Повесть
Идет ветер к югу и переходит к северу,
кружится, кружится на ходу своем,
и возвращается ветер на круги свои.
Екклезиаст
Глава первая. Ночной звонок
Ночь. Нудный осенний дождь с небольшими перерывами на «перекур» стучит по козырьку лоджии вот уже вторые сутки. Из приоткрытой форточки тянет сырым холодом и неурядицей. В такую ночь, если ты трезв и одинок, невольно копаешься в кладовке памяти, ищешь там смысл прожитой жизни. А была она ой какой запутанной! Одна война там, в Афганистане, с «духами» в засаленных ватных халатах, другая здесь – со всякой нечистью в «смокингах».
А жить надо. И не только в воспоминаниях, и не только ради денег. С деньгами вообще нет проблем. Вот уже какой год «сосланный» на пенсию полковник возглавляет отдел солидного банка по работе с проблемными заемщиками. Самое подходящее занятие для отставных силовиков – плюнул на ладонь, сжал кулак, размахнулся: «Как сейчас врежу!»
Полковник грустно улыбнулся – его имя теперь на него работает.
Тревожно просигналил телефон. Ночной звонок всегда так воспринимается! Алмаз Исаков, инстинктивно посмотрев на часы, засек время – половина второго. Кто бы это? После выхода на пенсию ему редко звонили даже днем, а тут ночью кому-то понадобился.
– Говорите! – привычно приказал отставной полковник абоненту, не сообразив враз, что он уже бывший начальник Управления по борьбе с организованной преступностью по южной столице Казахстана.
– Алик, это ты? – тревожный женский голос.
– Ошиблись номером, – сухо сказал Исаков, продолжая держать трубку: в беде кто-то.
– Нет, Алик, нет! – заспешила женщина, боясь, что на том конце отключатся. – Узнала тебя по голосу. Это я, Котенок. Помнишь? Ну, вспомни!
И Алмаз вспомнил. Только она называла его Аликом, а он ее – Котенком.
Минута молчания с обеих сторон. Может и меньше. За это короткое время в его мысленном взоре босоногая девчонка в коротком цветастом сарафане, зазывно смеясь и оглядываясь, успела добежать до стога сена. А он, курсант погранучилища, приехавший, как и она, погостить к родичам в деревню, догнал ее…
«Сколько тебе лет?» – спросил он после, лежа рядом на душистом сене. «В сентябре будет шестнадцать», – ответила она. «Восемнадцать как раз исполнится, когда училище закончу. Поженимся, – мечтательно произнес Алмаз. – Пойдешь за меня?» «А я и так уже твоя жена, – серьезно сказала Катя. – Как мальчика назовем?» – провела рукой по голому плоскому животу.
Он растерялся. «Так ведь… еще вроде… да нас и не зарегистрируют», – начал запинаясь. Опыт у него, как и у нее, был первый. «Испугался, да? – улыбнулась она лукаво. – Не бери в голову, – не по возрасту рассудительно сказала Катя, – не забеременею. Период такой физиологический. Училка биологии, Ксения Степановна, нас, девчонок, просветила: если уж доведется нежданно-негаданно, то неделя до и неделя после «безопасны».
Алмаз хотя и не понял тогда, неделя до чего и неделя после, спрашивать не стал. Стыдился.
Училище он не закончил. Отчислили с последнего курса за коллективную драку с «гражданскими». В феврале 80-го загремел в Афган. Через пять лет, когда вернулся на носилках с тяжелым ранением, Катя была уже замужем. В госпитале в него влюбилась медсестра Маргарита. Баскетболистка из любительской команды «Медик», на голову выше, хотя и он не малорослый. Ухаживала за ним, даже санитарок не подпускала к «лежачему». Сама все. После выписки сошлись. Алмаз пошел служить в милицию, Маргариту зачислили в «Школу олимпийского резерва», стала заниматься спортом профессионально. Виделись редко: она со своей командой по сборам и соревнованиям, а он с пистолетом за бандитами. А через три года Маргарита вообще исчезла с его горизонта…
– Алло-о, – тревожный голос из трубки. – Ну, вспомнил?
Сердце Алмаза екнуло.
– Здравствуй, Катя! Случилось что?
Вопрос чисто профессиональный. К нему обычно обращались, когда что-то случалось. И это «что-то» требовало его активного вмешательства.
– Случилось.
Пауза. Тяжелый вздох из трубки.
– И что?
– Не по телефону. Прилетай утренним рейсом в Астану. Умо-ля-ю!
Протяжный стон на высокой ноте, вырвавшись из трубки, заполнил комнату.
– Перестали, ну перестали, – стал успокаивать Алмаз. – Буду завтра.
Ранним утром двадцать первого октября 2006 года Боинг авиакомпании «Эйр Астана» приземлился в международном аэропорту Астаны по расписанию. Лететь-то из Алматы всего ничего – час двадцать. Взлет, набор высоты и почти тут же приземление.
Перед выходом из зоны выдачи багажа нетерпеливая, возбужденная толпа встречающих с вытянутыми шеями и пытливыми глазами. Периодически радостные возгласы:
– С прилетом!
Здесь же топчутся бесцеремонные (только за руки не хватают!) «леваки», хронически тоскующие по деньгам.
– Такси, такси, такси, – зазывают, крутя ключи от машины на пальце. – Недорого!
Екатерина стояла поодаль от толпы, ощущая острый приступ одиночества. Остались ли у Алмаза какие-нибудь чувства к ней? Да и узнает ли?
В конце того далекого, памятного лета она уехала к отцу в Актау, тогда еще Шевченко, а он вскорости загремел в Афганистан, и больше они не встречались. Какое-то время любовь тлела в уголках памяти, покрываясь пеплом забвения.
Катя, окончив школу, поступила в Казахский Государственный университет на факультет журналистики. Новое окружение, новая жизнь! Время притупляло чувства к Алмазу. Первая любовь, солнечный день, медовый запах сена – остались в прошлой жизни. На третьем курсе выскочила замуж за успешного бизнесмена. Подруги завидовали: с мужиком спит в собственной квартире. Да с каким! На крутой тачке иногда забирает ее после лекций. Только сама Катя два года спустя уже не радовалась семейной жизни. И в те моменты, когда пьяный Борис домогался ее, вспоминала своего Алика.
В газете «Время» нет-нет да и появлялись ее статьи о раскрытии громких уголовных дел. Читал ли Алик те статьи, вспоминал ли ее хотя бы изредка?
Екатерина взглядом фильтровала выходящих пассажиров из Алматы. Узнает ли она Алика, а он ее? Прошло… Она мысленно подсчитала: прошло долгих двадцать лет!
Выходя из зоны выдачи багажа, Алмаз высматривал Катю, какой она все эти годы жила в его памяти – угловатую, с копной иссиня черных волос, голубоглазую.
А встретила его дородная блондинка. Вроде даже ростом выше стала. Разве что глаза прежней Кати.
– С прилетом! – выдавила она улыбку.
Голос низкий, с хрипотцой, как у той Кати.
Отошли от восторженно галдящей толпы встречающих, неловко поцеловались.
– Ну, выкладывай, – сказал полковник, продолжая рассматривать встретившую его женщину, силясь найти в ее облике черты беспечной босоногой девчонки.
– Максута похитили. С-сына, – подавилась она словом. Порывисто прильнув головой к плечу Алмаза, стала вздрагивать в такт всхлипам.
Полковник нежно обнял ее.
– Перестали, Катюша. Ну, будет, будет.
Прошли в кофе «Полет», безлюдное в эти ранние часы. Алмаз, как и себе, заказал ей коньяк. Для успокоения и четкого изложения событий.
– Детей у нас с Борисом, мужем моим, не было. Не получалось, – начала излагать Екатерина печальную хронику семейной жизни. – И причиной тому была не я. Борис с первой женой до развода бездетно прожил три года. Та, выйдя замуж вторично, как бы наверстывая упущенное время, родила двойню.
Далее Екатерина, несколько успокоившись, рассказала, что Борис, зная о своей неспособности, не очень-то и расстраивался от отсутствия ребенка. Даже шутил иногда пошло: не надо тратить деньги на презервативы. А ее женская сущность требовала материнства. Разводиться не решалась, хотя были такие мысли. Удерживал статус замужней женщины, да и возраст под тридцать: кому нужна? Прочитав в медицинском журнале о донорской сперме, решилась. Борис первоначально был категорически против. И уступил не ей, а именитому тестю, депутату сената, авторитетом которого без его ведома нередко пользовался в бизнесе.
– Муж невзлюбил ребенка с самого рождения, – продолжила Екатерина, вздохнув, после минутной паузы. – Раздражался, когда малыш капризничал. А когда чуть подрос, стал ревниво присматриваться, находя сходство ребенка то с одним, то с другим конкурентом по бизнесу: «Ну вылитый недоумок Абрам!» Или: «Нос большой, как у этого придурка Пузанкова!»
После похищения Максута вроде даже обрадовался: «Пусть сенатор выкупает родного внука, – заявил, – а я тут – сторона». Хотя и выкупа-то еще не потребовали.
– Сколько лет сыну? – поинтересовался Алмаз.
– Пять.
– Когда это случилось? Похитили когда?
– Вчера утром. Гулял он с Диларой на берегу Ишима. Они всегда по утрам…
– Кто такая? – не дал досказать детектив. Профессия: «Вопросы здесь задаю я!»
– Гувернантка наша. И она исчезла. Пошла в магазин за продуктами и не вернулась. Может, и ее похитили.
– Вряд ли, – медленно произнёс Алмаз. – До исчезновения, наверное, рассказала, как это случилось? Лица похитителей, может, запомнила?
– Да, конечно. Двое неизвестных подъехали на желтых «Жигулях». Тот, что за рулем, – русский, пожилой. Другой – лет сорока, видимо, казах, но разговаривал на русском. Он-то и сказал Диларе, что за мальчиком его послала я. Дилара хотела сесть в машину, но казах, грубо оттолкнув ее, сказал: «Недалеко, пешком дойдешь!» Она, почуяв неладное, бежала следом, кричала: «Стойте, стойте!» Есть свидетельница, соседка наша, художница. Сидела неподалеку на скамейке. По просьбе Дилары она и позвонила мне. Я и с ней разговаривала. Ну видела она, как Максута увезли, а толку с того. «Жигули» со снятыми номерами скоро нашли на окраине города.
– Кто бы мог это сделать? Подозрения у тебя есть? – посмотрел следователь на Екатерину пытливо, словно она сама могла быть соучастницей происшествия. Абсурд, конечно. Но следователь, он и есть следователь со всеми, даже абсурдными предположениями.
– Абсолютно никаких.
– И все-таки?
– Наверное, с целью выкупа. Муж – миллионер, дед Максута – сенатор.
– Из моей практики похитители выставляют требования в первый же день похищения. Оперативность на их стороне. А тут молчат почему-то вторые сутки, – задумчиво произнес Алмаз.
– Может, на психику давят?
– Не думаю. Ладно, пока, – надолго умолк Алмаз. Солнечные лучи начали просачиваться сквозь ажурные занавески кафе, предвещая ясный день.
– У тебя что на семейном фронте? – прервала молчание Екатерина.
– Отставной, как и по службе.
– Знаю, так спросила.
Подобие улыбки скользнуло по лицу Алмаза.
– Вроде про литературу пишешь, про театры, а семейными хрониками не ведаешь.
– Интересовалась твоей судьбой.
Взгляд ее столкнулся с пристальным взглядом Алмаза. Она отвела глаза.
Из аэропорта поехали к отцу Екатерины. Квартира сенатора находилась в престижном доме за высоким бетонным забором. Охрана на въезде.
Екатерина познакомила Алмаза с отцом – известным писателем-натуралистом Булатом Тогузаковым. С детства посвящала его во все свои секреты. Даже девичьи. Мать умерла, когда Кате было двенадцать. Отец так и не женился повторно.
Сенатор предложил следователю остановиться у него, места хватает – четыре комнаты! Екатерина собрала на стол. Разговор как-то не ладился. Мужчины всуе не говорили о похищении ребенка. Щадили Екатерину. И так нервы на срыве.
– Может, что выпьете? – как бы извиняясь, спросил Тогузаков. – А то ведь и не предложил.
Полковник отказался, с утра не употребляет. Трезвеннику экологу это понравилось. Стал расспрашивать о южной столице: «Как там метро строится, в театрах что дают?» После односложных ответов Алмаза зависало молчание.
– Н-да, – прервал Тогузаков паузу.
Екатерина, внимательно посмотрев на Алмаза, как бы читая невысказанные мысли, перевела взгляд на отца.
– Только он сможет вернуть Максута, – сказала уверенно. – Только ему доверяю.
Вздохнув, попросила:
– Позвонил бы ты, папа, министру, пусть Алмаза подключит.
– Удобно ли? – засомневался деликатный писатель.
– В каком плане? – спросил Алмаз, окинув пытливым взглядом сенатора.
– В полиции, наверное, этим уже занимаются…
– Буду не лишним, – прокомментировал полковник.
Сенатор прозвонил министру внутренних дел, попросил включить отставного полковника Исакова в следственную группу. Тот восторга не проявил, но и не отказал:
– Пусть помогает.
Алмазу доводилось расследовать дела с похищением людей. Он никогда не считал себя умнее преступников. Не порол горячку, вступал в переговоры с похитителями, усыплял их бдительность посулами и уж потом принимал взвешенное решение. Знал по опыту: похитители, получив выкуп, не всегда возвращают заложников. Не нужны им живые свидетели преступления. То, что до сего времени нет звонков, свидетельствует – это не шушера, кому невтерпеж уколоться или выпить, а серьезные преступники. Похищение спланированное и исполнено дерзко в людном месте.
Тогузаков рано уходил на работу. В восемь уже в кабинете. Занимался вопросами экологии. Коллеги в сенате прозвали его дедом Мазаем и серьезно не воспринимали. Это тебе не нефть качать!
– Вот, – собравшись уходить, эколог передал полковнику ключи от квартиры. – Чувствуйте себя как дома!
И протянул визитку:
– Если какая заминка, звоните.
Ушла и Екатерина, пригласили дознаватели. Алмаз остался наедине с мыслями. Привык – оно и лучше.
Приняв душ в просторной ванной, оценивающе посмотрел на свое отображение в большом зеркале. Еще годится! Для чего годится, не признался ни себе, ни глухонемому изображению в зеркале. Пацана надо выручать в первую очередь! Оделся, прошел в гостиную, устроившись на диване, стал анализировать события последних лет, связанные с похищением людей с целью выкупа.
Похитителей обычно никто не видит. Держат пленников под присмотром на дачах или в заброшенных строениях. Требования выставляют в первый же день, угрожая расправой. Выдумкой и хитростью не отличаются и «прокалываются» при получении денег.
Здесь же все иначе: мальчика похитили прилюдно, бросили машину на видном месте, требования пока не выставляли. Видимо, давят на психику. Несложно, конечно, найти хозяина машины. Но, скорее всего, она в угоне.
Глава вторая. Расклад со многими неизвестными
Решил для начала установить личность пропавшей гувернантки. Откуда взялась? Куда делась? Загадочное исчезновение ее можно истолковать двояко: сбежала, испугавшись, что ребенка похитили по ее недосмотру – один вариант. И второй – соучастница преступления.
Вернулась Екатерина.
– Ну, что там? – поднялся навстречу Алмаз.
– Про Дилару расспрашивали. Да я почти ничего про нее не знаю. Муж нанял ее месяц тому назад. – Помолчав, добавила:
– Чистюля и не болтушка.
Позвала на кухню перекусить. Сама выпила лишь чашку кофе, Алмаз подкрепился основательно.
– Подскажи номер телефона мужа, – попросил, когда перебрались в гостиную.
– Он-то тебе зачем?
– На дуэль вызову, – состроил гримасу Алмаз. – Невесту отбил!
– Я серьезно.
– Узнать о прошлом исчезнувшей гувернантки. Должен знать, раз нанимал.
– Номер он недавно поменял, где-то записан, искать надо. Фамилия Гросберг. Гросберг Борис Наумович.
Полковник саркастически улыбнулся.
– Выходит, по матери ты – русская, по отцу – казашка, а по фамилии – еврейка.
И как-то ревниво посмотрел на Екатерину.
– После рождения ребенка я снова стала Тогузаковой. И у Максута фамилия деда. Борис не признал его сыном, запретил называть себя папой.
– И как же он его называет?
– Дядя Боря.
– Странно.
– Иногда сын спрашивает: «А мой папа где?» На войне, говорю.
Алмаз изучающе посмотрел на Екатерину: уж не его ли имеет в виду?
Узнав в справочной службе номера телефонов фирмы «Гарант», полковник позвонил в приемную.
– Здравствуйте! Алмаз Исаков звонит, – представился секретарше, умолчав о звании, что в азиатских странах воспринимается как регалии. – Необходимо встретиться с господином Гросбергом.
Секретарша, предупрежденная шефом о возможном звонке полковника, певучим голосом с налетом юмора отрапортовала:
– Здравья желаю, товарищ полковник. – И, помолчав, добавила:
– В удобное для вас время. Можете прямо сейчас подъехать, шеф вас примет.
Екатерина, похоже, сообщила мужу о предстоящем прилете из Алматы «крутого детектива», – подумал Исаков.
Офис строительной фирмы «Гарант» располагался в деловом центре Астаны, на первом этаже высотного дома. Фейс-контроль при входе, вышколенная секретарша в приемной.
– Здравствуйте, – обозрел детектив рисованную красавицу.
– Алмаз Исакович? – выдала она в ответ улыбку, составляющую немаловажную часть оснащения приемной. – Одну минутку, – прощебетала, дефилируя, как по подиуму, к кабинету шефа. Из неплотно прикрытой двери послышалось: «Борис Наумович, к вам настоящий полковник!»
Выйдя, официальным тоном предупредила:
– У вас десять минут!
В круг ее обязанностей, кроме прочего, входил пиар на подступах к шефу – болтать с кем попало ему некогда!
– Хватит и пяти, – буркнул Исаков, стараясь освободиться от неприятных, необъяснимых ощущений.
