ЦИРКОВОЕ
Я цирки не люблю. Там плачут звери,
недрессированный хохочет зритель,
по акробатке не вздыхает осветитель,
а клоун раскурочен и потерян,
медведь в цветных штанах не помнит маму,
крутя колеса зло, с остервененьем,
слониха ожидает потепленья,
пенсне разбилось у мартышки Аму.
Сродни арена адовому кругу.
Живой списали только крокодилу
да Ариадну — грустную гориллу —
в богатый дом купили, как прислугу.
Софиты — словно аленький цветочек,
а чудище с хлыстом златит зубами.
Ах, львиная душа, лети над нами,
покуда ящик твой не заколочен.
Повсюду чудятся ободранные шкуры.
В трико змеятся дурочки и дуры…
Я цирки не люблю. Я плачу зверем.
*
Мне бы дымчатого драного кота
с мышью из церковного двора,
чёрную смородину с куста
да живой водицы полведра.
Сварит бабушка густой-густой кисель,
позовет к родному шалашу…
Небо-небо — старенькая гжель,
не разбейся, господи, прошу.
*
Свергли памятник.
Встало дерево.
Оказалось рябиною,
никем не хранимою,
в снегириное зарево
на морозе всё куталась…
Только кровь — это палево.
Время улицы спутало,
ни названий, ни памяти,
ни страны, ни околицы…
— Полно, девонька, баяти,
помолчи, мы помолимся.
СЧИТАЛКА
Жизнь засвечена, как плёнка,
и не видно ни черта.
Сохнет детская пелёнка,
стонет леса нагота.
Были-сплыли мама с папой,
догорает керосин.
Замирай, а лучше драпай.
Шишел-мышел. Ты — один.
СОЛДАТИК
Топольих почек смольная настойка.
Дымят у пристани домишки-корабли.
Солдатик был — не оловянный — стойкий —
Спустился к берегу с бутылкой инвалид.
С утра першило в горле, словно стая
Туда синичек малых забралась.
Но женщина цветисто-молодая
Дала копеечку… Такую отродясь
Не видывал — шаль изроза, с кистями.
Пахнуло мамой, «Красною Москвой».
Последний снег, чуть зримый — бубенцами…
С мужской сошёлся — не скупой — слезой.
Поплачь, мой брат, судьба не лыком шита.
Одной ногой врастай в страну берёз.
Река, гляди, как водочка, разлита.
И лодку держит нетверёзый трос.
*
И день и ночь в полупотьмах, в поту.
Не для меня краснеет царскосельский
Листок дубовый. Скоро упаду,
Не разгадав секрет полишинельский
Усталой жизни, пения шмеля.
Зачем цветы до холода мерцали?
Пустеют гнёзда, но тепла земля —
Ей плачется забытыми птенцами.
*
На крови, на меду птицын голос замешан.
Колоколенка спит на пригорке, в раю.
Ветер кроны топольи до заутрени тешит.
Я кораблик из слов потихоньку творю.
То ли пьян, то ли трезв — пляшет воздух весенний.
В лёгких полно, как будто глотнул облаков.
После долгой болезни — луч зари внутривенный
И рецепты любимых, нечужих адресов.
На трамвайчике хлипком, дребезжащем и зыбком,
Развесёлом, тринадцатом плыть просто так.
Говори же со мной, златоустая рыбка,
Пока старую сеть не закинул рыбак.
*
Подержи, мой милый, на весу
Облачно-июньскую слезу.
У сирени Бога попроси,
Землю, как рубаху, доноси
До рябинового красного стежка,
Иван-чайного нерваного лужка.
Выбеленный холст Оби-реки
— Сухостоинам — на малые глотки.
…Вот последний заколачивают гвоздь.
Пусть не пелось, не плясалось, но жилось.
Опубликовано в После 12 №1-2, 2018