Евгений Минин. ВСТРЕЧИ

Из цикла эссе

ВСТРЕЧА С МЕССИНГОМ

Через три-четыре месяца после свадьбы, когда мы с молодой женой жили, не обременённые заботами, как птички на веточке, в Витебск приехал с концертом знаменитый Вольф Мессинг. Мы обитали в Доме специалистов, в одном из редких зданий, уцелевших после гитлеровской оккупации. В этом Доме жила витебская богема, если можно так сказать, – артисты и множество других важных и нужных для города людей. Достать билет на концерт в этой среде не представляло проблемы.
И вот мы сидим в ряду пятнадцатом-шестнадцатом, уже точно не помню, ассистенты раздают листики для желающих написать задание для маэстро.
«А чего, – думаю, – мне бы чего-то позаковыристее не написать? Пусть голову поломает!»
Написал и отдал ассистенту, который ближе стоял.
А потом началось действо. Вышел телепат. Разглядываю его в театральный бинокль. Небольшого роста, острые черты лица. Глубоко посаженные глаза. Артист Князев в одноимённом сериале был очень похож на реального Мессинга. Только наблюдая во время выступления, казалось, что телепат всё время был под напряжением. В те времена о нём было мало написано, и значимой фигурой для меня этот телепат не являлся. Мало ли гипнотизёров гастролируют по огромной стране.
Да, а задание моё было достаточно простым, как я потом понял: найти в зале мою жену и вытащить из левого кармашка её сумочки мой заводской пропуск.
Все записки находились в коробке, и члены жюри, выбранные зрителями, вытаскивали задания вслепую. Написал-то я от нечего делать, но, о ужас, – после третьего-пятого заданий, успешно отгаданных Мессингом, в руки жюри попала моя записка. Вообще, на все фокусы телепата я смотрел скептически, считая все отгадки элементарным шарлатанством.
И вот я уже на сцене. Ко мне подошёл Мессинг.
Он внимательно заглянул мне в лицо снизу вверх – я был выше его на полголовы. Велел снять часы и взял меня за запястье. Я почувствовал, как Мессинга от напряжения стала бить мелкая дрожь. И это было так до конца сеанса.
– Думайте, думайте, что написано в записке, – сурово сказал он.
«Фиг угадаешь, фиг угадаешь, – мысленно потешался я».
Резко остановившись посреди зала, Вольф колюче заглянул мне в глаза:
– Прошу не думать всякие глупости, только о том, что написано в записке!
Я начал напряжённо думать.
Но как напряжённо ни думал, Мессинг ошибся: в качестве моей жены выбрал дородную даму, сидевшую от жены через два места.
Менять свою миниатюрную жену на эту габаритную, мягко сказать, зрительницу в период медового месяца я не был намерен.
«Нет-нет! Это не она! – изо всех сил подумал я, – она на три места правей!»
– Что вы так кричите! – передёрнулся телепат, хотя я даже и рта не открыл.
Схватив одной рукой меня, второй – жену, Мессинг, как на буксире, вытащил нас на сцену.
– Думайте дальше, – скомандовал великий Вольф.
Я начал думать. Мессинг выхватил сумочку из рук моей жены – именно выхватил. Начал в ней копаться и вдруг резко остановился:
– Я не могу взять ЭТО в руки. Это документ.
– Какой документ, – не выдержал я, – это всего-навсего пропуск на завод.
– Я не беру в руки никакие документы, – строго сказал Мессинг и тут же спросил: – А кто вы по специальности?
– Инженер, – гордо ответил я.
– Не обманывайте себя, вы не тот, кто есть, – ехидно и многозначительно улыбнулся маэстро, и повернувшись, пошёл к жюри, которое приготовило для него новое задание.
Что этим хотел сказать Вольф Мессинг, я сначала не понял, но когда через семь лет меня пригласили работать учителем труда в школу, и я стал тем, кем всегда хотел быть – учителем, то до меня дошла мысль этого проницательного человека.
А зал гудел от восторга – Вольф Мессинг продолжал выполнять задания, собирал из трубок какие-то конструкции, угадывал, что было написано на обороте открытки.
Как жаль, что после концерта я не попросил у него автограф.

