Потап Христофорыч и небесная звёздочка
Электрик Потап Христофорыч любил вечерами смотреть на звёзды. Он и в электрики-то пошёл потому, что монтажные искры напоминали ему звёздное небо. Россыпь звёзд на темнеющем небосводе навевала мысли возвышенно-поэтические, и Потап Христофорыч, выходя на балкон, робел, как дитя, перед тайнами мироздания.
Бесчисленные яркие точечки мерцали, переливались, и Потап Христофорыч томился от бессилия запомнить их имена. Но была среди них одна особая звёздочка, которую Потап Христофорыч втайне считал своей. Этой звёздочке не сиделось на месте: она возникала то здесь, то там, каждый вечер отыскивая себе новое пристанище – сегодня меж крыльев созвездия Лебедя, завтра на чаше Весов, послезавтра – на гребне Летучей Рыбы… Но Потап Христофорыч всегда её узнавал. Потому что, в отличие от прочих, холодных звёзд, она светилась тёплым, ласковым светом.
И вот однажды Потап Христофорыч стоял на балконе, скользя взором по скоплениям далёких миров, как вдруг та самая его звёздочка покатилась по небу вниз. Она прочертила сияющий след, полыхнула ослепительной вспышкой – и шлёпнулась с треском и звоном прямо к Потапу Христофорычу на балкон.
Электрический разряд сверкнул, словно молния, и в квартире вышибло пробки. Лампы разом погасли, но тьма не настала, потому что на балконе светилась звезда.
– Ну и ну! – удивился Потап Христофорыч.
– Привет, – сказала ему звёздочка. – Вот и я.
И лучами мягко пригладила Потапу Христофорычу косматую шевелюру, вставшую дыбом от последних событий.
– Ты ко мне? – не поверил Потап Христофорыч.
– Получается, да, – вздохнула звезда. – Так уж вышло.
– Вроде ты и не рада, – заметил Потап Христофорыч.
– У изгнанниц горькая доля, – кивнула звёздочка. – Я стремилась светить для людей. Обнадёживать, утешать, согревать… У нас, звёзд, так не принято. Вот и не удержалась на небосклоне.
– Сочувствую, – искренне сказал Потап Христофорыч. Он хотел похлопать звезду по плечу, но она была круглая, и Потап Христофорыч ограничился тем, что пожал ей лучик. Затем взял её бережно на руки (звезда была тёплая, как котёнок) и занёс в дом.
– Прости, – сказала звезда. – Я тебе проводку сожгла, когда падала. Да и лампочки, кажется, перегорели.
– Не беда. Я налажу, – отозвался Потап Христофорыч. – Нам, электрикам, это несложно.
Но звезда настояла, чтобы Потап Христофорыч согласился принять её помощь. Не пропадать же впустую звёздной светимости.
Так что Потап Христофорыч приладил звезду в плафон вместо лампочки. Лучи её незримо протянулись к электроприборам, и житейский уют был восстановлен.
Одно было плохо: звезда грустила. Дни шли за днями, а ей становилось всё хуже.
Чтобы развлечь небесную гостью, Потап Христофорыч читал ей стихи самых разных поэтов или ставил весёлую музыку.
«Товарищ, верь, взойдёт она, звезда пленительного счастья! – гордо декламировал Потап Христофорыч бессмертные строки Пушкина. Или цитировал Ломоносова: – Открылась бездна, звезд полна; звездáм числа нет, бездне – дна».
– Угу, – отвечала звёздочка. И ещё того пуще грустила.
А когда радио, заботливо включённое Потапом Христофорычем, пропело известную песню – «Такие девушки, как звёзды, что светят в небе до утра…» – бедная звёздочка зажала лучами уши. И, дождавшись окончания песни, спросила:
– Почему людей так влечёт к нам, звёздам? И в стихах великих поэтов звёзды – самый возвышенный образ. И в безвкусных песенках, меж-ушей-пролетайках, самое затасканное слово – звёзды. Отчего так? Чем мы, звёзды, маним людей?
