Казбек Исмагилов. УГОЛ ЗРЕНИЯ НА БЫТИЕ. Иронические рассказы

Рыночные отношения

За утренним чаепитием супруга Клавдия Николаевна с улыбкой на устах кивнула на журнальный столик с кипой газет «Экономическое обозрение»:
— Полагаю, Георгий Львович, – проворковала, – вы уже осведомлены о рыночных отношениях в стране?
Супруга обращалась к мужу на «вы» и по имени- отчеству, когда хотела подчеркнуть значимость предстоящего сообщения. Георгий Львович, зная о подобных заносах жены, добродушно пробурчал:
— Пишут всякую чушь, а мы от безделья читаем.
Себя за бездельника он не держал, а обобщался, говоря «мы», боясь обидеть жену.
Посерьезнев, супруга кивнула на газеты вторично.
— Рынок за истекший год подорожал на тринадцать и шесть десятых процента!
— М-м, – задумчиво промычал Георгий Львович, цепляя вилкой кусок ветчины руб леной. – Нам-то с этого что? Нам торговать нечем.
— Кому как, – сказала жена, отодвигаясь от стола вместе со стулом. Поднявшись, водрузила белые руки на крепкие бедра. Смотрелась в этой позе!
— Месяц тебе, дорогой, на переориентацию по части службы! – сказала увесисто. – По истечении льготного срока перевожу наши супружеские отношения на рыночную систему. Принес, скажем, сорок тысяч – хоть поперек кровати ложись, за тридцать пять – раз в неделю, а за свой маленький, ты только не обижайся, оклад имею в виду, раскладушку ставь.
Удар ниже пояса! Григорий Львович, давясь, без аппетита проглотил подорожавший кусок ветчины рубленой, а когда рот освободился, изрёк:
— Тебя, Клавочка, иногда заносит. Путаешь государственную ценовую политику с этим… как его? Даже говорить неприлично, когда светло.
— Ничего я не путаю, – буркнула жена, – а принимаю адекватные меры социальной защиты. Так-то, дорогой! – улыбнулась зазывно, красиво вильнув бёдрами, как бы приглашая супруга на семейный рынок. Не с тощим, понятно, кошельком.
Георгий Львович впервые пожалел, что покупает газеты по специальности, которые жена от скуки читала от и до и нахваталась специфических терминов.
Придя на службу, старший экономист статистического управления не приступил сразу к любимой работе – переписыванию семизначных чисел из одних бланков в другие, а стал мыслить. Напрягал он голову крайне редко, не требовалось по службе, и потому спина скоро стала влажной. Появилось желание почесаться, поёрзал на стуле. Если, прикидывал, его поставят даже замом, и то на «раз в неделю» не дотягивает. На три куска! А уж «поперек кровати» разве что управляющий может себе позволить. Фантастика!
После службы Георгий Львович пошел в хозяйственный магазин. За недорогими китайскими раскладушками была очередёшка.
— Кто последний? – изобразил он саркастическую улыбку, скользнув взглядом по понурым мужикам при галстуках. Взгляд вперился в управляющего! От удивления у Георгия Львовича отвисла челюсть, иронические морщинки побежали от уголков глаз.
— Привет! – по-свой ски, без должного почтения к руководству поздоровался старший экономист с управляющим. Раньше подобную вольность не позволял себе даже в мыслях. Очередь за раскладушками сравняла их.
Управляющий, снисходительно кивнув, отвернулся и стал рассматривать ухоженные ногти. Потёр их о лацкан пиджака.
«Какие же необузданные потребности надо иметь!» – с осуждением подумал Георгий Львович о жене шефа. И теплые чувства обуяли его душу: хотя иногда и заносит Клаву, но баба она реальная!
Через месяц Георгий Львович работал у предпринимателя. Тридцать пять тысяч отстёгивал жене, десять заначивал на случай очередного подорожания рынка.
Газеты уже не покупал. Покупала их супруга, отслеживала рынок, чтобы своевременно подстегнуть мужа.

