среди деревьев на приличном расстоянии друг от друга. А на левом – тоже среди деревьев – раскинулся небольшой посёлок дачников. Дальше на всём побережье у подножия высоченных елей пристроились палатки, лодки, мосточки…
В стороне, вырвавшись из общего строя, на пригорке рядом с развесистой берёзой издалека виден деревянный сказочный домик с высоким крыльцом, ажурными наличниками, со ставнями на окнах, с сияющими весёлыми стёклами. Он словно завершал декорацию волшебного театра. А ниже, ближе к воде, расположилась баня, летняя кухня с открытой верандой, небольшой сарай, теплицы. Это – владения хозяйки рая, Анны Матвеевны, мамы Тани, тёщи Кирилла, самой лучшей бабули в мире. И подруги Лизы, как определила внучка Ева. И это точно – лучшей подруги! – согласилась Лиза.
– Ну вот и приехали, – сказала Таня, заглушая мотор. – Нас уже встречают. Привет, мои лапушки, – засмеялась она. К лодке бросился Андрюша, одиннадцатилетний крепыш, каратист, отличник в школе. Он подхватил цепь от лодки и прикрепил к столбу. Рядом нетерпеливо подпрыгивала высокая для своих шести лет тоненькая Ева, улыбалась её двоюродная сестричка, первоклассница Катюша, и в стороне стоял пятнадцатилетний Никита. Возглавляла всю эту бригаду Анна Матвеевна, сияющая синими глазами и светлой открытой улыбкой. Не успела Лиза выйти на берег, как сразу же попала в её горячие объятия. Со всеми перецеловавшись, переобнимавшись, перезнакомившись, стали подниматься по горке к летней кухне.
– Бабушка, – обратилась к Лизе Ева, – а бабуля испекла такие пирожки вкусные с ягодами, рыбу наловили папа с мамой, они её уже нажарили. Сейчас помоете руки и будете есть.
– Ой, спасибо бабуле, кормилице нашей,– засмеялась Лиза, прижимая к себе самую младшую свою внучку.
После роскошного ужина с воздушными сочными пирожками, жареной рыбой, ароматным заваренным с травами чаем, горячей и лёгкой бани, шумных восторгов и смеха, дальних заплывов в тёплой воде реки Белой, наконец, в доме и на летней кухне замерла тишина. Все угомонились, всем определены спальные места. Гости по просьбе Лизы великолепно устроились на просторной веранде дома. Мужчины уже спали, а Лиза и Наташа сидели за столом под старой берёзой, распустившей свои длинные гибкие ветви чуть ли не до земли. Перед ними с горки открывался потрясающий вид: как на ладони полукружье домов, у воды небольшие мостки с лодками возле них и таинственный лес, замерший до утра в сонном забытьи. Спокойная гладь воды не нарушалась ни ветерком, ни движением лодок, ни даже прыжками рыбок в камышах. Тихо, безмятежно и умиротворённо было и на сердце у подруг. Разнеженные баней, теплым гостеприимством, они не сводили глаз с зеркальной воды, наслаждаясь сладким ароматом цветущих лип, белыми пятнами выделяющихся на фоне тёмных елей. Немного посидев под берёзой, боясь разбудить спящих в доме с открытым настежь окном, женщины осторожно спустились по тропинке вниз, к летней кухне. Возле клумбы с разноцветными васильками, ромашками, флоксами стояли два кресла. Они молча сели в них и посмотрели друг на друга.
– Мы с тобой как в театре, где поменялись декорации, – прошептала Лиза. – Там широкая река блестит внизу, замкнутая со всех сторон горами, покрытыми лесом, а тут внизу маленький ручеёк журчит, бежит к большой воде, а над ним снова горы, ели, пихты, берёзы, а за сараем огромная липа, вся усыпанная медовыми ароматными цветами.
– Боже мой,– восхищённо вздохнула Наташа. – Какие же у нас великолепные места, как же огромна и прекрасна наша страна… Приезжайте и к нам, мы вас повозим по таким волшебным местам и сравним, у кого красивее, – засмеялась Наташа. Потом посерьёзнела и тихо добавила: – Да что говорить впустую – великолепная у нас в стране природа, богатая наша земля, щедрая. Только не всегда мы распоряжаемся её богатствами правильно и справедливо. Приезжайте, нечего дома сидеть.
– Далеко.
– А тебе куда спешить? Путешествуй, наслаждайся, знакомься с миром. Вот не умеют наши люди отдыхать. Европейские пенсионеры только и начинают жить после выхода на пенсию, а наши сидят на своих огородах и в душных городах и за порог выйти боятся.
– Эй, подруга, ты там среди гор своих совсем оторвалась от жизни: на какие шиши наши пенсионеры будут резвиться по лесам-горам, когда они еле концы с концами сводят? – горячо возразила Лиза. – Это у наших мужей пенсии приличные, можно и поездить, а у многих не выше десяти–пятнадцати тысяч. А есть и ещё меньше.
– Да дело даже не в деньгах. Просто мы не приучены жить для себя, думать о себе, позволять себе маленькие радости. Мы навешиваем на себя массу проблем, не можем хотя бы на время отстраниться от них, позволить себе развлечься. И почему-то считается, что выезжать надо только за границу, что только там мир и красота. Да у нас в сотни раз красивее места! Оглянись вокруг!
Долго бы они ещё разговаривали, если бы не подошёл Лёша и не спросил: собираются ли они спать? Два часа ночи! Женщины рассмеялись и пошли к дому.
На следующий день, ближе к вечеру, лодка уносила их по зеркальной глади из сказки, оставляя позади величественно задумчивых «апостолов» высоко над водой. Наташа и Лиза неотрывно смотрели на них, на заросшие лесом горы, на синее небо с плывущими над пиками елей облаками, и вдруг Лиза запела:

