Я ВАС ЗОВУ
Санитарка бегала по отделению для лежачих и орала дурным голосом: «Кто изрезал простыни, кто?» На кухне повариха безуспешно искала сито.
В закупленной по тендеру муке было слишком много серых комков, и катышков, подозрительно напоминавших мышиный помёт. Без сита тут не справиться. У бухгалтера пропал оранжевый шерстяной шарф, причудливой рыхлой вязки.
Воровали в доме престарелых и раньше, но всё больше руководство. Кому понадобились вещи, цена которым пятак в базарный день? Директор махнул рукой и уехал по делам. Вскоре настал тихий час, когда нужно лежать в кроватях и изображать покорность и благодарность судьбе. А что еще делать при бессоннице?
Три унылые инвалидные коляски дремали вдоль стены. Клевала носом постовая медсестра.
Храпели старухи, шамкали во сне беззубые пятнистые кошки, прижившиеся в столовой.
Крысы, расплодившиеся с приездом старой шаманки, затаились в подполье. В сонном царстве царила Кавихак.
Она пришивала оранжевой шерстью рваный круг простыни к украденному ситу. Её бубен давно обосновался в музее народной культуры Нерюнгри, и некому было позвать духов Верхнего Мира, когда подкралась беда.
Житье в доме престарелых не сладкое, особенно зимой тяжко в четырех стенах. Невыносимо для Кавихак, которая все триста студеных дней проводила на собачьей упряжке.
Санитарки говорили: «Скверный характер», уборщица не протирала под её кроватью, кошки жались к стенке, когда Кавихак ковыляла с костылем в столовую. Только повариха добавляла лишнюю ложку сахару ей в чай.
Не стало Кавихак покоя с того вечера, когда показали по телевизору про скважину, про новые месторождения урана. Знала шаманка, что темные духи в недрах спят, и беспокоить их вовсе не стоит. Перестала она есть и пить, таблетки выбрасывала между оконными рамами.
Кавихак считали чокнутой, она не спорила.
Доктор грозился ее кормить из зонда, она лишь головой мотала. Оставили старуху в покое, решили пока не спешить.
Теперь шустрая иголка мелькала в ее морщинистых пальцах, прокладывая новые и новые стежки – стёжки для духов Верхнего Мира.
Старая шаманка привыкла пасти небесных оленей, загонять гарпуны в хребты темных духов. Любила она крыльях воронов под тучи взлетать, в умиаке по волнам ходить, траву расчесывать и нашептывать покалеченным в дурном весеннем гоне песцам и лисам странные заговоры.
Скучно было в доме престарелых, в одном лишь повезло: крыс тут было немеряно, а её тотемным животным как раз крыса и была. Всё неслучайно во всех мирах.
Крысы добыли лежачей Кавихак всё, что нужно. Сидела она и шила, пока не завизжала соседка по палате. Вот её-то Кавихак и не спросила, когда перегрызла старой крысе горло, да стала крысиной кровью сито мазать! Прибежали санитарки, стали охать, стягивать чокнутую бабку с кровати, тащить ее в изолятор. Извивалась Кавихак раненой нерпой, выла как волчиха- роженица, пока ей укол не вкололи.
Успела только перед провалом в сон выкрикнуть: «Я вас зову, важенки и верховые, совы ночные и вороны дневные. Я ваша хозяйка. Я дам вам мяса и крови, воды и травы. Заберите с собой чужих».
– Ты глянь, что сотворила! – приговаривала кухарка, отпарывая крепко пришитую ткань. Не смогла оторвать и оттолкнула от себя сито.
Но разве может бабья злость перекрыть зов старой шаманки? Не важно, кто в бубен ударит, если обряд уже начат. Покатился бубен в угол, закрутился на месте, подпрыгнул пару раз.
***
Вечером в столовой дома престарелых обитатели, как обычно, смотрели новости. Собственный корреспондент рассказывал: «Авария на разведочной скважине № 52 совместного русско- канадского объединения «Якут-уран» положила конец реализации планов по оценке запасов урана. Воспламенился неуправляемый фонтан из родона высотой более двухсот метров, не прошло и четверти часа, как от высокой температуры металлические конструкции надшахтного комплекса деформировались и сложились, как картонная коробка».
Призраки Верхнего Мира удовлетворенно отступали в свои небесные владения.
