Иван Сиверин. СЕДИНА И БЕС

«…ты ещё надеешься, что умудрённость твоя пройдёт,
воскреснет глупость, жизнь, и ты ещё раз,
несмотря на весь свой опыт,
поверишь в ту же самую весну».
Андрей Битов. Дачная местность

Мой организм живёт ещё в другом часовом поясе. Проснувшись, я с наслаждением ощущаю в квартире тишину. Ту блаженную тишину, когда все уже давно на работе. В прихожей мягко прыгает на пол кот. Улица шелестит. Утренний шквал утих, прибив машины к утёсам трудовой жизни. Смотришь с подушки в бледное небо и понимаешь, что солнце успело растерять юношеский задор и подбирается к зениту, как дородный обыватель на пороге кризиса среднего возраста.
Электричка тащится еле-еле. Кажется, раньше они бегали резвее. Развалины платформы «Предпортовая». «Аэропорт», заросли эстакад. И вот наконец «Александровская», и я за городом. Мишка позвонил где-то около «Татьянино».
– Да, нет, всё нормально, – из вежливости говорит он. – Я просто думаю, когда баню топить.
Гатчина подбегает прямо к поезду со своей вальяжной беспризорностью. Плюёт семечками на платформу, мелькает в окне расстегнувшейся на пузе рубахой и отворачивается, улыбнувшись прокачанной «Приорой» на переезде.
Поезд катит через лес и приближается к Суйде. Высматриваю знакомые приметы. Кажется, здесь мы спускались с насыпи и перебирались через канаву, чтобы выйти на красногрибное место… Или это чуть дальше… Вдруг поезд выскакивает из леса, и открывается широкое поле. Выходишь в тамбур. Окно заканчивается чуть ниже уровня глаз. А когда-то оно начиналось у самого подбородка.
По пути от станции к Мишкиному дому всё знакомо. Магазин, почта, качели в парке. На лавочке тусуются подростки, чьё детство успело пройти за то время, что меня тут не было. Мишка выходит мне на встречу из огорода, втыкая вилы в наполненный землёй ржавый чан, похожий на перевёрнутую фашистскую каску. У него уже появились седые волосы. Впрочем, у меня тоже. Просто я блондин, и седина не бросается в глаза. А в его чёрных волосах сразу заметна.
Пока топится баня, мы пьём водку и коньяк, едим картошку и лук. Потом, в бане пьём чай. Находим в ворохе газет школьную тетрадку Маргоши восемьдесят шестого года. Эта вещь как будто вынырнула из чёрной дыры, соединившей давно исчезнувший мир с настоящим. Она могла сгореть в печке ещё в эпоху домашних телефонов, пионерских галстуков и болгарских сигарет. Однако таинственным образом просуществовала тридцать лет, где-то блуждала, и внезапно обнаружилась в бане.
– От Маргоши слышно что-нибудь?
– Давно ничего не слышал. Знаю, что есть муж. Ребёнку уже лет восемь, наверное. Да мне это всё безразлично.
– А вдруг ребёнок на тебя похож? – улыбаюсь. Это я так пошутил.
– Нет, не на меня.
Тетрадка отправляется в печку. В огне она растопыривает страницы. Они чернеют, и исчезают аккуратный почерк и рисунки на полях.
На следующий день Мишка работает в огороде. Чтобы не мешать я беру велосипед и еду. На окраине посёлка раскатывается вдаль зелёными волнами поле. На горизонте тёмные зубцы леса. Посредине «монастырь» – груда валунов, обросших кустами. Мы насмотрелись Робин Гуда и всё лето воюем с соседскими пацанами. Жертвой этой войны уже стала одна старушка – стрела попала ей в голову. Хорошо, что на голове был толстый платок. Мы с Мишкой берём монастырь штурмом, смело лезем на камни. Мой лёгкий щит сделан из крышки алюминиевого бака, а меч – из оторванной от забора штакетины. А наверху прячутся за листами кровельного железа двое недоумков – Толян и Колян, и тычут в нас копьями. С Мишкой не пропадёшь – он лучше всех знает всё о латах и оружии. В другой раз Мишка с Толяном защищают стены монастыря. Мы с Коляном карабкаемся вверх по камням. Толян толкает меня копьём, я отклоняюсь назад, теряю равновесие и падаю. «Ты слабак!» – кричит мне Толян. «Рухнул, как мешок с дерьмом!» – радостно кричит Мишка. Вот гад, думаю я, мы же друзья!