Вижу чудное приволье,
Вижу нивы и поля,
Это русское раздолье,
Это русская земля…

Раскинула руки и на глазах появились слёзы.
Таня не сводила улыбающихся глаз со свекрови, а Наташа обняла её и начала подпевать давно известную песню. И над рекой, далеко отражаясь от воды, понеслась она дальше. А потом присоединились и мужчины.
…Песня закончилась, и с берега, где отдыхали туристы, послышались аплодисменты и крики: «Браво, молодцы!» Люди махали руками, улыбались. Некоторые даже подпевали. Саша и Лёша тоже зааплодировали, а раскрасневшаяся Лиза громко рассмеялась:
– Господи, сто лет назад пели в школьном хоре, я уже и слова забыла все, а вот эта красота пробудила во мне такое счастье, и песня сама вырвалась. Говорила всегда и не устану повторять: ничего нет прекраснее нашей страны. Я так тосковала в Венгрии по России.
– А как мы тосковали вдали от неё среди чужих песков, среди дикой жары, когда открываешь рот, чтобы вдохнуть, а раскалённый воздух обжигает лёгкие и совершенно нечем дышать. Это страшно. Кажется, что сейчас так и упадёшь с раскрытым ртом, ловящим хоть какое-то движение воздуха. Днём сгораешь от пекла, а ночью дрожишь от холода, если вдруг окажешься на улице без тёплой одежды.
– Да уж, побросало вас по чужим странам. У Ножкина есть строчки «…и носило меня, как осенний листок…»
– Носило, срывало с места и снова уносило, – вздохнула Наташа.

«Благословляю ту случайность…»

– Лиз, ты никогда не задумывалась над тем, что в жизни многое решает случай? – задумчиво протянула Наташа, бросая в миску очищенную картошку. – Я иногда думаю: не встретились бы мы случайно тогда в тех скалах в Чигинях на берегу Азовского моря, приехали бы отдыхать в другое время, никогда не узнали бы друг друга. Представляешь?
– Представляю. И не раз думала о случайностях. О закономерных случайностях. Даже песня есть о случайности: «Представить страшно мне теперь, что я не ту открыл бы дверь…» Так что не только нас свела случайность. А встреча с Сашей, встреча моих родителей? Иногда я ночью не могу долго уснуть и начинаю перебирать в памяти все встречи, начинаю гадать – а если бы… Представлять себе, как могло бы быть, не встреть я Сашу. И аж страшно становится.
Пока женщины возились на кухне, мужчины уютно расположились перед телевизором и смотрели по каналу «Звезда» новости. Сирия, руины, беженцы, раздача пайков. Грязные черноглазые кудрявые дети…
– Какие же у них дети красивые. – Лиза всегда восхищается этими ребятишками с огромными глазами и плачет, глядя на экран, на весь этот ужас.
Саша устроился поудобнее, подложил под спину подушку и повернулся к Лёше:
– А ты же там служил.
– Служил в 83–84-х годах. Америка тогда разгромила воздушный щит Сирии, и руководство страны обратилось к СССР с просьбой о предоставлении двух полков ПВО, чтобы остановить агрессию. Мы развернули полки в кратчайшие сроки, в два раза быстрее, чем ожидали. Как только встали на боевое дежурство, самолёты противника уже боялись пересекать границу, пролетали вдоль неё. Дальность полёта наших ракет 250 километров, мы контролировали всё пространство Сирии. Противники поняли всю бесперспективность действий и оставили страну в покое.
– Да, помогаем, всюду защищаем, а потом вот получаем благодарность, как от Украины.
– Кстати, я сразу после окончания училища служил на Украине, в Мелитополе. Великолепные места, богатейшие сады, сколько мы там персиков поели, черешни. А ребята какие дружные и доброжелательные с нами служили, весёлые. Вечером после полётов как запоют свои украинские песни. Голоса – ну хоть в Большой поступай, прямо мурашки по коже. Песня летит над военным городком, небо высокое, звёзды огромные, пахнет цветами, в садах зреют фрукты, изредка падают на землю яблоки. С таким шелестом пройдутся по листве и с мягким стуком ударяются о землю. Я слушаю эти песни, а вижу Наташу. Я тогда не мог её найти, она исчезла внезапно из города, я несколько раз приходил к бабульке, у которой она жила…