Просторный кабинет. Стена напротив окон, как мухами, «засижена» изображениями полуобнаженных толстушек из эпохи Возрождения. Прямо-таки зал музея! Не хватает только надписи: «Руками не трогать» и старушки с седыми буклями.
Картины, хрустальные люстры, дорогая импортная мебель! Все кричит: «Не сомневайтесь, господа заказчики, у нас солидная фирма!»
А начинал-то хозяин кабинета на пустом месте, имея в активе, как съязвил один из конкурентов, «хрен, манишку да записную книжку».
В глубине кабинета, за массивным столом САМ, пишет, не замечая появление посетителя. На лице «маска» скульптурного мыслителя Родена. На стене за спиной его же портрет маслом. Усердием художника изображен деловым: отвлекся на мгновение от насущных проблем, устремил взор в будущее.
Длинный, тернистый путь преодолел Борис Гросберг, пока добрался до этого кабинета. После окончания Архитектурно-строительного института круто попер в гору. Минуя должность мастера, стал прорабом, а минуя должность начальника участка – руководителем строительного управления. Организационным талантом и рвеньем к работе не отличался, зато приходился племянником бездетному секретарю райкома партии.
В лихие девяностые, когда бушевал дикий капитализм, рушились государственные устои и обесценивались понятия «честь» и «достоинство», на базе государственного предприятия создал акционерное общество «Wira». Поначалу все шло путем: наладился оформлять заведомо безвозвратные кредиты. Делился, понятно, с кем надо. Но по недомыслию получилось как в шлягере: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал», – по жадности и вседозволенности кинул зятя большого человека. Тот не был антисемитом, но не любил умников. Обиделся, подключил кого надо. Возбудили уголовное дело по статье 177, часть 3-я «Мошенничество в особо крупном размере». Три года отмерили с конфискацией. И дядька не помог. Был уже не у дел.
Набрался ума на зоне. С грамотными людьми довелось сидеть. Освободившись, начал наверстывать. Жульничал с оглядкой на уголовно-процессуальное законодательство. Женился удачно. Тестя сановного приплетал, когда надо. Преуспел.
– Не помешал? – вместо приветствия сухо произнес полковник на подступах к столу-крепости.
– Какие люди и без охраны! – поднялся хозяин кабинета, натянув на лицо доброжелательную улыбку. – Наслышан, наслышан о ваших делах, следак. Прямо-таки Шерлок Холмс казахского разлива! Хе-хе.
Протянул руку. Полковник, в упор не замечая этого, с интересом задрал голову на полуобнаженных толстушек в дорогих рамках.
Невостребованную руку хозяин кабинета переориентировал на приставной столик:
– Прошу, дорогой, прошу.
Полковник сел, водрузил на стол тяжелые кулаки. По молодости не раз использовал их в качестве аргумента. Но подследственные уважали его: достоинства человеческого не унижал. А что разок даст под дых, так и ты «не лепи горбатого».
После «театральной» паузы хозяин кабинета изрек:
– Да, наслышан. Газетки почитываем, да и иная информация, хе-хе. Тесть вон депутат сената!
В его голосе проскальзывали ласкающие слух нотки, внушающие мысли о доброжелательности.
– Что будешь: виски, коньяк? – перешел на «ты» Гросберг.
Алмаз не принял ни приглашения выпить, ни спонтанного перехода на «ты».
– Благодарю, в следующий раз. Может быть…
И тут же подумал: «Откуда эта неприязнь, первый раз человека вижу. Ну, позер, ну, жулик. Но не подследственный! Это что – ревность?»
– У меня к вам, господин Гросберг, всего один пустяковый вопрос.
– Выкладывай, братан, поможем, – растянул пухлые губы хозяин кабинета.
Годы работы в «органах» выработали у следователя невосприимчивость к лести. Не спуская пристального взгляда с визави, сухо спросил:
– Гувернантка ваша, откуда она взялась? И, самое главное, куда делась?
Гросберг насторожился, как сторожевой пес, уловивший непонятный, но опасный звук. Решил сразу отшить этого типа, неизвестно с каких пор знакомого с его супругой. Подсознательно появилась потребность утвердить свое законное право на нее.
– Если хочешь срубить хорошие бабки, не получится, – посмотрел на детектива, прикидывая, «сколько тот тянет». – Екатерина, знаю, тебя наняла отыскать сына. Но денег у нее, – разведя руки, причмокнул мокрыми губами. – Пшик! А у меня нет дурных. Налоги исправно отчисляю в казну, содержу, выходит, и полицию. Пусть ищут, бездельники. Непонятно, зачем тебя, пенсионера, жена моя побеспокоила.
И, демонстративно вытянув руку, посмотрел на золотые швейцарские часы, стоимостью дороже иного автомобиля.
– Однако, – изобразил озабоченность, переведя взгляд на посетителя. – Сегодня у меня…
Детектив не дал досказать.
– Относительно исправного отчисления в казну не в моей компетенции, перед финансовой полицией будете оправдываться, – произнес многозначительно. – Я же занимаюсь раскрытием особо тяжких преступлений. Повторить вопрос?
Гросберг нервно облизал губы. Таким тоном с ним разговаривали ТАМ.
– Ну, секретаршей у меня тут была, – сказал, как бы признаваясь в содеянном. – Секретарши, они вроде как логотип фирмы. Стареть начала, взял молодую, видели же. А ее – в прислуги.
– Сколько она здесь проработала?
– Года два. Наверное.
– Личное дело сюда, – похлопал детектив по краю стола, не отводя от визави взгляд. Вошел в привычное амплуа: он – следователь, перед ним – подследственный.
Гросберг нажал на кнопку голосовой связи с приемной.
– Люся, личное дело Садыковой. Срочно!
– Кто такая? – послышался певучий голос секретарши.
– Твоя предшественница.
Воцарилось тягостное молчание. Борис Наумович, поерзав, достал из тумбы стола толстостенные стаканы и емкую бутылку с замысловатой этикеткой.
– По сто граммов? – посмотрел на детектива вопрошающе.
Исаков проигнорировал предложение.
– На службе не употребляю.
– Напрасно, напрасно, – бубнил Гросберг как бы самому себе, наливая золотистый напиток в стаканы. – Может все-таки, составите компанию? – перевел взгляд на следователя, переходя на «вы». – Из самой Франции коньяк, восемь лет выдержки, хе-хе.
Детектив промолчал.
Зашла Люся, как по подиуму, продефилировала к столу шефа, демонстрируя в движении изящные формы и распространяя настырный аромат духов. Проходя мимо стула детектива, качнув бедром, как бы случайно задела его.
– Пардон, мосье! – обнажила рекламные зубки.
Гросберг мысленно одобрил инициативу секретарши: «Не зря сучку держу!»
– Нет дела, – доложила она хозяину.
– Куда делось?
– Наверное, забрала, когда увольнялась, – сказала Люся безразличным голосом. Разве что не зевнула.
– Свободна!
Секретарша замешкалась, перевела взгляд с шефа на посетителя, как бы ожидая от него вопроса.
– Пока свободна, – смягчил голос Гросберг.
Секретарша обиженно надула губы: «сверхурочная работа», похоже, не предвидится. А посетитель очень даже…
Хозяин подкладывал ее под нужных клиентов. И сегодня это планировал.
– Вот, – развел он руки, когда секретарша покинула кабинет, – к сожалению, ничем не могу помочь.
Улыбнулся сладострастно.
– А вы, полковник, понравились моей секретарше! Квартирка…
Исаков перебил:
– Сами-то хоть знакомились с личным делом бывшей секретарши: кто такая, откуда?
– Когда? Дел невпроворот! Доступное жилье для народа строим.
Помолчав, добавил:
– Расспрашивал как-то.
– И откуда она?
– Оралманка из Узбекистана.
– Познакомились где?
Гросберг, смутившись, проблеял:
– Э-э-э, в южной столице, в банях Арасан. Там она, э-э-э… – постучал ладонью по торцу кулака. – Ну это между нами.
– Между нами не получится, – сказал Исаков без всякого выражения. – Придется вам в Департаменте внутренних дел показания давать. В похищении ребенка ее подозревают.
Исаков поднялся, окинул взглядом хозяина кабинета: «Что-то утаивает!»
– В ближайшие дни не покидать Астану, – как бы приказал. – Понадобитесь.
Гросберг воспринял предупреждение завуалированным намеком: «Одной Люсей не обойдешься!»
– Так вот, – стал поспешно выходить из-за стола, цепляясь за его углы. – Выкуп не потяну, кризис, сами понимаете, а оплатить ваши личные услуги…
И, не закончив фразу, в спину уходящему детективу выпалил:
– Сколько берете?
Алмаз не обернулся.
Портрет Гросберга на стене смотрел с недоумением: «Дурак, что ли? От денег отказывается».
Секретарша возле двери кабинета, красиво изогнувшись, подслушивала разговор. Полковник чуть было не налетел на нее.
– Извините, помешал выполнять служебные обязанности!
– Тсс, – махнула рукой Люся, шустро отскочив от двери, – для вас же и стараюсь, – прошептала смущенно.
Когда дверь за детективом захлопнулась, смущение с лица моментально исчезло.
– Вот, – зыркнув на дверь приемной, сунула в нагрудный карман пиджака Исакова клочок бумаги. – Позвоните вечером, сообщу кое-что очень интересное.
Полковник слегка кивнул. Да о чем она может сообщить? О жульничестве хозяина? Ему это неинтересно. Жаль девчушку, мечтала, наверное, стать моделью или актрисой. А стала предметом интерьера приемной и живым товаром.
Выйдя из конторы, Алмаз, глубоко вдохнув, посмотрел на безоблачное небо. Южный ветер принес в город из степи горький запах полыни. Вспомнились строки любимого писателя Ивана Бунина: «В шелках песков лишь сизые полыни растит Аллах для кочевых отар».
В сквере, на облетевших тополях, распуская крылья и выгибая шеи, переругивались вороны, стараясь перекричать друг друга.
Сбрасывая неприятный осадок от общения с мужем Екатерины, полковник крикнул черным птицам:
– Каррр! Кончайте склоки!
– Вы кому? – остановилась похожая на ворону старуха во всем черном и с крючковатым носом.
– А вон, – улыбнулся Алмаз, указывая вытянутой рукой на птиц. – Раскаркались тут скандалистки.
– К доктору вам надо, к мозгоправу, – поставила диагноз пожилая дама. – Да-да, к нему.
Алмаз нанял мотор.
– В Департамент внутренних дел, – попросил шофера.
– Работаешь там? – поинтересовался пожилой таксист, не имеющий лицензию.
– Да нет, – успокоил его детектив. – На пенсии.
Помолчав, таксист усомнился:
– Что-то не похож на пенсионера.
Дальше ехали молча. Каждый думал о своем. «Зря взял, – думал водитель, – видно же, ментяра». Алмаз думал о Екатерине. О возможном крутом повороте в своей судьбе.
Начальника департамента внутренних дел Астаны полковника Федора Шмелева Исаков не застал. Пообщался с Аюповым, начальником следственного отдела по раскрытию особо тяжких преступлений. Майор охотно поделился скудной информацией:
– Нашли брошенную похитителями ребенка машину, принадлежащую некому Василию Втулкину, тысяча девятьсот сорокового года рождения. До пенсии работал в Алматы инженером «Электросбыта». Подключили тамошних коллег. По прежней работе инженер характеризуется исключительно положительно. Дома Втулкина осведомители не застали. Жена его – Жанна Григорьевна – сообщила, что муж занимается частным извозом. Где он на текущий момент, не знает. Обеспокоена долгим молчанием, обычно позванивает. Сама не может дозвониться: мобильник мужа отключен. Вот такая информация.
Майор замолчал.
– Еще что?
– Метрах в пятидесяти от брошенных «Жигулей» розыскная собака нашла снятые с машины номера и детскую одежду. Собираюсь вот пригласить мамашу для опознания вещей.
– Этого категорически не следует делать! Состояние ее критическое. Сам расспрошу, во что был одет сын.
Принесли найденные вещи: красную куртку, джинсы, сапожки. Вещи даже на полковника произвели гнетущее впечатление. Раздели ребенка на холоде! Зачем? Как бы мать это восприняла?!
– Ну и какие наши дальнейшие действия? – спросил полковник не то себя, не то майора.
– Ждем звонка похитителей. Телефоны родителей на прослушке. Сцапаем, выявив по звонку логово. Или позже, при передаче денег.
– O! Sancta simplicitas, – задумчиво, как бы самому себе, произнес Исаков.
– Не понял, товарищ полковник?
– Святая простота.
– Это по-каковски?
– По латыни.
– В школе милиции латынь не преподавали, – огорчился майор.
Из департамента на служебной машине полковник поехал к дому сенатора. Позвонил Екатерине, чтобы и она подтягивалась.
– А я уже здесь, – ответила она.
И, помолчав, добавила:
– Ушла от Бориса, не могу больше.
– Навсегда? – не понял Алмаз.
– Спасибо тебе, – только и сказала Екатерина. – Жду.
Сержант на въезде в жилой массив парламента, не тот, что был утром, изучив документ полковника, сверил фотографию с личностью.
– Вы к кому? – спросил.
Алмаз назвал фамилию сенатора.
– Живу у него.
Сержант, старательно пощелкав по клавиатуре служебного ноутбука, встал, приставил руку к козырьку форменной фуражки:
– Проходите, товарищ полковник, дом номер семь, квартира четвертая. Сенатора, верно, нет дома. Дочка там, – сказал, сделав ударение в слове «дочка» на последнем слоге.
Алмаз, поднявшись на второй этаж, позвонил. Екатерина тут же открыла, не спрашивая кто.
Отрешенный взгляд. Полковник слегка обнял ее.
– Все будет путем, Катюша. Потерпи два-три дня.
Екатерина проводила полковника в гостиную.
– Кушать. Кушать будешь?
– Позднее. Хочу кое-что выяснить о вашей гувернантке.
– Ее тоже похитили?
– Не думаю.
– Сама замешана?
– Пока не знаю. Откуда она взялась?
– Прописывала же, – закрыла лицо руками Екатерина, вспоминая. – Точно не скажу, кажется, из Самарканда.
– Сколько у вас проработала?
– Месяц. Или около этого. К ребенку хорошо относилась. Чистюля.
– А в конторе твоего бывшего мужа?
Екатерина недоуменно посмотрела на Алмаза.
– Я и не знала, что она раньше там работала.
И, помолчав, добавила:
– Алик.
– Позвонить мне надо, – сказал полковник.
Екатерина проводила Алмаза в кабинет отца. Большая комната, много книг на стеллажах вдоль двух стен.
Деловой женский голос на звонок Исакова в Алматы:
– Сыскное агентство «Фемида». Чем можем быть полезны?
– Здравствуйте! – поздоровался Алмаз. – Михаила Семеновича можно?
– Как о вас доложить?
Надо же, секретаршу завел, подумал детектив. Раньше одним опером обходился. Наладился!
– Скажите, Алмаз Исаков со своим пустячком беспокоить изволит, – пошутил.
– Вы бы с пустячками не отвлекали шефа. Я для этого.
– А вы отвлеките.
Секретарша так и доложила, упомянув о «пустячке».
– Здорово, старый хрен, ядрена мать! – шутейно поздоровался Михаил Семенович. – Вместе когда-то работали, и подобное приветствие у них служило нечто вроде пароля.
– Сам-то хороший? – был отзыв.
– Стараюсь, Алмаз, стараюсь. Звонишь-то откуда? Межгород, Аннушка сказала.
– Сейчас в Астане. Как и ты, в частном порядке дело одно раскручиваю. Помощь нужна, Михаил.
– Слушаю внимательно.
– Информация самая что ни на есть секретная. Здесь в Астане похитили внука известного писателя. Предположительно, увезли его в Узбекистан. Необходимо послать твоего сотрудника в Самарканд с секретным заданием отыскать там некую Дилару Садыкову. Установить негласную слежку. Все в частном порядке, не ставя в известность узбекскую полицию.
– Не вопрос, – ответил Михаил Семенович.
– Сколько будет стоить?
– Ты о чем, Алмаз? У меня хорошая память! – Исаков при расследовании одного запутанного дела, в бытность начальника Управления внутренних дел Алматы, крепко помог Михаилу.
– Ладно. Понаблюдать надо. Нет ли при ней мальчика лет пяти.
– Ну и?
– Потом решим. В любом случае мальчика надо вернуть в Казахстан, не подключая к делу правоохранительные органы Узбекистана. Это затянет дело.
– Мальчик, он гражданин какой страны?
– Наш он, наш. Внук сенатора Тогузакова.
– Знаю такого.
– Я тебе позднее перезвоню, дал тут своим задание уточнить адрес Садыковой в Узбекистане.
– Сегодня суббота. В конце той недели устроит? Агент мой в России.
– Решительно нет!
– Сегодня же отзову.
– Ладно, спасибо! Мне с твоим человеком поговорить надо будет.
– В понедельник он сам позвонит тебе. Да ты его знаешь – Жилин Василий.
– Все, Михаил. Удачи!
Попрощались.
Ужинали без сенатора, позвонил – задерживается.
– Катя, ты не поторопилась, уйдя от мужа? – спросил Алмаз после ужина. – Статус у тебя на работе – замужняя женщина, не какая-то там разведенка. Так же?
Вместо ответа Екатерина тяжело вздохнула.
– Молчишь что?
– Не хотела говорить, ну раз ты начал…
– Да нет, можешь не говорить, если неприятно. Но, с другой стороны, это может быть полезной информацией.
– Ты и Бориса подозреваешь?
– Подозревать – часть моей работы.
– Он не способен на поступок.
– Заметил. Но все-таки?
– Теперь уже скажу, – задержала Екатерина взгляд на полковнике. – Легче станет. Не любила я его никогда по-настоящему. Эх, Алик, Алик, куда ты тогда пропал?
– Война, – сказал он, как бы оправдываясь. – Многие с той войны вообще не вернулись.
– С самого начала как-то у нас с Борисом не заладилось, – начала Екатерина отматывать жизнь вспять. – Упреки постоянные: взял порченную. Соврала первый раз в жизни: жених в Афгане погиб. Потом об этом очень жалела, думала, навлеку беду на тебя. Знала ведь, там ты.
И поспешно добавила:
– Узнала, будучи замужем.
