Весну в Крыму любить легко и приятно. Северная весна совсем о другом. Это каждый раз жёсткое противостояние природы самой себе. Здесь бывают обманчивые февральские оттепели, похожие на ложный вдох, отнимающий силы. Потому что дальше – холодный март, сырой апрель и май со снегопадами. Закрывать лыжный сезон в начале мая в наших широтах – обычное дело. Зима, стиснув зубы, до последнего не отзывает своих зверей.
И все же есть в здешней неласковой весне то, что, наверно, есть в по-настоящему любимых женщинах. Она ни на кого не похожа, она приходит, когда ей одной заблагорассудится. А еще она заполняет собой все и обостряет до полной безысходности. Она – как Мона Лиза из того философского анекдота – сама выбирает тех, кто ее любит. И уж в них вцепляется намертво. И да – я люблю ее именно за непохожесть на приторный лубок.
Эту историю я знаю от человека по имени Дмитрий, с которым нас связывает эпизодическое рабочее знакомство. И именно ее я вспоминаю в первые дни долгого солнца, мокрых проталин и неверного тепла, переходящего в свирепые ночные заморозки.
Однажды Дмитрий приехал на нашу запланированную встречу совершенно не таким, каким я привыкла его видеть. Стоял холодный март, и ледяной ветер швырялся в лицо колкой поземкой, а он выбежал из машины в легкой рубашке, какой-то растрепанный, несобранный, перевозбужденный.
– Простите, Инга, у меня совершенно нет времени сегодня… – он плюхнул передо мной на стол папку с документами, а сам остался стоять.
– Вы женитесь, Дима? – с улыбкой спросила я. – Вы похожи на очень счастливого и совершенно разобранного человека.
– Так и есть, – выдохнул он. – Но я не женюсь, тут другое… У меня, знаете… У меня вчера сестра пошла.
– Куда пошла? – не поняла я.
– Просто пошла. Она восемнадцать лет была в коляске. В инвалидной…
А потом я все-таки уговорила его выпить со мной кофе и рассказать мне самую весеннюю историю из всех, что я слышала.
Отца у Димы и Вари не было. А мама ушла, когда Диме было девять. Не умерла, а именно ушла – собрала вещи и вышла за дверь, чтобы больше никогда не вернуться. Осталась бабушка, которая называла Диму то Пашей (когда считала его своим старшим братом, пропавшим без вести в годы войны), то Володей, когда он напоминал ей покойного сына.
Так что опеку над Димой оформила двадцатилетняя Варя, которая замечательно рисовала и мечтала стать художницей. И Варя стала художницей, но сначала – мамой младшего брата. Днем она работала учительницей в школе, где учился Дима, вечером там же подрабатывала уборщицей, а потом рисовала. Варины рисунки действительно были хороши – их часто публиковали в детских журналах, несколько раз авторы приглашали Варю быть иллюстратором их книг. И вот однажды ее работами заинтересовался художественный редактор одного перспективного издания. В качестве тестового задания ей предложили оформить обложку очередного выпуска и выполнить несколько иллюстраций. Варина работа привела заказчика в восторг.
Девушке предложили работу ее мечты на хороших условиях.
Настолько хороших, что через пару лет она вполне могла бы рассчитывать на посильную ипотеку в Петербурге – городе, куда мечтают переехать все молодые талантливые художницы. Словом, все складывалось хорошо. Наверное, слишком хорошо. Потому что Бог, как мы знаем, любит испытывать положительных героев.
Однажды поздним вечером Варю сбила машина. Не просто сбила – переехала. Водитель уехал, не оглядываясь, оставив лежать на дороге худенькое, неестественно вывернутое тело.
«Прямо как мама, – горько усмехнулся взрослый Дима. – Этот водятель сделал, как она: сломал и уехал».
Варя пришла в сознание в больнице. Говорить она практически не могла, зато могла плакать. И плакала. Почти все время. Наверное, это страшно, когда у тебя нет будущего. Понимать, что у тебя отняли будущее, полное надежд и планов, – страшно вдвойне.
Варю в буквальном смысле собрали по частям. Со временем восстановилась речь, она заново научилась писать и даже снова начала рисовать. Но ни о каком творческом будущем речи уже не шло. Жизнь на лекарствах, ежедневные болезненные процедуры, война с собственным телом и болью отнимала все силы. А главное – Варя никогда больше не сможет ходить, так ей сказали.