…К небольшому домику, уютно спрятавшемуся в саду среди высоких яблонь и густого вишняка, Лёша подошёл с бьющимся сердцем. Неужели и на этот раз Домна Васильевна ничего не скажет о Наташе? Ну не могла она просто так исчезнуть из города, не сообщив своей доброй заботливой хозяйке даже адрес. Он замер на мгновение перед калиткой, потом решительно открыл её и пошёл по мягкой заросшей травой дорожке к дому. И тут же перед глазами прекрасным видением всплыла смеющаяся босая Наташа в синем платье в белый крупный горох. Именно такой он впервые её увидел здесь, когда приходил сюда с Артуром. Увидел и понял, что подобной девушки никогда не встречал. Но пришлось сдавить, заглушить, глубоко спрятать своё чувство – она невеста друга. Видение исчезло, на крыльце стояла в длинной серой юбке с фартуком и неизменными спицами в руках Домна Васильевна.
– Ну что, мил человек, долго будешь ходить? Нет у меня для тебя ничего, нету, иди с богом, – голос её звучал тихо, ласково, по глазам было видно, что говорит она неправду, что есть у неё весточка от Наташи. И он, сам того не ожидая, бухнулся на колени перед растерявшейся бабулей.
– Не уйду, пока не узнаю, где она, что с ней. Сколько надо, столько и буду стоять, хоть неделю.
– Дык стой, коль пришла охота, а я пока чайник поставлю. Надоест, войди в избу, – она тихонько рассмеялась и засеменила в сени. Лёша вскочил и ринулся за ней.
– Садись вот у стола-то, буду тебя угощать, чем бог послал. Вон руки ополосни под рукомойником. Уж больно ты настырный, ох, несдобровать мне от гнева девки моей, да кто знает, может, ты судьба её. Ладно, возьму грех на душу, дам тебе её адрес, – при этих словах у Лёши на миг сдавило дыхание, сердце готово вырваться из горла. Он подбежал к бабушке, а она засмеялась:
– Да не мельтеши, чаем напою, потом всё и отдам…

Лёша с нежностью вынырнул из прошлого и посмотрел на Сашу. У того тепло светились глаза и на лице блуждала улыбка.
– Ты вот сказал о том, как искал Наташу, а я ведь тоже немало побегал по Тамбову в поисках Лизы, когда она так внезапно исчезла. Не могу даже представить, если бы не счастливый случай, то мы бы так и не встретились вновь.
– Это ты о первой встрече?
– И о первой, и о той самой важной, когда уже все надежды были потеряны. Я в увольнения почти не ходил: в городе у меня родственников не было, кино у нас в клубе показывали, книги в библиотеке были. Иногда друг мой Вася вытаскивал меня к своему дяде в гости, старался познакомить со своей двоюродной сестрой. Но не в моём она вкусе: у меня был перед глазами образ женской красоты – артистка Изольда Извицкая. И свои выходные я в основном проводил в читальном зале. А однажды Володя, второй мой друг, – мы дружили втроём – попросил пойти с ним в увольнение. Он давно мечтал о фотоаппарате и всю стипендию курсантскую откладывал на него. А я, кстати, купил тогда в училище свои первые часы – горд был невероятно. Увольнение у нас было с утра до четырёх. А май разбушевался вовсю. У нас в Крыму в мае уже жара, а здесь нежные зеленые листья на деревьях, тополя остро и сладко пахли, в скверах зацветала черёмуха, набухли грозди сирени.
Я в Тамбове впервые увидел лес, цветы в нём, укрывающие ковром землю. И так мне нравилась эта природа, снег, который в Крыму был редкостью и которому пацаны очень радовались. В общем, купили фотоаппарат, идём по скверу Зои Космодемьянской, видим старшину нашей роты. Он стоит перед девушками и, как всегда, травит байки, анекдоты, шуточки. Девчонки хохочут, заливаются. Гоша увидел нас, позвал к себе. Девчонки всё ещё смеялись, а одна так резанула меня своими зелёными огромными глазами, так была похожа на мой любимый образ, что я застыл и в мозгу стрельнуло: «Вот она». И всё. Я оцепенел и не мог оторвать от неё глаз. Девушка была действительно из какой-то сказки – зелёный с белой блузкой костюм очень удачно оттенял её глаза. Я так и простоял истуканом всё время. Мы и фотографировались пустым фотоаппаратом, ещё не успели даже его зарядить, и Жорка-Гоша продолжал блистать своим остроумием, я ничего не видел, не слышал, кроме этой неземной девушки. Потом Жорка уговорил девушек пойти к нам на танцы. И какой это был восторг – держать её в своих объятиях и танцевать, но… – он с улыбкой замолчал.
– Ты что притих? Что дальше-то?
– Исчезла моя фея так же внезапно, как и появилась. Я от отчаяния уже с ума сходил, открою учебник – а там она смеётся и сверкает своими глазищами. Каждое воскресенье стоял у входа на танцплощадку, до глубокой осени. А летом следующего года она вдруг возникла видением у нас в училище… Я глазам не поверил, во мне вся кровь куда-то ухнула… А потом два года переписки и – свадьба. Я до конца не верил, что такое счастье может случиться. Мне казалось, что эта девушка не для меня.
– Чем-то твоя история на мою похожа: исчезновение, поиски, счастливое их завершение. Мы с тобой не из той категории, когда уход одной девушки легко заменяется другой. Однолюбы.
– Да уж. Меня на танцплощадке очень откровенно преследовала одна студентка сельхозтехникума, постоянно приглашала на дамский танец, не отходила от меня ни на шаг, я терпеливо танцевал, но потом вообще перестал ходить на танцы. Смысла не видел: Лизины подружки приходили, а она так ни разу больше и не появлялась. Пока почти через год подруга не вытащила Лизу развеяться…