Алмаз внимательно посмотрел на Екатерину.
– И была недалека от реальности, рядом со смертью ходил. Но ты, понятно, к этому непричастна.
– Со своим враньем? – перебила Екатерина.
– Со своей фантазией, – поправил Алмаз. – Война! А там убивают.
И надолго замолк, уйдя в прошлое. Душный вечер. Закатное солнце освещает лысые макушки холмов, окрашивая в розовые тона. Окраина оставленного моджахедами кишлака Чарикар в шестидесяти километрах севернее Кабула. Разведгруппа, осмотрев разрушенные в начале войны мазанки, уже забралась на БТР. Он задержался, показалось, мелькнула тень в развалинах. Дал в том направлении очередь из автомата. Как из-под земли выскочил «дух», целясь по бронированной машине гранатометом, истошно завопил: «Аллах акбар!» Яркая вспышка от разрыва гранаты. Взметнувшийся земляной вал сбил его с ног. И темнота!
– Тяжело раненный, попал к моджахедам, – вернулся Алмаз к реальности, выходя из плена памяти. – Наши в том бою захватили полевого командира Шайахмира. Обменяли его впоследствии на меня.
Отвлекаясь от кошмаров, вспомнил забавное:
– Старшина Бондаренко в довесок к Шайахмиру двух баранов запросил. Мой рейтинг повысил.
Екатерина «хохму» не восприняла, закрыла лицо руками и, тяжело вздохнув, долго сидела в таком положении, уйдя в прошлое.
– Все это я пережила с тобой, – открыла лицо. – Утро семнадцатого ноября восемьдесят четвертого никогда не забуду – сердце защемило, и твой голос: «Катя, Катя». Поняла: ты в большой беде. Задыхаясь от волнения, на коленях стала молить то Иисуса, то Аллаха спасти тебя.
Алмаз помнил эту дату. Катя, выходит, вымолила его у смерти.
Опять полыхнуло пламя в мозгах, опять грохот…
Возвращаясь к реальности, Алмаз испытующе посмотрел на Катю.
– Может все-таки, вернешься к мужу? Погорячилась, простишь.
– Прощала и не раз. Теперь уже нет. После твоего визита он позвонил и наговорил всякой гадости, называя ребенка ублюдком. Что касалось меня, терпела раньше. Но за Максута, когда он в беде, не прощу. Иначе предам его.
Желая сменить тему, Екатерина, глядя как в прошлое на темные окна, попыталась пошутить:
– Обещал ведь жениться. Обманщик!
Улыбка осветила лицо. Голос низкий, теплый, как у той Кати в прошлом. Взглянула испытующе.
– А ты и уши развесила, – улыбнулся Алмаз. – Разве можно верить мужикам?
– Ты тогда был еще мальчиком.
Вернулся сенатор. Поздоровавшись с гостем, поинтересовался продвижением следствия.
– Ждем звонка похитителей, – проинформировал полковник, – скорее всего, звонить будут вам.
– Почему не зятю?
– Господин Гросберг не собирается выкупать ребенка, похитители, видимо, знают это.
– Так, значит…
Недосказав, сенатор замолчал.
Екатерина прерывала тягостную паузу шуткой:
– Алик сдержал свое слово, данное двадцать лет тому назад, предложение сделал. Ты как, папа, благословляешь? – улыбнулась.
– Пусть мне вначале внука вернет, – посмотрел Тогузаков на полковника, – потом предложение его рассмотрим.
И нарочито серьезным голосом добавил:
– На заседании сената.
Алмаз почувствовал рядом родные души.
Глава третья. Бибигуль-апай и другие лица
Утром двадцать второго октября художница сидела в сквере на берегу Ишима на той же скамейке, что и позавчера, когда неизвестные увезли сына соседки. Художница приходила сюда каждый день, делала зарисовки. Все, что творилось кругом, было ее собственностью, ее жизнью.
Прохожие останавливались около художницы, наблюдали за ее творением, иногда заказывали портретики. Она охотно исполняла заказы за небольшую плату. Хоть на краски и кисти!
Переменна осенняя погода в Астане, как увлечение опереточной красотки. Только вчера дул теплый южный ветер, принося в город ароматы степи, а сегодня студеный, северо-восточный, срывает с осин последние желтые листочки. Покружив их, словно в вальсе, роняет на асфальт, сметая потом на обочину тротуара, образуя нарядные золотистые полосы. Листья, что долетают до Ишима, плывут, словно маленькие кораблики.
Кутаясь от холода в шаль, прикрыв глаза, слегка покачиваясь, Бибигуль-апай вспоминает детство. Кажется оно не таким уж и далеким, чуть ли не вчерашним днем. Вспоминается алтайская деревня Усть-Кан, вьюжные зимние ночи. То злобное, то жалобное завывание ветра в печной трубе. А утром фантастические морозные узоры на окнах с изображением причудливых птиц и драконов, про которых рассказывала бабушка Гайша. За ночь во дворе вьюга сооружала снежные горки. Колючий ветер все еще гонит снежинки по их склонам. В ее фантазии это полчище монголов из прошлых веков. Убирать сугробы во дворе некому, да и незачем. Растают в положенное время.
Весна! Журчащие ручьи бегут наперегонки к небольшой речушке Кан, протекающей у подножия горы. Журавлиный клин в синеве неба. Свежий запах молодой травы. Потом зацветает черемуха и наступает длинное, длинное лето. С морковкой, молодой картошкой, огурцами и помидорами.
Осень. Душистый ржаной хлеб из муки нового намола. И опять журавли в небе. Но летят они уже на юг.
И во все времена года – теплая рука матери. Отца она не помнила, год ей исполнился, когда он ушел на войну. И, как большинство аульчан, не вернулся.
Мужчина и женщина остановились возле ее скамейки. Женщину она знала, славная, соседка по подъезду, жена буржуя, которого она недолюбливала (индюк напыщенный, никогда не поздоровается!). Мужчину, что рядом, видела впервые. Высокий, крепкого сложения, можно бы сказать с правильными чертами лица, если бы не шрам на правом виске и выступающий упрямый подбородок. Пытливые глаза выдают дилера, как принято сейчас именовать торговых посредников, или следователя. Тех и других Бибигуль-апай знала по сериалам.
– Саламатсыз ба, Бибигуль-апай! – радушно поздоровалась с ней Екатерина на казахском.
И уже на русском представила спутника:
– Вот, товарищ полковник с вами хочет поговорить.
Карие глаза художницы, не тронутые временем, задержались на полковнике. Значит, угадала – следователь!
– Здравствуйте! – поклонился тот учтиво.
– И вам не хворать! – с улыбкой кивнула старая женщина. И, взглянув мельком на Екатерину, подумала: «Такого бы вот тебе мужа. И ладный, и культурный!»
– Не буду вам мешать, – сказала Екатерина. И, пройдя мимо двух пустых скамеек, опустилась на третью. Аккуратно пригладив юбку на коленях, уставилась ничего не выражающим взглядом в пустоту. В последние два дня все она делала механически, горе, как бы щадя, притупило разум.
– С вашего позволения задам несколько вопросов, – сказал полковник.
– Да, конечно.
– Здесь позавчера на ваших глазах неизвестные увезли ребенка. Как все это произошло? – начал Алмаз, продолжая стоять.
– А вы садитесь, полковник, садитесь, – указала пожилая женщина, вытянув руку, на свободный край скамейки.
И, когда Алмаз сел, продолжила:
– Рассказывала уже. И полицейским вашим, и Екатерине, – махнула рукой в ее сторону. – Живем же по соседству. Плачет все. Оно и понятно. Валерьянкой отпаиваю, успокаиваю: денег у мужа много, выкупит сына.
– Вы видели похитителей, может, какие приметы запомнили?
– Одного из них я и раньше видела.
– Вот как! – окинул полковник старую женщину быстрым, испытующим взглядом. Не фантазирует ли? – И где?
– А здесь же. И совсем недавно, шестнадцатого октября.
– Вы даже дату запомнили. Хорошая, выходит, у вас память! – прозвучало сомнение в голосе следователя.
Нюанс этот Бибигуль-апай уловила.
– Я же художница, образы интересные коллекционирую. Внешность его привлекла – на восточного хана похож. Сделала набросок, а под ним дату поставила. Всегда так делаю, иначе забываю, когда рисовала.
«Старухе можно доверять!» – сделал «пометку» в голове следователь.
– И где тот коллекционный образ? – проявил не свойственное ему нетерпение следователь. – Ребенок пропал, мать вон, – кивнул, – убитая горем.
– Вашим тот портретик хотела отдать, да не нашла тогда. А сегодня случайно обнаружила.
Пожилая женщина раскрыла объемистую папку, стала перебирать листки. Некоторые пожелтели от времени. Немудрено в таком ворохе листочку затеряться.
– Вот, – подала следователю рисунок на плотной бумаге размером с тетрадный лист. – Возьмите, может и пригодится.
С рисунка на полковника смотрел широкоскулый азиат, давно небритый, с восточным прищуром глаз. «Ко мне лучше не подходи!» – как бы предупреждал. Дата внизу – 16 октября 2006 года.
– Спасибо, – поблагодарил полковник. – Верну потом.
– Дарю, – улыбнулась пожилая женщина, демонстрируя белизну зубов.
Не такая уж и старая!
– Бибигуль-апай, – впервые за время беседы обратился Алмаз к женщине по имени и тут же смутился:
– Можно так?
– Да, конечно.
– Бибигуль-апай, хан этот восточный что делал тут шестнадцатого октября?
– Прогуливался. Здесь многие гуляют. Но он явно ожидал кого-то, посматривал на часы. А появилась Дилара с ребенком, выбрав момент, когда мальчик отошел от гувернантки, подошел к ней, и, кивнув в сторону ребенка, о чем-то расспрашивал. Мне показалось, Дилара кокетничала, засмеялась, проведя рукой по его небритой щеке. Может, они были знакомы? Впрочем, не уверена. Бойкая она девица. И раньше, гуляя с мальчиком, заговаривала с незнакомыми мужчинами, неприлично громко смеясь.
– А еще раньше он не появлялся?
– Нет. Второй раз увидела его, когда увезли ребенка.
– Екатерине, – кивнул следователь в ее сторону, – гувернантка сказала, что она хотела сесть в машину, но ее грубо оттолкнули, бежала следом, кричала.
– К автомобилю она и не подходила, а побежала следом, когда машина уже свернула на Сакко и Ванцетти.
Упомянутую улицу, переименованную после суверенитета на Букейхана, Бибигуль-апай называла по-старому.
– Вернувшись, подошла ко мне. «Беспокоюсь, – говорит, – меня не взяли. За мальчиком, сказали, их Екатерина послала». Попросила позвонить ей. Я и позвонила.
– И что сказали?
– Сказала, неизвестные люди увезли ребенка.
– А портретика Дилары у вас нет?
– Могу набросать по памяти. Дайте-ка «хана».
Алмаз протянул рисунок, который все еще рассматривал урывками, вороша в памяти, не встречался ли ему прежде изображенный. В «картотеке» памяти такой не значился.
На обратной стороне листка с портретом похитителя художница стала изображать Дилару. Лицо Бибигуль-апай стало одухотворенным. Рука твердо держала карандаш и уверенно наносила штрихи на бумаге. Минут через пять рисунок был готов. Расписалась и поставила дату – 22 октября 2006 года.
– Вот, – передала Исакову изображение большеротой короткостриженной молодой женщины с пристальным взглядом.
– Сколько же ей? – поинтересовался Алмаз.
– Двадцать пять, может, чуть больше. Сдается, выглядит старше своих лет.
– А второй похититель? Вы и его можете изобразить?
– Нет, – покачала головой художница. – Он из машины-то не выходил.
– Молодой, старый?
– Пожилой.
– Казах, русский?
– Славянской внешности. Точнее не скажу.
Полковник встал и задумчиво, как бы спрашивая у самого себя, произнес
– Похитили-то его зачем?
– Вы меня спрашиваете? – подняла глаза на следователя художница.
– Да нет, рассуждаю вслух, – ответил Алмаз. – Спасибо вам, Бибигуль-апай.
И выдал комплемент:
– Вам бы с вашим талантом и наблюдательностью в полиции работать.
– Берите, – улыбнулась пожилая женщина.
– Никому не рассказывайте о том, что видели, – попросил полковник. – Особенно газетчикам. Это повредит следствию.
Поклонился:
– Еще раз спасибо! Здоровья вам.
– Берегите себя, – склонила голову Бибигуль-апай.
Екатерина, порывисто поднявшись, устремилась к Алмазу.
– Ну что?!
– Потом…
Алмаз, взяв ее под руку, продолжал мысленно анализировать информацию, полученную от художницы. Шли молча по набережной Ишима. На какое-то время теснившиеся на небе облака расступились, солнечные лучи осветили профиль Екатерины. Ее образ словно раздвоился. На солнечной половине лица Алмаз – вот он, рядом, крепкий и надежный. На пасмурной половине – похищенный сын. Где он, ее кровинка?
– Ну? – выдавила из себя Екатерина.
Детектив, к тому времени проанализировав полученную информацию, стал вслух систематизировать ее, словно занося в протокол.
– Дилара соврала, что хотела сесть в машину. Побежала вслед, явно демонстрируя рвение. Это раз. За четыре дня до похищения Максута она встречалась с Ханом и при разговоре погладила его по щеке. Подобную вольность не позволила бы себе при встрече с незнакомым человеком – это два. Выходить на Хана надо через нее.
– Ха-ан? – как отзвук прозвучал голос Екатерины. – Мне она про Хана не рассказывала.
– Так окрестила Бибигуль-апай одного из похитителей. Похож на восточного хана.
Полковник не стал сообщать Екатерине непроверенную информацию о подельнике Хана, непонятно почему бросившего машину.
Какое-то время опять шли молча.
– Где же они его держат?! – прервала Екатерина молчание. По ее щеке скатилась слеза. – Голодный, простуженный.
Полковник достал платок, промокнул глаза Екатерины.
– Все будет путем, Катя, – прозвучала уверенность в его голосе.
– Зайдешь пообедаешь? – вопрошающе посмотрела Екатерина. – Тут же совсем рядом.
– Буду позднее, в полицию надо.
– Можно с тобой?
– Категорически нет!
Екатерина смотрела вслед уходящему полковнику. Верила: найдет он Максута.
Перекусив в кафе, Алмаз направился в Департамент внутренних дел Астаны. Ему и раньше по службе доводилось контактировать с полковником Федором Шмелевым. Да и помимо службы встречались не раз. Начальник департамента уже знал о включении Алмаза Исакова в следственную группу. Одобрил.
После объятий и вопросов о житье-бытье перешли к делу. Алмаз проинформировал о встрече с зятем сенатора Тогузакова и о разговоре с художницей. Высказал предположение:
– Бона похищенного мальчика, возможно, соучастница преступления. Ранее «промышляла» в банном комплексе Арасан. Может, кто из тамошних проституток даст наводку.
Помолчав, добавил:
– Пока единственная реальная зацепка.
Шмелев не поинтересовался, где эти бани: известный политик там недавно засветился. В газете «Свобода слова» карикатура была на него – голый, тазиком срам прикрывает.
– Сотрудника бы твоего в Алматы послать попариться в тех банях? – вопрошающе посмотрел Алмаз на полковника. И с улыбкой добавил:
– Казанову!
– Есть такой, – вздохнул Шмелев, – племянником доводится. Никак не женю шалопая.
Позвонил по внутреннему телефону:
– Зайди, Женя.
Увидев в кабинете шефа незнакомого человека, атлетически сложенный лейтенант вытянулся:
– Здравия желаю, товарищ полковник! По вашему приказанию…
– Ладно, ладно, – махнул рукой Шмелев. – Знакомься вот, друган мой из Алматы.
Обменялись рукопожатием.
– Вас величают? – спросил Алмаз.
– Просто Евгений, не дорос еще до отчества, – улыбнулся лейтенант белозубо.
– Задание несколько необычное, – начал Исаков.
– По твоей части, – встрял Шмелев. – Баб в Алматы трахать. Свои там не управляются…
Лейтенант перевел недоуменный взгляд с одного полковника на другого. Шмелев остался доволен шуткой.
Алмаз проинструктировал лейтенанта:
– Некто Дилара Садыкова подозревается в соучастии похищения внука сенатора Тогузакова. Два года тому назад работала массажисткой в банях южной столицы Арасан. Следует установить контакты с тамошними жрицами любви, поспрашивать о ней. Возможно, вернулась на прежнее место. Понаблюдаете, нет ли по месту ее проживания мальчика лет пяти. При обнаружении, не принимая действий, сообщите сюда. Если мальчика при ней не окажется, без шума задержите женщину и доставьте в Астану. Рядом с ней может оказаться мужчина лет сорока, с азиатской внешностью – похититель ребенка. Человек дерзкий, способный на крайности. Брать его надо, подключив тамошний ОМОН.
Передал лейтенанту ксерокопии рисунков Бибигуль-апай.
– Постоянно будьте на связи, – попросил.
– Исполняй! – сказал дядя приказным тоном. – Вылетай сегодня же. А там сразу за дело. Вечером чтобы первый рапорт. Четким, трезвым голосом!
– Слушаюсь, – уставно ответил лейтенант, старательно сдерживая улыбку: задание по душе.
После ухода племянника Шмелев позвонил в финансовую часть департамента:
– Аллаберген, выдашь лейтенанту Иткину, кроме проездных и суточных, небольшую сумму на банные расходы.
– Не понял, шеф?
– Среди банных проституток преступницу надо выявить.
– А статья расходов? На что деньги списать?
– Профилактическая работа среди тружениц коммерческого секса.
– А сумма?
– Я по баням не хожу, дома моюсь.
– Понял, шеф.
– С брошенной машиной что? – поинтересовался Исаков, после звонка Шмелева в бухгалтерию. – Нашли хозяина?
– Выпьешь? – спросил Шмелев вместо ответа.
– Нальете – выпью, – пошутил Алмаз, вспомнив сценку из фильма.
Секретарша внесла поднос – водка, бутерброды с деликатесной конской колбаской. Выпили, закусили.
– Когда еще доведется вот так, – промокнул губы салфеткой хозяин кабинета.
– Ты о чем?
– Посидеть по-людски.
