Инна Домрачева. СТИХИ В АЛЬМАНАХЕ “Образ №2, 2018”

***
Наш разговор бессмыслен и нарочит,
Хоть умывай тебя из 0,5 боржоми,
Я бы любила небо, оно молчит,
И вообще хорошее, и большое.

Старый квартал приземист и коренаст,
Эта небрежность стиля — в его природе,
Я бы любила время, оно у нас
Местное, и, что приятно, всегда приходит.

Если продолжить сущностей этих ряд:
Пусть поцелуи долго саднят на коже –
Я бы тебя любила, но, говорят,
Будто с живыми, – с мертвыми так негоже.

***
Душ выключи. Забудь о феврале.
Взгляни в окно расслабленно и бегло:
Там зной решился в паспортном столе
Переменить фамилию на пекло.

Река мелела, погибал ручей,
Бежала прочь вечерняя прохлада,
И небо становилось горячей
Сковороды обещанного ада.

Безветрие играло в города,
Жара крошила скулы истукана,
И высыхала горькая вода
В глазницах мирового океана.

***
Когда срывает кромку у конька,
Мир выглядит пугающе и просто:
Выходишь из кручёного прыжка
На скорости
не ниже девяноста.

И — лезвием раскинувшийся лёд,
Точильным камнем, фугой фортепьянной,
Кто ты себе, когда тебя ведёт
Власть
гравитационной постоянной?

Последний метр колюч и серебрист,
Миг перед болью взвешен и сосчитан,
Но ты не хоккеист, а фигурист,
И бьёшься в лёд
без маски и защиты.

***
Плеснуло изнутри — обида, ряска, плесень,
Скорее отвернись и в сторону плыви,
Пока он был живой — он был неинтересен,
Я покажу тебе гниющий труп любви.

Чем глубже режет нож и слово — тем дороже,
Кто чашу не пронёс — упал вблизи стола,
Когда рассвет шипит и падает на кожу —
Неважно, карамель кипит или смола.

Беспамятства напалм честнее, чем холера,
Реестр округли до первой запятой,
Так было у Рабле, так было у Бодлера,
Так сбудется у всех, кто обведён чертой.

***
Для чего бы им огарки?
Души стёрты до мездры.
То ли мойры, то ли парки,
Три ли чеховских сестры.

Им не жарко, им не жалко,
Здесь они для всех закон:
Три — кусцы, кудель и прялка.
Камень, ножницы, картон.

Смотрят манко, пахнут манго,
И поди поразличай,
Кто вакханка, кто шаманка,
Кто вселенская печаль.

***
Когда понимаешь, на что обречён,
Вы все не спасаете, где вам, —
Ни Зигмунд,
стоящий за правым плечом,
Ни Эрик,
стоящий за левым.
В укрытие, сердце, дыши невзатяг
И не выходи из-за тела,
Решительно ясно, что делать,
и так
Не хочется этого делать.

***
Рябины много — к тягостной зиме,
А мы ещё не осознали солнца,
Слова внахлёст ложатся, как в письме
Четырнадцатилетнего веронца.

Фонема из асфальта проросла
И потянулась вечности навстречу,
Но не хватает света и тепла
На кубометры скошенных наречий.

Земля больна и потому строга,
Не отравись, идя по ней босая,
И снова осыпается строка,
Выветриваясь и перемерзая.

***
Заведено на сорок оборотов
Не самое астральное из тел,
Оскалившихся в крике, криворотых,
Рывком переползающих предел.

А дальше мир становится картонней,
С обрывками акцизного клейма,
И линиями жизни на ладони
Утра прошита линия ума.

Она вскипает — белая, простая,
И лопасти взбивают молоко,
А жизнь — она тут часто пролетает,
Должно, аэропорт недалеко.

Опубликовано в Образ №2, 2018