Если любишь – поймёшь

Солнце катилось к ночлегу, разбросав прощальные яркие краски по небу. Над церковью и мечетью, стоящими недалеко друг от друга, полыхала алая заря. Голубой округлый купол с высоко поднятым крестом и остроугольный зелёный конус с лунным серпом чётко выделялись на этом пылающем небе. Выше краски постепенно теплели, становились розоватыми, потом внезапно появился караван изумительных белых облаков, медленно поплыл над селом, открывая яркую синь. С моста, на котором стояли Лиза и Наташа, хорошо видны разноцветные крыши одноэтажных домов, за ними – двух-, трёх- и пятиэтажные. Почти в конце улицы развевались два флага над администрацией райцентра. И над всем этим царствовали краски заходящего солнца. Даже вода в реке окрасилась в розовый цвет. Течение было совершенно незаметно, будто река застыла в предвечерней истоме, нежной дремоте. И только возле моста она с шумом падала вниз, в бурлящей пене раскидывая далеко прозрачно-хрустальные пузырьки. А вдоль противоположного берега ровный ряд зелёных деревьев, кустарников словно завершал спокойный сельский пейзаж.
Но нет, картина ещё не закончена: из стоявшего на берегу двухэтажного здания вышла молодая пара с детской коляской. Они медленно подошли к песчаному берегу, расстелили коврик, рядом поставили коляску. Мужчина разделся и хотел с разбега броситься в воду, но жена предупредила, чтобы не разбудил ребёнка. Сама в лёгком сарафане легла на коврик, прикрыв лицо косынкой.
– Какие они счастливые, – прошептала Наташа. – Мне кажется, ничего нет прекраснее материнства, вот этих моментов, когда рядом с тобой такое спящее румяное и улыбающееся во сне чудо.
– Откуда ты видишь, что оно румяное? – засмеялась Лиза. – Может, больное и бледное?
– Нет, родители очень здоровые, видно же. Парень вообще спортивный, подтянутый. У нас Петька настолько хорош, разденется, мышцы играют.
– А зять?
– Ну зять тоже хорош. Ну что ты хочешь – столько лет спортивной подготовки и в училище, и в академии. Да и сами не ленятся, много бегают, плавают, играют в волейбол. Я обожаю своих и ребят, и внуков.
На пляже послышалось кряхтение, потом плач ребёнка. Мама подхватилась, вытащила ребёнка из коляски, проверила, сухие ли ползунки, немного поговорила с ним, вся сияя от восторга и нежности. Потом спустила бретельку сарафана и дала малышу грудь, прикрыв её косынкой от посторонних взглядов.
– Как же это всё великолепно смотрится на фоне церкви и мечети! Мадонна с младенцем, умиротворение и любовь! Единение матери и младенца. Ну разве может что-то сравниться с этой потрясающей картиной: склонённая над ребёнком счастливая женщина, кормящая грудью, дающая ему свою нежность и силу. Величественная богиня, подарившая и охраняющая жизнь! Боже, мне не пришлось это испытать, никогда моя грудь никого не вскормила, – растерянно, с подозрительно заблестевшими глазами выдохнула Наташа. – Сотни раз видела кормящую мать, но чтобы вот так пронзило меня – впервые.
…К вынесенному приговору врачей о том, что у неё не будет больше детей, она вначале отнеслась как-то холодно, не до конца понимая, что с ней произошло. Чтобы ничего не напоминало о несчастье, уехала из города и стала работать в районной больнице. Но от горя и отчаяния, от мыслей, разрывающих голову и сердце, от предательства нигде не спрячешься. И кто знает, как бы повернулась её жизнь дальше, если бы не встреча с Тамарой. В тот незабываемый весенний день Наташа вышла на ночное дежурство, выполнила часам к десяти все процедуры, ещё раз прошла по палатам, спросила о самочувствии больных, кое-где поправила подушки. В сестринской комнате устроилась за столом, включила настольную лампу, открыла тетрадь и учебники. Она твёрдо решила не пропустить этот год и поступить в мединститут. Но не успела законспектировать и две страницы, как на пороге появилась акушерка из родильного отделения Люда и с шумом опустилась на кушетку.
– Ну и денёк сегодня был. Ужас! Мало того, что рожениц трое, одна очень тяжёлая, так ещё и сменщица заболела, я на вторую смену осталась. У тебя чай есть? – на её бледном лице яркая россыпь веснушек, забавный рыжий вихор выглядывал из-под косынки.
– Сейчас чайник поставлю, а ты пока полежи минут десять, пусть хоть ноги отойдут от напряжения, – Наташа сняла с вешалки серый фланелевый халат с синим воротником, осторожно прикрыла им подругу.
Но Люда уже ничего не слышала, с каким-то всхлипыванием и стоном провалилась в вязкий сон. Наташа старалась даже не шелестеть страницами, а Люда привыкла спать крепко в любой обстановке и за двадцать–тридцать минут хорошо отдохнуть. Вскоре она проснулась, разрумянившаяся и с сияющими глазами. На столе дымились чашки с чаем, печенье, бутерброды. Люда медленно пила чай и о чём-то напряжённо думала.