– Бог даст, не последний раз, – философски изрек Алмаз. – И что там с хозяином машины? Нашелся?
– Твой Хан, не торгуясь, купил в Алматы его развалюху. Попросил отвезти его в Астану. После похищения мальчика, о чем шофер и не догадывался, Хан высадил его через два квартала и сам сел за руль. Выпившего продавца машины задержали на вокзале. Общественное место! В дежурной части он и поведал: обмывал сделку, машину продал удачно, а напоследок еще и таксанул – покупателя в Астану отвез.
– И где тот таксист?
– Пока у нас.
– Сюда давай! – попросил Алмаз.
Привели задержанного – человека пенсионного возраста, небольшого роста, со щетиной на круглом лице.
– Покупатель вышел на меня по объявлению в газете «Колеса», – сообщил он, – машину купил не торгуясь. Заплатил хорошо – полторы тысячи долларов. Оформлять не стал. Сказал, сам все сделает. Покупатель – что надо! Попросил отвезти в Астану. Здесь три сотни отвалил за извоз. Тоже зелеными. Одну сотенную обменял на тенгушки. Живу в Алматы, по улице Гете, в своем доме. Пенсия небольшая, вот и приходится маленько подрабатывать. Собрался купить подержанную иномарку. Деньжат немного накопил да машину вот удачно продал. Жигуленок тот как родным был. Ремонт ему давал своими руками, каждый жиклер знаю, каждый болтик…
Он бы и дальше говорил, слушатели уж больно внимательные, но его остановили:
– Хватит пока.
– Плохи ваши дела, Василий Федорович, – сокрушенно произнес Исаков.
– Виноват, выпил маленько, – переступал задержанный с ноги на ногу, теребя картуз. – Понимаю, общественное место…
– Да это пустяки, штрафом бы отделались. Вас подозревают в соучастии похищения ребенка. Статья 126 Уголовного кодекса – от пяти до десяти лет светит, – брал на испуг Исаков. – Постарайтесь вспомнить: покупатель, может, звонил кому, пока в Астану ехали? Зачтется вам как содействие следствию.
– Раза два или три звонил.
– Обращался по имени, что говорил или спрашивал?
Задержанный уставился на детектива ничего не выражающими глазами.
– Знал бы наперед, может что и запомнил, а так не прислушивался. О своем думал. Радовался: подфартило!
Почесав затылок, сам вопрос задал:
– Похищение ребенка, сказали. Малого, что ли? Или еще кого?
– Да, ребенка.
– Я уже говорил вот им, – кивнул на Шмелева задержанный, – малой, как я понял, сын покупателя. Жена после развода видеться не дает, вот и решил покатать его на машине.
В искренности бывшего хозяина «Жигулей» сомнений не было. Вернули ему мобильный телефон, сказали, что машину он может забрать со штрафной стоянки, а найденные номера взять здесь. По возвращении домой попросили не выезжать из Алматы до особого распоряжения.
Одну купюру с портретами Франклина приобщили к уголовному делу о похищении ребенка как вещественное доказательство с отпечатками пальцев подозреваемого.
– А деньги, что за машину? – спросил задержанный, разведя руки и не скрывая огорчения. – У жены они. Куда их сдать?
– Пусть пока у вас, – сказал Шмелев неуверенно.
В его практике подобного случая не было.
– Может, машину заберете? На ходу она, я за ней как за дитем!
– Не положено, дядя Вася, – смягчил Шмелев свои слова улыбкой. – Возможно, и деньги у вас останутся. Не оформляли же сделку, меньше про них болтайте.
– Спасибо вам огромное! Дай вам Бог, – причитал счастливчик, пятясь к выходу.
И уже в дверях вспомнил:
– А техпаспорт на машину? Покупателю его отдал.
Шмелев позвонил в канцелярию, дал указание выписать справку об утере документа на автомобиль.
– По справке у себя там новый техпаспорт получите.
– Ну и что дальше? – спросил Шмелев после ухода шофера.
– Похитители должны бы уже объявиться. После звонка планы будем строить.
– А если не позвонят? – усомнился Шмелев.
– Должны позвонить, – не совсем уверенно сказал Исаков, – зачем им пацан нужен? – Мало ли людей без вести пропадает. Особенно дети.
– Тут-то явное похищение.
– Похищение, исчезновение – не вижу большой разницы.
– Ты, смотри, такое Екатерине Булатовне не ляпни!
– Само собой.
– Знаешь, Федор, когда уходил от мужа Екатерины Булатовны, впечатление осталось: что-то недоговаривает. Более того, деньги хотел всучить.
– Взятку, что ли? – удивился Шмелев.
– Нанять вроде хотел, ребенка разыскать.
– И нанимался бы, – улыбнулся Шмелев саркастически, – говорят, деньги не пахнут. Самому, верно, не доводилось нюхать.
– Не тот он человек, чтобы деньгами сорить. Хотел, похоже, откупиться.
– Может и так, – задумчиво произнес Шмелев. – Знаком он мне по прошлым делам. В девяностых, помнится, буржуев «кидал». Отсидел отмеренное.
– Надо бы вызвать и допросить под протокол.
Шмелев тут же позвонил майору Аюпову.
– Пригласи-ка ко мне зятя сенатора Тогузакова, – попросил. – Знаешь такого?
– Сенатора знаю, зятя нет.
– Директор строительной фирмы «Гарант».
– Понял. Как срочно?
– Прямо сейчас.
Положив трубку, Шмелев задумчиво произнес:
– Посмотрим, как перевоспитался на зоне.
– Допрашивай без меня, Федор. Не хочу присутствовать.
– И сколько он отвалил? – улыбнулся Шмелев. – Может, поделишься?
– У меня сложные отношения с ним, но к делу они не относятся.
– Ладно, пошутил маленько. Остановился-то где?
– У сенатора Тогузакова.
– Понятно, – произнес Шмелев, хотя ничего и не понял. Вопросительный взгляд его остался без ответа. Не стал Алмаз распространяться об отношениях с Екатериной. Засобирался:
– Давай, Федор, до завтра.
– В восемь уже здесь надо быть – подтягивайся.
Выйдя из департамента, полковник Исаков решил пройтись пешком. Анализировал на ходу полученную информацию. Продвижений в расследовании пока мало. Выявлены возможные места нахождения сбежавшей гувернантки: Алматы, Самарканд.
Гросберга допросят с пристрастием. Шмелев умеет. А главный фигурант – похититель? Почему до сего времени не требует выкупа?
Через четверть часа доставили в департамент «приглашенного» Гросберга. Посланный за ним дородный старшина по кличке Центнер деликатностью в отношениях с задержанными не отличался. А тут сам начальник послал. Шеф машину казенную зря гонять не станет.
Гросберг начал было изображать персону «нон гранта»: «Занят! Освобожусь – подъеду». Центнер, дав ему увесистый подзатыльник, нацепив наручники, затолкал в уазик с клеткой для опасных преступников.
В машине задержанный стал угрожать, упоминая прокурора и озвучивая фамилию сановного тестя.
– Сам заткнешься?! – гаркнул Центнер. – Или помочь?
Глава фирмы предпочел первое.
Гросберг влетел в кабинет Шмелева, стараясь сохранить равновесие и достоинство. Это Центнер в дверях дал ему под зад: достал-таки с угрозами и в полиции, почувствовав безопасность. Народ же кругом!
Центнер зашел следом. Приставил руку к козырьку:
– Товарищ полковник…
– Спасибо, Иван Трофимович, – дружески улыбнулся Шмелев, одобряя его решительные манеры.
Вместе службу начинали в Управлении внутренних дел Целиноградской области, Шмелев – лейтенантом, Центнер – старшиной. Решительные манеры старшины в прошлом жизнь лейтенанту спасли при задержании рецидивиста по кличке Джокер.
– Буду генеральному жаловаться! – вместо приветствия, тараща глаза, выпалил Гросберг. – Беспредел!
– Проходите, садитесь, Борис Наумович, – бросил изучающий взгляд полковник на доставленного: не переусердствовал ли старшина? – Гостем будете.
– В гости добровольно ходят, а не так, – пробормотал Гросберг.
– Ладно, разберемся.
Гросберг присел на край стула, демонстрируя случайность и кратковременность пребывания в этом кабинете. Но, взглянув на полковника, стушевался. Где-то уже видел эти проницательные глаза.
– Вот здесь подпишите, Борис Наумович, – пододвинул полковник листок с отпечатанным текстом.
– Это что?
– Ознакомлены со статьей УК об ответственности за ложные показании.
– Меня в чем-то подозревают?
– Нет. Вы проходите свидетелем по делу о похищения ребенка.
И, после паузы, добавил:
– Пока.
Гросберг расписался.
– А теперь чистосердечно признаемся. Зачтется.
– В чем?
– В том, что утаили от полковника Исакова.
– Жена моя, ну вы, наверное, знаете ее, журналистка известная, дочь сенатора Тогузакова, пенсионера этого из Алматы выписала сына похищенного отыскать. Вам не доверяет! – выпятил нижнюю губу Гросберг, большой мастак по части интриг.
Помолчав, продолжил:
– Да по понятным причинам утаил, что продолжал сожительствовать с бывшей секретаршей. Это же не преступление. Так ведь?
– Морально разложились, значит. Учтем без протокола.
– Записывайте, записывайте, подпишу, – загоношился Гросберг.
– Учите меня вести дело? – сухо процедил полковник, смерив его недобрым взглядом.
– Извините.
– Вопросы морали не будем здесь рассматривать. А за скрытие места пребывания преступницы, вашей бывшей гувернантки, предусмотрено наказание.
– Где у вас доказательства?! – зазвучал протест в голосе подследственного.
– Найдем ее и без вашей наводки, но, если она вас сдаст, не завидую.
После подписания Гросбергом протокола с лейтмотивом «знать не знаю!» полковник гаркнул:
– А теперь пошел вон, ублюдок! Не советую по прокурорам ходить.
Гросберг вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Наконец-то вспомнил, где видел этого следователя! Тогда полковник был еще лейтенантом.
Центнер встретил в коридоре доставленного плотоядным взглядом.
– Отпустили, отпустили, – посторонился глава фирмы от внушительной фигуры.
– Жаль, – сказал Центнер. – Я бы вас всех…
Не досказал, куда бы он определил всех буржуев. В Уголовном кодексе не было подходящей статьи.
– Отвезти? Клетка свободная, – покрутил Центнер на пальце ключик от машины.
Гросберг, отшатнувшись, резво проследовал к выходу.
Вернувшись в контору, позвонил своему адвокату, назначил время встречи.
Глава четвертая. Жрицы любви
Двадцать второго октября, во второй половине дня, лейтенант Евгений Иткин вылетел в южную столицу с пикантным заданием вступить в контакт с банными жрицами любви. В бухгалтерии сверх положенных суточных выдали скромную сумму на «непредвиденные расходы».
– Ты там не шибко-то кути. Ресторанные счета к отчету приложишь, – напутствовал начальник финчасти департамента. – Сдашь в кассу, что останется.
– Свои как бы не пришлось докладывать, – пробурчал Евгений.
Прилетев в южную столицу, лейтенант тут же поехал на объект. Обходя банный комплекс Арасан, занимавший чуть ли не квартал, притормозил возле торговца вениками, голубоглазого таджика с высокогорного Хорога. Стал перебирать веники, прикидывая, с чего начать деликатный разговор о проститутках.
– Стоит сколько? – спросил для начала, кивнув на веники.
– Товар первый сорт! – вздыбил большой палец торговец. – Солодка лечебная. Двести тенге один штук.
По-русски сносно говорит. Он-то по-таджикски ни бум-бум.
– Кызымку бы, – сладостно улыбаясь, изобразил лейтенант на груди растопыренными пальцами пышный бюст, – да твоим веником. А?
– Такой здесь много, – пробурчал замерзший таджик. День холодный выдался.
– Кто тут рулит? – опять изобразил лейтенант пантомиму, покрутив руками, словно держа руль автомобиля.
– Сантехник Ахмат – командир.
– Нельзя сюда?
– Кто сюда? Она сюда, да? – не понял таджик.
– Ахмат сюда, – подстроился Иткин к скудной лексике таджика.
– Давай! – прошелестел озябшими пальцами торговец, заинтересованно посмотрев на лейтенанта. – Нельзя нет.
Иткин сунул в карман его безразмерного жилета цвета хаки, надетого поверх свитера, сотенную купюру и остался сторожить веники. Минут через десять в сопровождении посыльного появился Ахмат, наголо стриженный великан с оплывшим бесполым лицом. Такому только и быть евнухом при банных проститутках.
– Ты спрашивал? – смерил лейтенанта взглядом с головы до ног.
– Ну я.
– Есть молоденькие, но дорого.
Молоденькие в статью «непредвиденные расходы» не укладывались. Да и не представляли интереса как информаторы. Про Дилару они и знать не знают. Два года здесь не появлялась.
– Мне и старая сойдет, – состроил лейтенант придурковатую физиономию.
Уголки губ сантехника скривились:
– Правильно говоришь, – одобрил он бережливость клиента. «Старухи», видать, в элитной бане большим спросом не пользовались.
– Стоит сколько?
– За кабину в кассу заплатишь, а сюда, – похлопал евнух по карману черного халата, – пять сотен. А ей – как договоришься. Есть тут одна, шибко образованная, по кличке Нимфетка. Понравишься – ничего не возьмет.
– Давно здесь?
– Я, что ли?
– Нимфетка.
– Да лет пять уже. Секс-мекс ее мало интересует – поговорить красиво любит.
Часть «непредвиденных расходов» перекочевала в карман сантехника.
Лейтенант, приняв душ, вышел в уютный предбанник. Обмотавшись простыней, сделал пару глотков из горла прихваченной бутылки.
– Цирк да и только, – сказал сам себе. Допрашивать в банях ему еще не доводилось.
Без стука вошла Нимфетка.
– Чау! – продемонстрировала два ряда жемчужных зубов.
Сбросила халатик и без приглашения примостилась на коленях Евгения. Миниатюрная, прекрасно сложенная. Не такая уж и старая при электрическом освещении. А по фигуре вообще юная дева.
– Не спрашиваю, как тебя зовут, о мой господин! – произнесла дева драматическим голосом. – Потому как знаю, милый!
– И как? – насторожился лейтенант. Не заглядывала ли она в предбанник и не шмонала ли карманы, пока он фыркал под душем?
– Петрарка! А я твоя Лаура, – прильнула дева к атлетической груди лейтенанта. Было в ней ярко выраженное очарование.
И с пафосом продекламировала:
Амур, мой бог, дождуся благостыни,
И мёд скупой – устам, огонь полыни
Изведавшим, – не сладок, поздний мёд!
Иткин приоткрыл рот, пытаясь понять, о чем она буровит.
– Шекспир? – брякнул, что пришло в голову.
– Нет, Петрарка, это твои стихи.
Иткин не стал возражать:
– Да, наверно…
Выпили на брудершафт, закусили поцелуем. Лейтенант, верный служебному долгу, решил вначале расспросить про Дилару, а уж потом транжирить казенные деньги на «трали-вали и тогда ли». Ссадил девушку с колен.
– Лаура, – посмотрел поверх ее головы, чтобы не отвлекаться. Не доводилось голых баб допрашивать. – Тут раньше работала некая Дилара…
– Зачем она тебе, когда я тут? – окинула Нимфетка лейтенанта подозрительным взглядом. Менты частенько наведывались в бани и нехило имели. И деньгами, и натурой. А этот, кто он?
– Долг отдать, – соврал Евгений.
– Допрашиваешь меня, да? – прошипела Нимфетка и стала поспешно надевать халатик.
– Да ты что, Лаура! Какой допрос? Просто поинтересовался, – натянуто улыбнулся Евгений.
– Мент! – взвизгнула девушка. – Деньги тебе нужны, а не амора!
Кто такая «амора», Евгений не знал. Надо менять тактику. Тараща глаза, поставленным голосом потребовал:
– Документы, гражданочка, предъявите!
Прием проверенный, требование предъявить документы осаждало строптивых.
Но не на ту напал!
– Вот, – подбоченившись, бесстыдно развела ноги Нимфетка, демонстрируя искусную работу интимного парикмахера. – Не ослепни!
– Остынь, Лаура, – как бы извиняясь, произнес Евгений.
Обнял девушку.
– Ну угадала ты, мент я. Но не из ваших, а из Астаны. Там Дилара наследила.
Нимфетка так же быстро отошла, как и вспылила.
– Натворила-то что? – спросила без особого интереса, мостясь на колени клиента.
– Любовника зарезала, – соврал Иткин.
– Знала ее, строила тут из себя королеву красоты. Но давно ее нет.
– И как давно?
– Может, год, может, больше, я что, слежу? Ахмата спросишь.
– Вернулась, может?
– Ахмат не принял бы!
– И где ее искать?
– Рядом с вокзалом, по Шолохова, комнату снимала у бабы Дуси.
– И номер дома знаешь?
– Угадай! – улыбнулась девушка и пальчиком изобразила на выпуклой груди лейтенанта цифры – два и восемь.
– Двадцать восемь?
– Угадал! Угадал! – порывисто обвила девушка шею любовника и провела язычком между его губами.
– Потом, потом, – ссадил ее Евгений с колен и стал поспешно одеваться.
– Ты куда, Петрарка? – недоуменно посмотрела Нимфетка на Евгения, словно только сейчас увидела. – Я еще стихи буду читать.
– Вечером, вечером, – скосил лейтенант взгляд на Лауру. – Вот аванс, – протянул две купюры по пять тысяч. Всю оставшуюся сумму, выделенную на разврат.
Отвергнутая девушка от денег отказалась.
– Потом жалеть будешь! – крикнула вслед уходящему кавалеру. – Когда женишься на толстой тетке.
Пухлая нижняя губа дрогнула. Бросали ее. Голую, не обласканную. Случилось такое впервые. Всхлипнула.
Троллейбус, в котором ехал Иткин, с воем обогнала пожарная машина и свернула с проспекта Сейфулина на Шолохова. «Уж не у бабы ли Дуси случилось что?» – закралось беспокойство в душу лейтенанта. Предчувствие его не обмануло. Выйдя из троллейбуса и пройдя два квартала то скорым шагом, то бегом, он увидел возле дома номер двадцать восемь пожарную машину и небольшую толпу зевак. За ветхой оградой догорала времянка.