В хрустальных глазах диких оленей метались языки пламени, прозрачные крылья белых полярных сов застлали горящее небо. Уходили в глубь Алдана кристальные тела священных рыб.
В ужасе смотрели на пожар с вертолета люди в защитных костюмах, не решаясь подлететь к очагу. И только Кавихак после успокоительного улыбалась во сне за много тысяч километров от непокорного Алдана.
СКАЗ ПРО ШАМАНА, ПОМОРА И МЫШКУ ЗЛОВРЕДНУЮ
Расскажу я вам сказку не сказочную, быль не бывалую, старину не старинную, а правду истинную. Мне мой дед сказывал, а тому его дед баял, а откуда самый первый дед узнал – мне про то не ведомо. Раньше врать не умели, потому и я правду говорю.
Когда небо отделилось от земли и моря, а заместо моря стала ледяная пустыня, Ворон Кутхху создал северных людей и населил ими один край земли, где тундра. А там, где матушка Северная Двина впадает в Белое море, добрее и теплее, стали поморы жить. От кого они произошли–много споров. Но больших ворон в Пинежье отродясь не было. А вот с того и следовает, что все поморы от царя небесного свой род ведут.
Племя Ворона Кутхху подчинило себе оленей, прогнало подальше от стойбищ волков, распугало нерп и китов. Стало жить, по тундре кочевать. Места озябные, да богатые рыбой, птицей и ягодой.
Поморы тоже земельку не пахали. Настроили кочей и стали по морю ходить, вишь ли земли им мало! Вот один помор неугомонный, Каллистрат Кондратьев, двинулся от родной избы да забытой борозды к самому горизонту.
А был он из тех, кто без тулупа не замерзнет, без собачьей упряжки по снежному насту доедет, без нарт заночует, без верного сокола не заблудится.
Тем временем Ворон Кутхху заметил, что дети его подросли, засобирался в небесную ярангу. Узнало племя, что Ворон их бросает, как камень- голыш в ручей, собралось в кружок и давай его уговаривать: «Как мы без тебя? Кто нас будет уму-разуму учить?».
Дал одному Ворон Кутхху рукавицу и сказал: «Ты будешь шить одежду и обувь на все племя». Другому дал кремень: «Разжигай огонь и следи, чтобы он не погас». Третьему сунул пучок водорослей: «Плыви в море, нерпу добывай, гагарок стреляй, рыбку лови». Четвертому дал кусок деревяшки: «Нарты построй, собак приручи, новые земли открывай». Сказал так Ворон Кутхху и прочь улетел.
А один бездельник без подарка остался.
Подобрал брошенный Кутхху бубен, надел его расшитую кухлянку и сказал: «Теперь я Ворон, зовите меня Рыхту». Стало племя смеяться, а он ударил в бубен, всех птиц и зверей распугал.
Ни одного ворона не стало.
«Эх, да пусть Вороном зовется. Других-то нет нынче»,–ответило племя.
Сел Рыхту на землю, круг очертил и сказал:
«Мне, шаману, много земли не надо. А надо шестов да шкур побольше».
«Сидя на земле яранги не построить», – сказало племя.
Ударил шаман в бубен и пошел летом снег.
Густой, холодный. Падал тридцать дней и тридцать ночей. Накрыл всю землю: ягеля и ягод не стало. Подумало племя: «Дадим мы ему и костей китовых, и шкур нерпы, не жалко».
Построили теплую ярангу для Рыхту. Он в бубен ударил, и пришла весна в середине зимнего лета.
Стали с тех пор люди племени Рыхту побаиваться. Он на охоту не ходит, а лучший кусок мяса–ему! Оленей на стойбище не охраняет, а молоко важенки пьёт! Рыбу не ловит, а у яранги всегда кучка свежих косточек, это Рыхту лакомился.
Но Рыхту мало почёта, сидит он и злобится: «Отчего его боятся, но не любят?» Ворона Кутхху все отцом звали, а разве он не сын его?
И бубен Рыхту слушается, и если приглядеться, то из кухлянки не тело безволосое торчит, а перья черные, блестящие. Только Кутхху от доброты человеком становился, а Рыхту от злости в ворона обращается.
Привели к Рыхту красавицу Гитиннэ. Увидела она жениха и заплакала: «Хоть все мы дети Ворона, а все же мужа с руками- ногами хочется.
А тут лапы когтистые, да крылья размашистые».