ПОЛКОВНИК МИШКА

Мы всей семьёй совершили репатриацию в Израиль – из Витебска в Иерусалим. Я, жена и тесть сразу записались на ускоренные курсы по обучению иврита, называемые ульпанами, а тёща «прикрывала тылы» – занималась кухней и встречала детей со школы. Уже через месяц тёща взмолилась:
– Вы ходите повсюду, смотрите достопримечательности, а я, кроме кастрюль и плиты, ничего не вижу! Имейте совесть, ребята!
И тёщина мольба дошла до моего сердца. В пятницу на автобусе мы отправились в центр города. Я ещё сам был сырой гид, но что знал, то рассказывал, что не знал, то придумывал. И вот мы стоим в парке «Сад Колокол», называемом на иврите «Ган Паамон», неподалёку от красивейшего фонтана, подаренного Германией Израилю, и я рассказываю. А в пяти метрах стоят два полицейских очень пожилого возраста. Есть такая порода у евреев – небольшого роста, коренастые и плечистые. Видимо, полицейские-волонтёры. В Израиле это движение принято повсюду и поощряется государством. Уголком глаза наблюдаю, что один из полицейских внимательно прислушивается к моим речам, словно я тёще военную тайну какую-то выдаю. Наконец он не выдержал и подошёл к нам:
– Я вижу – вы новые репатрианты?
– Да, только месяц приехали.
– Откуда вы, господа, смею вас спросить?
Думаю, сказать из Невеля – так откуда он может знать этот маленький городок на Псковщине. Возьму выше.
– Мы из Витебска.
– Да, знаю Витебск, хороший большой город, – вздохнул полицейский грустно, – а я родился неподалеку, в Невеле. Слышали, наверное?
– Как в Невеле? – удивился я, – да я тоже родился в Невеле!
Мой собеседник от восторга подпрыгнул, как Луи де Фюнес:
– А какие там города поблизости??
– Как какие – Пустошка, Новосокольники, Новоржев!
– А на какие районы делится Невель?
– На «Амур» и «Америку». Мои дедушка с бабушкой жили на «Амуре», за Горбатым мостом.
Моя информированность о городе устроила земляка. Посыпались вопросы – как там Невель? Кстати, русский язык у полицейского был старомоден, но совершенен – на таком, видимо, говорили до революции, такой сочный русский язык.
– Полковник Мишка Ротем, – представился полицейский, – чем я могу вам помочь?
– Как это Мишка? Михаил, наверное?
– Нет, это официальное имя, так в паспорте и записано. Ну, какие у вас будут пожелания?
– Мы бы хотели сходить в Старый город, – набрался наглости я.
Начиналась интифада, и честно говоря, я побаивался вести туда тёщу. Если б их было несколько, а одной я рисковать не хотел. Мало ли, что-то с ней случится, то кто ж тогда на кухне у плиты будет стоять? Это сейчас мы там блуждаем с атрофированным чувством страха, но тогда… Мишка повернулся к напарнику и начальственно отрезал:
– Хаим – всё! Я сегодня не работаю – у меня гости.
Потом подошёл к дороге, поднял руку, и как сивка-бурка, к нему подлетело такси. Через пять минут мы, ошарашенные, оказались у Яффских ворот.
Вначале постояли у Стены Плача, прошли через весь Старый город. По пути Мишка накупил нам разных фруктов. Покачиваясь от усталости и счастья, мы вышли на площадь. Наш новый друг поднял руку, и дрессированное такси моментально подскочило к нам.
– Вот тебе деньги, – грозно сказал Мишка, – отвезёшь моих друзей в Писгат-Зеев (это была в то время окраина Иерусалима), и смотри мне, – полицейский помахал указательным пальцем у носа водителя.
Конечно, с Мишкой мы обменялись номерами телефонов. Так началась наша дружба.
Мишка иногда звонил – мы встречались в кафе, сидели, пили кофе с пирожками. Я рассказывал о Невеле, о Невельском озере, о разрушениях во время войны.
Мишка рассказывал о своей жизни, о войнах, в которых он участвовал.
– Мишка, – однажды полюбопытствовал я, – а откуда у вас такая фамилия – Ротем? В Невеле я не слышал о такой фамилии.
– Ха! – засмеялся Мишка. – Моя настоящая фамилия – Рабинович. Но когда группу молодых офицеров посылали в Англию на стажировку, премьер-министр Бен-Гурион лично беседовал с каждым индивидуально. Когда я ему представился, он велел мне изменить фамилию, дескать, она звучит как русская. «Да что вы, сказал я, – Рабинович – истинная еврейская фамилия!» – «Это для нас с вами – еврейская, – ответил Бен-Гурион, – а для англичан – русская, типа Иванович, Хаймович. У вас будет фамилия, – сказал он и на мгновенье задумался, – Ротем. Срочно замените документы».
Вот так переиначили фамилию Мишки.
А однажды я встретил своего старшего друга с огромным орденом на груди. Оказалось, вызвали Мишку в полицию – приехала группа монгольских полицейских. Попросили, чтобы Мишка показал иерусалимские достопримечательности. Экскурсия так понравилась товарищам-монголам, что они, посовещавшись, а потом построившись в одну шеренгу, торжественно наградили полковника в отставке Ротема орденом.
Дружба наша длилась лет десять. Мишку всегда интересовали новости города, где он родился. А когда забарахлило сердце, Мишка перенёс операцию, после которой прожил совсем недолго.