Иткин, показав удостоверение участковому, что скучал возле калитки, прошел во двор. В трех шагах от залитого водой пепелища лежал человек, уставившись широко раскрытыми глазами в безоблачное небо. Погода его уже не интересовала. Портрет покойного, сложенный вчетверо, лежал в кармане лейтенанта. Он даже доставать его не стал, и так видно – Хан.
Иткин позвал участкового для осмотра трупа. Стреляли в Хана, судя по кровавому следу, во времянке. Убийца, похоже, уходя, поджег строение. Однако смертельно раненный Хан сумел выползти. Правая рука, уже без надобности, зажимала рану на шее.
В кармане куртки убитого обнаружили удостоверение личности, выданное МВД Киргизии на имя Алижана Парнака. Денег при нем не было. Вокзал рядом – убили, ограбили. Все на поверхности, и расследовать нечего.
Пожарные, собрав рукава, уехали, зеваки разошлись.
Участковый, придерживая, привел на место происшествия бабу Дусю, которая с утра успела основательно опохмелиться. Полагая, что ее собираются увезти в вытрезвитель, с отсутствующим взглядом бубнила: «Законы знаем, не имеете права забирать из дома».
Убитого баба Дуся не признала.
– Через забор перелез, фулиган, – предположила. – Шастают тут всякие, вокзал же рядом. Исчезновение времянки хозяйка так и не заметила.
Прибывший следователь не стал допрашивать хмельную бабу Дусю. Пригрозив «сутками», приказал трезвой явиться на участок завтра утром. Сделав нужные снимки, вызвал полицейскую «труповозку». С ней и уехал.
Иткин, придерживая, сопроводил бабу Дусю в дом. Посадив на диван, показал рисованный портрет Дилары.
– Знакома вам эта женщина?
Баба Дуся насторожилась.
– Знать не знаю, – дернула подбородком.
Помолчав, спросила:
– А кто такая?
Настороженность и проявленный интерес выдали ее – знает!
– Комнату у вас снимала, – прожег ее взглядом Иткин.
Баба Дуся выдержала натиск. «Сопля! – оскорбила лейтенанта мысленно. – А туда же». А вслух сказала:
– Мало ли хто бывает. Приходят с вокзала, ночуют. На хлебушек дадут и ладно.
Посетовала:
– Голова с дыркой, не запоминаю.
Врала все. Дилару на рисунке она узнала. Еще бы – в две тысячи втором приехала с годовалой дочерью из Самарканда, комнату сняла. Одной семьей жили. Дите баба Дуся нянчила. Через два года квартирантка уехала в Астану, оставив дочь Аиду на ее попечение. Деньги высылала исправно, да и сама наведывалась. Говорила, любовник содержит. Через три года забрала дочку.
Евгений Иткин, простившись с бабой Дусей, пошел на вокзал. В дежурной части полиции сержант по рисунку признал Дилару Садыкову.
– Вечером вчера карагандинским поездом приехала. Девочка при ней лет пяти. Вид у женщины был встревоженный, словно боялась кого-то. Завел ее в дежурку, проверил документы. В порядке. Метрику показала на девочку, зовут малышку, запомнил, Аида. В графе родители – фамилия матери. Пригласил кассиршу, раньше у нас работала. На время вышел из дежурки, забрав девочку. Кассирша обыскала ее по полной программе. Чистая. Никаких претензий к гражданке, отпустил.
– Не было поблизости вот его? – показал лейтенант портрет Хана.
– Нет, – отрицательно покачал головой полицейский, – определенно нет.
Иткин, заглянув попутно в гастроном, вернулся к бабе Дусе. Хозяйка встретила его ворчанием:
– Ну что тебе еще? Покоя от вас нет, ироды.
Иткин демонстративно выставил на стол из большого пакета бутылку водки, две бутылки пива, колбасу сырокопченую, сыр пошехонский, лук зеленый, хлеб бородинский.
– А краля твоя? – посветлела хозяйка.
– Вон, – кивнул Евгений на потускневшее зеркало, в котором смутно отражалась помолодевшая Дуся.
– Была когда-то, – подбоченившись, посмотрела она на свое отражение, изобразив на лице простую, как у ребенка, улыбку.
Да еще какая была! Складная, глазастая, голосистая. От женихов отбоя нет. Но все они промелькнули, как полустанки за окнами служебных купе, в которых прошла большая часть жизни проводницы Дуси. Новые люди, бесконечные разговоры, мимолетные, как мелькание полустанков, увлечения.
Сейчас поговорить-то не с кем. Соседка из двадцать шестого дома, бывшая учительница, тоже одинокая пенсионерка – «инвалидка» сексуальная. В огороде все копается. Дуся не раз с ней разговор заводила. Подойдет, бывало, к забору, семечки лузгает и про своих кавалеров бывших рассказывает. Иные большими выдумщиками были по части любви. О-о-о! Всю зацелуют. Натурально выражалась баба Дуся. Кого стесняться-то, обе бабы. Соседка губу оттопырит: «Фу, какая скабрезность!»
Сосед из тридцатого дома, криворотый Гера, заглядывался когда-то на молодую Дусю. Импотент, морду кривую сейчас воротит. Девки, что хахалей с вокзала приводили, и те с ней не особенно-то якшаются. А тут – на тебе! Красавец, да еще со своей водкой и закуской. Как в молодости!
– Располагайся как дома, – сказала повеселевшая баба Дуся, – я живо.
Зайдя в соседнюю комнату, хозяйка надела новую кофту, юбочку джинсовую (девки дарили, а что-то и оставляли по забывчивости), покрасила губы, напудрилась густо.
Вернувшись, убрала со стола немытые тарелки и прочую кухонную утварь, постелила чистую скатерку.
– Будем пировать! – сказала, улыбаясь.
Выпили за знакомство, закусили. Баба Дуся, вытерев рот тыльной стороной руки, кивнула на бутылку:
– Хорошо, когда выпьешь да ишо!
Еще выпили под традиционный тост: «Будем здоровы!»
Баба Дуся порозовела, глаза заблестели, начала про своих кавалеров рассказывать. Гость умел слушать, не перебивал. Вопросы припас на потом.
– Сам-то женат? – поинтересовалась.
– Пока нет.
– У меня большей частью женатики были. Да оно и луче – чистые.
И, как бы в тему, довольно приятным голосом пропела:
Я иду, иду, иду,
встану и подумаю,
у него же дети есть,
что же я делаю.
И тут из соседней комнаты детский голос:
– Баб Дуся, кушать хочу.
– Внучок ваш? – спросил Иткин, маскируя интерес в голосе.
Хозяйка смутилась было, но оправилась.
– Я ведь соврала тебе, что не знаю ту женщину.
– Какую? – делано удивился Иткин.
– Рисунок ты показывал. Дочка ее, – кивнула на перегородку. – Сегодня утром заходила, оставила девочку на недельку. Просила никому не говорить.
– Родня, что ли?
– Комнату у меня снимала, когда в банях работала. Одной семьей жили, дите я нянчила. Пойду покормлю.
Баба Дуся положила на тарелку сыр, колбасу, хлеб, понесла в соседнюю комнату.
Иткин посмотрел на часы – пятнадцать минут девятого. Позвонил на трубку Исакову, коротко сообщил о последних событиях.
– Уверен, что девочка? – спросил Алмаз.
– Пока не видел, в другой комнате она.
– Пройди, спроси, не Максутом ли зовут? Сразу перезвонишь.
Иткин прошел в соседнюю комнату. Девочка кушала, сидя на кровати. Баба Дуся мирно спала на диване.
– Тебя как зовут, мальчик? – спросил Евгений. – Максут?
Девочка посмотрела на него с укоризной.
– Вы, дяденька, пьяные, да?
Евгению стало стыдно.
– Пошутил я. Звать тебя как?
– Аида.
– Меня – дядя Женя. Ну ладно, познакомились. Кушай.
– А вы, дяденька? – протянула Аида тарелку.
– Я уже поел.
Иткин не стал тревожить хозяйку, решил допросить ее утром, пусть проспится. Вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. Недопитую бутылку убрал на кухню.
Позвонил Исакову:
– Девочка она, девочка. Никаких сомнений.
– А возраст?
– Года четыре. От силы пять. Смышленая. На вокзал к своим ночевать пойду. Бабу Дусю завтра допрошу. Отключилась она.
Евгений, вернувшись на вокзал, пошел спать в дежурную часть. Комната отдыха там вполне приличная.
Рабочий день закончился.
Утром двадцать третьего октября лейтенант Иткин застал бабу Дусю никакой. Она, не признав его, тупо бубнила:
– Покоя от вас нет, ироды!
– Лечить вас пришел, – улыбнулся лейтенант. – Если помешал, извините, могу уйти.
Баба Дуся посмотрела на него осмысленно.
– Лечить, говоришь?
Евгений принес из кухни недопитую вчера бутылку. Хозяйка потянулась было с пустым стаканом, Иткин осадил ее душевный порыв.
– Один вопрос – один ответ. Без врак. В награду – сто граммов.
– Ты прямо немец.
– Что такое полиграф, знаете?
Баба Дуся, вытянув морщинистую шею, отрицательно покачала головой.
– По-простому – детектор лжи. Вот, держите, – вложил Иткин в руку допрашиваемой небольшой диктофон. – Будете отвечать, нажмете на это, – показал кнопку. – Соврете – прибор загудит, а я пойду на кухню и вылью оставшуюся водку в раковину, – указал на бутылку. – Начнем?
Наступило молчание. Баба Дуся переводила взгляд с бутылки на Иткина и обратно. На бутылку смотрела с вожделением, на лейтенанта – с опаской. Наконец решилась – была-не была!
– Давай, ирод.
– Вчера в вашем дворе обнаружен труп мужчины. Кто он?
Баба Дуся испуганно нажала на кнопку.
– Не знаю.
– Тогда подскажу – знакомый Дилары Садыковой.
Баба Дуся с минуту молчала, вспоминая вчерашние события. Как бы не ошибиться! Прибора боялась. Потерев надбровья, продолжила:
– Вчера это было… Нет, позавчера вечером. Диля пришла с ребенком, его с ними не было. Оставила дите, взяла ключ от времянки, сказала, вернется позднее с другом, переночует там. Больше ее не видела. Вот те крест, – перекрестилась на пустой угол. – А мужика того живьем не видела.
Не врала.
– Ладно. Сегодня будет наш врач, девочку осмотрит, не больна ли. Грипп ходит.
– Пусть. Наливай!
Иткин налил – себе глоток водки, а бабе Дусе – оставшееся. Заработала!
Чокнулись, выпили. Баба Дуся испуганно посмотрела на диктофон. Все еще держала его в левой руке.
– Че же я делаю, мне же в милицию сказали трезвой явиться?! Сутками грозились.
– Ладно, отмажу вас на сегодня. Скажу, приболела, завтра будете.
Евгений решил еще раз взглянуть на Аиду. Кивнул на дверь:
– Как она там?
– Спит, – вздохнула старая женщина. – Мне она как родная дочь. Чуть ли не с пеленок нянчила.
Иткин тихо зашел в соседнюю комнату, с умилением посмотрел на спящую девочку. Да-а, пора бы уж своих заводить.
На выездах из Алматы уже дежурили омоновцы с растиражированным портретом Садыковой Дилары. И в то же самое время женщина, несколько похожая на нее, но блондинка, сидела в служебном купе поезда, следующего из Алматы в Уральск. Кокетничала с проводником. Дочь ее лет пяти, свернувшись калачиком, спала под стук колес на верхней полке.
Глава пятая. Ясновидящая Виргиния
Когда от Веры Фалько ушел третий муж, оставив ее в однокомнатной квартире наедине с суровой жизнью, она сильно расстроилась и впала в депрессию: «Кормить кто будет?» Первый раз бросили ее. До этого сама от мужей уходила. Молодая была, востребованная.
Пошла брошенка к колдунье бабе Клаве, попросила навести порчу на изменщика. Не совсем насмерть. А так, чтобы тот бабам разонравился. Вернется тогда, кому он, порченный, нужен.
– Ты уж его не шибко-то мордуй, – попросила колдунью.
– Фотография его детская нужна, – сказала колдунья. – Где он голенький.
– Детской нет, познакомилась, когда ему уже за тридцать было.
– Ладно, давай, какая есть.
И такой не нашлось. Не был он человеком публичным, фотографы его в упор не замечали.
Вера принесла колдунье фото первого мужа, от которого ушла ко второму по экономическим соображениям, а уж от второго к Алижану – чисто по любви. На фотографии первый муж был похож на третьего, такой же скуластый и в усах. Сойдет.
Баба Клава три дня вымачивала снимок в уксусе, после чего передала Вере, чтобы та закопала покоробившееся изображение на кладбище, на безымянной могилке.
Результат наведенной порчи остался тайной для Веры Фалько. Алижан, бросив ее, уехал в Самарканд, откуда был родом. И что с ним потом приключилось, брошенка так и не узнала. А бабу Клаву результат колдовства вообще не интересовал. Была она реалисткой и во всякую чертовщину не верила. Совесть чиста.
Однако от колдовства бабы Клавы вышел другой прок, куда как полезней. Фалько сама решила заняться экстрасенсорикой, стать ясновидящей. А что, у нее два высших образования, не то, что у бабы Клавы – педагогический техникум.
Вызубрила заумные слова из журнала «Самиздат»: оккультизм, карма, магия и прочую белиберду. Взяла несколько уроков у психиатра, придумала псевдоним Виргиния и дала объявление в газету «Караван Сарай»:
Ясновидящая Виргиния. Магистр Космоэнергетики. Работа с кармой, избавление от проклятий и стрессов. Решает семейные проблемы. Наведение порчи исключено. Предварительная запись!
«Ясновидящая» превратила свою однокомнатную квартиру в магический салон. Обтянутый черным крепом потолок давил на психику клиентов, красные шторы создавали тревожный полумрак. Посредине комнаты на шестигранном столике стеклянный шар размером с футбольный мяч. Когда надо, на шар падал узкий луч света, оживлял его.
К ней-то и собралась Екатерина в воскресение двадцать второго октября. Без предварительной записи.
«Ясновидящая», скучающая по деньгам вторую неделю, сидела в своем мрачном салоне при свечах возле телефона. И тут звонок. Выдержав театральную паузу, сняла трубку:
– Салон магистра космоэнергетики Виргинии. Чем можем быть полезны?
– Мне бы на прием к ясновидящей, – сказала неуверенно Екатерина.
– Запись только на следующий месяц.
– Мне срочно.
– Экспресс-прием будет дороже, – предупредила Виргиния клиентку.
Екатерина согласилась.
Через полчаса Екатерина была у «ясновидящей». Виргиния профессиональным взглядом определила – под сорок девушке.
– Заблудшего будем возвращать или нового привораживать? – спросила без обиняков, зная по опыту: женщины этой возрастной категории за этим только и приходят.
– Сына у меня похитили.
С подобной проблемой к «ясновидящей» обратились впервые. Похищали золотые украшения, женихов, мужей. Бралась урегулировать. А тут на тебе: ребенка похитили.
– Тебе, милочка, в полицию надо, – в ущерб себе посоветовала «ясновидящая». – Я-то чем помогу? С бандитами же надо дело иметь!
– В полицию уже обратилась. Ищут.
Унылое выражение не сходило с лица Виргинии: долги по коммуналке, объявление в газете надо возобновить и кушать охота.
– Ладно, – согласилась, изображая искреннюю жалость к клиентке, – подскажу, где примерно искать. А бегать с пистолетом за похитителями не моя специфика. Фотографию принесла?
Фотография сына всегда была в сумочке.
– Вот.
– Сколько ему тут?
– Пять.
– А месяцев?
– Пять лет и три месяца.
– Карма еще неустойчивая, – начала охмурять ворожея, – оккультизм здесь не поможет, к эзотерике придется обратиться.
При других обстоятельствах образованная женщина посмеялась бы, но, убитая горем Екатерина хотела верить.
– У меня и портретик похитителя, если надо.
– В полицию отнеси, пусть они ищут.
– Сын, наверное, при нем.
– Ну давай, – неохотно согласилась Виргиния.
Екатерина достала из сумочки изображение Хана. На всякий случай, собираясь к ворожее, взяла его у Алмаза, не посвящая в свои планы.
«Ясновидящая» мельком взглянула на рисунок, потом снова уже внимательнее – с портретика на нее надменно смотрел… бывший третий муж! Как бы насмехаясь: «Ну что, дуреха, поумнела?» Ничего паразиту не сделалось от колдовства! Перевела недоуменный взгляд на клиентку:
– Зовут как?
– Сына?
– Этого, – ткнула Виргиния пальцем на похитителя.
– Хан.
– Кореец, что ли? – усомнилась Виргиния. Обозналась, может.
– Кличку такую полицейские дали. На хана восточного похож.
Нет, не ошиблась: он, красавец, изображен!
Алижан, когда они расписались в девяносто втором, возил Веру в Самарканд показать родственникам. Старинный город ей понравился. Родственники – не особенно.
– Определю конкретно место, где искать мальчика. Это будет стоить, – посмотрела Виргиния на золотое кольцо с бриллиантом на пальце клиентки. – Сорок тысяч нашими.
Екатерина собиралась сегодня вернуть кольцо Борису, подарок его ко дню свадьбы, и, чтобы не потерять, надела на палец. Алчный взгляд ворожеи не остался незамеченным, сняла украшение.
– Вот задаток.
На лице – растерянность и тоска.
Виргиния провела камушком, что на кольце, по магическому шару. После неприятного скрежета на стеклянной поверхности осталась бороздка – бриллиант настоящий!
«Ясновидящая» положила фотографию Максута на шар, прикрыла снимок левой рукой, правой закрыла глаза. Шевеля губами, стала мысленно повторять таблицу умножения на шесть: «…шестью один – шесть, шестью два – двенадцать, шестью три – восемнадцать». Дойдя до строки «шестью девять», убрала руку с бледного лица.