Рыхту приподнял кухлянку расшитую и сказал:
«Зря плачешь». Гитиннэ сразу успокоилась:
«Напрасно племя над Рыхту посмеивается.
Много чего они про Рыхту не знают. И раз я ему жена, то вместе будем решать, кому смеяться теперь в тундре».
Стала красавица хозяйничать, похлебку варить, навагу вялить, а по ночам на ушко Рыхту нашептывать.
Для начала Рыхту изгнал из племени всех бесполезных: собаку, на ногу припадавшую, мышь, запасы подъедавшую, и вороненка с белыми перьями.
Затем Гитиннэ захотела себе подарков, чтоб лучше всех в стойбище быть. Ударил Рыхту в бубен, поднялся к облакам и склевал все звездочки малые и большие. Настала ночь темная, непроглядная. Из больших звезд Гитиннэ себе ожерелье сделала, а малые Рыхту стал во рту держать: пусть подрастут.
А тем временем наш помор, Каллистрат Кондратьев, без звезд курс проложить не смог.
И хоть кораблик его был походливый и поворотливый, а очутился помор не у горизонта далекого, а на берегу. Стоит и бороду чешет: коч разбит, шапку потерял, в чужом море как есть заблудился. Обступило его племя Ворона Кутхху и удивляется: волосы светлые, кожа светлая, глаза–и те светлые. На кафтанишке морщины да заплаты. Ни гарпуна, ни ножа костяного.
Стал им Каллистрат Кондратьев грамоту царскую показывать, а племя только супится.
«Надо его убить!–говорит Ворон Рыхту,иначе беде быть всему племени».
Такое гостеприимство Каллистрату не понравилось. Он хоть и ослаб в пути, а поморский нож из кожаных ножен вытащил. Такую грамоту все понимают. Шаман крыльями захлопал и в свою ярангу направился, жене пожаловаться и вместе удумать, как чужеземца извести.
А Каллистрат Кондратьев на берегу остался: не ждан–не зван, вот таков изъян. Думу думает: чем коч починить да как на этой негостеприимной суше прокормиться. Изб тут не строят: то ли земля неподходящая, то ли цена на лес несуразна. Решил пока в коче жить. Для поморов коч–это и дом, и мамка родная, и жена верная.
Стали по очереди к помору изгнанники приходить: вороненок, собака и мышь.
Вороненок принес Каллистрату целое лукошко кислых ягод. «Малина слаще, да брусника растет чаще»,–смекнул помор и вороненку в пояс поклонился. Наелся аж пуп к спине прилип.
Узнал про то шаман Рыхту, разозлился, ударил в бубен. Вся ягода в тундре в самоцветные камни превратилась. Собирать удобно, а несъедобно. Пришли люди из племени ворона Кутхху и говорят Каллистрату: «Из-за тебя Рыхту нас голодными оставил. Убирайся из наших мест!»
Покачал Каллистрат головой и молвил: «Кабы знал, как уйти, да замело пути».
«Тогда ворона Рыхту победи»,–говорят.
«Эх,–отвечает им Каллистрат,–было б истинное чудище- страшилище, я б на него вой ной пошел. А с воронами мне воевать не сподручно, засмеют в Пинежье, как узнают».
А сам полный мешок самоцветов собрал.
Раз вам не надо, чего добру прокисать?
Через времечко Каллистрат достал из коча снасти и давай рыбу ловить. Поймал муксуна, ухи наварил. Сидит и пирует. Царь-не царь, а царёныш. Пришла из тундры собака, на ногу припадавшая. Стала к Каллистрату ластиться. Он ей рыбки бросил, потом оторвал рукав от рубахи и лапу хромую перевязал. Отлежалась собака возле костра, отъелась, лапа ее зажила.
Стала собака Каллистрату служить и во всем его слушаться. Сбегает в тундру на разведку, узнает, где охотничьи места и хозяину доложит. Сходит Каллистрат на охоту, зверя набьет, на костре закоптит. Вот и еда.
Узнал про то шаман Рыхту и разозлился: значит слишком светло в тундре, раз Каллистрат и охотится ловко и себе дорогу к берегу находит. Того и гляди, до яранги Рыхту доберется.
Да и Гитиннэ мужа пилит и пилит: «Отчего солнце для всех светит? Раз для всех, значит и для чужака!»