– Хм, – задумался Потап Христофорыч. – Вам присуще то, чего всегда не хватало людям: свет, красота, недостижимость, ощущение бесконечности… Вы летаете в небе, а люди вовек обречены мечтать о крыльях.
– Мы не летаем, – возразила звезда. – И свет наш холоден. Мало кто из звёзд вообще вспоминает о людях. Я одна такая наивная, да ещё несколько чудачек. Я ведь думала: людям нужна любовь, тепло. Я хотела светить для всех…
– Любовь людям не нужна, – покачал головой Потап Христофорыч. – Людям нужны мечты о любви. А это не одно и то же. Когда любовь достижима, она стынет и гаснет. Если звёзды полюбят людей, люди звёздами станут обёртывать воблу, чистить ржавые сковородки или делать капли от насморка с ароматом звёздной пыльцы.
– Тогда незачем жить, – прошептала звезда. И погасла. В комнате стало темно.
– Эй! – испугался Потап Христофорыч. – Ты куда?
– Я утратила смысл, – отозвалась звезда с ноткой вызова в голосе. И Потап Христофорыч облегчённо вздохнул: жива!
– Брось притворяться! – сказал он с напускной строгостью. – Не увиливай со службы. А то у меня холодильник потечёт. Нашла чему огорчаться. Все мы знаем: мир несовершенен. Могла бы уже и усвоить. Сколько ты уже светишь – миллион лет? Миллиард?
– О возрасте спрашивать неприлично, – сообщила звезда и, нехотя, зажглась снова.
– То-то же, – сказал Потап Христофорыч. – Нету смысла – ищи. Я вот каждое утро с этого начинаю. Ищу смысл. Хоть и знаю, что сизифов труд. Едва к вечеру что-то нащупаю, а наутро опять всё заново. Только знаешь, что мне помогало? Ты, твой свет в небесах! Посмотрю на тебя вечерком и чувствую – не напрасно день прожил.
– Правда? – воспрянула духом звезда.
– А то, – проворчал Потап Христофорыч.
Звёздочка надолго умолкла. Затем сказала раздумчиво:
– Мне в детстве бабушка на ночь пересказывала легенду. Моя бабушка, Полярная звезда, знает много старинных историй. Та легенда была о беглянке. Одна юная звёздочка, как и я, искала смысл жизни. Она облетела много разных миров, но везде было пусто. Наконец ей попалась планета, на которой шебуршились разные существа. Но они не были живыми, потому что у них не было души. Они ходили, говорили, поедали друг друга, но живыми не были. И это было так страшно и грустно, что беглянка заплакала. Её слёзы пролились на планету и вдохнули жизнь в сердца существ. Так планета сделалась обитаемой. А беглянка навек осталась при ней – не могла бросить своих подопечных.
– Ты это к чему? – не понял Потап Христофорыч.
– А к тому. Для всех звёзд эта сказка звучала пугающе. Как же можно – утратить свободу, забыть о себе, посвятить жизнь ничтожным букашкам? А меня вдохновляло. Я хотела такой же судьбы. Но однажды узнала: сказка-то – быль! Планета – Земля. Букашки – вы, люди. А беглянка – ваше Солнце.
– Так и думал, – насупился Потап Христофорыч. Ему обидно было оказаться букашкой.
– Вот я и грущу, – призналась звезда. – Прилетела к вам, а гляжу, место занято. Куда деться? Подскажи, может, сделаться мне вторым солнцем? Вам, людям, светлее будет.
– Нет, два солнца – перебор, – покачал головой Потап Христофорыч. – Если круглые сутки светло, когда ж людям спать? А без сна – сил работать не будет. И начальница моя, инженер Закабанчикова, меня уволит.
– Что же мне делать? – огорчилась звезда.
– Начни с малого, – посоветовал Потап Христофорыч. – Потренируйся. Чего сразу на солнце замахиваться?
И звезда начала тренировку. В хозяйстве Потапа Христофорыча завалялся старый футбольный мяч, и прилежная звёздочка углядела на нём шевеление электронов. Для них и стала стараться, пожелав наделить их радостью жизни.
