Шуралёв Александр. Дар отавы. Стихотворения и поэмы. Уфа : издательство «Китап» им.З.Биишевой, 2017. – 216 с.
Откуда берутся стихи? Из какого глубинного пласта души, отстоявшиеся, выходят они на поверхность, прорастая, будто цветы, замечательными яркими образами сквозь благодатную почву?
Об этом и многом другом думалось мне при знакомстве с новым поэтическим сборником Александра Шуралёва, уфимского поэта. Хотя почему это «уфимского»? Сегодня его творчество перешагнуло границы и нашей республики, и Урала, став достоянием общероссийским.
На произведения А.М.Шуралёва я обратил внимание с нулевых годов. Сначала на сатирические и юмористические, опубликованные в «Литературной газете», позднее – на публикации лирических стихотворений в журналах «Дружба народов», «Литературная учёба» «Романжурнал ХХI век», «Юность», «Бельские просторы» и в других изданиях. Обратил внимание ещё и потому, что местом жительства талантливого автора было указано село Кушнаренково. Вот те на, вот где, оказывается, живут таланты!
С тех пор и продолжаю открывать для себя поэта, которого я так долго искал, которого понял и полюбил с первой же строки, в которого поверил и за которым пошёл по «тайным тропам стихотворений». Шёл, а душа наполнялась сладостным естеством полноценного классического слова.
С каждым новым произведением слово его всё более отшлифовывается, оттачивается, крепчает, наполняется глубоким содержанием. Говорят, что прежде чем стать поэтом, надо вырастить собственную душу. Эти слова всецело можно отнести к А.Шуралёву. Вот почему я так порадовался выходу в свет в издательстве «Китап» его нового поэтического сборника «Дар отавы», куда вошли более двухсот стихотворений и пять поэм, составившие восемь тематических разделов: «Сны о родительском доме» (воспоминания о родителях и детстве), «Луч солнца над порошею» (философская лирика), «Радужная гамма» (стихи о творчестве и разных видах искусства), «Под шалашной крышей» (любовная лирика), «Бродя тенями по московским закоулкам» (стихи о Москве и её литературных достопримечательностях), «Через дыры в разбитом корыте» (ирония, юмор, сатира), «Чудачество стихосложенья» (поэтические эксперименты), «Разноцветье несломленной силы» (поэмы). Отава – это трава, выросшая на месте скошенной в тот же год. Это символ жизнелюбия, стремления к свету, возрождения.
И на этот раз поэт всецело оправдал все мои и, думается, не только мои ожидания. Сборник «Дар отавы» стал книгой, к которой я постоянно обращаюсь как к источнику чистой, настоящей поэзии. И в этом нет никакого преувеличения. Именно он помог мне по-новому разглядеть и открыть мир, который был совсем рядом, а точнее, в котором мы все находимся, но многого не замечаем. Для этого нужен талант, нужна философская мудрость.
Поэт глубоко уважает своего читателя, учит любить, честно доверяя ему своё самое сокровенное. Он пишет просто, но это та простота, которую А.Шуралёв выстрадал, через которую он прошёл и максимально ощутил.
Как подаянье собираю по крупицам
из сочетаний сложных ясность простоты.
(«Московская строка»)
За простыми строчками видишь ещё большую любовь к земле, которую он всегда чувствует и на которой крепко стоит. От его стихов исходит свежий дух земного бытия. Центром его притяжения, его поэтического мира является родной дом, откуда он вышел и куда он возвращается сквозь года. Родительское гнездо хранит в себе уют и самые сокровенные воспоминания о времени, в нём проведённом.
И ты вдруг понимаешь, что это и твой дом, частичка нашей родины, частичка, где осталось навсегда детство, друзья, родные и близкие…
В глазах не слёзы – просто брызги
прозрачных мыльных пузырей.
Стою, осилив путь неблизкий,
в знакомом сызмальства дворе…
Я жду, что скрипнут половицы,
откроется входная дверь –
и выглянут родные лица,
как будто не было потерь.
(«Воспоминание»)
Прошлое и настоящее будто соприкоснулись в этом доме, который снится по ночам.
Машинка «Зингер» как штурвал линкора,
в коробочке – конструктор «Сделай сам»,
манящих книг нечитанные горы…
(Я в каждом сне бываю снова там)…
Там цел и сладок леденец надежды,
и все невзгоды где-то далеко.
Там папа с мамой живы, как и прежде,
а с ними – так надёжно и легко.
(«Ключ»)
Проникновенно звучат строки, обращённые к дорогим родителям, строки, которые близки каждому, пережившему горькую боль потерь.
