***
Так хрупко, но так сладостно дышать,
хранить в себе грядущее, как будто
ещё не народившуюся букву
в строфе своей, по имени душа.
Сплетать слова, не расплетая рук,
и не смыкая глаз баюкать чудо,
в тот самый миг, когда твой сон так чуток,
а первый лист так зелен и упруг.
Парить над грузным миром, вопреки
всем мыслимым и видимым законам,
и с высоты легко кивать знакомым,
крыла, не подавая и руки,
но их, благословляя каждый шаг,
то солнечным лучом, то ливнем летним,
смывая без следа любые сплетни
водой святой из лунного ковша.
И быть, как воздух – легкой и живой,
и быть, как ночь-святой и вечно юной,
вбирать прохладу в лёгкие июня,
ладони наполняя синевой
морской, смотря на облачный гавот,
сквозь занавес дождя волной обвитый,
и не держать ни злости, ни обиды
ни на кого.
***
Красно солнышко,
пёстро платьице,
ухнет совушка –
день закатится,
Переменится
явь на вымысел,
смелет мельница
горе, вымесит
в кадке зарево
тесто постное.
Море залило
берег полностью,
бирюзовые
лужи-храмины.
Слышу зовы я
чаек раненных,
недолеченных,
и всеведущих,
недалече нам
до их бедушек,
до их вечности,
до их слабостей.
В летнем вечере
столько сладости
слов, и девственна
ночь-пророчица,
и как в детстве мне
плакать хочется.
***
Помнишь, как прежде, Господи, я просила,
дать мне смирение, дать мне такие силы,
чтобы любовь прочесть из конца в начало,
только молчал во мне ты, и я молчала.
Помнишь, как почуяв мою усталость,
жизнь однажды оставить меня пыталась,
чтобы свет во мне как свеча истаял,
только ты тогда меня не оставил.
Помнишь, как я гнала из сердца темень,
и молила тебя: испошли детей мне,
чтобы постигнуть любовь свыше чуда, свыше
райских блаженств, и ты снова меня услышал.
Помнишь, дух, ломая, калеча тело,
вылечить от недуга дитя хотела,
чтобы исцеление стало стартом
жизни его, но мне помогать не стал ты.
Помнишь, было утро дождем залито,
я все пыталась вспомнить слова молитвы,
Чтобы в ковчеге душевном, подобно Ною
жизнь сохранить, а ты плакал и шёл за мною.
***
Бутон росы качнулся на стебле,
ладонь в ладонь, ладони трав – в тепле,
ладони листьев холодят мне спину,
и грезят звездопадом наяву,
целуя в лоб примятую траву,
и мотылька на краешке люпина.
Скажи откуда холод? Из окна.
К тебе летят мгновения, а к нам
рождественские ангелы и птицы,
похожие на снежные цветы,
и вновь сгорает феникс темноты
с рассветом, чтобы после возродиться
из пепла сна. В сновидческой тоске
ничто не возбраняется, ни с кем
не происходит ни чудес, ни правды.
Уходишь в день, как будто налегке,
и видишь, как по солнечной реке
плывут степенно кучевые рафты,
и ткётся синь, и плещется в груди
волна тепла, а где-то впереди
шумят ветра, и расстаются сосны
с надеждой превратится в корабли,
в тот самый, миг, когда не тороплив
бег времени, а мир ещё не создан.
***
Без ласточек-туфель, без кед,
вбирающих пляж по крупице,
смывая следы на песке
волна обращается в птицу,
взмывает в хрустальную высь,
теряя серебряный голос
плакучей июльской травы,
сырого песчаного мола,
и верит, что там, за чертой,
ломающей хрупкие льдины
надежд, разбивает чертог
русалочий – храм лебединый,
и гнётся волна, и хрустит
сухой позвонок горизонта,
и давятся звёзды в горсти
и полнятся лунные соты
серебряным мёдом, со дна,
волны поднимается тесто,
и слышится песня одна
до боли знакомая с детства.
***
Над полем маковым клубясь,
туманом утренним, спаситель
небес таинственную бязь
переменял на лёгкий ситец,
перестилая сонмы трав,
переплетая сны и росы
рождалась роща из ребра
животрепещущей берёзы,
и в одночасье расплескав
свой голос, таяла певуче
дождинка в чаше лепестка
неотделимого от тучи,
и в полусне сходя с икон
рассветных и лесных полотен,
бежал по полю босиком
июль, что прежде был бесплотен,
беспечен и неуловим,
а нынче вот он – в полушаге
от схода солнечных лавин
на пруд поросший камышами,
от звона лиственных монет,
от снов воспетых соловьями,
где каждый шорох мир во мне,
и вне меня благословляет.
Опубликовано в Образ №4, 2020