Увы, дело не сладилось. Электроны, пробудившись ото сна в благотворных лучах, мигом задали жáру друг дружке. На мяче состоялись три мировые войны. Был жестоко разорван на части пацифист мирный атом. А затем уцелевшие жители пробурили в обшивке дыру – нефть качать, – и мяч сдулся. Пришлось электронам перебираться в чужие края. Хорошо ещё, у Потапа Христофорыча в запасе нашлась пожухлая дынька.
Что до звёздочки, то она разуверилась в благотворительности.
– Хочу вернуться на небо. Поможешь? – попросила однажды она Потапа Христофорыча. – Мой мир там. Ты был прав. Лучше светить людям издали.
– Я тебя не забуду, – обещал Потап Христофорыч. Дождался вечера, положил звезду в хозяйственную сумку и отправился на городскую электростанцию: чтоб вернуть звезду в небо, требовалось много энергии.
Как электрик, Потап Христофорыч не знал себе равных. Он погладил звезду на прощание по вихрастым лучам, сосчитал «раз, два, три!» – и соединил нужные провода.
– Я тоже тебя не забуду, – успела промолвить звезда. И кометой взлетела в небо. Позади остался светящийся след – будто шлейф свадебного платья.
А когда след угас, Потап Христофорыч обнаружил, что кругом кромешная тьма. Запуская звезду, он обесточил весь город.
Впрочем, поломку Потап Христофорыч исправил легко, город вновь засиял фонарями и окнами, и даже проницательная начальница, инженер Закабанчикова, не смогла ничего заподозрить.
С той поры каждый вечер Потап Христофорыч снова смотрит с балкона на звёзды. Как и прежде, в небе звёзд миллионы. Как и прежде, они прекрасны, ослепительны и холодны. Но Потапу Христофорычу безразлично их стылое великолепие. Он ищет единственную тёплую звёздочку, ту, которая тронула его сердце. И он знает, что там, наверху, она помнит о нём.
Потап Христофорыч и чемодан на колёсиках
Потап Христофорыч работал электриком в ЖЭКе и был у начальства на хорошем счету. Но иногда на него нападала хандра. В такие дни Потап Христофорыч ленился, опаздывал на работу, ронял отвёртки, а в обеденный перерыв по рассеянности вместо сахара сыпал в чай канифоль. Начальница ЖЭКа, инженер Закабанчикова, очень сердилась. И Потап Христофорыч, чтобы загладить вину, приглашал начальницу в театр.
В городском театре обычно давали оперу «Руслан и Людмила». Ещё была постановка для малышей, «Три поросёнка». Других опер театр не ставил: режиссёр Долгожабов пятый год готовил феерию, но феерия проявляла строптивость и премьера откладывалась.
Впрочем, Потап Христофорыч и инженер Закабанчикова вполне довольствовались «Русланом и Людмилой»: Потап Христофорыч ценил стихи Пушкина, а инженер ценила галантность Потапа Христофорыча. Других посетителей в театре не было, и это способствовало романтике отношений.
Однажды утром Потап Христофорыч, расправившись с недельной хандрой, пошёл в театр за билетами.
«Руслан, поросята, – бормотал он по пути, гадая о том, что ждёт его в кассе. – Поросята, Руслан. Людмила и волк».
Внезапно Потап Христофорыч споткнулся и чуть не упал: он так поглощён был своими мыслями, что не заметил посреди дороги, на площади перед театром, большой чемодан. Чемодан был увесистый, тёмно-синий и на колёсиках.
Потап Христофорыч едва удержал равновесие, а чемодан тяжко ухнул и даже отъехал в сторону.
– Незадача, – сказал Потап Христофорыч, оглядываясь вокруг в поисках хозяина чемодана.
Но театральная площадь была безлюдна.
– Чей багаж? – зычно вопросил Потап Христофорыч, однако никто не откликнулся.