– О чём ты всё думаешь? Вон лоб весь в морщинах, – Наташа поставила чашку на стол, прикоснулась к руке подруги.
– Да Тамара не идёт у меня из головы. Я тебе о ней рассказывала. Девчонка молодая совсем, работает на ткацкой фабрике, поверила одному хваткому, он наобещал ей золотые горы. Она родила мальчишку, а тот знать ничего не хочет, да ещё подлец какой?! Он, видите ли, не уверен, что это его ребёнок. Господи, ну почему девчонки такие… – она споткнулась на слове, увидев побледневшую подругу. В её расширенных глазах боль, губы дрожали. Но Наташа быстро справилась, подавила в себе вспыхнувшее отчаяние и тихо продолжила:
– Дуры? Доверчивые дуры? Ты права. Ну и что с этой Тамарой, почему ты так переживаешь за неё? Это же не первый случай, когда обманывают девчонок?
– Не первый. Но она из большой семьи, у них строго воспитывались дети, а вот с ней такое случилось. Она растерялась и не знает, что ей делать. Живёт в общежитии, туда её с ребёнком не пустят, к матери ехать – позор на всю деревню, мать не переживёт такого. Квартиру снимать – на что? Я хочу её взять на первые дни. А когда муж вернётся из рейса, куда её спать класть? Сами ютимся в двенадцати метрах с ребёнком…
Через неделю на пороге старенького дома Домны Васильевны появились Наташа с Тамарой и маленьким сонным Петькой в одеяльце…
– Как только я вернулась к Домне Васильевне, у меня будто камень с души свалился, который давил меня, высасывал жизнь. Мне вдруг ничего не стало страшно, я начала радоваться жизни, замечать зелёные листики на берёзах, облака на синем небе, услышала суету птиц под крышей террасы. Я ожила, проснулась. Петька рос, радуя нас всех улыбками, агуканьем, хорошим аппетитом. Мы с Тамарой его зацеловывали, затискивали, а бабулька нас остужала:
– Ну что вы его облизываете всё время? Чай, не сахарный. Избалуете мне мальца, что я с ним тогда буду делать? Вы-то помчитесь по работам, а мне с ним воевать? Не замайте его, дайте продых, пусть отдохнёт от своих мам сумасшедших, – говорит вроде бы сердито, а глаза так и смеются, так и светятся нежностью…
В августе Наташа стала студенткой медицинского института, в Москву уезжала, вся опухшая от слёз. Оторваться от Петьки не было сил, но Тамара решительно проводила её, сказав, что будет регулярно присылать письма с фотографиями…
На берегу послышались мужские голоса. Солнце уже давно скрылось за холмами, окружающими село, противоположный берег полностью погрузился в сумрак. Пара с ребёнком ушла. А подруги всё стояли на мосту, занятые своими воспоминаниями.
– Ну что я тебе говорил? Вон они стоят, – засмеялся Саша, первым ступая на мост. – Это любимое место Лизы, она сюда всех приводит, любуется сельской идиллией. Девушки, домой не пора? Что-то вы загулялись.
– Ой, Лёш, посмотри, какая красота! А дышится как легко, – Наташа прижалась к мужу и с улыбкой смотрела на бледно-серое небо, на котором уже появилась первая яркая точка. Скоро звёзды рассыплются до горизонта.
И снова воспоминания не давали Наташе уснуть. Она долго лежала молча, глядела на спящего мужа и улыбалась, вспомнив, как он ринулся к ней возле аудитории, из которой она выходила после лекций. Рядом с ней шёл долговязый и весёлый Никита, активно добивающийся её внимания, но она всё время остужала его пыл. Девчонки договаривались идти в театр, с трудом достали билеты, выстояв огромную очередь, которую занимали с ночи. И тут они увидели офицера в лётной форме с огромным букетом роз. Откуда эти розы в такое время? Снег кругом. В Москве ещё можно было увидеть гвоздики или мимозы ближе к 8 марта, подснежники ранней весной. Но розы? Девчонки не сводили восхищённых глаз с загадочного гостя, а он твёрдой походкой уверенно направился к Наташе и с улыбкой протянул ей розы.
– Лёша? Откуда ты? Как ты… – потом рассмеялась. – Ну конечно, Домна Васильевна. Не выдержала.
Он не сводил с неё глаз, потом взял из её руки портфель, и они ушли. Она шагала рядом, искоса посматривая на высокого и повзрослевшего Лёшу. Он был загорелый, почти чёрный и очень выделялся на фоне бледнолицых задёрганных москвичей.
– Откуда ты с таким загаром среди зимы?
– Служба, – коротко ответил Лёша. Не мог же он сказать, что только утром прилетел с Кубы… А потом – письма, в которых было столько теплоты и нежности, она читала их и будто разговаривала с ним, слышала его мягкий чуть хрипловатый от волнения голос, видела его смеющиеся полные нежности глаза и понимала, что уже не сможет расстаться с ним. Она ждала эти письма с номером полевой почты, но даже не могла представить, куда пишет. А через три года – свадьба. И белое платье, которое она не хотела надевать, считая, что недостойна, но Лёша настоял. Он сам выбрал и привёз его откуда-то из-за границы – роскошное, белое, с кружевами и вышивкой. Оно и сейчас висит на видном месте в шкафу…

