У Ксении Турковой яркая биография: журналистика, научная работа, связанная со стилистикой русского языка, работа на телевидении… Но есть ещё одна сторона её творчества – поэзия! Поэт Ксения Туркова обладает своим голосом. Её интонационная свобода, своеобразие метафорического видения, ритмическое разнообразие делают стихи автора заметным поэтическим явлением. Органика её текстов неподдельная. Она свободно ведёт стихотворную речь, совмещая простые житейские картинки с картинами мощного напора жизни. Отсюда её экспрессия, напряжённая атмосфера событий, тревожность и боль мировосприятия. И при всём этом, сквозь грозную поступь времени пробивается тонкая лирика, чистый голос любви. Двуязычие в наше время – явление новое, несущее свежесть восприятия. Туркова пишет на трёх языках. Но вставки украинского и английского языков в русские стихи в её исполнении полны изящества богатой живой речи!
Д. Ч.
* * *
Если бы только знать,
Что здесь бывают такие ливни,
Я не стала бы долго ждать,
А перебралась бы тотчас.
Я не думала бы ни года, ни дня, билив ми,
Всё бы было проще, ясней и чётче.
Если б только знать,
что здесь дожди обнуляют опыт,
Чистят хистори, обновляют память,
Я бы не держалась за полушёпот
Капель, способных беззвучно ранить.
Я бы приехала в начале апреля,
Когда доцветает сакура вдоль Потомака
И кажется, что кто-то просыпал розовый зефир
На деревья, на воду и на мемориал Линкольну,
Белый и строгий.
Я бы не стала искать никаких аналогий,
Аллюзий и совпадений.
Я просто дождалась бы дождя
И не стала бы пережидать его в кафе или в музее,
А встала бы на Национальной Аллее,
Раскинув руки,
Смеясь и плача,
Вспоминая киевское «Пливе кача»,
И стояла бы так до тех пор,
Пока с последней каплей
Этого ливня
Из меня не вымыло бы
Всю боль,
Которой прохожим, конечно, не было видно.
* * *
Злой крыжовник на свету ершился,
В рыжей бочке плавился июль,
С бабушкиной кухни доносился
Разговор эмалевых кастрюль.
Всё казалось странным и весёлым,
За теплицей прятался горох,
Ежевики тонкие уколы
Заставали иногда врасплох.
Усмехалась тучная клубника
Снизу вверх в бескрайние усы,
Всё казалось и ручным, и диким,
На веранде суп смиренно стыл.
Я ловила звездочки в бульоне,
Медленно, оттягивая сон,
Думая, как солнцем раскалён и
Как похож на солнце патиссон.
* * *
Бабушка обводит в газетной программке
«Богатые тоже плачут»,
«Наш сад»
И ещё какую-то передачу.
Иногда она смотрит съезды КПСС,
Тоскливые, как несъеденный геркулес.
Кстати, она мне его даёт по утрам,
Но я люблю больше эстонский творог со сметаной напополам.
Из окна пахнет дождливым балтийским летом и сладкой сурепкой.
«Крепко
тебя обнимаю», –
Пишу я в открытке маме
Той же ручкой, что бабушка
в телевизионной программе.
Разбираю её посмотреть, не течёт ли стержень;
Всё реже
Выпадают жаркие дни,
Вот и август почти повержен.
Лето здесь, как всегда, короче.
Я бегу скорее во двор – захватить небольшой кусочек.
* * *
Я это списываю на карантин,
На режим изоляции, на перчатки.
Как ещё объяснить отпечатки,
Вдруг ожившие на моем пути?
Влажный воздух, вечерний гул,
Вкус фахитос и Маргариты
Ощущение, что орбиты
Вдруг совпали. Бровей и скул
Расшифрованные эскизы,
Рузвельт-Айленд, жара под сто,
Бризы, танцы, фонтан, карнизы,
Сердце, счастье, игра в лото.
Всё вдруг снова как будто рядом,
Запах, вкус, ощущенье, звук.
Как вернуться за ту ограду,
Где ты даже уже не друг?
Может, игры иммунитета,
Витаминов иссяк запас, но…
Дистанция безопасна –
Не два метра, а третье лето.