– Нельзя его так оставлять, – рассудил сам с собой Потап Христофорыч. – Вдруг ещё кто споткнётся, как Пушкин об Гоголя. Надо в Бюро находок снести. Или, может, в милицию? Вдруг у него бомба внутри?
– Не надо в милицию, – сказал чемодан низким голосом. – Бомбы чужды моей натуре. А на милицию у меня аллергия.
– Куда ж тебя деть? – удивился Потап Христофорыч. – Стоишь тут, среди дороги, людям ходить мешаешь.
– Я ж не просто так стою, – обиделся чемодан. – Я на театр ваш любуюсь. Памятник зодчества в стиле барокко. Видишь колонны с кариатидами?
– Да ты ценитель! – одобрил Потап Христофорыч.
– Поневоле, – вздохнул чемодан. – Езжу по свету, подпитываюсь культурными впечатлениями. Навёрстываю упущенное за прежние годы, когда я был ещё человеком.
– Так ты, должно быть, заколдованный принц? – догадался Потап Христофорыч.
– Увы, нет, – чемодан пожал бортиками. – Я рождён в пролетарской семье. Иван Иваныч меня зовут. Сорок лет прожил, как все люди: учился, женился, работал. Стал директором чемоданной фабрики в родном Торжке. Трудился как вол от зари до зари, боролся за качество чемоданов. Создавал новаторские модели – чемодан с подогревом, чемодан трёхколёсный с клаксоном, чемодан реактивный подводный… Эх, да что теперь вспоминать…
Чемодан тяжело засопел и поник.
– Ну-ну, – сказал Потап Христофорыч. – Не падай духом. Я могу чем помочь?
– А чем тут поможешь… – чемодан Иван Иваныч невесело скрипнул. – Такова, видать, моя планида. Столько сил отдавал работе, что не вытерпела жена. Говорит: «Так жить невозможно, я тебя целыми днями не вижу, а вечером приходишь и всё о чемоданах бормочешь. Не за этим я шла под венец». Я ей: «Аграфенушка, погоди! Вот мы только запустим на днях чемоданчик с пропеллером, и я сразу вернусь в семейное лоно. Сходим в кино, пойдём по музеям.
Говорят, в Бологом есть прекрасный музей чемоданов…».
– А она? – спросил Потап Христофорыч, предчувствуя драму.
– Как хлестнёт меня полотенцем по шее: «Пропади ты, говорит, пропадом со своими чемоданами. Был бы сам чемоданом, авось тогда бы насытился чемоданными своими заботами.
Глядишь, о жене бы вспомнил, о детях подумал».
– Так она у тебя, выходит, волшебница? – присвистнул Потап Христофорыч. – В чемодан тебя превратила?
– Не она, – признался Иван Иваныч. – Я сам.
– Как же тебя угораздило?
– Хотел доказать Аграфене, что ради неё способен на всё. Напряг силу воли – и превратился. Ведь любовь, как известно, творит чудеса. Но, увы, мой подвиг во имя романтики – пропал втуне: жена совсем не обрадовалась и выставила меня из дому. Так с тех пор и скитаюсь по свету.
– Мда, – посочувствовал Потап Христофорыч. – Сурово с тобою судьба обошлась.
– Ничего, – ответил Иван Иваныч. – Справляюсь понемногу. В кочевой жизни есть свои преимущества. Раньше я из Торжка не выезжал почти, недосуг было. А теперь всю Россию объездил. Музеев осмотрел – не перечесть. Был и в Ясной Поляне, и в Третьяковке. Навестил Дом Довлатова в Пушкинских горах – там собрат мой живёт. За границей бываю. Сейчас вот увлёкся архитектурой.
– Что ж, дело стоящее, – одобрил Потап Христофорыч. – Барокко, вампир, рококо…
– Ампир, – поправил Иван Иваныч. – Императорский стиль. Слушай, дружище, а поехали вместе? Постранствуем, полюбуемся красотами мира. Колизей, Нотр-Дам, Тадж-Махал, Парфенон… Вдвоём-то всё веселее!
