Смерть — Гумилёву
…И с тобой мы встретимся в раю…
Николай Гумилёв. Смерть (1905 г.)
Гумилёв, не глумитесь над смертью. Я не глупа.
Покурить? Я не против. Стрельните мне у стрелков.
Это место ужасно. К нему зарастёт тропа.
Что ж, не всем светят Чёрная речка и Петергоф.
Я красивая с вами, хотя я страшней войны.
Говорят, что костлява. Вдобавок ещё коса.
Мне приятно, что вы благородно со мной — на «вы»,
Улыбаетесь искренне, не отводя глаза.
Я бываю нелепа, внезапна, легка, добра.
Но поверьте, мой милый, меня убивает быт.
Вот идёшь словно мусор выбрасывать из ведра,
А вокруг завывают: «За что? Почему? Убит!»
К вашей Анне я, кстати, приду в шестьдесят шестом.
Это будет старушка. И лучше бы не смотреть.
Вам же так повезло: молодым — и почти Христом.
Гумилёв, я ревную. Я женского рода смерть.
Вы, конечно же, слышали: Блок отошёл на днях.
Что-то косит поэтов. Простите за каламбур.
У меня Маяковский с Есениным в очередях.
Но они — не моё: эпатаж, моветон, сумбур.
Ладно. Яму вам вырыли. Это почти финал.
Через пару минут тут начнут убивать, шуметь.
Вы умрёте шикарно. Так даже чекист признал.
Гумилёв. Я распла ´чусь. Я женского рода смерть.
P. S.
Я люблю вашу «Смерть» и цитирую наизусть.
Я хотела бы жить с вами вечно на озере Чад.
Вам смешно, Гумилёв, а я снова за вас убьюсь.
Говорят, вы бессмертны. Не знаю. Так говорят.
Хворостовский — 22.11.2017
Орфей не спускается в ад. Он — выше.
Смерть для него — молчать…
Если Бог захотел вживую услышать,
Богу не отказать.
Балет как наше всё
Танго в Париже не станет последним, запомни.
Странно исполнить в Версале предсмертное па.
Ты свои танцы оттачивал в каменоломне,
Камнем бросаясь под ноги месье Петипа.
Русским сезонам быть снова и снова на зонах.
Зондеркоманды — под пачками загнанных прим.
Завтра ты будешь легко разбираться в законах,
Если окажешься этой судьбою судим.
Танцы смешались, как руны, цитатники, торы.
Ватные стопы, железные пальцы пуант.
Время превратных путан и приватных танцоров.
Время балета, где каждый второй — ампутант.
Без головы. Без сомнений. Без боли. Без Бога.
Бодрый танцор прожигает ступни на углях.
Проданы партии тем, кто старается в ногу.
Сколько Плисецких убито уже в лебедях.
В этой Священной весне на свободу — мгновенье.
Жаль, на Большом неизбежна печать меньшинства.
Танго в Париже не будет последним, поверь мне,
Лишь потому, что за нами, как прежде, Москва.
Правильные стихи
Ты нужен своей стране,
чтоб молча держать ружьё.
Не важно: Непал, Уэльс, страна просветлённых Оз.
Здесь реет, как гордый стяг, нестираное бельё
В крови твоих праотцов времён революций роз.
Ты нужен своей любви,
пока в тебе есть запал,
Пока ты — полночный взрыв, способный её накрыть.
Как нежно свербят внутри осколки желанных жал,
Которые выпускал, чтоб в ненависти любить.
Ты нужен своим богам,
пока ты не встал с колен,
Пока у тебя в ушах шуршат муравьи молитв.
Почувствуй свободу там, где все отдаются в плен
И где заключают мир, друг друга сперва убив.
Ты нужен своей душе,
пока она ищет мысль
И смысл, что наполнит жизнь и даже последний вздох.
Но ты не увидишь, как Душа отлетает ввысь,
Пока её держат здесь Страна, и Любовь, и Бог.
Hemingway и его дробовик 1
— Хэм, займите свой мозг, вычисляя дробь!
А иначе ваш ум умирает, Хэм.
— Док, у вас в документах и хворь, и скорбь…
У меня же в уме лишь одно: зачем?
— Хэм, примите, пожалуйста, порошок.
Я не рад радикально менять процесс…
— Док, вы верите в чёртов электрошок?
Вы наивней, чем Джоуль, Ампер и Герц.
Вы стираете памяти капитал.
Даже буквы не помню от процедур.
Видит Бог, я до гроба не забывал
Подлецов, мудрецов и наивных дур.
Ваша клиника не выбивает клин.
Ваши методы метят, увы, в висок.
Трижды сплюньте на мой мимолётный сплин.
Карантин навсегда отмените, док.
Паранойя? Нелепо-смешно звучит:
Пара Ноя покинет навек ковчег.
Док, зачем вам пытаться меня лечить?
Хэм и Хам — это сдвоенный человек.
Для чего он засел глубоко внутри?
Как маньяк, что в меня без меня зашёл.
Мы идём на охоту на раз-два-три.
И у нас на двоих этот общий ствол.
Док, я знаю, вы завтра войдёте в дом,
Чтоб собрать мой разбросанный мозг в пакет.
Скорбный колокол, тот, что «по ком, по ком…»,
Вдруг заткнётся впервые за много лет.
Кончен праздник, который всегда Париж.
Я прощаю оружие, бомбы, нож.
Человека, я думаю, не победишь,
Даже если в себе ты его убьёшь.
P. S.
Видит Бог, я старался, мой док, как мог.
Но старик утонул в море прочих книг.
Я-то думал: убийственным будет слог.
А они моим именем — дробовик…
1. У Эрнеста Хемингуэя была тяжёлая паранойя. В качестве лечения применялась электросудорожная терапия. 2 июля 1961 года Хэм взял любимый дробовик, вставил ствол в рот и спустил оба курка. Модель ружья, из которого он застрелился, была переименована. Теперь эта модель двустволки (якобы) так и называется — «Hemingway».
Опубликовано в Енисей №1, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!