Тщета и блажь – карьера, деньги, власть,
слепая страсть, фанфарная дорога,
удача в играх, столованье всласть…
Я о другом молю всечасно Бога.
Вновь хочется по-детски рассмеяться,
вернуться к самым первым светлым дням
и крепко-крепко навсегда прижаться
к сияющим родительским щекам.
Одним из достоинств стихов Александра Шуралёва является их естественность, максимальная жизненная правдивость, значительность содержания.
Поэт остаётся личностью, которая невозможна без гражданственности. Его стихи масштабны и откровенны, потому что погружены в эпоху, внутри которой формировались и росли. Они не только заставляют задуматься о месте человека в мире, о смысле человеческой жизни, но и позволяют проникнуться особым настроением, дают возможность забыть о суете повседневности и задуматься об истинных человеческих ценностях.
Не могу не привести стихотворение «Дар отавы», давшее название всему сборнику:
На свет прорываться извечное право
как дар утверждает природный устав:
на месте покоса взрастает отава,
своим жизнелюбием тленность поправ.
У слова «отава» – славянские корни,
связующие с давней древностью нас:
в них горняя высь и родные просторы сливаются в отчий священный наказ.
В них – песнь материнская над колыбелью,
как солнышко – в сладком младенческом сне,
и след, не стираемый лютой метелью,
ведущий сквозь стужу к желанной весне.
В них – тайного первого чувства горенье
зелёным огнём на ожившей земле
и судеб чудесное соединенье –
травинка к травинке в растущей семье.
В них – дух возрожденья несломленной силы,
венец вдохновенья, терпенья, труда
и путь несгибаемой в бедах России,
несущей весь мир на плечах сквозь года.
Александр Шуралёв из тех поэтов, о чьём мастерстве можно судить по одному стихотворению, по одной строфе и даже строке. И качество это подобно стали высшей пробы. Причём тут сталь? А при том, что сама фамилия Шуралёв происходит от старинного слова «шураль». Так называли кочегара на заводе, «шурующего» в печи кочергою для поддержания огня при выплавке стали.
Наделён родословной простою,
нет во мне королевских кровей.
Шуровали в печи кочергою предки,
званье приняв шуралей.
Бушевало горнильное пламя,
закаляя для подвигов сталь.
Награждала мозолями длани
удалая УРАЛьская даль.
(«Моя фамилия»)
Поэт по праву гордится предками, а истоки этих свершений Александр Михайлович видит в своих родителях, о которых постоянно вспоминает с благодарной сыновней любовью. «Всем позитивным из того, что имею и умею, я обязан, прежде всего, своим родителям – Михаилу Александровичу и Валентине Михайловне.
С младенчества – перед моими глазами это олицетворение высокой духовности, честности, порядочности, ответственности. Они ушли из жизни, но добрый свет их душ согревает меня, оберегает. Они учили меня трудиться, любить мир и всех его обитателей, отдавать то, что имеешь, и прощать. Мой папа прочитал мне в детстве много сказок: русских, башкирских, татарских и других народов мира. От него же я услышал много песен, в которых передо мной открылась история моей родной страны. Он умел так читать, петь и играть на баяне, что я не просто слышал эти сказки и песни, а учился видеть через них и ширь, и даль, и глубь, и высь окружающего мира. Моя мама была неутомимой труженицей и настоящим мастером. Всё, к чему прикасались её «золотые руки», превращалось в произведение искусства, в истинный шедевр. Благодаря ей я учился удивляться красоте, восхищаться мастерством, уважать труд и людей труда» («Учитель Башкортостана», 2011, №6, с.53–54).
А теперь ещё об одном удивительном человеке, народном поэте Башкортостана Александре Павловиче Филиппове.
Именно его Александр Шуралёв считает своим учителем, наставником, старшим другом, без отеческой заботы которого во много раз тяжелей было бы переносить горечь утраты родителей, и с теплотой вспоминает о нём: «Каждая беседа с Александром Павловичем была для меня Событием – согревающим душу, одухотворяющим, вдохновляющим.
При его участии и во многом благодаря ему происходило мое становление как поэта. Он лучше всех понимал мои стихи, замечал мой творческий рост, очень точно подмечал и помогал мне самому увидеть недостатки и слабые места моих стихов, больше всех сделал для моего поэтического развития. Советы А.?Филиппова, как подковы на счастье, – и оберег, и бесценная сокровищница поэтических премудростей. Например, он говорил о том, что если не пишется что-то новое, наступает некий период бессловия, то полезно отыскать свои старые, уже забытые, не получившиеся в своё время стихи и начать над ними работать заново, пытаясь переделать, вдохнуть в них жизнь.