– За границу – документ нужен, – покачал головой Потап Христофорыч.
– У меня приятель завёлся, дипломат с позолоченной ручкой, – сказал чемодан. – Он мне дипломатический паспорт выправил. Попрошу, тебе тоже сделает.
– Начальство меня не отпустит, – вздохнул Потап Христофорыч. – Инженер Закабанчикова – женщина строгая. Она прогулов не терпит. Мне и так «Руслан» предстоит с «Поросятами».
– А ты ей из-за границы привези шанель номер пять, – посоветовал Иван Иваныч. – Недовольство как рукой снимет.
– Думаешь, поможет? – усомнился Потап Христофорыч.
– Ещё как! – чемодан Иван Иваныч молодецки сверкнул колесом. – Все женщины модницы. Моя Аграфена от шанели с ума сходила.
– Хорошо, уговорил, – согласился Потап Христофорыч.
– Вот и славно, – обрадовался Иван Иваныч. – Куда поедем? Будапешт, Калуга, Париж?
– Я бы в Запорожье хотел, – признался Потап Христофорыч. – Там легендарный дуб Лукоморья произрастает. Под этим дубом сам Пушкин вдохновение черпал.
– Что ж, дуб так дуб, – не расстроился Иван Иваныч. – Ежели Пушкин не всё вычерпал, может, и нам перепадёт.
И они отправились в путешествие. Правда, в Запорожье попали не скоро. Потому что в аэропорту Иван Иваныч повстречал множество старых знакомых – чемоданов, баулов и саквояжей, выпущенных на фабрике в Торжке и разошедшихся по всему свету.
Знакомые наперебой звали Ивана Иваныча в гости. Отказать им Иван Иваныч не мог. Так что Потап Христофорыч за компанию с ним посетил многие страны и повидал разные города.
И на каждом вокзале, и в каждом аэропорту Ивана Иваныча встречали как родного.
А когда наконец утомлённые путешественники ступили на Запорожскую землю, Ивана Иваныча вдруг окликнул переливчатый голосок. То была изящная сумочка-ридикюль с перламутровой кнопкой.
– Ах, – воскликнула она звонко и кинулась прямо к Ивану Иванычу. – Вот ты где, дорогой!
А я так тосковала, так плакала…
– Аграфенушка! – обомлел Иван Иваныч, распахнув от изумления крышку. – Грушенька, душа моя!
– Видишь? Под стать тебе стала, от избытка нерастраченной нежности, – обняла его Аграфена. – Ну пойдём же домой! Без тебя, без твоих чемоданностей там так пусто, так горестно…
И она лёгкими пинками стала подталкивать Ивана Иваныча в направлении родины (нужную широту с долготой подсказало ей сердце).
Что поделать… Иван Иваныч извинился перед другом, и к заветному дубу Потап Христофорыч прибыл один.
Дуб его огорчил. Колоссальная крона давно уж засохла. Ни цепей, ни учёных котов Потап Христофорыч не углядел.
Сев под дубом, он угостился заранее припасённой медовухой и задумался о волшебной силе искусства.
– Вот, – сказал Потап Христофорыч. – В этом гений поэта. Взять обычное старое дерево – и превратить его в сказку. Населить котом, русалкой, обернуть сверкающей цепью, да так, чтобы весь народ с детства знал этот образ, представлял его столь же наглядно, как свой собственный дом или сад. На века… Ай да Пушкин!
С ветвей дуба свесился пушистый хвостик.
– Кот! – воскликнул Потап Христофорыч, вскакивая на ноги. – Песню! Будь добр?
– Не в голосе, – буркнул кот. И скрылся в густых ветвях.
А Потап Христофорыч, успокоенный, отправился в военторг и купил для начальницы шинель пятый номер (модель для десантниц и лётчиц). С тем и вернулся домой.
Только инженер Закабанчикова шинель не одобрила, посчитав материал слишком грубым.
Пришлось Потапу Христофорычу вести её на «Руслана и Людмилу» вне очереди.
Опубликовано в Кольчугинская осень 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!