Профессионал

Лежу на диване, вполглаза смотрю телик. Сериал рекламой как мухами засижен. И никакой фантазии, словно под копирку: «Шубу купил – шапку в подарок», «продукт номер один в мире», «количество товара ограничено», «всего за тридцать три тысячи триста тридцать три руб ля». Ничего себе «всего» – три моих пенсии!
И весь этот бред преподносится с таким пафосом, словно сообщают, что в Америке скончалась моя бабушка- миллионерша. За недоумка держат.
Одно объявление особо возмутило нахальством: «Профессионал аккуратно выполнит конфиденциальную работу. Дорого. По пустякам не отвлекать!!!»
Три восклицательных знака в конце! Угрожать мне вздумал, нахал! Решил подначить. Звоню:
— Хэлло, сэр! Как поживаете? – кокетничаю женским голосом.
— Говорите по делу, – раздаётся густой бас. Чуть трубку не выронил. – Моё время – ваши деньги!
— Извините, пошутил маленько, – говорю уже своим голосом. – Какие услуги вы оказываете? И сколько берёте?
— Убираю тех, кого вы не любите. Бах-бах! – залаяла трубка, – и нет проблем.
— Да всех я люблю, всех! – заверяю поспешно киллера. – Человеколюб я.
— Тёща у тебя есть? – переходит он на «ты».
— Есть.
— Вредная?
— Ну-у, – замялся, – как все тёщи в анекдотах.
— Бах-бах – и нет тёщи.
— А малого куда прикажете? Мы с женой театралы.
— Начальник твой, что он из себя предоставляет?
— Рвотный порошок…
— Бах-бах – и нет начальника.
— Да вы что! – ужасаюсь, представив Петра Ивановича в гробу, в белых тапочках и, как всегда, с недовольным лицом. – Отдел на нём держится, без работы останусь.
— А сосед? Гвозди в стену по ночам колотит?
— Колотит, но он автомеханик, а у меня «Жигуль» самой первой модели…
Ну да ладно, отвлекаю же вас от работы. Приятно было познакомиться!
Отключился.
— Фу-у! – выдохнул облегчённо. – С таким лучше не шутить.
Минут через пять требовательный звонок. Тот же голос:
— С тебя, Виктор Семёнович, триста баксов неустойки. Телефон мой занимал болтовнёй про тёщу, а заказа так и не последовало, – буднично произнёс киллер.
— Как?! – удивляюсь. – Как вы меня вычислили?
— Определитель и компьютер. Он, между прочим, и адреса выдаёт. Не вздумай умничать, я тебя и из зоны достану!
— Откуда у меня такие деньги?
— Это твои проблемы! Будешь сейчас болтать – добавлю, не рассчитаешься: бах-бах – и нет Витюни. Готовь деньги, баклан, завтра перезвоню.
И пошли короткие гудки, словно автоматная очередь: бах-бах-бах!
…Отключившись, бывший актёр- трагик с поношенной биографией добродушно пробурчал: «Да сдалась мне твоя тёща, пусть до ста лет живёт! На водку с закуской мне и неустойки хватит».