Нажала ногой кнопку под столом, на шар упал зеленый луч, оживил его. Шар засветился изнутри, бросая блики на потолок. Не отрывая взгляд от шара, «ясновидящая» начала вещать трагическим голосом:
– Иду виртуально на юг, в сторону родины древнего философа Алишера Навои. Преодолеваю путь равный пятидневному переходу верблюда. Взбираюсь на холм, с которого Александр Македонский смотрел на этот город. Вижу мавзолей Шахи-Зинда.
Долго молчала, выходя из транса. Окинула быстрым взглядом Екатерину.
– Самарканд! – воскликнула.
Придав взгляду решительность, продолжила:
– Там твой сынок. А фамилия похитителя – Парнак. Редкая фамилия для узбеков, найти будет несложно.
«Посадят изменщика. Так ему и надо!» – подумала злорадно ясновидящая. Не знала, что порча, наведенная бабой Клавой, уже настигла бывшего третьего мужа вчера вечером. И основательно!
Провожая клиентку, Виргиния подумала: «Кольцо ей ни к чему, а с продажей проблемы могут возникнуть».
– Колечко можешь выкупить, за тридцать тысяч уступлю.
Екатерина отрицательно покачала головой. Нет таких денег ни у нее, ни у отца.
Виргиния только проводила клиентку, опять звонок. «Масть пошла!» – расцвела улыбка на губах.
Сняла трубку:
– Салон магистра космоэнергетики Виргинии. Чем можем быть полезны?
– Налоговая инспекция, – прозвучал голос из трубки.
Улыбка на губах магистра увяла.
– Ошиблись номером, – выпалила Виргиния на одном дыхании. Поспешно отключилась и стала задувать свечи.
Телефон просигналил повторно. Виргиния взглянула на него испуганно. Сняла трубку.
– Да, – промолвила нерешительно.
– Вы что же трубку-то бросаете, магистр?
– Кот у меня озорует, шнур из розетки выдернул, – привычно соврала Виргиния.
– Завтра с лицензией и котом к девяти ноль-ноль в налоговую инспекцию. Должок за вами.
– Кота-то зачем?
– Кастрируем, чтобы не баловал.
Вера не улыбнулась. Не до шуток!
Глава шестая. Бывший прораб
В конце сентября 2006 года приехал в Бишкек к одинокому Мурату Хамитулы племянник – Алижан Парнак. Широкоскулое лицо с бронзовым загаром выдавало в нем степняка. Пытливый взгляд производил впечатление ожидания ответа на немой вопрос. Племянник изредка навещал дядю, так что не удивил приездом. Более того, обрадовал старика гостинцами и родственной компанией. Конские деликатесы всегда привозил – казы, жая. Знал, дядька любит. Не забывал и про напитки. Сам не увлекался, но не прочь был хлопнуть рюмашку-другую.
Славно посидели, родню повспоминали. В живых мало кто из стариков остался.
– Скучно живешь, Мурат-ага, – сказал племянник, ковыряясь в зубах после обильного ужина. – Времени у тебя хоть отбавляй, а вот с деньгами, похоже, напряг, – обвел взглядом обшарпанную кухню, как бы собираясь составить смету на ремонт. – А мог бы в Таиланд слетать, поразвлечься. Тропики, море, девушки шоколадные… Экзотика! Старики туда только за экзотикой и летают. Омолаживаются душой!
– Сам-то бывал? – скользнул заинтересованным взглядом Мурат.
– Каждый год, – соврал племянник не моргнув глазом.
Красавец, острослов, ему и здесь кызымки не отказывают!
– И море там есть?
– Хоть утопись.
– А альбатросы?
– И альбатросы, и девочки. В Таиланде все есть!
Старик тяжело вздохнул:
– Хотелось бы, конечно.
– Понимаю, – посмотрел на него испытующе племянник, – финансы поют романсы.
– Поют, – подтвердил Мурат-ага.
– Есть возможность заработать хорошие бабки.
И замолчал, словно мысленно взвешивая предстоящее предложение.
– Делов-то – раз плюнуть, – изрек после паузы.
И опять замолчал. Пауза затянулась надолго. В который раз гость прикидывал: стоит ли старику поручать ответственное дело? Хотя хорошо знал способности бывшего прораба – работал у него одно время на стройке. Ушлый! И мозги мог «запудрить» заказчикам, и работяг подчинять своей воле. Но когда это было-то?
Старик же после упоминания об альбатросах, прикрыв глаза, стал вспоминать детство. Словно книгу с картинками перелистал. Большим фантазером рос, начитавшись в детстве Жюль Верна, Майн Рида, Фенимор Купера и прочих романтиков. От отца, пропавшего на войне, книги остались. В морозные вьюжные ночи мальчик Мурат, прижимаясь к теплой печке в деревенской избе, мечтал о жарких странах и бурных морях. Альбатрос в душе, расправляя крылья, призывал: «Давай, Мурат, рванем в штормовой простор». «Вот вырасту, – обещал мальчик гордой птице, – уж тогда и рванем!» Вырос. А все откладывал и откладывал: «Вот окончу институт, устроюсь на работу, накоплю деньги, уж тогда…»
Женился на последнем курсе, сын родился, потом дочь. Основным смыслом жизни стало воспитание детей. Альбатрос уже редко бередил душу, а он, не совсем уверенно, увещевал: «Вот вырастут дети, встанут на ноги, уж тогда…» Годы наслаивались, оставляя на лице отметины-морщины. Жена ушла в мир иной, дети разъехались по разным городам, а «черепашьего супа» из романтической песенки так и не похлебал. Не довелось.
Алижан все молчал, глядя в окно, за которым густели сумерки. Взвешивал все за и против.
– Ну? – прервал молчание старик, дернув головой. – И что там у тебя за работенка? Коней угонять? – пошутил неуместно.
Слухи доходили о лихих делах племянника. Да и сидел он…
– Почти угадал! – усмехнулся Алижан, ничуть не обидевшись шутке дяди. – У сенатора в Астане похитят внука. Будешь посредником в получении выкупа.
Старик, изобразив скрещенными пальцами тюремную решетку, приставил ее к глазу.
– Я тебя вижу, ты меня нет!
– Не арестуют! По телефону будешь контактировать.
– Вымогать деньги, хочешь сказать?
– Свое вернешь! Строил, строил развитой социализм, а когда его развалили, ни хрена тебе не досталось. А они, – кивнул на потолок, – хорошо поимели! Пусть теперь делятся.
Старик долго молчал, прикрыв глаза. Прошлое с настоящим тасовал. Много что построил, будучи прорабом. Радовался каждому сданному объекту – они как памятники его труду. И в коммунизм верил. А сейчас вон на продуктах экономит.
– Эй, уснул? – окликнул старика Алижан.
– Какая сумма выкупа? – открыл старик глаза.
– Пятьсот тысяч долларов. Станут торговаться – разумно сбавишь. Не тебя, прораба, учить.
– Откуда такие деньги у сенатора? – засомневался старик.
– У зятя займет. Буржуй он новоявленный.
– С ребенком вот… – вздохнул старик, – нехорошо это. Может, самого сенатора похитишь?
– Кто его выкупать-то станет? – улыбнулся саркастически племянник. – Кому он нужен?
– Правительству, наверное. А ребенка – нехорошо это.
– Не бери в голову. Для малого это нечто вроде игры в казаки-разбойники. Да и няня его при нем будет. А сенатор, зачем он правительству?
– Заседать.
– Почему он заседает, потому что задница есть, – скаламбурил Алижан. – Другую приспособят.
– Хо-хо-хо, – только и проскрипел старик, соглашаясь.
Опять наступило тягостное молчание.
Пасмурное утро. За окном в тумане смутно просматриваются голые, облетевшие деревья, напоминая о старости. «А там, в Таиланде, – думалось старику, – круглый год лето. Море, пальмы».
Опохмелились родичи, поговорили предметно о предстоящей афере.
– Звонки из разных городов, – инструктировал племянник. – Первый раз – назначаешь сумму выкупа и сроки выплаты. Второй раз – сообщаешь, куда перевести деньги. И попробуй поймай тебя. Ты – Мистер Икс!
Алижан оставил старику два мобильных телефона с установленными номерами сенатора Тогузакова. Передал диктофон с записью голоса ребенка, чтобы при разговоре с сенатором «вплести» эту запись, имитируя, что внук его жив и здоров.
– Звонить будешь в конце октября. В какой день, я сообщу, – сказал Алижан, прощаясь.
Беспокойство начало бередить душу Мурата. Один остается с проблемами. Может, не надо было соглашаться? – думалось.
– Ну-ну! – похлопал Алижан по плечу дяди, узрев его волнение. – Все будет путем.
Аванс нехилый оставил.
– На одну поездку в Таиланд, считай, уже заработал! – улыбнулся. – Альбатрос там заждался.
Первые дни после отъезда Алижана старика мучили сомнения: так ли поступил, согласившись на кривду. Правильную жизнь прожил, копейки не то что у людей, у государства не похитил. Хотя возможности были.
Проходили дни, Алижан не звонил. Успокоился старик, наверное, передумал.
Рано утром двадцать первого октября Мурата Хамитулы разбудил телефонный звонок. Междугородний! Мурат это сразу понял: гудки требовательные. Снял трубку.
– Слушаю вас.
– Это я, Мурат-ага. Здоровье как?
– По возрасту, – буркнул старик. Первый раз не обрадовался племяннику.
– Настроение? Все от настроения зависит!
– С чего веселиться-то? – ответил старик вопросом на вопрос.
– Будем поднимать настроение. Два звонка и… «Синее море, белый пароход!»
– Гы, – прочистил горло старик, как бы подавившись слюной.
– Первый звонок завтра из Тараза. Безлюдное место там сам выберешь. Разговор не более трех минут. Трубку без отпечатков пальцев выбросишь. Иначе вычислят и найдут ее в твоем кармане.
Во рту Мурата соленый привкус, вспотели ладони. Сомнения: может отказаться? Но поздно, племянника подведет. Да и аванс нехилый получен. В случае чего, – подумал, – за один трехминутный звонок много не дадут.
– И что сказать?
– Деликатно так, но твердо назовешь сенатору сумму выкупа мальчика – пятьсот тысяч долларов. Начнет торговаться – сбавляй в разумных пределах. Ну а дальше импровизируй, тебя ли учить, Мурат-ага. Еще вопросы?
– Да все вроде.
– Диктофон, что оставил, при тебе?
– Подожди минутку.
Старик, тяжело вздохнув, сгорбившись, пошел за прибором.
– Вот он.
– Ну-ка включи.
Через несколько секунд послышался четкий детский голос: «Дедуля, я по тебе соскучился».
– При разговоре с сенатором вставишь эту фразу. О втором звонке с указанием счета, куда перевести деньги, сообщу дополнительно. Пока, конец связи!
Короткие гудки. Отключился племянник, оставив Мурата наедине с сомнениями. Все ли так делает?
– Хо-хо-хо, – проскрипел.
Стенные часы, словно сочувствуя старику, с астматическим скрежетом пробили семь раз и продолжили монотонно отсчитывать секунды, вычитая их из жизни Мурата. И ни одну ушедшую секунду невозможно вернуть ни за какие деньги. А дни, месяцы, годы? Так ли они прожиты?
Звонок сенатору от похитителей внука прозвучал только на третий день в половине десятого утра двадцать второго октября. К этому времени его телефонная сим-карта уже стояла в мобильнике Алмаза. Детектив должен был изображать чадолюбивого деда. Да и находился, когда просигналил мобильник, в его кабинете.
– Здравствуйте, Булат-ага! Внук ваш у нас гостит, – произнес звонивший, как бы желая обрадовать.
И замолчал в ожидании реакции.
Не проявлял спешки и «дедушка».
– Алло! Вы меня слышите? – прервал паузу звонивший.
– Продолжайте, – произнес спокойно полковник, не удосужившись поздороваться. И засомневался: «дядей» ли доводится сенатор звонившему? Голос старческий.
Мурат ожидал иной реакции дедушки. Засуетится, залебезит.
После повторной паузы – звонкий детский голос:
– Дедуля, я по тебе соскучился…
И опять старческий голос:
– Любит вас внучок, любит. Скучает, хотя ему и здесь неплохо. Кормим, развлекаем, вовремя спать укладываем.
– Ваши условия, – властный голос «сенатора».
– Уважаю деловых людей, – проскрипела трубка. – Не зря за вас голосуем.
– Сенаторов выбирают депутаты парламента.
– Все равно одобрямс. Пятьсот тонн капусты.
– Не понял, – продолжил игру Алмаз. Сенатор мог и не знать блатного сленга.
– Пятьсот тысяч.
– Полмиллиона тенге! – натурально удивился Алмаз. – Где же я вам их возьму?
– Пятьсот тысяч долларов, уважаемый Булат-ага.
После долгой театральной паузы:
– Полагаю, у вас достоверная информация обо мне: не ворую, деньги не печатаю.
–У зятя попросите.
– Не получится.
– Под проценты даст.
– Долг не смогу вернуть.
– Отработаете. При вашей-то должности, сенатор.
– Исключено. Двести тысяч. Но для этого надо продать квартиру. Десять дней отсрочки.
Звонивший опять замолчал. Может, совещаются, подумал Исаков.
– Триста, – проскрипел голос. – Но предупреждаю, разговор наш конфиденциальный. В полицию, знаю, вы уже сообщили о похищении внука. Крот там у нас, – сказал неуверенно звонивший. – Не выкупите ребенка, вреда ему не причиним – беспредел не по нашей части. Вывезем за пределы Казахстана. В Эмираты или еще куда, и будет он, повзрослев, каким-нибудь Абу Хасаном.
– Двести, и никаких торгов.
После короткой паузы:
– Ни вам, ни нам – двести пятьдесят, – проскрипел старик. – Три дня отсрочки. Сегодняшний день – первый! Не звоните по этому номеру. Сам позвоню утром двадцать пятого. Не вздумайте умничать, устраивая захват. Никаких киношных эффектов с передачей мешка с деньгами не будет. Переведете их на указанный счет. Потому-то полицию не стоит беспокоить, уровень не их.
– Три дня нереально, – возразил «сенатор». – Не успею квартиру продать.
– Кредит оформляйте, вам не откажут. А там уже разбирайтесь, не вас учить, Булат-ага.
Звонивший – у следствия с этого момента он проходил под псевдонимом Старик – отключился.
Мурат Хамитулы знал: аналитики Департамента внутренних дел Астаны без проблем определят координаты, откуда он звонил, а сыщики в штатском через четверть часа прочешут тот район вдоль и поперек. В выявленной зоне опросят людей, просмотрят записи камер наружных наблюдений близлежащих учреждений. Обо всем этом просветил его племянник. Потому-то, приехав из Бишкека в Тараз, звонил он из городского парка, безлюдного в это время года. Здесь же на скамейке оставил «чистый», без отпечатков, мобильный телефон.
После неприятного разговора Мурат-ага, собранный, как в былые годы, не оглядываясь, уходил из парка. Никакой сутулости в семьдесят два года, живой взгляд карих глаз. Молодила старика короткая стрижка жестких седых волос.
– Хо-хо-хо, – вздохнул устало только на троллейбусной остановке, вспоминая разговор с «сенатором», – грехи наши тяжкие.
В нем как бы уживались два человека: один энергичный, решительный, другой – неуверенный в себе пессимист. Но они мирно сосуществовали, и душевное состояние старика было спокойным.
После тяжкого вздоха Мурат-ага на всякий случай прочитал короткую молитву, которой выучила его в детстве бабушка. Любила сироту. Отец погиб на войне, мать скончалась в военное лихолетье от туберкулёза. Бабушка забрала осиротевших детей: старшую сестру Лиру, его и младшего братишку Рината.
Старик доехал троллейбусом до автостанции, сел в маршрутное такси до Бишкека. Тепло в машине, мотор монотонно урчит. Уютно. Так бы ехал и ехал до конца жизни.
Заснул. Сон ему: альбатрос над морем парит, а в море шоколадные девушки плещутся, машут руками, зовут в компанию. Идет он по берегу моря, утопая по щиколотку в горячем песке, ведет за руку внука сенатора.
– Дедуля, мы где? – спрашивает мальчик, запрокинув голову.
– Не выкупили тебя, увез в Таиланд.
– Это нехорошо, мама плакать будет.
Автобус подбросило на ухабе, старик проснулся. Вначале не понял, где он. И, сообразив, стал прокручивать сон. Вздохнул:
– Хо-хо-хо, грехи наши тяжкие.
И мысленно прочитал короткую молитву: «Ля иляха иль Аллах, Мухаммат – расулуллах».
Бабушка говорила, сорок раз надо повторить в тяжелые моменты жизни. Да зачем? Аллах и с первого раза услышит и поможет.
Глава седьмая. Тупик
После разговора со Стариком и звонка в департамент внутренних дел Исаков занялся анализом накопленной информации. Пока ничего определенного, что указывало бы на место заточения Максута.
Позвонил майору Аюпову.
– Ну что там у вас?
– С требованием выкупа звонили из Тараза, – сообщил майор.
– Приятно удивлюсь, если задержали кого-то.
– Ищем. И вот еще: вплетенный в разговор голос мальчика воспроизведен с диктофона. Его в Таразе может и не быть.
Исаков и не рассчитывал на скорую развязку. «Не одни мы умные», – подумал в который раз.
– Держи меня в курсе, – попросил. – Подключусь, если вычислите местонахождение ребенка.
«Тараз, Тараз, – мысленно повторял полковник. – Там, что ли, логово похитителей? Или только долдон там?» Звонивший не впечатлил полковника – бесталанный исполнитель заученной роли. Жесткости нет в голосе.
Непонятна пауза, выдержанная похитителями. Любая отсрочка не в их пользу. Так оно и случилось: выявлено убийство Хана, Дилара со своей дочерью засветилась у бабы Дуси. Но эти события пока ничего существенного в поиски похищенного ребенка не внесли.
Похитители осведомлены об отношениях в семье Гросберга. Потому-то и обратились к сенатору. Знали, муж Екатерины не станет выкупать ребенка, хотя и располагает деньгами. Вопрос: кто осведомитель? Можно предположить – гувернантка. Она знала о семейных неурядицах. Борис Гросберг продолжал поддерживать отношения с ней и, конечно, интимничал: Максут не его сын, а с женой нет близости.
