Случай из охотничьей жизни
Подгоняемые ветром тучи скрылись за цепью гор, вслед заспешило солнце. Над промороженной тайгой, рассечённой белой лентой реки, изредка скрипуче гнусавил в заиндевевшие бакенбарды ворон. Когда я добрался до стана, в распадке уже хозяйничали сумерки.
Сняв и очистив от снега лыжи, я принялся, мурлыча нескладные, сочинённые ещё в Якутии куплеты, колоть дрова. Нарождающаяся ночь тем временем осмелела, укрывая всё окрест густеющим покрывалом. Обрывки туч, застрявшие у горизонта, ещё некоторое время отражали прощальное сияние светила, но и они вскоре потускнели, погасли. Тайга и небо слились. Неясные силуэты деревьев проступали лишь вблизи, принимая самые фантастические очертания.
Расколов три сучкастые чурки и, набрав в промоине ключа воды, забрался в палатку. Зажёг свечу, набил чрево буржуйки поленьями и запалил их смолистой щепой. Бока печурки вскорости порозовели и стали щедро возвращать тепло солнца, накопленное кедром за добрую сотню лет. Теперь можно снять куртку. Поставив чайник, с наслаждением растянулся на ватном спальнике.
Ничто не предвещало того кошмара, который предстояло мне пережить этой ночью…
Я готовился ко сну, как вдруг резкий порыв ветра наполнил моё убежище таким густым и едким дымом, что пришлось откинуть полог. В этот момент недалеко от палатки раздался жуткий волчий вой. Душераздирающее «ыууу-ыу» понеслось по распадку, нагоняя ужас на всё живое. По спине пробежал противный холодок, руки сами нащупали и вынули лежащее между спальником и брезентовой стенкой палатки ружьё и привычно вогнали патрон с картечью. Остальные патроны и нож легли рядом.
Чтобы отпугнуть зверей – волки зимой поодиночке не ходят – высунул наружу ствол и полосонул ночь резким, как удар бича, выстрелом. Вой прекратился, но ненадолго. Вскоре он раздался, как мне показалось, ещё ближе.
Я понимал, что нужно немедленно что-то предпринять, однако оцепенело сидел, стиснув ружьё, боясь даже пошевелиться. Гадкий страх парализовал меня. Когда наклонялся подложить дров, берданку не выпускал. Воображение рисовало жуткую картину: оголодавшая стая окружила палатку и готова ворваться, чтобы растерзать меня.
Время, словно заключив союз с серыми, тянулось невыносимо медленно. Мороз крепчал, а дров оставалось совсем немного — я не рассчитывал топить всю ночь. Приходилось экономить каждое полено. И всё же к трём часам положил в топку последнее. Когда оно прогорело, палатка стала быстро остывать. Страх и леденящий холод сковывали меня всё сильней.
Чтобы окончательно не замёрзнуть, нужно было забраться в спальник, но я понимал, что в нём буду скован в движениях и не смогу обороняться. Что же придумать?
Мысленно перебрал все вещи: можно ли ещё чем подкормить огонь? Но ничего не находил. А дрова были совсем рядом! Рядом и в то же время невероятно далеко – выйти и пройти пять метров до груды поленьев меня не могла заставить никакая сила. Брезентовое убежище представлялось в эту ночь надёжным бастионом, покинув который стану беззащитным.
В печурке дотлевали последние угольки. В конце концов мороз победил страх, и я, с трудом распрямив затёкшие ноги, обутый, с ножом в руках забрался в спальник, где и провёл остаток ночи в тревожном забытьи. Сквозь дрёму вздрагивал от каждого шороха.
По мере того как мрак сменялся робким рассветом, во мне росла злоба на волчье племя. Зарождающийся день, изгоняя вместе с тьмой страх, с каждой минутой вливал в моё сердце решимость отомстить за ночное унижение и уязвлённое самолюбие.
Взяв бердану, воткнул нож за голенище и, готовый к схватке, откинул край брезента. Солнце уже проклюнулось в проём между сопок и припудренный порошей снег искрился мириадами звёздочек. Держа ружьё наизготовку, крадучись, прошёл мимо груды дров к месту, откуда волк выл в последний раз. Я должен был непременно убить его. Мысль о том, что волк не один, что там, быть может, целая стая, уже не могла остановить меня…
Странно… на снегу – ни единого следа. Подойдя к подножью сопки, огляделся, пытаясь понять, куда серые могли так быстро и незаметно разбежаться… И в этот миг прямо надо мной раздалось противное, осточертевшее за ночь завывание. Я вскинул ствол, но… стрелять было не в кого! Повторяющийся через разные промежутки времени вой издавала старая ель, раскачиваемая ветром. Я захохотал как сумасшедший. Надо же так опростоволоситься!
Когда вернулся с очередного обхода путика, «вой» прекратился, и больше я его никогда не слышал.
1977 год. Хабаровский край, хребет Сихотэ-Алинь, ключ Бешеный
Опубликовано в Бельские просторы №2, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!