Профессия – Родину защищать

Рано утром в комнате Алексея и Наташи раздался телефонный звонок. Алексей тут же взял трубку и тихо ответил:
– Сын, я сейчас выйду. А то маму разбужу.
– Ну всё, решено, мы сегодня улетаем, папа, только ты маме это скажи как-то так, спокойненько. Я уже на выходе, не сердись, говорить некогда. И ждать некогда. Поцелуй её, и скоро увидимся. Я очень вас люблю. Сам понимаешь: есть такая профессия…
– Понимаю, и сам там бывал. Мы ждём тебя. Главное – спокойствие и выдержка. А ты у нас молодец. До встречи.
Наташа не спала и по осунувшемуся лицу мужа всё поняла – у Петьки серьёзная командировка. Сердце сдавило, стало трудно дышать, она сделала несколько глубоких вздохов. Алёша напряжённо смотрел на жену, видел её потемневшие глаза и расширенные зрачки, слышал её тяжёлое дыхание, и огромная нежность, страх за неё, жалость охватили его. Он взял её чуть дрожащую и повлажневшую руку, прижал к губам, прошептал:
– Всё будет хорошо. У нас замечательный сын. А ты замечательная мама.
– Лёш, ты только скажи – туда? Там же… – но сразу сглотнула готовые вылиться слёзы. – Я всё понимаю, я жена и мать, и тёща офицерская…
…Господи, как же быстро мелькнули годы! Вроде бы только совсем недавно водили по очереди с Тамарой Петьку в садик, потом повели в первый класс. Не успели оглянуться, уже надел курсантскую форму. И всегда, с самого детства, твердил: «Я буду как папа Лёша». Подражал ему во всём. А Лёша всё своё свободное время был с Петькой, научил его не только выполнять мужскую работу по дому – починить кран, отремонтировать сломавшийся стул, даже с электророзеткой познакомил, – но и привил любовь к кулинарии. Они такими обедами угощали своих мам, столько фантазии и изобретательности вносили в приготовление каждого блюда, что Наташа с Тамарой только ахали и с восторгом уплетали и борщи, и супы, и пельмени, и шашлыки. А от плова вообще оторваться невозможно – Лёша научился его готовить в Узбекистане. И всегда приговаривал, колдуя над очередным изобретением блюда:
– Настоящий мужик должен уметь делать всё. Даже суп из топора сварить, если потребуется.
– Фу, он же грязный и жёсткий, этот топор, – морщился сын.
А Лёшка весело хохотал:
– Солдат не должен быть брезгливым. Смекалка, спокойствие и выдержка всегда спасут. Надо только не теряться, нигде не пасовать, всегда быть готовым к любым неожиданностям и не позволять им управлять тобой. Ты должен сам ими управлять и мгновенно принимать единственно правильное решение. А топор всегда можно отмыть.
Петька рос очень справедливым и не терпящим лжи парнишкой. За что однажды, уже в училище, пострадал. Много лет прошло, но она до сих пор помнит и слышит тот отчаянный, захлёбывающийся от слёз и крика голос Тамары, который бился в телефонной трубке, и ничего нельзя было разобрать и понять. Единственное, что она уловила – с Петькой беда. Они служили тогда в Чехословакии, и через несколько часов Наташа вылетела оттуда первым рейсом и к вечеру была уже в медсанчасти училища. Петька лежал весь перебинтованный, только глаза и рот оставались открытыми. Увидев Наташу, попытался присесть на кровати, но от боли рухнул на спину. Тамара была тут же и начала причитать, но Наташа обняла её и потихоньку вывела в коридор. Там Тамара и рассказала обо всём, пытаясь сдерживать себя, но у неё это плохо получалось… То ли из-за девушки, то ли ещё по какой причине, но среди курсантов вдруг завязалась драка. Петя попытался разбушевавшихся драчунов разнять, а они вошли в такой азарт, что ни Петя, ни другие не могли их угомонить. В итоге вся их ярость обрушилась на Петра: они оба накинулись на него с кулаками, приговаривая, что он слишком правильный, что все его только и хвалят, а кто он такой?
– Ну всё, успокойся. Что врачи говорят?
– Да ничего толком не говорят, начальство хочет замять это дело, врачи отделываются фразами: мол, ничего страшного, всё пройдёт, всякое бывает. А мне какое дело до всякого? Он мой сын единственный.