Несуразная первоначальная сумма выкупа! Таких денег нет ни у сенатора, тем более у матери ребенка.
Полковник вспомнил случай с похищением ребенка. В Караганде похитили двенадцатилетнего сына местного предпринимателя. Оперативник, дежуривший в квартире родителей, представившись отцом ребенка, стал торговаться. Когда сумму выкупа он ополовинил, в дверь похитителей позвонили. Вычислили их без проблем по номеру городского телефона.
Здесь же совсем другой расклад. Дерзкое похищение ребенка в людном месте свидетельствует, что операция продумана до мелочей. Похитители – хорошо организованная преступная группа. Деньги их, похоже, не особенно интересуют. Легко пошли на уступки. Сами значительную сумму потратили на подготовку похищения. Только то, что известно полиции, порядка двух тысяч долларов.
Произведена «зачистка», ликвидирован исполнитель похищения, и не какой-то лох, а человек рисковый, физически крепкий.
Полковник стал прокручивать возможные причины ликвидации Хана. Мыслил, как сам он выражался, протокольно.
Предположение первое. Во времянке бабы Дуси вечером двадцать первого октября столкнулись интересы двух мужчин – Хана и еще кого-то. Предположительно, любовника Дилары. И она там. Выпивка, разборки, выстрел, поджог времянки.
Предположение второе. Дилара заманила Хана во времянку бабы Дуси, напоила и там с ним расправилась. Весь выкуп за ребенка достается ей.
Предположение третье. Разработчику похищения внука сенатора не нужны деньги. Он преследует иную цель. Получив выкуп от сенатора, вгоняет его в неподъемные долги и принуждает к преступным деяниям против государства.
Мысли полковника переключились на Максута. Где он? Можно предположить, что после убийства Хана Дилара увезла его к Старику. На это ушло время, потому-то звонок о выкупе поступил с запозданием.
Хан, Дилара, Старик. А кто же он – Мистер Икс, главарь банды? Его, видимо, на данный момент знает только Дилара.
Фантастика, конечно, думал полковник, но организатором похищения ребенка мог быть и биологический отец Максута. Женился. По каким-то причинам потерял способность к зачатию ребенка. Выявив в «Центре репродукции человека» женщину, оплодотворенную его спермой, решил похитить «своего» ребенка. Мать – успешная женщина, красавица. Потом и ее можно «похитить». Увести от бесплотного мужа будет несложно. В подобных случаях женщина интересуется биологическим отцом ребенка. Ее тянет к нему.
Хотел было уже звонить Михаилу Семеновичу, подключить его к поиску биологического отца Максута. Частные детективы могут все, для них законы не писаны. Но отмел версию. Фантазийная!
И еще одно фантастическое предположение: Екатерина и до рождения сына не шибко благоволила мужу, не держала его за личность, а с появлением ребенка всю свою любовь отдала Максуту. Ревность мужа обуяла. Собственник! Выучил жену, одевает как королеву, а нежности взамен не получает. Вот и решил избавиться от ребенка. Опять-таки бред. Практичный Гросберг не стал бы тратить полторы тысячи долларов на покупку старых «Жигулей» в Алматы. За пару сотен «зеленых» в Астане бы приобрел развалюху.
Полковник переключился на деда Максута: похитители – недруги сенатора! Зависть… шантаж…
Тихо зашла Екатерина. Встала за спиной Алмаза. Он поднялся.
– Пошли завтракать, – позвала.
– Папа еще не ушел?
Алмаз несколько смутился, назвав сенатора «папой». Поправился:
– Булат Тогузакович еще дома? Нужен он мне.
– Папа еще дома, – ответила Екатерина, выделив голосом слово «папа». И улыбнулась одними глазами, что не осталось незамеченным полковником. От его взгляда разве что ускользнет.
Когда они появилась в кабинете, Тогузаков, отложив газету, поднялся из-за стола.
– Доброе утро!
– Хотелось бы, – ответил Алмаз. – Звонок был от них на ваш номер. Потребовали полмиллиона долларов.
– Скромно, могли и миллион запросить.
– Торговался, ополовинил сумму.
– Лихо!
– Показалось, звонивший – подставной. Вычислим, конечно, возьмем. Но цепочка на нем может прерваться.
– Так давайте выкупать.
– Не будем торопиться.
Полковник бросил на Екатерину выразительный взгляд. Сенатор понял: детектив не хочет травмировать ее сообщением.
– Катерина, доклад в моем портфеле. Прочти, пожалуйста. Поправь, где надо.
И, когда дочь вышла, спросил:
– Не так что-то?
– Сдается, деньги их мало интересуют. И возвращать вашего внука они не собираются.
– А что их интересует?
– Пока не знаю. Вам, Булат Тогузакович, надо сегодня дать объявление в газету «Крыша» о продаже квартиры.
– Не понял?
– Сказал звонившему, деньги будут после продажи квартиры. Тайм-аут взял.
– Объявление-то зачем?
– Осведомитель у них. Знает все, что происходит в семье.
– Детектив прямо-таки.
– Вопрос у меня к вам.
– Да?
– Нет ли у вас завистников?
– У японцев есть пословица: «Писатель писателя не признает». Это у них. Не признает, ну и ладно! У нас же, когда сойдутся два писателя, говорят не о творчестве, а поливают дерьмом третьего.
– Ну а на государственной службе?
– Ничего не могу сказать.
Вернулась Екатерина.
– Кончили секретничать?
– С докладом что? – спросил отец вместо ответа.
– Кому нужна твоя экология, папа. Как охотились прокуроры в заповедниках, так и будут.
– А ты пиши, разоблачай.
– А кот Васька читать будет. Так, что ли?
– Давайте завтракать, я и так уже задержался, – устало произнес сенатор.
Прошли на кухню, кушали молча. Екатерина, по казахскому обычаю, на правах хозяйки ухаживала за мужчинами.
По-семейному все. Если бы еще и Максут был за столом! – думалось Алмазу.
Просигналил телефон в кабинете. Тогузаков вышел и скоро вернулся.
– Вас спрашивает леди с ангельским голоском, – протянул трубку полковнику.
– Спасибо.
– Ладно, пойду, – неуверенно сказал сенатор. Екатерина, бросив взгляд на Алмаза, пошла провожать отца.
Полковник, встав из-за стола, подошел к окну.
– Слушаю, – сухо бросил в трубку.
В ответ игривый голос:
– Приветик! Это я, Люся.
Полковник по голосу узнал секретаршу Гросберга.
– Да, Люся.
– Не дождалась вашего звонка, сама вот.
Замолчала.
– Говорите, я вас слушаю.
– Верно ли, что полиция платит осведомителям?
Полковник вспомнил: секретарша обещала сообщить что-то важное.
– Зависит от ценности информации.
– Вас интересовала бывшая секретарша шефа, кое-что знаю о ней.
– Говорите, слушаю.
– И деньги по телефону?
– Потом.
– Потом – суп с котом. Давайте встретимся вечером. Бумажка цела?
– Не понял.
– Бумажка с номером телефона, что я вам в карман сунула.
Алмаз достал из нагрудного кармана мятый клочок, на котором округлым детским почерком были написаны цифры.
– Да.
– Позвоните сегодня в половине седьмого.
Люся отключилась.
Зашла Екатерина.
– Звонил кто? – посмотрела пытливо.
– Секретарша твоего мужа.
– Бывшего, – сделала Екатерина ударение на слове. – И что ей надо?
– Обещала при встрече сообщить нечто важное о Диларе.
– Все думаю о ней. Уж больно сюсюкалась с Максутом. При ней он!
– Очень даже вероятно.
– Говорила как-то, мать в Самарканде живет.
– Может, письма ей приходили?
– Какие письма!? Работала-то у нас всего ничего.
Екатерина решилась-таки рассказать про «ясновидящую».
– При няне он!
– Не исключено, – прокомментировал Исаков сообщение. – Частного сыщика собираюсь послать в Узбекистан.
– Ты что, тоже у ясновидящей был? – грустно улыбнулась Екатерина.
– Самому положено быть ясновидящим.
Екатерина отвернула ворот рубашки Алмаза:
– Сними сорочку, купила тебе новую.
Нежность затеплилась в душе Алмаза.
– Спасибо.
В шесть вечера Алмаз позвонил Люсе.
– В «Ганновере», после восьми, – назначила встречу девушка.
– А точнее?
– Ну, в восемь… с минутами.
Люся пришла на встречу в половине девятого. Швейцар, с улыбкой на все лицо, принял меховое манто. Не впервой здесь. Вся из себя! Прическа, макияж, вечернее платье с глубоким вырезом, туфли на шпильках и аромат дорогих духов. Подготовилась девушка к встрече основательно.
Ресторан в этот ранний для гуляк час был пуст. Заняли крайний столик в глубине зала, тылы прикрыты бархатной драпировкой. В затылок никто не дышит.
– Угощаю я, – белозубо улыбнулась Люся. – Вы мой гость.
Алмаз не стал изображать кавалера. Официант принес водку в графине, закуски. Сама Люся и заказывала. Выпили, по ее предложению, за любовь. Здесь Алмаз тоже не стал возражать.
– Информируйте, – как бы приказал, – буду оценивать важность сообщения.
– Так уж и сразу. Пофлиртовать положено девушке! Душу приоткрыть, – улыбнулась красотка. – Чтобы желание у вас появилось заглянуть глубже.
– Ладно, – нехотя согласился Алмаз. Свои мысли одолевали.
– В колледже бухучета была самая яркая, – начала «приоткрывать душу» Люся. – Послали на районный конкурс красоты.
«…Где же его держат?» – думал Алмаз о Максуте, не вникая в щебетание Люси.
– Пришлось лечь под спонсора. На городской конкурс попала.
«…Надо позвонить Михаилу Кутцеву, связаться с его сыщиком, дать наводку на Самарканд».
– Послали на республиканский. Там, о-о-о! Рассказать – не поверите. Торговать нами начали! Выкупил меня Борис Наумович.
«Уж не замешан ли он? – подумал следователь, внимательно посмотрев на девушку. – Хотела же что-то важное сообщить о нем».
Люся восприняла взгляд по-своему: попался котик!
– Возьмите меня замуж, – встрепенулась. – Буду любить вас. Ребеночка рожу.
– Важную информацию обещали, – проигнорировал предложение полковник.
– В постели я – Клеопатра! – выложила последний козырь красотка.
– Люся, меняем тему.
– Всегда вот так, работа, работа, – обиделась девушка.
«Ну да ладно, еще не вечер!» – подумала.
Выдала дежурную улыбку.
– В прошлый четверг, – посмотрела на полковника внимательно, – девятнадцатое, получается, эта самая мымра, которой вы интересовались, приходила к шефу. Зашла в приемную и сразу к дверям кабинета. Обозвала меня шваброй, когда заслонила дорогу. Сильная такая, корова, так толкнула, я чуть не упала. Прошла в кабинет.
После театральной паузы продолжила:
– Кричала там, в приемной было слышно: «Кинешь, тварь, – ментам сдам!»
– Еще что говорила?
– О каком-то счете в Бишкеке. Но я его не запомнила.
– Дальше что?
– Тут же и вышла. И мне, дружелюбно так: «Местечко подыскивай, подруга». Не поняла, о чем это она.
«Дилара была у Гросберга накануне похищения! – отметил мысленно детектив. – Но брать его преждевременно, нет неопровержимых доказательств причастности к делу. Да и заказчики преступления, встревожившись, могут покинуть пределы Казахстана, прихватив Максута».
– Ценная информация! – оценил полковник. – Сколько за нее?
– Поехали ко мне, – улыбнулась Люся. – В постели отработаешь!
– Не получится. Ты уж извини.
От денег за информацию девушка отказалась.
Глава восьмая. Старик
Утром двадцать второго октября посетителей в осеннем парке культуры и отдыха Тараза было мало. Разве что влюбленные парочки, от избытка чувств, в потайных уголках парка мололи чепуху. На площади перед парком толкотня – остановка городского транспорта. Сновали здесь же занаряженные сыщики. Выслеживали какого-то анонимного Старика.
– В основном старики и берут периодику, – ответила на вопрос сыщика пожилая киоскерша в макияже. – Всех разве запомнишь. – А, постойте-ка, постойте, – остановила уже повернувшегося к ней спиной сержанта.
Тот недовольно буркнул:
– Что там у тебя еще?
– Мужик один, пожилой, стариком-то его не назовешь – ладный такой. Лицо во, – опустила челюсть киоскерша, – вытянутое оно у него. – Газетами не интересовался. Вышел из парка и скоренько так во-он туда потопал, – махнула рукой в сторону остановки городского транспорта.
Повезли киоскершу в Управление внутренних дел, с ее слов составили фоторобот. Похожим получился! Глазастой оказалась киоскерша.
С растиражированным портретом Старика полицейские ходили по людным местам Тараза. Вечером на автостанции один из шоферов, вроде признал его.
– Не буду утверждать, – сказал, разглядывая изображение, – но похож на одного пассажира. Утром в одиннадцать тридцать сел в мой автобус. В Бишкеке, не доехав до автостанции, вышел возле кинотеатра «Мир».
Сыщики с фотороботом Старика стали обходить торговые точки в районе кинотеатра. Живет, возможно, где-то здесь, за продуктами ходит, как многие пожилые люди в семьях.
Опознала Старика торговка овощами.
– Постоянно у меня что-то берет. Иногда в долг, – сказала. – Зря это вы…
– Что зря? – состроил недовольную мину сержант.
– Ну подозреваете, наверное, в чем-то.
– Вас не касается. Живет где?
Торговка нехотя указала, вытянув руку.
– Вон в том доме.
Две бабки, сестры родные, скучали на лавочке перед указанным домом. Старухи по рисунку сразу признали соседа.
– Мурат-ага, шестая квартира, – сообщила старшая. – А наша седьмая, как раз напротив.
– Натворил-то что? – спросила младшая.
– Наследство ему из Канады привалило, – соврал сержант. – Дедушка его там скончался. Скоропостижно.
Бабки не обратили внимания на несуразность сообщения – Мурат-ага сам дедушка со стажем. Их наследство заинтересовало. Есть же у людей порядочная родня! А тут с тебя внуки тянут.
– И сколько оставил? – спросила старшая.
– Конфиденциальная информация.
– Пойду обрадую, – поднялась младшая, – причитаться с него будет.
– Ты что, совсем дура, – осадила ее старшая, – у человека родственник помер, а ты «пойду обрадую».
– Категорически запрещаю мероприятие! – заумно выразился сыщик. – Сердце может не выдержать. Врача приглашу, при нем и сообщу.
Сыщик, отойдя в сторону, вызвал по рации подмогу.
Задержали Старика.
Старухи недоуменно смотрели вслед наряду полиции: почему в наручниках счастливчика уводят? Видимо, предположили, не захотел делиться.
Майор Аюпов, получив сообщение о задержании Старика, утром двадцать третьего октября вылетел в Бишкек. В городском Управлении внутренних дел его уже ждали. В наручниках привели Мурата Хамитулы. Не очень-то он киргизам нужен: казах, пусть сами и разбираются. Своих хануриков хватает!
Конвоир, по указанию майора, снял со Старика наручники. Отойдя, позвякивая ими, задержался возле двери. Решил понаблюдать. Интересно же! Следователь бросил на него выразительный взгляд.
– Свободен. И не торчи там за дверью! – приказал.
– Может, прикажете, где стоять? – ухмыльнулся тот нахально.
– Пошел вон! – гаркнул майор.
Мизансцена была заранее оговорена – плохой киргиз и хороший казах.
Потому-то конвоир не обиделся, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Прошу, Мурат-ага, – мягко сказал Аюпов, указав на стул за приставным столиком.
Старик сел, потер затекшие от наручников запястья, зевнул, прикрыв рот ладонью.
– Я следователь Управления по борьбе с организованной преступностью по Астане, – представился майор. – Фамилия моя – Аюпов.
– Приятно познакомиться, – сказал Старик, глядя мимо визави на давно не мытое окно.
– Ну, уважаемый Мурат-ага, – начал допрос майор, – рассказывайте.
– О чем, начальник? – изобразил улыбку Старик.
– О житье-бытье, начиная с утра двадцатого октября до момента задержания. Складно, но без фантазии.
– Я не писатель, чтобы складно рассказывать.
– Ладно, для почина начну сам. Двадцатого октября текущего года в Астане организованная преступная группа похитила внука сенатора Тогузакова. Вот портретики похитителей.
Аюпов выложил на стол перед Стариком ксерокопии рисунков Бибигуль-апай с изображениями Хана и Садыковой.
– Знакомы вам эти люди?
Старик повторно зевнул. На этот раз демонстративно, не прикрывая рта.
– Первый раз вижу.
Соврал, племянника он узнал.
– Тогда вот, – выложил майор фотографии Хана. Один снимок – во дворе бабы Дуси, другой – в морге, после вскрытия.
Вторая фотография произвела эффект, Мурат-ага поднял вопрошающий взгляд на следователя.
– Ну, – подстегнул Аюпов.
Старик облизал сухие губы, провел пальцами по уголкам приоткрытого рта. Помолчал, напряженно размышляя.
– Вот и ваш портретик, – выложил следователь фоторобот. – Утром двадцать второго октября в Таразе засветились, когда звонили сенатору Тогузакову. Деньги вымогали. Десять лет светит!
– Огорчу вас, – натянуто улыбнулся Старик.
– Чем же?
– Не проживу столько.
– Ну да ладно. По делу давайте.
– Вопрос можно?
– Задавайте.
– Где и за что убили Алижана? – ткнул пальцем старик на снимки.
– Мог бы и не говорить. Но нет смысла утаивать. Убили его в Алматы вечером двадцать первого октября. Мотивы убийства пока неизвестны. Он вам кем-то доводится?
– Племянник.
– Соболезную.
– Спасибо.
– И главный вопрос, Мурат-ага: где содержите мальчика?
– Этого я не знаю. Устал, отправляйте в камеру.
Старик, прикрыв глаза, вытянул руки, подставляя под наручники.
– Дам указание не надевать «браслеты», – сказал Аюпов. – Отдохните, через пару часов продолжим.
На повторном допросе Старик выложил все как есть. Упомянул не по теме и об обидах на новоявленных буржуев, и о шоколадных девушках. Не сказал он только про полученный аванс.