Интим по компьютеру

Сосед зашел из сто пятой квартиры, что этажом выше.
— Слушай, старина, – обращается душевно, – женись!
— Так уже, – говорю, – двадцать лет как. Портрет вон, – киваю, – на стене висит, самой хозяйки нет дома, на рынок пошла.
— Не надоело тебе двадцать лет на один и тот же портрет пялиться? – скривился сосед. – Я со своей, вон, всего два года, и то… – недоговаривает. Не пойму к чему клонит.
— Не овсянка же каждое утро на завтрак, – говорю, – спутница жизни.
— Тогда, – предлагает, – давай спутницами меняться.
— Это как?
— Моя – к тебе, твоя – ко мне.
— А зачем?
— Несовместимость у нас с Элеонорой. Сходные взгляды на политику, и такой же угол зрения на бытье. Одинаково заряжены, элементарная физика – отталкиваемся!
— Понимаю, – говорю неуверенно, хотя ничего и не понял. С физикой ещё в школе не ладил, физкультуру обожал.
Жену его живо представил. По годам много моложе моей. Фифочка вся из себя.
«Сю-сю-сю, – при встрече. – Кафку читали? Феллини смотрели? Битлов слушали?»
Прикидываю, выгодно ли менять хозяйку на фифочку. Оно, конечно, – мыслю абстрактно, – жизнь-то одна, да и та как-то стороной проходит… А тут еще бес в ребро тычет: «Меняйся, меняйся, не прогадаешь!»
— Ну так как? – подстёгивает сосед.
— Только, – говорю, как бы выставляя условия, – покушать я люблю. Моя мастерица по части готовки. Твоя как, умеет кухарничать?
— Удивил жратвой, – оттопырил сосед губу. – Моя, вон, филолог, образование высшее, стихи Анны Ахматовой наизусть шпарит.
— А моя, – обиделся за жену, – хотя и простая, но по тридцать тысяч каждый месяц приносит. Работящая!
— Счастье не в деньгах, общение с содержательным человеком – вот что главное в жизни.
— Моя по субботам бутылочку берет, – говорю, не найдя враз более весомого аргумента в пользу жены.
— А моя – душечка! – расплылся сосед в улыбке. – Обращается ласково: «Мой котик, мой милый».
Прикупил на этом. Катерина – она с характером, иной раз такое загнет – хоть стой, хоть падай! Вчера, вон, опять выдала… До сих пор в обиде!
— Ладно уж, – соглашаюсь под настроение, – веди. Свою, как вернется, к тебе отошлю.
Привел сосед фифочку, ушел поспешно. Даже сделку не обмыли.
— Милый, – изобразила фифочка улыбку, заимствованную у голливудской кинозвезды Джулии Робертс, – где тут у тебя диванчик? Чик-чик!
— Вон, – тычу. – Уборку, что ли, надумала? Пылесос за шкафом.
— Я прилягу, книжечку почитаю, а ты, котик, мышек полови, ням-ням приготовь.
— Ложись, – говорю, – и я рядом.
— А зачем?
— Как зачем? Обязанности супружеские.
— Ты что, котик, совсем от жизни отстал? Сейчас модно «обязанности» по компьютеру справлять. В интернете, вон, все тридцать две позы камасутры!
«Та-ак, – соображаю. – Вот в чём оказывается несовместимость зарядов!»
— Лианорой тебя, кажется, зовут?
— Элеонорой, мой котик, – поправляет. – Первая буква «э-э»! Запомнил? А теперь, – командует, – на кухню топ-топ-топ!
— Вот эта дверь у нас, Элеонора, – входная, – показываю. – Она же и выходная.
А с книжечкой, кисочка, я и сам люблю поваляться.
Ушла обиженная. Ветер ей в спину!

Он и она

Он в разводе, имеет два высших образования и усы «а-ля Вильгельм». Ей хорошо за тридцать, кандидат биологических наук, располагающая внешность, замужем не была. Но годы поджимают.
Встретились они утром, не договариваясь, но и не случайно, их неудержимо влекло на это место.
Солнце только- только осветило верхние этажи высотных домов, окрасило их в розовые тона. День обещал быть ясным и удачным. Разговор как-то не клеился.
— Мадемуазель, – начал он, ещё не зная её имени, – слыхали, принцесса-то Стефани опять в интересном положении.
— Дочь короля Марокко? – посмотрела она на усача с интересом, примеряя его на роль отца своего будущего ребенка.
— Она самая. Хе-хе!
— И опять от телохранителя?
— Конечно. Кто же ещё осмелится к ней подойти.
Солнце поглощало этажи, растворяла утреннюю прохладу.
— Да, кстати, – как бы вспомнил он, – в картинной галерее выставка Рериха.
Рекомендую.
— Была, не в восторге.
Он вскинул брови, словно задавая немой вопрос.
— Я обожаю космические просторы в творчестве Рериха, – продолжила она. – Но выставлены миниатюры. Открытки, по сути. Где же они просторы-то в открытках?
Помолчали. Каждый о своём. «Справная бабёшка, – думал он, – хорошо бы завести отношения». «Конечно, не Филипп Киркоров, – думала она, – но что-то в нём есть и помимо интеллекта».
— В драматическом, согласитесь, в прошлом сезоне не было удачных премьер, – прервала она молчание.
— Не скажите, не скажите! – энергично возразил он. – А постановка Трушкина «Пока она воскресала»? Милая вещица.
— Вот именно – вещица! – поморщилась она, будто разжевала лимон. – А где Шекспир, Шоу, Ибсен, Пруст? Да мало ли…
— Друзья, не ждите вы Шекспиров! Шекспиры больше не придут, точите перья и за труд! – шутейно продекламировал он. – В пятидесятых вас бы обвинили в космополитизме.
— Слава Богу, родилась позднее. Иначе бы мне сейчас было за шестьдесят.
— Хозяйка! – прервал интеллектуальную беседу небритый, губастый мужик, – сосиски у тебя почём?
Она улыбнулась, озарив его голубизной. Небритый зажмурился.
— Вот эти, свиные, только для вас, со скидкой – по двести. Эти, говяжьи, – по двести тридцать, а эти, куриные…
— А у меня, сэр, дешевле, – нетактично перебил её шибко образованный сосед по прилавку, – и сертификат качества!
Она воззрилась на конкурента. И целая серия разнообразных выражений сменилось на её лице за секунды. И с угрюмой, тихой злобой прошипела:
— Козёл вонючий!
Базар, обласканный лучами утреннего солнца, многоголосо бормотал, набирая торговые обороты.