«А я тогда говорил: ты будешь ходить, ты бегать будешь. А она плакала», – сказал Дима и, кажется, сам почти заплакал.
Но Варя не ходила.
Зато жизнь шла. Без пауз и остановок.
В числе лучших Дима окончил школу, затем – Петербургский университет, устроился на хорошую работу и через несколько лет стал равноценным партнером по бизнесу для своего работодателя. А потом открыл собственное предприятие, филиалы которого и по сей день успешно работают в нескольких городах.
Варю консультировали лучшие специалисты клиник России, Израиля, Германии и Китая, но вердикт врачей был однозначным и со всех языков переводился одинаково: чудес не бывает.
«Ты будешь ходить», – упрямо повторял Дима каждый день.
Однажды он собрал Варины рисунки и организовал большую выставку Вариных работ.
Конечно, в Санкт-Петербурге.
Он привёз сестру в город её мечты, в красивый светлый зал, и на стенах в этом зале были её картины, и вокруг были нарядные восхищенные люди, и в окна било солнце, и Варю буквально завалили цветами…
И Варя, конечно, была очень счастлива и опять плакала.
И ещё несколько дней они просто гуляли вдоль Невы и ходили по музеям.
«Если ты хочешь, мы останемся и будем жить здесь», – предложил Дима. Но Варя не захотела оставаться в городе, о котором когда-то мечтала полная надежд художница. Теперь эти надежды были чужими и причиняли только боль.
И они вернулись домой.
И снова шли годы, и снова ничего не менялось.
Каждый день Дима говорил Варе, что однажды она будет бегать, она согласно кивала и дежурно улыбалась, соглашаясь с ритуалом, нужным ее брату. Но не ей – так, наверное, ей казалось. Но однажды, критически окинув взглядом погрузневшую фигуру брата, Варя сказала ему: «А знаешь, начни-ка ты и правда бегать. Пузо у тебя, Дим».
Пузо, к слову, и правда наметилось – сидячая жизнь не располагает к поджарости и легкости. Так что Дима послушно начал ходить по вечерам в парк на пробежки, и когда было тепло, брал с собой сестру. И всякий раз, заканчивая моцион, он приподнимал её из коляски и буквально заставлял, опираясь на него, касаться ногами земли.
Он ставил её ноги на свои и шёл, держа Варю подмышками.
«Смотри, вот ты ходишь. Я обещал тебе, что ты будешь ходить, и ты идешь», – говорил он, не слушая возражений.
Один раз он споткнулся, и они с Варей едва не упали. И в эти краткие мгновения невесомости Дима почувствовал невозможное – давление Вариных ног на его ступни. Он ощутил, как она, испугавшись падения, судорожно, импульсивно напряглась, – но обошлось, брат удержал равновесие. И конечно, она не поверила ему, когда он рассказывал ей об этом.
И все шло по-прежнему. Северный город, много работы, вечерние пробежки и Варя в коляске. До той мартовской субботы, когда с утра вдруг выглянуло яркое солнце, и Варя сказала: «Я хочу в парк».
Это было странно, она редко гуляла днем – не любила, когда вокруг много людей, стеснялась внимания, болезненно любопытных, а равно и сочувственных взглядов. А людей и правда было много, как всегда в выходной погожий день. И они молча шли, а солнце просто светило.
Ещё совсем не тёплое, но уже ослепительное…
…Дима не сразу заметил летящего навстречу велосипедиста – солнечные блики, пляшущие в весенних лужах, били в глаза. А когда заметил, было уже поздно: двухколесный лихач пронесся мимо, обдав его и сестру в коляске водопадом ледяных брызг.
И тогда Варя, всегда спокойная и сдержанная Варя, зло и звонко, как брызнувшая осколками ваза, закричала: «Куда ты несешься, мать твою?! Ты что, слепой?!»
И тогда Варя встала.
И сделала шаг.
И еще один.
И только потом села на рыхлый снег.
А что было дальше, уже неважно. Дима стоял и смотрел.
Но не на Варю.
Он смотрел на пустую коляску. Ещё тёплую, но уже пустую. Совсем, навсегда.
Дима не любил весну.
Северную весну вообще трудно любить. Особенно, если когда-то она отняла будущее у твоего единственного дорогого человека. Но теперь они, кажется, в расчёте.
Она помнит свои долги и сама выбирает тех, кто её любит. Выбирает среди тех, кто способен любить.
Опубликовано в Литературный Иерусалим №33