– Шайтан попутал! Или из ума уже выжил, – сказал в заключение.
Обыск в его квартире ничего не дал. Следов пребывания ребенка там не обнаружили. Опросили соседей. Мальчика, приехавшего погостить к дедушке, они не видели.
Старика перевели под домашний арест.
С вечера двадцать третьего октября в квартире Старика дежурил Аюпов. Хан уже должен бы позвонить дядьке, сообщить номер счета, на который следует перечислить выкуп. А тот по «чистому» мобильнику повторно связаться с сенатором. Но Хан убит, и звонить Старику должен кто-то другой. Может, и сам главарь банды.
Звонков не было ни двадцать третьего, ни двадцать четвертого октября.
Аюпов позвонил Исакову. Доложил обстановку.
– Похоже, деньгами они не интересуются, – сказал в заключение.
– Похоже, – вздохнул полковник. – Подежурь еще эту ночь, – попросил, – утром сменю.
– Детектив Исаков, – представился полковник задержанному Мурату-ага утром двадцать пятого октября. – Ваш старый знакомый
– Что-то не припомню.
– Сенатора изображал, когда вы ему звонили.
– А-а-а, – дернул головой Старик. – То-то голос знакомый.
Помолчал, перелопачивая мысли.
– Мурат-ага, – прервал молчание полковник, – у нас к вам особых претензий нет, будете сотрудничать – обойдется условным сроком.
Старик глубоко вздохнул.
– Все уже рассказал вашему предшественнику.
– Я о другом: помощь ваша нужна.
– Смогу ли? Стрелять не умею.
В глубине души он не прочь был оказать услугу в освобождении похищенного ребенка. Алижана уже не подведет.
– Алижана уже нет, полагаю, свяжется с вами другой человек, даст задание повторно позвонить сенатору. Спросите, почему сам Алижан не позвонил. Поинтересуйтесь, когда вам обещанные деньги поступят. Можете слегка наехать, обманите, мол, пойду, покаюсь. Бояться нечего. Охранять будем.
– Тонкий намек?
– Можно и так сказать.
– И сколько мне отмерят?
– Это не я решаю.
– Из вашей практики. Были, наверное, подобные случаи?
– Нам понравилась ваша искренность. Думаю, и судье она понравится. Учитывая раскаяние, содействие следствию, – года два-три. Условно, как я уже сказал.
– Словечко-то замолвите?
– Непременно, Мурат-ага, непременно.
Обреченность во взгляде старика исчезла.
Два дня «квартировал» полковник у Старика. Никаких звонков.
По представлению Исакова киргизы подчистую освободили Старика.
Перед отъездом полковник зашел к Мурату-ага проститься. Оставил визитку.
– Позвоните, если что.
Обнял старика. Тот, шмыгнув носом, вытер глаза. Нервы уже не те, что были у прораба.
Глава девятая. Самарканд
Утром двадцать пятого октября Василий Жилин вылетел из Алматы в Узбекистан с секретным заданием полковника Исакова отыскать в Самарканде похищенного в Астане мальчика. В Ташкенте Жилина ждал армейский друган Шавкат Кадыров. В органах он там, поможет если что…
Восторженная встреча в аэропорту с объятиями и размашистыми хлопаньями по плечам с восклицаниями, возгласами «ты еще о-го-го»!
Шавкат повез Василия к себе. Восточное гостеприимство!
– В Самарканде тебе что? – поинтересовался после обильного застолья. – Сам отвезу.
Василий тяжело вздохнул. Шпионить же надо в его стране.
– Да так… поручение одно, – помялся, покрутив пятерней. – Частного порядка.
– Колись! – улыбнулся бывший сослуживец. – Помощь может понадобиться.
– Шавкат, тебе лучше не встревать. Твоему начальству моя «самодеятельность» в вашей стране может и не понравиться.
– Посадят – передачи буду носить, – пошутил Шавкат.
– И твоя «самодеятельность» твоему начальству не понравится.
– У меня, считай, его нет. Списали после ранения, лабораторией криминальной заведую. Сам себе начальник.
– И оттуда могут «списать».
– Государства наши в разводе, но мы-то с тобой как были, так и остались однополчанами. Выкладывай начистоту: что затеял?
Помялся Василий, помялся – без помощника не обойтись. Тем более если придется ребенка вывозить из чужой страны.
– Ладно, – махнул рукой гость, – если что наперекосяк пойдет, все на себя возьму. С меня какой спрос: контузия была!
– Поумнел! – удовлетворительно хмыкнул Шавкат. Знал заскоки друга рубить с плеча, не задумываясь о последствиях. – Рассказывай!
– В Астане похитили внука сенатора. По данным нашей полиции, оралманка из Узбекистана увезла мальчика в Самарканд. Надо разыскать ее, и все прочее…
– Все прочее – это что?
– Забрать мальчика.
– Документы на него есть?
– Какие там документы, пять лет пацану.
– Ну хотя бы метрика.
– Как-то не подумал. Да она же и без фотографии.
– Разберемся, давай координаты нашей бывшей гражданки.
– Адреса не знаю. Вывезла ребенка из Казахстана некая Дилара Садыкова. Казашка, двадцать шесть лет ей, переехала в Казахстан из Самарканда в две тысячи втором. Это данные нашей миграционной полиции.
Кадыров позвонил своему человеку в Самарканде. Через час был известен адрес проживания Садыковой до миграции – улица Кафтар кучаси, частный дом за номером шесть. Рядом со старым кладбищем.
– Могу участкового занарядить, – предложил Кадыров.
– Может и понадобится. Присмотрюсь вначале.
Жилин отказался от машины, предложенной Шавкатом. Километров триста надо ехать, ноги затекут в легковушке. То ли дело автобус! Сидишь вольно в кресле, природой любуешься, восточной архитектурой. Надоело – откинул спинку кресла, вздремнул.
Прибыл в Самарканд под вечер. Устроился в гостинице «Малика Самарканд».
Утром был уже на объекте. Дом стоит на отшибе. Окна, выходящие на улицу, украшены синими наличниками. Ограда глинобитная. Тишина. До вечера никто не выходил со двора и никто не заходил туда.
Двадцать седьмого октября, безрезультатно проторчав возле дома до обеда, Василий позвонил Шавкату на трубку: «Помощь нужна».
Через полчаса подошел участковый. Познакомились, Мансуром зовут. Выглядит моложаво, хотя в волосах уже сквозила седина.
Мансур отвел Жилина в свой дом, не маячил чтобы. Живет поблизости. Часа через три вернулся.
– Ну! – проявил нетерпение Василий. – Нарыл что?
Мансур не спешил. На Востоке жизнь течет размеренно.
– Поторчал на улице часа два, – поведал узбек. – Да-а, битых два часа. Тишина. Зашел в дом под предлогом проверки паспортного режима. Да-а, зашел. Все так, как ты говорил: Дилара Садыкова приехала к матери с внучкой двадцать четвертого октября.
– С какой еще внучкой? – не понял Василий. – Самой-то всего ничего.
– Ее мамы внучка, – пояснил узбек. – Документы проверил: она по паспорту – Дилара Садыкова, дочери Аиде, славная такая девчушка, пять лет. Метрику дочери Дилара показала, мамой записана. Мальчика в доме нет.
Вечером того же дня информация поступила Исакову. А утром двадцать восьмого октября он уже был у полковника Шмелева.
– Федор, круг замыкается, – сообщил взволнованно.
– Толком говори.
– Сообщение из Узбекистана. Садыкова двадцать четвертого октября с дочерью приехала к матери в Самарканд. Получается, у нее две дочери одного возраста. Одна в Алматы, другая в Самарканде. Обеих зовут Аида. Та Аида, что в Узбекистане, не девочка, а мальчик. Наш мальчик! Такое подозрение у меня было и раньше. Похищенного ребенка замаскировали под девочку. Это же его мальчиковую одежду собака нашла недалеко от брошенного автомобиля.
– Проверить надо нашу девочку, а уж потом с узбекской разбираться, – внес предложение начальник департамента.
– Так звони своему племяннику.
Шмелев набрал номер мобильника Иткина. Капризный женский голос:
– Женя занят. Что передать?
– Трубку передай, – гаркнул полковник.
– Фу, как грубо.
После продолжительной паузы недовольный голос Иткина:
– Слушаю вас.
– Ты где, охламон?
– Как где? Куда послали – в бане.
– Пусть срочно полицейская врачиха осмотрит ребенка Садыковой на предмет определения пола.
– Так уже, еще вчера. Девочка она.
– Срочно возвращайся!
Приказной тон дяди Евгению не понравился.
– Мыло можно смыть? – буркнул. Отключившись, вздохнул.
– Опять проблемы по службе. Ты уж извини, Лаура, в следующий раз специально приеду. Отпуск возьму…
Шмелев вопрошающе посмотрел на Алмаза.
– Паспорт при себе?
– Да, а что?
– Билеты за счет департамента закажу.
– Полечу с Екатериной.
– Она-то зачем?
– Переодетый в девочку сын при встрече бросится к матери, и все решится само собой. Без осмотра и прочих формальностей. И никаких проблем с возвращением – сын при матери.
Шмелев поднялся, постоял в задумчивости.
– А с Садыковой что? – спросил.
– Без меня разбирайся.
– Разберемся. Может и без тебя, а может и с тобой. Когда мальчика заберете, сразу звони, Буржуя тут порадую, – злорадно улыбнулся Шмелев.
– Подозрения у меня: он главный в этом деле, – задумчиво произнес Исаков, вспомнив информацию Люси. Кричала же Садыкова на любовника: «Кинешь, тварь, – ментам сдам!»
Распространяться, однако, не стал.
– Допроси там Садыкову, – попросил Шмелев. – Может, с перепуга Гросберга сдаст. Потом официально затребуем ее у узбеков.
Екатерина не удивилась сообщению Алмаза: вдвоем надо лететь в Самарканд. Сон был в минувшую ночь: село Бобровка, солнечный полдень, как тогда, двадцать лет тому назад. Бегут они по цветущему лугу втроем, взявшись за руки: она, Алмаз и Максут. Кузнечики серенады на скрипочках исполняют, бабочки хороводы водят. Добежали до стога сена. «Помнишь? – посмотрела она на Алика томно. – А не права оказалась Ксения Степановна, – кивнула на Максута». И проснулась.
Долго лежала, прокручивая сон, запоминая, чтобы рассказать потом Алмазу. Вспомнила давно прочитанное: первый мужчина «заряжает» девушку на всю жизнь. И сколько бы ей ни рожать от разных мужчин, все ее дети будут генетически связаны с первым. Сказать ли об этом Алмазу?
Стали собираться.
– Одежду сыну возьми, – распорядился Алмаз.
Екатерина посмотрела на него с нежностью: заботится о ребенке! Она так этого ждала.
– Зачем? Он был тепло одет.
– Возьми, – с ударением сказал Алмаз. – И свидетельство о рождении не забудь.
Проблем с билетами не было. Вылетели во второй половине дня двадцать девятого октября. В Ташкенте их встретил Кадыров, помог с пересадкой. В самаркандском аэропорту ждал Жилин.
Сразу поехали к Садыковым.
– Мансур там дежурит, – доложил Жилин, лихо крутя руль «Гольфа», взятого напрокат в турфирме.
– Кто такой? – посмотрел на него Алмаз.
– Местный участковый. Так вернее.
Алмаз одобрительно посмотрел на сыщика.
Улица Кафтар кучаси была, как всегда, безлюдна. Участковый топтался возле дома Садыковых.
Василий представил своих спутников:
– Полковник Исаков, начальник Управления по борьбе с организованной преступностью по Алматы.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Екатерина Тогузакова, журналистка.
Участковый поклонился женщине.
Подошли к дому Садыковых. Калитка во двор оказалась запертой. На настойчивый стук участкового в занавешенное окно не отзывались. Звеня цепью, надрывалась во дворе собака. Участковый, демонстрируя хорошую форму, легко перемахнув через дувал, открыл калитку. Собака помахала лениво хвостом и на всякий случай глухо зарычала. Дверь дома тоже оказалась запертой. Участковый, не тратя время, толчком открыл ее. Миновав слабо освещенные сени, прошли в горницу. За столом сидела перепуганная пожилая женщина. Чтобы как-то успокоиться, двигая спицами, шепотом считала петли вязанья: «Двадцать пять, двадцать шесть…» Девочка в цветастом узбекском платье рядом на полу строила из кубиков пирамиду. Желтоглазый мордастый кот, выбрав главного из вошедших, стал тереться о ноги участкового, издавая негромкие, булькающие звуки.
Вечерние сумерки густели. Екатерина окинула ребенка быстрым взглядом. Сердцем узнала сына!
– Максут! – вскрикнула. – О-о-о! – вырвался стон из души, освобождая место радости. Порывисто устремляясь к сыну, присела на корточки, обняла ребенка, стала осыпать поцелуями. По щекам текли слезы.
– Мама? – удивился Максут. – Тетя Диля сказала мне: «Твоя мама умерла, теперь я буду мамой, а ты будешь моей дочкой».
– А вот и твой папа, – указала Екатерина на оторопевшего Алмаза. – С войны вернулся.
– Па-па? – неуверенно, по слогам произнес Максут. – Папа! – закричал радостно и бросился к Алмазу, разбросав руки, словно желая взлететь. – Папа, родненький!
Алмаз взял ребенка на руки, прижал к себе, сдерживая навернувшиеся слезы.
– Папа, я так долго ждал тебя.
Екатерина повела сына в соседнюю комнату, переодела. Когда они вышли, на мальчике была красная куртка, брючки, желтые ботинки.
Челюсть участкового натурально отвисла.
– Это что? – судорожно сглотнул он слюну.
– Это, – блеснул эрудицией Василий, – финита ля комедия.
– Выходит, мальчика похитили? – предположил участковый.
– Мальчика, мальчика, – положил Жилин руку на его плечо. – Екатерина Булатовна, покажите документ.
Участковый, шевеля губами и кивая головой (все правильно!), читал метрику Максута. Затем изучил удостоверение личности Екатерины.
– Да, дела. А с этими как? – кивнул на хозяйку.
И уточнил:
– С дочерью ее.
Тут и сама она появилась. Разуваясь в прихожей, пропела приятным голосом:
– Ваша мать пришла, молочка принесла.
Увидав в комнате Екатерину, участкового и двух неизвестных мужчин, рванулась было назад, но, как об тумбу, стукнулась с Мансуром.
– Нехорошо, гражданочка, так. Нехорошо, – сказал он без эмоций.
И посоветовал:
– Документы у тебя казахстанские, лучше туда вернуться. У нас за похищение детей законы суровые, пожизненное можешь схлопотать.
И отошел от двери. Беги, дескать, если охота. Дилара присела на край кровати, ноги не держали.
Полковник Исаков попросил Екатерину с сыном и Василия подождать его в машине.
– Всего минут на десять задержусь, – сказал. – А вы, – посмотрев на участкового, перевел взгляд на Садыкову, – останьтесь.
– А я? – отложила вязание пожилая женщина.
– У дочери спросите.
– Тебе лучше, мама, выйти.
– Госпожа Садыкова, – посмотрел на нее полковник внимательно, когда они остались втроем, – я следователь из Астаны. Вполне согласен с участковым инспектором, – кивнул на Мансура, – вам следует вернуться в Астану и явиться к полковнику Шмелеву. Он вами интересуется.
– Да-да, я явлюсь, – зачастила Дилара, как бы боясь, что не дадут досказать. – Это все он! Он внедрил меня в семью, он организовал похищение ребенка.
– Он – это кто?
– Борис Наумович. Обещал заплатить нам по двести пятьдесят тысяч долларов. Мне и Алижану. Хотела новую жизнь начать.
– Ему уже не нужны деньги. Вы же знаете? – посмотрел полковник испытующе на Дилару.
На ее лице появилось недоумение.
– Как не нужны?
– Его застрелили.
– Застрелили? – прозвучало вопросительно.
Лицо ее ничего не выражало.
– Вы когда видели его в последний раз?
– В воскресенье, двадцать второго, привела к бабе Дусе дочку. И, как договорились еще в Астане, позвонила Алижану на трубку. Сказала, жду в назначенном месте. Под вечер, светло еще было, он привел Максута, одетого девочкой. Передала ему ключ от времянки. Там он с кем-то хотел встретиться. Пошли с Максутом на вокзал. Договорилась с проводником поезда Алматы – Уральск. Доехали до Шымкента. А оттуда автобусом и попутками добралась до Самарканда. Вот и все.
– Никто не интересовался вашей личностью и ребенком?
– В Алматы на вокзале полицейский подходил. Показала цветную ксерокопию метрики дочери. Они одного возраста.
– Где та ксерокопия?
Женщина достала из верхнего ящика комода фальшивку. От подлинника не отличить!
– Оригинал где?
– У бабы Дуси.
– С Максутом что намеревались делать?
– Сдать как найденыша в приют. Получив деньги от Алижана, сообщила бы Екатерине Булатовне, где искать сына. Сама мать.
И после короткой паузы продолжила, как бы исповедуясь:
– Мне этот Гросберг до фонаря. Мечтала после получения денег начать новую жизнь. Вернуться в Алматы, квартиру купить, дочку в садик устроить, поступить учиться. Я способная.
– В ваших способностях ничуть не сомневаюсь. Это же вы, чтобы запутать следствие, застрелили Алижана, – как рентгеном просветил ее следователь. – И весь выкуп остается у вас.
Взгляд полковника не выдерживали даже отпетые преступники. Дилара выдержала. Темные глаза твердо смотрели на следователя. Сработал инстинкт самосохранения!
Эпилог
Гросбергу за организацию похищения ребенка отмерили десять лет, Садыковой за соучастие – три года. Убийство Хана осталось нераскрытым.
Алмаз сдержал слово, данное Кате двадцать лет тому назад, – женился на ней. А через год она родила девочку, зачатую естественным путем. Назвали ее Бибигуль. Вот рада-то была художница! Нарисовала маслом портрет Екатерины, кормящей грудью малышку. Не хуже «Сикстинской мадонны» Рафаэля, говорят, получилось!
Опубликовано в Бельские просторы №11, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!