Григорий Блехман. КАК ХОРОШО ИДТИ ПО СВЕТУ…

О книге избранных стихотворений Владимира Скифа «Где русские смыслы сошлись»

Разговор об этом сборнике начну со стихотворения, которое, на мой взгляд, рассказывает о человеческой сути поэта и гражданина Владимира Скифа:

Как хорошо идти по свету,
По краю звёздного пути
И славу русского поэта
Державной поступью нести,

Как хорошо служить России
И знамя чести поднимать,
Как горестно своё бессилье
В служенье этом понимать…

Привёл это стихотворение первым потому, что для меня суть одного из ярчайших современных поэтов состоит в его постоянной потребности сделать максимум для страны, где родился, вырос и живёт. Поэтому позволю себе не согласиться с двумя заключительными строчками восьмистишия. Скорее всего, они продиктованы тем, что Владимир Скиф всегда ставит перед собой самую высокую планку гражданина.
Ведь всё, о чём он пишет, – это служение России своим словом. Разве может человек, не впитавший «с молоком матери» любовь к России, написать:

Столбы гудят и мчатся вдаль,
На горизонте пропадая.
Жнёт перезревшую печаль
В полях бескрайних Русь святая.

Берёза плачет над крестом,
Ей ветер косы расплетает.
И в поле чёрном и пустом
Ворона хриплая летает.

Здесь дом стоял. И от плетня
Меня влекли – судьба и воля.
Теперь в разверстой пасти дня
Калитка хлыбает средь поля.

В ночную копоть скрылся лес,
Господь с России мглу сметает.
Звезда срывается с небес –
И до земли не долетает.

А ведь этим стихотворением поэт открывает книгу. Значит, оно для него программное, центральное. И задаёт интонацию сборнику. Причём сборнику избранных стихов, т.е. тех, которые он считает для себя главными. И здесь, действительно, «русские смыслы сошлись», потому что только русский может в такой степени почувствовать, как «Берёза плачет над крестом, / Ей ветер косы расплетает…» или как «В ночную копоть скрылся лес, / Господь с России мглу сметает. / Звезда срывается с небес – / И до земли не долетает». Это ведь именно русские образы, и заполнить «до дрожи» они могут только русскую душу, которая в этом родилась и продолжает жить в веках.
Конечно, созвучие такие строки вызовут не только у русского, но и у любого, кто наделён способностью ощутить магию поэзии. Но «до оснований, до корней, до сердцевины» их может чувствовать только человек с русский душой.
И эта задумчивая печаль «среди осенней немоты» – тоже исконно русская:

Свет родины, хлеба созревшие
Простёрлись вдоль моей души.
Осенние, остекленевшие
Молчат болота, камыши.

Берёзы голые, опавшие,
Среди сырых, пустынных дней,
Как девы, замерли над пашнями
В немой стыдливости своей.

Топчу былинок жухлых крошево,
Деревьев волглые листы.
Ищу себя, своё ли прошлое
Среди осенней немоты.

А за ручьём, за тихой рощицей,
Где я влюблялся молодым,
Ещё не выгорел, полощется
Моих печалей горький дым.

И так страдать от того, что происходит в России уже почти три десятилетия, может лишь русская душа:

Милая Русь, ты была оживлённою,
Пела, крестила детей,
Тщилась остаться живой, обновлённою
В мире жестоких идей.

Русских людей без идей не оставили
И без кровавой войны.
Сердце народа напалмом оплавили,
Кол принесли для страны.

Где наши песни, надежды вчерашние?
В душах – сомненье, раскол.
В тело России вошёл телебашнею
Страшный Останкинский кол.

Конечно, любой крупный поэт, оставаясь Художником национальным, невольно выходит из этих пределов и становится интернациональным, потому что есть нечто, объединяющее людей всех национальностей и вероисповеданий. Например, не поддающееся никакому рациональному определению, возвышенное состояние, именуемое вдохновением:

Оно явилось, распростёрло
Свои крыла – издалека,
Перехватив от счастья горло,
Мир поднимая в облака.

Оно несло мне вольнодумство,
Глубин достигло и высот.
Оно свалилось, как безумство,
Как полдень, рухнувший в осот.

В нём были сила и движенье,
И лёгкость чудной высоты.
И бездна слёз, и утешенье,
И рядом – ты и только ты!

Причины этого возвышенного состояния для каждого из нас в разные моменты могут быть разными, но само состояние, дающее «душе полёт и озаренье», у всех одинаково.
Именно поэтому, когда крупный поэт пишет о чём-то личном, в конечном счёте оказывается, что он написал о нашем общем. Казалось бы, каждому знакомо состояние тоски. Но когда оно выливается в строках Мастера, то его личное сразу становится и твоим – будто тобою поведанным, но сказанным так, как ты этого не умеешь:

Журавли поплыли в просини
Над осеннею рекой.
Что мне делать этой осенью
С этой жадною тоской?