Часто в процессе такой переработки старого само собой рождается новое, и начинается новый этап творчества. Советовал он для тренировки играть словами, искать неожиданные рифмы, звуковые сочетания, но при этом не заигрываться, учиться видеть тонкую грань между живым и естественным словотворчеством и бутафорским, искусственным, вычурным словоблудием.
Учил совершенствовать написанное, многократно очень внимательно и отстранённо от собственного авторства прочитывая, находить и исправлять незаметные при поверхностном взгляде неточности, шероховатости и погрешности».
Александру Филиппову автор посвятил стихотворение «Подкова»:
Как сладостна страстная дрожь:
на свете есть тьма развлечений…
Всего плодотворнее всё ж –
себя сознавать подмастерьем.
Не мастером, Бог упаси,
гордыня чревата никчемьем,
а чернорабочим Руси,
при мэтре живом подмастерьем.
Прослеживать мастерский путь,
внимая и делу, и слову,
своими руками согнуть, как мастер,
на счастье подкову.
Думается, что Александр Шуралёв стал достойным учеником, которым Александр Павлович Филиппов мог бы по праву гордиться. Он многое перенял у своего учителя, и прежде всего, это постижение житейской мудрости, умение работать над каждым словом, наполняя стихи афористичностью и редчайшей живописью. А.?Филиппова и А.?Шуралёва роднит ещё и то, что оба родились на берегах красавицы Агидели, оба «поэты от земли», оба остались верны своему родному краю, в котором черпали и черпают источник вдохновения, видя его в каждой травинке, в «светлой душе березняка», в россыпи «утренних рос изумрудных»…
Вся поэзия А.Шуралёва пропитана любовью, чистой, земной, открытой и понятной тем, кто умеет по-настоящему любить. «Любви рисунок» поэт видит всюду, любовь – это целая планета, но вся она умещается внутри того, кто любит. Любовь – это и грусть, и радость и ожидание, и вера, и надежда…
Твои глаза чуть дальше, чем Венера,
Они зажглись на небе неспроста:
без их сиянья мир – невзрачно-серый,
и нет стихов для чистого листа.
Я к ним иду от самого рожденья
босой душою по стерне мечты.
Я им несу простые откровенья,
завёрнутые в чистые листы.
(«Твои глаза»)
Ещё об одной особенности поэзии Шуралёва. Читаешь стихи и чувствуешь, что в них притаилась музыка. Она то подкрадывается на цыпочках и еле уловима, то звучит на полную мощь. Музыка прорывается сквозь баян, патефон, скрипку и даже… пишущую машинку. «Исполни белый вальс на пишущей машинке, / и это будет самый прекрасный белый вальс».
Позднее я узнал, что у Шуралёва всё-таки вначале было не слово, а музыка.
Она присутствовала в доме с самого рождения, ибо, как уже было сказано, его отец был учителем музыки и великолепно играл на баяне.
Наверное, и Александр Михайлович мог бы пойти по стопам отца. Хотя почему мог бы?! Он и шёл: играл сначала на баяне, на аккордеоне, потом на гитаре, подбирая на слух любимые мелодии. Но больше всего ему нравилось сочинять музыку.
И сегодня Александр Шуралёв – автор более… ста песен! Но позже слово перевесило, пересилило, хотя и не окончательно. Музыка осталась, а стихи эти легко ложатся на музыку. Музыка звучит в ассонансах и аллитерациях, в сквозной рифмовке…
В сердце – чары, в небе чайки
раскричали речь реки.
Прочностью венчали чалки
на причале речники.
(«Уха»)
Своевольница рваных ран и бед,
твоего лица на экранах нет.
(«Каскадёрка»)
Дольника-потомка
долго ль снаряжать?!
На плечах котомкой
распечаль-скрижаль.
(«Арба»)
Великолепные поэтические образы и сравнения рассыпаны буквально повсюду: «Вдыхал в нас радужную гамму педагог» («Учитель музыки»), «Написала семь нот звонкой радуги / в партитуре прозрачной дождя» («Художница»), «А под вечер кокетка гитара, украсив привал, / подставляла с игривым бесстыдством для ласки бока» («Альпинистский треугольник»), «Росинки звуков собирал горстями / бокал гитары полнил до краёв, /они по струнам звонко растекались / прохладой чистоструйною ручьёв» («Планета любви»)…
О мастерстве говорит и то, как легко и изящно поэт рисует словом, будто делая эскизные наброски при минимальном наборе слов:
Северные ветры
дули невпопад.