Вирус стоек, опасен шлейф,
Карантин нарушать не стоит,
Вспоминая, как ты устроен,
Я себе говорю: «Stay safe».
ИГРА ПРЕСТОЛОВ
Не знают волосы цвета льна,
Какую ведут войну.
Она Королева, она одна,
Ей надо спасти страну.
Каким поветрием занесло
Её в этот странный край?
Каким здесь кормятся ремеслом
И как попадают в рай?
Она летит над стальной рекой,
Над рыжим дворцом в снегу,
Над просыпающейся Москвой,
Над центром, над МГУ.
Что здесь за люди, какой народ?
Чем город их поражён?
А может, лучше наоборот –
Не знать ничего, как Джон?
Драконьих крыльев широк размах,
И жалобен скрип подпруг,
Как город на этих семи холмах
«Коронный» сразил недуг?
Закрыты масками скулы их,
Пустынно и зло кругом,
И кажется даже внезапный вихрь
Болезненным очагом.
В груди у неё пламенеет песнь,
Нельзя больше небо злить –
Вскричать «Дракарис!», чтобы болезнь
Мгновенно испепелить.
Готовится всё её существо
Сказать это слово, но…
Она просыпается от того,
Что солнце ей бьет в окно.
* * *
В рассветной дымке седая взвесь,
Над городом перезвон…
Она вчера посмотрела весь
За сутки шестой сезон.
* * *
На репродукции Моне
Ребёнок, женщина и маки.
Всё – у свидетельства о браке
Срок вышел. Кутаюсь в кашне,
Гляжу в оконные решетки,
Перебираю список дел.
Наверно, кто-то захотел,
Чтоб затонула эта лодка.
Цивилизован диалог,
Тебе идёт костюм в полоску,
А я выстукиваю «Тоску»
Носками новеньких сапог.
Скорей бы выбраться в метель
И плыть в крупитчатом заснежье
Не предвкушая побережья,
Пожалуй, несколько недель.
* * *
У неё все расписано по часам:
встать пораньше, испечь приветливый круассан,
разбудить, одеть, погладить по волосам,
проводить, сказать, чтобы не скучал,
записаться в салон, позвонить врачам,
забежать на базар, где плавится алыча,
чтоб коллег угощать ею, щурясь и хохоча;
написать, ответить, изобрести,
все дедлайны вспомнить и соблюсти,
а в уме держать, что на ужин – говядина на кости.
Она думает: ха, у меня же дар!
чтоб везде позитив, чтоб держать удар
против всяких торнадо и ниагар
в понедельник йога, в субботу бар,
там, где лёд, текила и гренадин.
Ну подумаешь, страх-то всего один:
что один заоблачный господин
вдруг нарушит счастьем её жизнь, закрытую на карантин.
ОДА ДЖАЗУ
Иногда обидно до слёз, до спазмов
Что я не застала твоё рождение,
Твоё восхождение, наваждение,
Не поддавалась твоим соблазнам.
Не была флэпперс в одном из чикагских клубов,
Не танцевала до обморока, не курила эстетски,
Не родилась музыкантом огромным черным с улыбкой детской,
И саксофона мои не касались губы.
Не нарушала запретов, не пламенела,
Не пила под твои синкопы запретный виски,
Не плевала на нравственность и на риски,
Не дышала одной эпохой с Луи и Эллой.
Я живу тоже в 20-е, просто в соседнем веке,
Не ревущие, похрипывающие дробно,
Ты все так же велик, но с тобой удобно,
Я тебя танцую на дискотеке.
Темперамент твой тот же – звериный, жаркий,
Просто заперт во времени нашем пресном.
Под веганский киш и двойной эспрессо
Хорошо идёт Чарли Паркер.
* * *
Осень в окрестностях Вашингтона
Похожа на звонкое монпансье.
Где-то ноябрь и угрюм, и сед,
А здесь – пружинист, как шаг чарльстона.
Танцует, кружится, ловит грув,
Стирает солнцем морщины с улиц,
Он здесь оптимист и слегка безумец,
Изобретательный стеклодув.
