Кирилл Ямщиков. ГРАММАТИКА ВОЙНЫ

РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН СЕРГЕЯ САМСОНОВА «ВЫСОКАЯ КРОВЬ»

Нарушителей спокойствия в современном книгоиздании не любят.
Одно время их было слишком много — сплошные enfant terribles, мастера публикационных скандалов, жители дружного царства Ad Marginem, размахивающие не красными книжечками Мао, но оранжевыми томиками серии «Альтернатива», — в попытках нащупать истоки новой культурной революции. Каких только безумств не скопилось в читательском сознании за последние двадцать лет? Пожалуй, мы удивлялись всему подряд и вдоволь пресытились удивлением.
Ситуация изменилась. Отечественный литпроцесс обернулся глобальным цехом, выплавляющим имя за именем, каждому из которых отводится своя строгая — и более чем конкретизированная — ячея.
Писателей, не умещающихся в отведенные им лакуны, можно пересчитать по пальцам одной руки. В основном это фамилии прежних ниспровергателей канонов, сами превратившиеся в совершенные бренды, тисненные золотом буквицы.
Сергей Самсонов посреди этой упорядоченной системы выглядит до безобразия своеобычно. Его книги просят скандала — и практически всегда его минуют. Да, определенный резонанс возник с романом «Держаться за землю» (2018) — а как иначе, если писатель берется за столь сложную и неоднозначную тему, как донбасский конфликт? — но прочие романы гула обсуждений избежали, оставшись в тени возрастающих авторских амбиций.
Действительно: Самсонов нарочито ретрограден, стремителен, объемен. Ни один из его романов — за исключением дебютного «Ноги» (2007) — не может похвастаться компактностью, достойной коммерческой оберткой. Это книги, скорбящие о просторных степях прошлого, о мегаломании ушедших эпох. Дни, когда люди запоем глотали пилюли универсальных переживаний — будь то «Отверженные» Виктора Гюго, «Война и мир» Толстого или «Жан-Кристоф» Ромена Роллана, — отошли в небытие.
Мир захотел краткости, летучести, опрокинув за борт тех, что не хотели мириться с меняющимися порядками.
Сергею Самсонову нынешняя эпоха, что называется, тесна, неуютна до чесотки. И если первые книги — «Аномалия Камлаева» (2008), «Кислородный предел» (2009), «Проводник электричества» (2011) — говорили о настоящем языком морены, реки, горного кряжа, пытаясь скрестить нескрещиваемое, выявить актуальную безвременную полифонию, то теперь Самсонов будто бы и не желает окунаться в сумятицу актуальности, отдавая предпочтение известным историческим мифологиям.
Крайним рывком оказался роман «Держаться за землю». Одни нарекли автора новым Шолоховым, другие приняли в штыки ритмизованную, экспериментальную интонацию, показавшуюся им неуместной в эпосе о предельно напряженных событиях настоящего, — так или иначе, роман обрел свою славу и был награжден крупной премией «Ясная Поляна».
Было очевидно, что после такого тяжелого высказывания Самсонову потребуются либо длительная передышка, либо смена тематики. Случилось как раз последнее — Самсонов написал эпос о Гражданской войне в России, решив не умалять своих амбиций, а всего лишь переправить их в иное русло.
«Высокая кровь» удивляет по многим причинам. Это и вывернутый наизнанку «истерн», и притча в театрализованных декорациях войны, и попытка высказаться обо всем сразу, сконцентрировавшись на генеалогии боли. Многие влияния и впечатления синтезировались в этом масштабном романе — от Кормака Маккарти с его новаторскими авантюрами, шедевра Михаила Шолохова — не упомянуть который в контексте «Высокой крови» попросту невозможно! — до московской трилогии Андрея Белого и «Жизни и судьбы» Гроссмана.
Роман причудливой эклектики, «Высокая кровь» чрезвычайно непохож на исторические опусы последних лет. Наверное, по той причине, что Самсонов занят не столько выписыванием человеческих судеб, характеров в контексте войны, сколько безграничным размышлением о самой природе насилия. Текст кажется бессюжетным — хотя, безусловно, в нем наличествуют сражения, дымные ретардации, влюбленности, перекуры, долгие ночные беседы, портреты крупные и малые, — и все потому, что каждая его строка подчинена единому волнообразному размышлению, не прерывающемуся ни на секунду.
Герои «Высокой крови» лишены самости — это призраки с шолоховских полей, представления о людях той эпохи, но не сами люди. В этом, наверное, Самсонова можно упрекнуть, уличить; и все же — справедливости ради — кто сейчас способен выписать действительный портрет человека, рожденного в глубине исторического прошлого? Сама эпоха давно стала темной сказкой, клубком домыслов, хранящим внутри лишь крупицы правды. Тысячу раз Гражданская война переосмысливалась художниками, не то что войн не видевшими, но и чуждыми их коллизиям, принципиально не интересующимися истоками страха, животного волнения; что остается нашему современнику, берущемуся за трагическое наследие Гражданской войны? Ему остается идти по следам мифологии.
Случай Самсонова — при всей его близости мифологическому контексту — нельзя назвать типичным. «Высокая кровь» мало заботится о читательской эмпатии и будто бы сознательно не желает нравиться.