– Петя, ты что-то не договариваешь, – Наташа села возле Пети после того, как поговорила с врачом. Тот ей рассказал о сотрясении мозга, но лёгком, о том, что через недельку парня можно выписать, дома ещё придётся отлежаться недельку.
– Давай, только не обманывай. Говори. Почему вдруг возникла драка? Ты же не любишь ложь. И мы от тебя всегда требовали только правду, какой бы она ни была.
– Ну, мам Наташ, что там выкладывать? Подрались два дурака из-за девчонки, при этом один грязными словами поливал эту девушку, а второй её защищал. Но дрались они ужасно, вот мы с ребятами и решили разнять этих петухов. Всё нормально, пройдёт. Как там папа Лёша? Он бы одобрил мой поступок: он всегда за справедливость…
И вот теперь он улетает туда, где всякое может… Она застонала и замотала головой, отгоняя от себя чёрные мысли. Лёша гладил её похолодевшие руки и медленно говорил:
– Всё будет хорошо. Он там будет недолго, там лётчиков часто меняют, чтобы все получили опыт реальных боевых действий. Пилотам гораздо важнее набраться опыта работы в едином информационном поле с нашей разведкой, в том числе космической, освоить взаимодействие с наземными войсками иностранных государств. Это касается и истребителей, и фронтовых бомбардировщиков, и военно-транспортной, дальней авиации, вертолётчиков.
– Я всё понимаю, Лёшенька. Но в моих глазах навсегда застыла та жуткая бесчеловечная картина: наш спускающийся на парашюте лётчик и расстрел его в воздухе. Господи, спаси и помоги нашему мальчику, – отчаянно, взахлёб взмолилась она, и слёзы хлынули, побежали по щекам.
В машине, мчавшейся к военному городку, где служил Петя и куда совсем недавно прибыл на службу зять Сергей, Наташа лежала отрешённо, прикрыв глаза. Но Алексей знал, что она сейчас вся в прошлом, всё перебирает в своей напряжённой памяти. Она любила ездить сзади, где можно при случае и вздремнуть, но больше из-за того, что не хотела пристёгиваться, чувствовать себя скованно впереди. Только по частым глубоким вздохам можно понять, что с ней творится. Часа через два она села и посмотрела в окно, на безбрежные степи, мимо которых они мчались.
– Что-то Оксанка давно не звонила, – вздохнула Наташа. – А Сергей тоже полетит туда?
– Всё возможно. Но пока вряд ли, ему ещё на новом месте надо оглядеться, присмотреться. Вот скоро приедем, всё сами увидим, узнаем, как обустроились. Давно мы у них не были, Максим уже в четвёртый класс пойдёт в этом году, а Ксюше скоро семь. Растут внуки. Олесенька в садик ходит.
– Растут, мы стареем. Как же быстро время мчится! У Пети уже внуки. А ты помнишь, какая смешная была Оксанка, когда ты её впервые увидел?
– Ещё бы. Такая неулыбчивая, хмурая, сосредоточенная в себе.
– Зато потом стала такой оторвой, из тебя верёвки вила, – засмеялась Наташа. Он облегчённо вздохнул: Наташа сумела взять себя в руки, успокоилась, убедила себя в необходимости командировки.
– Ну уж прямо и верёвки. Нормальная девочка, со своими небольшими претензиями и запросами. Почему бы и не побаловать иногда, ведь это же от любви. Дети должны знать, что их очень любят и ценят, уважают их мнения и желания. Лишь бы всё было правильно сделано, без переборов.
– Лёш, а тебе было когда-нибудь страшно? Ведь в небе…
– Я понял, о чём ты. Не думай о плохом, всё будет хорошо. Не боится только сумасшедший. Надо уметь сконцентрироваться, не поддаваться страху, а включать мозги и действовать хладнокровно. А вот больше всего я боялся, знаешь когда? – он с улыбкой посмотрел на жену, увидел её расширенные глаза и подмигнул: – Я страшно боялся, что Домна Васильевна не даст мне твой адрес и я так и останусь один на всю жизнь.
– Да ну тебя, – отмахнулась от мужа Наташа. – Всё твои шуточки. Я серьёзно, а ты…
– И я серьёзно. А ещё я перетрусил, когда ты выставила мои вещички в коридор и сказала, что я свободен. Помнишь?
– Конечно, как можно забыть такое, – по потускневшему лицу Наташи скользнула тень…