С жизнью, в крошево порубленной,
Мной самим среди потерь.
И с тобою, мной погубленной,
Что же делать мне теперь?

Тучи тёмные стараются
Над землёй слезами стать.
Мои годы собираются
Журавлями улетать.

Вот и сны меня забросили…
Не хочу я в поздний час
Оставаться в этой осени
Без твоих бездонных глаз. 

Но, конечно, поэт испытывает и такое состояние, какое природой дано испытывать лишь Художнику в самом ёмком понятии этого слова.
Эти мгновения называются муками творчества, которые, нередко, вызывают внутренние страдания, вплоть до отчаяния:

Ах, Боже мой! Исчезло лето.
Я просыпаюсь в темноте.
Ищу застывшие предметы,
Шепчу себе: – Не то, не те,

С которыми так просто было
Творить и приникать к листу,
Их что-то ночью изменило,
Они впитали темноту.

Тьма съела дом, калитку, рощу,
А в доме – книги и цветы.
Пытаюсь их найти на ощупь,
Извлечь из плотной темноты.

Но мне предметы не даются:
Ни карандаш, ни плоть листа.
Никак стихи не удаются,
Их поглотила темнота.

Недаром, поэтов издавна называют людьми «без кожи». Именно это и обрекает их на обострённое восприятие всего, что происходит вокруг.
У поэта оно постоянно просится на бумагу. А когда, порой, «Никак стихи не удаются, / Их поглотила темнота», переживает он это болезненно.
И потому хочу пожелать моему товарищу, чтобы такие периоды в его жизни были как можно реже, и состояние «Творить и приникать к листу» возвращалось всегда.
В замечательной поэме «Месяцеслов», вошедшей в эту книгу, Владимир Скиф написал:
… Как хочется парить, воскрыльями сверкая, И сеять зёрна слов в родную почву, май!
Хочу добавить: пусть это происходит и во все остальные месяцы года, поскольку в одухотворённых великой любовью и высокой печалью строках замечательного русского поэта Владимира Скифа действительно «русские смыслы сошлись».
Уверен, многочисленные поклонники дарования этого Мастера найдут в его новой – разнообразной по тематике, но очень цельной духовно – книге немало близких собственному мироощущению поэтических открытий, присоединятся к моей благодарности, а все вместе пожелаем нашему глубинному поэту и дальше «сеять зёрна слов в родную почву», потому что всходы от таких «посевов» – самого высокого качества.

Владимир Скиф

РОЖДЕСТВО

В детстве я, к окну прилепленный,
Чуда ждавший в тишине,
С колокольчиком серебряным
Видел Ангела в окне.

Дух святой – живой, вещественный –
В лоб меня поцеловал,
И навеки Свет Рождественский
Душу мне околдовал.

Ах, какие были радости
На деревне у меня:
Скоморохи, песни, сладости,
Запряженная свинья,

На которой мы с потехами,
В новогодней кутерьме
В сельский клуб из дома ехали
По сверкающей зиме.

Начинался вечер святками,
Выметался весь чулан,
Чтобы в ночь идти с колядками
В страшных масках, чучелах.

Мир, наполненный преданьями,
Визгом, смехом, колядой
И девичьими гаданьями
Под Рождественской звездой.

Мир любви, почти утраченный,
Снова в ночь меня позвал,
Снова Ангел в час назначенный
В лоб меня поцеловал.

Коляда смеётся, дразнится,
Собирает торжество…
Нет на свете ярче праздника,
Чем святое Рождество!

ИЗ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ

С ночного двора не уходится прочь,
Я мал, но по-детски отважен.
Мне видится космос, и кажется ночь
Огромным, как мир, саквояжем.

А в том саквояже, на трепетном дне,
Меж лиственниц, в бархате лета,
Стою я один – в тишине, в глубине,
И вместе со мною – полсвета!

Я трогаю космос отсюда – со дна,
Стою у него на пороге…
Мне ночи моей полусфера видна,
И звёзды, и двор неширокий.

Спускаются звёзды на нитках лучей
До кухни, до луковой грядки,
Звенят у соседей, как связки ключей,
Что в сенях лежат в беспорядке.

Одна мне ресницы огнём обожгла,
Другая была ледяная…
Но только не верит никто из села,
Что двор мой – для звёзд проходная.

Я сам разуверился: «Сказки! Старо!»
Сложил перед школой тетрадки…
А вечером лук потянул за перо –
И вынул комету из грядки!

СТОРОЖ

В нём живут пустые коридоры,
Тьма ночная, чуткая, как рысь.
В нём живут смоленские просторы,
Те, что с детства Родиной звались.