Громоздкие, вселенского значения диалоги рождаются из уст карикатурных белых — и не менее карикатурных красных; описания, традиционно больные многоцветностью, стремятся объять необъятное и замкнуть собой не только цепь повествования, но и всяческий заложенный в него смысл; действительно, трудно отыскать среди исторических романов последних лет интонацию столь же вязкую, кипучую, смолистую. Сравнения, уподобленные монолитам, нивелируют друг друга, превращая изначально ясный текст в стихийное крошево. Минус ли это? Проблема ли? Пожалуй, неизбежная часть метода.
Самсонов занимается реконструкцией вековой оптики — ему принципиально важно удалить из текста злокачественные опухоли актуальности, конкретизации, двусмысленности. «Высокая кровь» — роман об известном периоде отечественной истории. Ни больше ни меньше. Бумажный героизм по Островскому, свисты сабель по Бабелю. Никаких лукавых заигрываний с трагедиями действительности, прописывания курчавых анаграмм, конструирования палимпсестов. История о товарище Леденеве и окружающих его бесчинствах есть опыт воображаемого прошлого, фантазия на революционный лад, в которой трудно не усмотреть черт обыкновенного детского эскапизма.
Притворство самсоновской интонации вполне обоснованно. Весь роман ощущается не гран-гиньолем, в котором разыгрываются реальные судьбы, а лазом в тайное, неизведанное. Если угодно, здешняя реконструкция рассчитана на авантюру, детскую шалость, столь же раскованную, сколь и масштабную. «Высокая кровь» полностью выглядит — воспользуемся формулировкой Алексея Парщикова — «как черный ход из спальни на Луну».
Предуведомляя отрывок из романа, опубликованный в мартовском номере «Дружбы народов», Сергей Самсонов сообщает о том, что вся книга создавалась «с решительным намерением сочинителя вернуться в собственное детство». Действительно — отсюда и явственная «ходульность» главных действующих лиц, и акварельные оттенки рассказываемого, и вольный, не обремененный строгой логикой хронотоп. Люди самсоновского эпоса оказываются фигурками на безбрежном шахматном поле, лишенном клеток, — ими двигают сообразно мимолетным желаниям, их наделяют чертами уже известных, отошедших в «сумрак кладовой» фигурок. Теми наигрались — скольких мы знаем хрестоматийных юродов революции? — а этими еще нет.
Роман поразительной амбивалентности: ему удается быть серьезным, многофункциональным, раскидистым — и в то же время детским, сотканным из прибрежных сновидений. Опыт эскапизма перемежается реконструкцией, попыткой проследить алгоритмы человеческой истории, развенчать круговорот жизней и смертей, осознать, к чему стремится каждое новое поколение, зачем оно поглощается убийством и вновь сбегает от греха.
Попытку вернуть современной литературе прежнюю всеобъемлющую оптику нельзя назвать удачной — скорее, Самсонов призывает революционный Zeitgeist, разговаривает с ним лицом к лицу, избегая посредников, пожимая руку далекой эпохе.
Что же остается читателю?
Ему дарована панорама известных событий — и попытка взглянуть на них под «воскрешенным» углом революционной романистики. Самсонов предлагает увлекательное путешествие в эпоху иных людей, схожих с нынешними лишь отдаленно. Отыскивая в захудалых пейзажах войны энергию света и непокоя — ту, что позволяет миру развиваться, идти вперед, пробивая мертвые, залежавшиеся плотины, — Самсонов сетует на невозможность примирить эту энергию с дистиллированным бытом современности. Побег «из спальни на Луну» оставляет невыносимое чувство счастья и вместе с тем горечи — от осознания того, что большие люди и большие дела поглотились «пеной дней».
Это, разумеется, не исторический роман, а пространное размышление о возможностях человеческого подвига — безвременного, лишенного даты создания и срока годности, ценного по факту самости, не упорядоченного, лиходейского. Прозаическая воля Сергея Самсонова устремляется далеко за пределы конвенциональных жанров — историческая романистика ему мала, а рассказ о днях сегодняшних отдает нафталином, беспечною вонью резины.
Куда идти? О чем говорить?
Вестимо, истина отыщется в еще не написанной книге — лучшем из того, что создаст прозаический гений Самсонова. Его стремление к мегаломании однажды сработает и на эту неустоявшуюся, пьяную действительность, полную глупых противоречий и кукольных столкновений. Разрешить проблему сиюминутности, заставить ускользающее время застыть, представ перед лицом вечности во всем своем идиотизме, — вот что предстоит Сергею Самсонову в его писательской борьбе. И речь здесь, разумеется, идет не о нарушении спокойствия, не о глянцевом бунтарстве, которым сыта любая эпоха, а о внутреннем юродстве, несогласии с волей ветра и попыткой проникнуть в сердцевину каждого из явлений.
Неясно, каким окажется главный роман Самсонова, но одно известно уже сейчас: его поиски продолжаются, и даже «Высокая кровь», ощущающаяся, правды ради, не лучшим экспериментом, говорит нам о величии самсоновских идеалов, которым тесно в уготованных декорациях истории. Остается, вероятно, немногое — создать декорации собственные из поветрий грядущего. Мысль Сергея Самсонова не может остановиться и успокоиться, а это значит, что совсем скоро она натолкнется на величайший из айсбергов — и, быть может, проломит его, обнаружив тайные тропы — и ошеломительные ветра.