…Тот день как-то с утра не заладился. Во время обхода она увидела безобразно запущенного ребёнка – девочка с бронхитом тяжело, со свистом и хрипом дышала, постоянно чесала промежность. Наташа увидела там красную воспалённую кожу, всю расцарапанную до крови. Она спросила, где её мать: почему её нет в палате? Медсестра побежала искать горе-мамашу и вскоре привела молодую взлохмаченную женщину, насквозь пропитанную табачным дымом.
– Это что такое? Почему ребёнка не моете? Почему всё так запущено? Вы мать или кто? Девочке и так тяжело дышать, а тут ещё такое раздражение, сыпь, невыносимый зуд. Таня,  – обратилась она к медсестре, – обработайте девочку, покажите матери, как надо это делать. А вы, мамаша, и при дочери курите? Вы же её травите, неужели не понимаете? Она же может заработать с вами астму!
Она долго не могла успокоиться, видя эту крохотку в таких равнодушных руках. В коридоре встретила медсестру Аню, очень бледную и осунувшуюся. Она прислонилась к стенке и тяжело дышала. Наташа подошла к ней, повернула к свету, пощупала пульс. Он частил и был нитевидный.
– Аня, что случилось? Заболела? Иди приляг в процедурной, а потом домой.
– Нет, сейчас всё пройдёт. Просто я после аборта, вечером сделала, а с утра на работу.
– Ты с ума сошла, – с ужасом протянула Наташа. – Сколько ты их уже сделала? Почему не рожаешь? Не боишься, что случится непоправимое? Ложись, – она подвела её к кушетке, посадила.
– Не боюсь, – Аня легла, вытянула ноги и облегчённо вздохнула. – Нельзя нам пока детей. Мы с мужем в Днепродзержинске вступили в кооператив, квартиру ждём. Хорошо, что у нас тут двойные оклады – все русские деньги пересылаем на оплату, а ещё же нужна и мебель, да мало ли чего надо. Я и так кручусь – каждый раз по возможности пересылаю сестре посылки отсюда с вещами, она продаёт там, деньги откладывает. Когда вернёмся в Союз, тогда и о детях подумаем.
– Смотри, чтобы жалеть не пришлось. Ну, лежи пока, я в кабинете буду.
Домой она пришла с головной болью, ноющим сердцем и отчаянными мыслями о своей ненужности. Только прилегла на диван, как вошла соседка и с порога быстро заговорила:
– Наташ, ты не забыла, что мы вас вечером ждём в гости? А ты почему такая бледная? Не болеешь? – Галя села на краешек дивана, с тревогой посмотрела на искажённое лицо Наташи.
– У меня настроение ужасное, такая тоска, жить не хочется, – еле слышно прошептала Наташа.
– Опять что-то на работе? А как же день рождения? Да Витька сам придёт тогда за вами. Он не может без своего друга день рождения отмечать.
– Я чуть-чуть отлежусь, Лёши пока дома нет. Придём.
– Ну смотри, подруга, не подведи.
…Вечером в соседней квартире творилось невообразимое. После застолья, тостов, песен и анекдотов начались игры с детьми соседа. Гости почти все разошлись, а маленький Вовка не отпускал от себя дядю Алёшу ни на шаг: они уже и паровозик запускали, и дядя Лёша был конём и катал на себе верхом наездника, и скакали на одной ножке, и играли в прятки. И создавалось такое впечатление, что больше всего радости доставляли игры самому Лёше. Наташа смотрела на его счастливое раскрасневшееся лицо, вслушивалась в его громкий хохот, в визг разыгравшегося малыша и всё больше мрачнела. Мужу нужен свой ребёнок, а что она может ему дать? Она встала, молча вышла от соседей и в своих вдруг ставших такими пустынными комнатах, холодных и зловеще тихих, ясно и отчётливо поняла: она заедает чужой век, как говаривала Домна Васильевна. Алёша должен иметь своего сына. А за стеной соседей хохот, топот и визг. Она закрыла голову подушкой и отвернулась к стене, тщетно пытаясь избавиться от отчаяния и боли, разрывающей сердце. Чтобы хоть как-то отвлечься от страданий, она вскочила, быстро покидала вещи Алёши в чемодан и оставила в прихожей.
Через какое-то время она провалилась в смутное забытьё, вздрагивая и всхлипывая. И сквозь эти метания услышала осторожные шаги мужа. Он вошёл в комнату, поправил на ней одеяло, поцеловал в щеку, провёл рукой по волосам и сел рядом на стул. От нежности и жалости она не могла говорить, сердце отчаянно прыгало, но потом она собралась с духом и тихо спросила:
– Ты видел чемодан в коридоре? Только умоляю, – вдруг вскочила она и зачастила, стараясь не смотреть в глаза мужу, – только умоляю, ничего не говори. Я давно хотела …я не могу так… ты…теряешь со мной годы, ты такой замечательный, такой хороший отец… – она ещё долго несла всякую околесицу сквозь рыдания, сквозь полуобморочное состояние, теряя нить своей речи. Наконец, Алёша встал, подошёл к ней, крепко обнял и тихо, но твёрдо сказал:
– Мне нужна только ты. И дети – только твои. И они у нас будут. И ни-ку-да я не уйду. От любимой единственной и выстраданной долгими годами так просто не уходят…
А через три месяца в их доме засверкало рыжее кудрявое солнце. Молодая повариха госпиталя решила отказаться от новорождённой дочки. Не помогали ни уговоры, ни то, что девочка может оказаться в детском доме у чехов, будет расти на чужбине. Наташа, впервые увидев этого удивительного ребёнка, просто застыла возле девочки и не могла отвести глаз от неё: волосы медно-рыжие, а брови и глаза чёрные. Она всё время спала, набирала силу, но как только открывала на миг глазки, оторваться от неё было невозможно. Наташа решила ещё раз поговорить с мамой, но та твердила только одно – не может она приехать домой с таким подарком. Отец её из дома выгонит. А отец ребёнка не собирался жениться на ней: он татарин, его родители против женщины другой веры. У него дома жена есть, там ребёнок растёт. И после официальной процедуры оформления нужных документов в доме Наташи и Алёши появилась Оксана.
И весь мир Наташи полностью завертелся вокруг этой доченьки – молодая мама наслаждалась своим счастьем сполна. Ушла в декретный отпуск, кормила смесями, стирала, гуляла. Для неё даже небо сияло и было особенно синим, ветерок нежно гладил лицо, дышалось легко и радостно. Она с нетерпением ждала мужа с полётов, чтобы сообщить ему о новом событии в жизни Оксаны: как она сегодня улыбнулась, с каким вниманием изучала ковёр возле её кроватки, как ела, спала. Это ни с чем несравнимое счастье полностью овладело ею, она каждый день возле дочери воспринимала как награду и блаженство. А Алёша тоже преобразился. При виде сияющей жены и мирно спящей дочери у него нежно что-то таяло внутри…

(Продолжение в следующем номере)

Опубликовано в Бельские просторы №2, 2021

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Выродова Лидия

(Мжачих) Член Союза журналистов СССР. В 1968 году окончила факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Переезжая вместе с мужем-офицером, работала в разных газетах страны корреспондентом, завотделом, редактором. В Уфе сотрудничала с газетой «Советская Башкирия».

Регистрация
Сбросить пароль