Резиновые галоши

Петрович, как величали его во дворе доминошники, семенил с базара, аккуратно неся корзинку с двумя десятками яиц, и попутно радовался жизни. Радовало всё! И погожий осенний день с желтым листопадом, и нарядные женщины на улице, и дешевизна яиц на базаре.
Природа как-то однобоко состарила жизнелюба – ссутулила, расчертила лицо меридианами морщин, посеребрила голову, но не остудила интерес к прекрасному полу. Потому-то и заглянул в аптеку, что на углу Революционной и Шевченко, решив на всякий случай (ни жены, ни любовницы) купить противозачаточные средства. Мужиком чтобы себя чувствовать. Как в рекламе: «А вдруг…»
Покупал он их и раньше, а когда истекал срок годности, выбрасывал.
К огорчению Петровича, стеснительного с детства, две женщины в аптеке, поодаль от прилавка, обсуждали достоинства растворимого аспирина.
Петрович осторожно поставил корзинку на столик, что возле окна, и, наклонившись над витриной, стал высматривать интимный товар. Хотел, не привлекая внимания женщин, ткнуть пальцем и попросить провизора: «Вот эти штучки, заверните пару упаковок».
Нужные упаковки не наблюдались. Петрович деликатно кашлянул, привлекая внимание провизора, белокурой красавицы.
— Э-э-э… – заблеял, когда та недовольно оторвавшись от смартфона, обратила на него внимание. – Мне бы это самое…
— От головы, – сообразила аптекарша и заученно затараторила: – Есть прекрасное средство – кавинтон форте. Расширяет сосуды головы, восстанавливает память, улучшает умственную деятельность. В Госдуму, дедушка, будете баллотироваться! – пошутила.
— Мозги у меня в порядке, – проворчал Петрович, – как, впрочем, и остальные жизненно важные органы.
Аптекарша, знавшая о недугах пожилых людей, предположила:
— Слабительное? Или наоборот?
Женщины, обсуждавшие достоинство растворимого аспирина, замолчали и стали с интересом прислушиваться к диалогу. Что ещё больше смутило Петровича.
— Да не-е, – понизил он голос, – помните поэта- трибуна: «Если хочешь быть сухим в самом мокром месте…» Резиновые изделия…
— У нас, дедушка, аптека, – удивлённо взмахнула блондинка ресницами, – лекарства, витамины. А обувной напротив через дорогу. Там и галоши резиновые, и сапоги.
Одна из дам, наблюдавшая за сценой, улыбнулась и с пафосом продекламировала, добавив недосказанное Петровичем:
— Если хочешь быть сухим в самом мокром месте, покупай презерватив в Мосрезинатресте! Реклама самого Владимира Маяковского. Классика!
— Ах, вам эти самые штучки? – улыбнулась блондинка, прикидывая визуально возраст старика. – Сию минуту.
И с ловкостью фокусника высыпала на прилавок красочные пакетики с изображением скудно одетых красоток со всех пяти континентов.
— Есть Австрия, вот эти по тридцать. Гарантия шесть месяцев. Франция – по двадцать пять…
Женщины обступили Петровича. Знаток поэзии Маяковского посоветовала:
— Берите что надежнее. Моя знакомая недавно залетела. А претензии кому?
Самой себе – не экономь на любви!
Петрович втянул голову, как бы желая спрятаться за воротником рубахи. Морщины на лице углубились.
— Мужикам-то что… – проворчала вторая дама, ощупывая осуждающим взглядом старого ловеласа. – Им аборты не делать — Галоши резиновые я спрашиваю! – истошно завопил Петрович. – Галоши у вас есть?
— Аптека у нас, мужчина, – развела руки белокурая красавица. – А, впрочем, – отвернувшись от женщин, подмигнула интимно и понизила голос, – загляните минут через пятнадцать, когда вороны эти свалят, – подберём вам галоши по размеру.
И неприлично громко рассмеялась удачной, по её разумению, шутке:
— Ха-ха-ха!