Рыхту улучил время, когда солнце усталое спать ложилось, взлетел и оторвал его от облака, как клюквинку от веточки. Принес его к себе в ярангу, в очаг приладил.
Собралось племя Ворона Кутхху, пришли к Каллистрату: «Как без тебя хорошо было: ночью–звезды, днем–солнце. Из-за тебя в вечной тьме жить будем».
«На ваши сто бед мой один ответ: не виноватый я»,–молвит упрямый помор.
«А ты шамана Рыхту победи,–опять племя Ворона Кутхху говорит.
«Свой со своим бейся, на чужого не надейся»,–отвечает им.
Прибежала к Каллистрату мышка и говорит: «Сослужу я тебе службу верную, зловредную. А ты за помощь мою разреши мне в твоей бороде пожить, погреться. Дюже она обиходная».
Махнул Каллистрат рукавицей: разве жалко бороды? Небось, не убудет. Да и не у каждого своя мышь семейная найдется. Пожалуй, что и верная сделка.
А шустрая мышка прокралась в ярангу к Рыхту и залезла за широкий ворот его расписной кухлянки. Внутри холодно, слишком часто Рыхту её бросал и летал, куда задумал.
Стала мышка бегать, Рыхту щекотать, лапками сучить. Не выдержал Рыхту, сперва крыльями хлопал, а потом хребтом о треногу в яранге терся. Мышь не унимается: то быстрее побежит, то медленнее. Вконец Рыхту извела, не выдержал шаман, захохотал, закашлял и отрыгнул все звезды, что за щекой держал. Звезды недолго думали: в отверстие для дыма вылетели и каждая на свое место в небе–скок!
Стало в тундре светлее, словно надежда забрезжила. Носится Рыхту по небу, крыльями черными хлопает, снова склевать добычу собирается. Но звезды умнее стали, от Рыхту уворачиваются. Ни одной не склевал.
Увидел пёс, что раньше хромым был, что даже от мелкой мыши какая огроменная польза, и решил Каллистрату помочь. Конечно, не как зловредная мышь, а задаром. Пришел к яранге Ворона Рыхту, все завязки на шкурах, что каркас укрывали, перегрыз. Шкуры с шестов свалились, ветром их разметало по тундре. Красавица Гитиннэ вокруг очага бегает, солнышко охраняет.
Каллистрат смеется, а из бороды мышь выглядывает и пса подбадривает.
А пёс в подол кухлянки Гитиннэ вцепился и рвёт, что есть силы. От возни у очага солнце из плена вырвалось, по тундре колесом прокатилось, снег растопило, а как на небо вернуться–дорогу не помнит.
Белый вороненок вверх взметнулся, солнышко за ним устремилось и в свои небесные чертоги вернулось.
– Забирай, Рыхту, свою жену и котелок для чая, да иди прочь, в горы Бырранги. Там, на мёртвой земле злу место найдется,–сказало племя Ворона Кутхху.
– Кто же будет шаманом вместо него?всполошилась Гитиннэ,–у вас нет такого второго ворона.
– А Каллистрату предложим! – сказало племя Ворона Кутхху.
Посмотрел Каллистрат на ярангу. Ну что за жилище? Ни оконницы, ни рядом звонницы.
Ни дверей, ни печи, одно пепелище да ветрище.
Кота внутре и то нет. Засмеют поморы пинежские, как узнают.
– Нет уж,–ответил им Каллистрат,–Коч я свой починил. Поплыву назад, к поморам.
А на место Ворона Рыхту пусть вороненок с белыми крыльями садится. Пса я так и быть с собой возьму, сослужил он службу верную.
Согласилось племя Ворона Кутхху. Помогли белокрылому вороненку ярангу собрать, стал вороненок шаманом сильным, и стояло лето в тундре долго- долго, пока зима не пришла.
Обиделась мышка, что Каллистрат ее не приважил, и самолично втихаря с ним в Пинежье поплыла, как бы по своему усмотрению, без спросу и уговору. Потому так и повелось с тех пор, что мышь припасы так и портит, а гадить помору в бороду ходит. Из чувства мышиной мести и всеобщей несправедливости мироустройства. Но это уже совсем другая история.
Гнус амбарный–мыши.
Карбасник–рыбак, ловящий рыбу на лодке-карбасе.
Казарка – небольшая уточка, живущая в Арктике.
Опубликовано в Южный маяк №3, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!