Сторож долго и неслышно ходит
В беспросветной, серой полумгле.
То в сторожке боль свою находит,
То в разбитом немцами селе…

А село он строил честь по чести
В довоенном памятном году.
В городе отыскивал невесте
Дорогую длинную фату…

Но война заполыхала мглисто –
Догорели избы в темноте,
И невесту плотника фашисты
На её повесили фате.

…Покупаю два сырка на сдачу
К чёрному, убойному вину
И сижу со сторожем, и плачу,
Проклиная давнюю войну.

Как в землянке полыхает плошка,
Валит снег над городом густой,
И обвита бедная сторожка
Скрученною белою фатой.

* * *
Этот мир разделился во мне:
Сердце надвое – делит излука.
Я стою на одной стороне,
На другой – и любовь, и разлука.

На одной стороне бытия
Лишь удачливым всё удаётся,
На другой – неудача моя
Надо мною беспутно смеётся.

На одной стороне – вороньё,
На другой – лебединая стая.
По одну – вырастает копьё,
По другую – сирень вырастает.

Мне ладонь обжигает огонь,
Словно штык воронёною гранью.
Для любви поднимаю ладонь
Опускаю – карающей дланью…

Белокрылый взвивается конь
Над широкой бушующей Летой,
И летает незримый огонь
Между той стороною и этой.

* * *
Иду по осенним последним цветам,
По лапкам сухим иван-чая,
По жухлой траве, по истекшим годам,
Потери свои различая.

За мной не одна продвигается тень.
Теней, как деревьев – не меньше…
И тени за мною следят целый день
Глазами покинутых женщин.

Они молчаливы. Я тоже молчу,
Ступаю, прощенья не чая.
Послушно тяжёлые тени влачу
По лапкам сухим иван-чая.

От них не избавиться, их не предать.
Я отдан им всем безраздельно.
Мне с ними, наверное, век коротать
И помнить о каждой отдельно…

* * *
Запахи мёда и хлеба…
В доме полны закрома.
В сумерках движется небо –
Катится с горки зима.

Иней подёрнул немедля,
Словно щетиной, заплот.
И переполнился медью
Ярко-оранжевый плод.

К ночи на ветки нанижет
Иней свою бахрому…
Солнце спустилось пониже,
Будто застряло в Крыму.

Выпалил кто-то из пушки:
Лопнул небесный стакан.
Ночью стучит колотушкой
По льду мороз-великан.

Сумерки встали на лапы,
Шерстью дымят ледяной,
Словно медведь косолапый
В небо упёрся спиной.

Тучные сумерки скатят
Красного неба дымы
Прямо на белую скатерть
Русской царицы-зимы.

* * *
Что меня так бессердечно гложет
Ранним утром и на сломе дня?
Мы с тобой, любимая, похожи,
Ты ведь вырастала из меня…

Вырастала, телом расцветала,
Я тебя под звёзды уносил.
Ты на ложе страсти трепетала,
В нашу осень падала без сил.

Ты была, как будто бы без кожи,
Так любила, так ждала меня…
Что меня так беспрестанно гложет,
Словно пламя чёрного огня?

* * *
Я знаю, я чувствую, вижу:
Эпоха сжимается вновь.
Я время набухшее выжал –
И брызнула алая кровь.

Я где-то во времени долгом
Свой путь, свою долю искал…
Я пел, как Некрасов на Волге,
Как Чехов – смотрелся в Байкал.

Но время меня торопило,
Пытало железом меня,
На знойном ветру прокалило,
Вдохнув в меня силу огня.

Во мне первородно, глубоко
Любовь трепетала моя…
И страждущим, веющим оком
Искал я таких же, как я.

…Светило лицо молодое,
Горя вдохновенным огнём…
И солнце вставало гнедое,
И я становился конём

Тем самым отчаянным, красным,
Которого мальчик купал…
Ты реяла девой опасной
Среди купидонов и скал.

Взрывались в Нью-Йорке высотки,
В ночи колебалась земля…
Коня рисовал Петров-Водкин
И тот уносился в поля.

* * *
Е. М.

Мне рядом быть с тобой необходимо!
В каких мирах опять блуждаю я?
Да где ты есть и кем же ты хранима,
Сосредоточенность моя?

Я верю, что она – тобой хранима,
Когда я вдруг ищу в тебе приют,
Жду вдохновенья и живу без грима,
И соловьи в моей душе поют.

Ты нашу жизнь вершила без нажима,
Хотя я – несусветный – и, порой,
Такую горечь нёс тебе – ранимой,
Что жизнь и вправду не была игрой.

Терял себя, подпорки, песни, крылья,
Чурался снова в небеса взмывать…
Ты делала великие усилья,
Чтоб мог я снова рядом пребывать.

Прости за дни безумства и ненастья,
Где я, бывало, уходил ко дну…
Но знай – с тобою – не терял я счастья,
Ведь я всегда любил тебя одну!

Опубликовано в Бийский вестник №3, 2020