Серенькие гетры.
Исподлобья взгляд.
Фейерверк из рыжих
всклоченных волос.
Руки-пассатижи.
Буратинный нос…
А в пацанском сердце
вместе с ней росли,
как на грядке – перцы,
пряности любви.
(«Перцы»)
Чем глубже погружаешься в мир поэзии А.Шуралёва, тем явственнее ощущаешь силу, объём, звучание, исходящие от слова. Сильное слово воссоздает и сильные личности, одна из которых – поэт Ю.П.Кузнецов, ставший одним из самых ярких явлений в русской поэзии второй половины ХХ века. Ему в сборнике посвящён целый цикл стихотворений «Мир как миф открыл поэт пером».
«Пусть они проживут до седин…», –
лихо жахнул дробинками соли.
Звать его Кузнецов. Он один
воевал с вороньём в чистом поле.
В поколении друга искал,
как иголку, пропавшую в стоге.
Был ему шар земной слишком мал
и узки столбовые дороги.
С тихорецкого вышел двора
в шумный стольник за славою горькой.
Для него Золотая гора
оказалась на деле пригорком.
Золотую стрелу изо лба
вырывая неробкой рукою,
зацепилась о землю звезда
неизбывною русской строкою.
(«Один»)
К числу любимых поэтов А.Шуралёва относятся М.Ю.Лермонтов, Н.А.Некрасов, С.А.Есенин, Н.М.Рубцов и другие. Им тоже посвящён цикл стихотворений. Эти стихи – плавное перемещение в творческое пространство авторов, настрой на нужную ноту понимания, тон, ритм, интонацию. А.Шуралёв как бы проходит по тем же родным местам, подпитываясь красотами, которые когда-то вдохновляли этих классиков. Всё это рождает замечательные и понятные каждому образы:
По нескошенной росе –
в дым костров рябиновых,
как по взлётной полосе,
еду в Константиново.
Веет пряно из села
хлебным квасом в жбанчиках.
Всю кулижку замела
вьюга одуванчиков…
Эх, да босиком войду
в море разнотравное,
чтоб увидеть, как в пруду
красный лебедь плавает.
(«Константиново»)
Поэт легко подхватывает любую тему, чувствует время, ориентируясь в прошлом и настоящем. Разнообразна и география его стихов. Целый раздел посвящён московским воспоминаниям. И это тоже не случайно. В Москве он в 80-е служил в армии, часто туда приезжает, а в 2013 году там защитил… докторскую диссертацию.
Ему интересно бродить вместе с тенями прошлого «по московским закоулкам», быть среди современной толпы, и сердцем ощущать тот ритм, те звуки, которым суждено будет превратиться в новые строки, чувствовать здесь какието тайные тропы ещё не родившихся стихотворений, просто изучать лица и в то же время заметить у входа в метро такие родные, простые деревенские ромашки…
В будней толкучке у входа в метро,
где в разноречном верченье пестро
липнут со всячиной всякой торгашки,
тихой молитвой белеют ромашки.
Их светлоликость на тёмном асфальте,
как чистый звук в какофонии фальши,
словно сквозняк от щемящей вины…
Стоят немного, но нет им цены.
Так безыскусно (и ей исполать)
исподволь нянчит в нас Русь благодать.
(«У входа в метро»)
Читаю стихи и в который уже раз задаюсь вопросом: откуда всё это? Как это рождается? На что Александр Михайлович ответил так: «Когда начинаешь писать, то не знаешь даже, какой и о чём будет следующая строчка и, вообще, выйдет ли из этого смутного, но неотвязчивого желания, которое начинает колобродить внутри и требовать выхода, что-либо путное. Главное для поэта – не терять высоту, сохранить собственную душу».
Для стихов нужна простая малость:
сердцем подключиться к небесам.
Если хорошо – так написалось.
Если плохо – сам так написал.
Ну а чтобы к высям подключиться,
понапрасну всуе не галдя,
есть возможность, вольная, как птица, –
без остатка отдавать себя.
Истоки вдохновения А.Шуралёва особенно проявляются в поэмах, где лирическая струя звучит всё сильнее и сильнее. Никого не оставит равнодушным поэма «Зарубка», посвящённая бабушке поэта. Здесь судьба одного человека сфокусирована с судьбой целого поколения, с судьбой Родины и каждого из нас.