Еду вдоль поля. Под колёсами вдавленная в пыль щебёнка. Объезжаю лужи и камни. Кажется, я не разучился кататься на велике – руки и ноги помнят все движения. Вот и улица моего детства. Поворачиваю. Вот бывший наш дом. Тот же мостик, та же калитка с почтовым ящиком из крашенной фанеры, который соорудил мой дед. Вытягиваю шею, заглядываю во двор поверх забора, обросшего кустами мелких роз, которые сажала моя бабка. Странное чувство – невозможность войти в родной дом.
Объезжаю весь посёлок. Пахнет дымом и коровьим навозом, яблоками и соснами. Улица поднимается в горку и выводит меня на косогор. Узкая тропинка, прячась в траве, вьётся по уступу крутого склона вдоль железнодорожного полотна. Здесь мы когда-то поджидали поезд, выложив на рельсы щебень, и ликовали от того, как товарняк высекает из камней искры, а машинист неслышно материться и грозит нам кулаком, проносясь мимо. Засматриваюсь на этот мираж. Тропинка виляет. Твёрдая почва под колесом проваливается. На миг я оказываюсь в невесомости, потом опрокидываюсь на бок, кувыркаюсь метра два вниз по склону. Сверху на меня падает велосипед.
Самое неприятное в таком происшествии – эффект неожиданности. В рёбрах саднит, но я не обращаю внимания. Немного обидно и неловко, что такое могло случиться со мной. Хорошо, что никто не видел. С велосипедом в руках, часто и глубоко дыша, поднимаюсь по круче и слышу – приближается какое-то вялое тарахтение. Спешно выбираюсь на тропинку. Лёгкое чувство позора быстро сменяется удивлением. По кромке откоса пробирается квадроцикл.
На квадроцикле двое. Дачного вида небритый мужик лет сорока пяти крепко держит руль. Сзади него боком сидит долговязый деревенский парень лет на двадцать моложе. Коротко стриженный с бурым загаром на шее и открытой бутылкой пива в руке. Его длинные, худые, согнутые в коленях, ноги упираются в заднее крыло. Квадроцикл кренится на бок. Ноги долговязого, играя роль противовеса, распрямляются и снова складываются, на манер лапок кузнечика. Безошибочно работает рука – пивная бутылка сохраняет вертикальное положение. Другая рука вцепилась в водителя. Подминая высокую траву, квадроцикл ползёт к узкому месту, на котором оборвался мой путь. Я карабкаюсь выше, чтобы уступить тропинку.
– Здесь узко. Я только что свалился, – считаю своим долгом предупредить людей об опасности.
Конечности долговязого панически шевелятся на весу.
– Ээ… эээ… Может я слезу?! – в отчаянии он проявляет малодушие.
Накренившись набок, вездеход проползает над примятой моим падением травой.
– Это ерунда! – обернувшись, кричит мне водитель. – Я тут зимой ездил. Вот это экстрим!
Стреляя синим дымом, квадроцикл скрывается за поворотом. Я всё ещё не могу отдышаться. Пытаясь успокоиться, сажусь на велосипед. Сердце подпрыгивает под самый кадык. Велосипед легко разгоняется вниз по косогору и бодро катит по асфальтированной дороге от станции к посёлку. Дыхание приходит в норму. Действительность расплывается, как акварель. Чёрт, на мне нет очков!
Я быстро еду обратно на косогор. Очки наверняка слетели во время падения. Как я сейчас буду их искать в траве? Надеюсь, они целы! Нужно быть очень осторожным, а то можно растоптать их во время поисков. Это уж будет совсем глупо.
Снова тяжело дыша въезжаю на косогор и нахожу место своего падения. Кладу велосипед на траву и медленно, смотря под ноги спускаюсь по склону. Мне и очкам везёт. Видимо они слетели в самом конце кульбита. Они висят на стебле травы у самого подножья и сверкают на солнце. Я облегчённо надеваю их и без приключений возвращаюсь к Мишке.