Причудлив местный осенний лук –
Flip flops и шапка, пальто и шорты,
Как будто скорой зиме отпор ты
Даёшь, отказываясь от брюк.
Оттенки красного там и тут,
И кофе стынет с утра быстрее,
Дождусь декабрьских злых бореев –
И их поставлю на вечный mute.
* * *
Когда под тобой бесконечные облака,
Кажется, что летишь над чашкой гигантского капучино.
И пенка покачивается чинно
В ожидании стартового глотка
Незримого сонного великана,
Флегматичного хипстера, кофемана,
Ценителя редкого табака.
Что он любит? Кратковременный шоколад?
Местами осадки из топинга и зефира?
Или когда моросит корица над этим миром,
В котором дела никак не пойдут на лад?
Он выкладывается на все сто,
Хоть работает, в общем-то, удаленно.
Но напиток, как разговор с Кусто,
Всё равно выходит чуть-чуть солёным.
* * *
Он просыпается в Краснодаре,
Она – в Миннеаполисе, он – в Париже,
В Куала-Лумпуре или ближе,
В Батуми, в Мюнхене, в Риме, в Бари.
Он ставит будильник на пять ноль пять,
Она – на восемь, но встанет позже,
Вчера онлайн заказала дрожжи,
Ведь надо же что-нибудь выпекать.
Он слушает лекции про успех,
Она достала учебник хинди,
Он зум-уроки берет по линди
Ей в карантиндере пишет чех.
Он покидает квартиру в шесть,
Какое счастье, что есть ретривер!
Она решила готовить ливер,
Хотя полезней гулять, чем есть.
Ему не спится, и ей тревожно,
Уже ведь месяц вот это всё,
Не айс снотворное из Басё,
Хотя и с Шиллером было сложно.
Неважен день, переулок, дом
Все в одинаковой аритмии.
Когда закончится пандемия,
Всё станет разным, как было до.
* * *
Как же ты пожелаешь мне доброго утра,
Если разница в часовых поясах огромна?
Если лето дышит горячей домной,
Заставляя веселой быть, а не мудрой?
Здесь так пахнет, как будто июль – безбрежный.
Океан ленив и неповоротлив.
И я знаю: мне стоит побыть прилежной,
Чтоб считать этот город, как иероглиф.
У тебя уже вечер, 3d- закаты,
Мелким шрифтом титры минувших суток.
Не волнуйся, здесь у меня всё круто.
Выпьем по ледяному латте?
* * *
Мне помогает сладкий чай,
Контрастный душ и сон.
Я вижу солнечный причал,
Безветренный затон.
Вдоль берега – густая сныть,
Однообразен кроль.
Плыву, пытаясь ухватить
Мерцающую боль.
Ищу за дугами бровей,
У правого виска,
Но нет – она меня быстрей,
Безжалостна, ловка.
Погони путается нить,
Методика груба.
А всё могла бы отменить
Твоя рука у лба.
* * *
Килограмм абхазских мандаринов.
Ветку винограда. И хурмы.
Хорошо бы, все «зачем» отринув,
Не жалеть, что были рядом мы.
Два не слишком жёстких авокадо.
Красный лук, зелёный базилик.
Может, мне винить себя не надо?
Да и недостаточно улик.
Перец чили, помидоры черри.
Головастый фенхель, розмарин.
Ты ведь, в общем, даже не потеря,
Самый виртуальный из мужчин.
Сельдерей. И лук шалот был где-то…
Я ещё забыла про гранат.
Как же тяжело нести пакеты
В этот нестерпимый снегопад.
* * *
Как ни крути, но по гамбургскому-то счёту,
Это была большая любовь – и ни единой фальшивой ноты.
Странно теперь вспоминать о ней
От случая к случаю, несистемно,
Ты ведь почти превратился в мем, но
Это, пожалуй, ещё больней.
Страшно ведь, сколько минуло лет,
Чувства эпохи палеолита.
Образ твой летописью пропитан,
Далек, как Ричард Плантагенет.
Может быть, раз или два за год
Я извлекаю тебя из хроник,
Чтобы какой-нибудь мой поклонник
Выслушал драму как анекдот.
Опубликовано в Эмигрантская лира №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!