Читаешь и осознаёшь, что в жизни нет случайностей. Поэма начинается с того, как умирающая женщина, для того чтобы помочь выжить своей дочурке, отправила её на пароходе из голодающего Поволжья в далёкий путь, в Башкирию, где по слухам уродилось много спасительной травы лебеды. Сердце подсказало девочке сойти на пристани села Топорнино (ныне Кушнаренково), расположенного на крутом берегу реки Белой. И она осталась здесь, связав свою нелёгкую, полную испытаний жизнь, описанную в поэме, с этим незнакомым, но прекрасным краем.
Здесь она встретила свою любовь, здесь родились её дети, её внуки, один из которых – Александр Михайлович Шуралёв.
И совсем как симфония звучит удивительная по мастерству исполнения, по глубокому философскому наполнению поэма «Скит». Поэтическая волна выносит нас на таинственный берег, в ущелье между двух скал. Здесь как бы обозначен жизненный рубеж, за которым приоткрывается и просачивается, как туман, дорога в вечность, туда, где пересекаются пути прошлого, настоящего и будущего и где от загадочного старца получаешь ответы на самые главные жизненные вопросы:
Всё, чем владеем мы, – лишь призрак.
Не срам ли – кланяться чехлам?
И деньги, и чины, и ризы –
весь скарб не более чем хлам.
Материальная укладка –
тщета в наряде суеты.
Артериально, без остатка
самоотдачей значим ты.
Нас с носом оставляет сцена
с пустым стяжаньем барыша.
Одно сокровище бесценно –
с простым названием д у ш а.
Те же философские мотивы звучат в поэме «Арба». «Повозка дней», символизирующая нашу жизнь, весь мир с его проблемами, с его радостями и горестями, однажды делает остановку во времени. Арба останавливается, но ее глубокий след остается…
«Всевышнюю тайну» приоткрывает еще одна удивительно емкая по содержанию поэма – «Оазис». В ней вера в человека-созидателя, человека-Мастера.
Вера в то, что оазис добрых дел, несмотря на «дьявольский ветер», прорастет «разноцветьем несломленной силы».
На подушке призывно сияет перо
журавлиной прощальною вестью,
Значит, мне суждено про земных Мастеров
написать достоверную песню.
Не могу не упомянуть и про поэму «Уха». Есть в ней что-то теркинское. Так и чувствуешь запах костра, аромат ухи, видишь веселый огонек… И с интересом слушаешь разговор рыбаков на берегу Белой, один из которых был фронтовиком, а второй – еще совсем маленьким мальчишкой. Но разговор идет на равных, ибо оба они внесли свой вклад в Победу…
Наверное, из всего сказанного можно представить себе Александра Михайловича человеком очень серьёзным, но, уверяю вас, это совсем не так. Всё в нём в меру, всё поровну. В стихах А.Шуралёва есть место и искромётному юмору, и словообразованиям и просто какой-то разудалости…
Застыв у цирка на Цветном бульваре,
прохожим щедро подставляя нос,
Никулин дверь машины открывает,
как будто задаёт немой вопрос:
«Что наша жизнь –
не сальто ли мортале,
парад алле, реприза, анекдот?»
Никулин нос прохожим подставляет,
чтоб не остался с носом наш народ.
(«Нос»)
Он мастер менять интонации и ритм, легко подхватывая любую тему. Иногда ему просто хочется поиграть словами, чтобы раззадорить слушателя и настроить его на иронический лад. И читатель принимает эту игру и открывает вдруг серьёзного автора совсем с другой стороны.
В книге много иронических, юмористических и сатирических стихов, а один из разделов так и называется «Чудачество стихосложенья».
Мы обзаводимся очками,
чтоб старость лучше разглядеть,
в хомут одетыми носами
везде проехаться успеть.
В оглобли вдеты уши-дроги,
чтоб шум вселенский в них возить.
Глаза подкованы, как ноги
у лошади, чтоб не скользить.
(«Очки»)
Сегодня Александр Михайлович Шуралёв не только признанный поэт, член Союза писателей и России, и Республики Башкортостан, лауреат множества международных литературных конкурсов, одно перечисление которых займёт целую страницу, но и известный педагог, учёный, прошедший трудовой путь от сельского школьного учителя русского языка и литературы до профессора кафедры русской литературы Башкирского государственного педагогического университета имени М.Акмуллы, доктор педагогических наук.
В марте 2018 года поэту, учёному, педагогу исполняется 60 лет. И хочется от всей души пожелать ему новых поэтических книг, новых научных трудов и, конечно же, здоровья и творческого вдохновенья!
Опубликовано в Бельские просторы №2, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!