Мишка возится во дворе со старым «Восходом». Руки его черны от масла. Этот мотоцикл 1968 года выпуска подарил Мишке ещё Маргошин дед. Мы выкатываем мотоцикл на дорогу. Мишка рывком нажимает на стартёр. «Восход» приседает и заводится. Не машина, а зверь! Тарахтит покруче квадроцикла. Правда, педаль кикстартёра сломалась и не отскакивает кверху. Её приходится поднимать рукой и прицеплять к раме куском проволоки. Но зато какой прекрасный запах! Дым старых бензиновых моторов пахнет волшебно!
Мишка садиться на мотоцикл и быстро удаляется, разметая по обочинам жёлтые берёзовые листики. Треск мотора раздирает тишину посёлка. Несколько раз он проноситься мимо меня, а потом радушно, гостеприимно, щедро передаёт мотоцикл мне. После двух-трёх неудачных попыток я наконец справляюсь со сцеплением, лечу до магазина и возвращаюсь обратно. «Да ты в поле поезжай. По полю кататься – такой кайф ваще!» – небрежно говорит Мишка и уходит в дом.
Снова выезжаю на окраину посёлка и качу вдоль поля. Двое мужиков у калитки прерывают разговор и синхронно поворачивают головы мне вслед, дивясь антикварному мотоциклу. Мимо проплывает «монастырь». Вялый ободранный кот в эсхатологическом трансе лезет под колесо, и в последний момент с криком ужаса кидается в сторону.
Вырываюсь из посёлка, лечу по разбитой дороге через поле, которое зелёным морем развернулось во все стороны вдаль. Лёгкие наполняются воздухом с запахом каких-то трав. Меня подбрасывает на ухабах. Надеясь на удачу, я напрягаю внимание и мышцы руки, чтобы не попасть в колею.
Истерзанная тракторами грунтовка заканчивается, сливаясь с пухлой и румяной, как сдобная булка, туго набитой мелким щебнем дорогой. Дорога стрелой уходит за горизонт. Тут можно выкрутить газ до предела. Ветер бьёт в лицо. Глаза слезятся. Слёзы, моментально высыхая, смазываются к вискам. Оглядываюсь и замечаю, как вдруг отдалились и стали маленькими суйдинские домики, будто я взлетел на самолёте.
Куда ведёт меня эта дорога – неизвестно. Нужно возвращаться. Радиус разворота у «Восхода» великоват. В несколько приёмов я поворачиваю его впять, включаю передачу, плавно отпускаю сцепление. Мы неохотно катимся вперёд. Мотор лениво трещит и глохнет. Чёрт! Приходиться слезать и проделывать манипуляции с кикстартёром. Опять пробую тронуться с места – то же результат. Да, что такое?! Всё повторяется снова и снова. Нежно отпускаю сцепление, даже отталкиваюсь ногами, помогая мотору, но он глохнет. Тоскливо смотрю вдаль на окраину посёлка. Неужели придётся толкать эту неуклюжую тяжесть? Но вот, после нескольких попыток, «Восход» приходит в себя, весело тарахтит – и мы опять катим по дороге.
Возвращаюсь. Пролетаю под зелёными арками растущих вдоль улицы берёз. Вечернее солнце пятнами сверкает на асфальте. Перед своим домом владелец квадроцикла с детьми. Дети прыгают по расчерченной мелом дороге. Они расступаются, чтобы дать мне проехать. Краем глаза замечаю на себе завистливый взгляд квадроциклиста-экстремала. Я отмщён, реванш взят!
А на закате мы с Мишкой пылим на машине по той же укатанной дороге через поле. В солнечных лучах туча пыли становиться золотой. Суйда, покинутая дачниками, отдыхает, зарывшись в зелёное одеяло. Дорога выводит нас на трассу. Киевское шоссе. Поток машин. И мы опять городские жители.
А через несколько дней я сяду в самолёт и вернусь в Бостон. Неприятная боль в ребре будет колоть и резать ещё долго. Врач подтвердит мои опасения – трещина в бедре: «Недели через две срастётся – и боль пройдёт».
Ну и ладно, думаю я. Хорошо, что велосипед не сломался.