СТЕФАНИЯ

По пути домой я заехал в монастырь Святого Креста – мужской монастырь Иерусалимской православной Церкви, расположенный неподалёку, известный тем, что там был монахом любимый мной Шота Руставели, автор поэмы «Витязь в тигровой шкуре», которую я проглотил ещё в юном возрасте.
Позвонил в колокол, – а они у нас на каждом шагу, – вышла встретить очаровательная женщина, одетая как монашка, вероятно, экскурсовод, и начала говорить по-английски, но, после пары фраз, я догадался, что она говорит и по-русски.
Показала автопортрет поэта, который был нарисован на колонне с ликами святых.
Облазив монастырь, я уже направился домой, но (о, моё неугомонное любопытство!) вернулся обратно.
– А скажите мне, любезная Стефания, как отнёсся автор картины к тому, что Руставели на его картине нарисовал свой лик?
– Художник давно умер, а Господу так было угодно.
– А кто видел разрешение Господа? Что бы сказали, если бы Шагал на картине Рафаэля нарисовал своих влюблённых? А как авторское право? – с усмешкой спросил я.
– Нет, – ответила любезная Стефания, – рисунок Шота – это что-то особенное!
– Так он мог разрисовать все стены в монастыре!
– Мог, да, наверное, у него времени не хватило – вроде как царица Тамара назначила его казначеем монастыря. Представляете, сколько у финансиста забот. А так бы, может, он все стены разрисовал.
Жена, заметив, что я не могу оторваться от любезной Стефании, будучи подкованной в историческом плане гидом, подошла и возмутилась:
– Женя, ну что ты задаёшь дурацкие вопросы. Есть множество легенд. Говорят, что Руставели был любовником царицы Тамары и был ею назначен сюда главным казначеем. И прах Тамары перезахоронен где-то здесь. И, вроде, Шота похоронен как бы в этом монастыре. Один Господь знает, где! А монастырь объявил себя банкротом, продал окружающие земли, а потом его выкупила греческая Церковь. И даже наш Кнессет располагается на греческой земле. Было б здорово, если бы греки забрали её вместе с Кнессетом и депутатами.
– Откуда у тебя столько такой информации? – спросил жену,
– Господи, где мы живём? Она вся в воздухе! – засмеялась жена…

РОЗОВАЯ ВИШНЯ И БЕЛЫЙ ЦВЕТОК ЯБЛОНИ

Сегодня – праздник Шавуот, день вручения Всевышним скрижалей Моисею, водившему свой народ сорок лет по пустыне.
Решили и мы с женой съездить в Старый город. Поставили машину на подземной стоянке, вышли на Мамиллу – улицу-променад, состоящую сплошь из магазинов. И знаете – бывает такое – приходишь в место, в которое должен прийти, и видишь или слышишь знак свыше.
Так вот – выхожу со стоянки и слышу соло трубы.
И звучит любимая композиция Луиджи «Розовая вишня и белый цветок яблони» (Cherry Pink And Apple Blossom White) – нынче её называют попросту «Вишнёвый сад».
Боже, как исполнял великолепный Эдди Кэлверт это прекрасное нисходяще-восходящее глиссандо! Звук его трубы, казалось, повелевал и владел тобою. Великолепным соло этого трубача заслушивались другие музыканты. Мне было шесть лет, когда я вместе с отцом замер под эту мелодию. «Второго такого нет, – сказал отец, сам отличный трубач. – И мне так не сыграть никогда».
Сколько лет я не слышал эти колдовские звуки трубы! Так же, как в старой сказке шли мыши на зов дудочки, я пошёл на этот серебряный звук. Конечно, это были не звуки трубы Эдди Кэлверта, но это было очень близко к оригиналу. У стены одного из магазинов сидел трубач. Я положил трубачу пять шекелей в знак благодарности за доставленное удовольствие, пошёл дальше, но любопытство повернуло меня обратно. Мы познакомились.
Оказалось, Александр родом из Киева, знаменитый в СССР трубач. Играл в известных оркестрах, гастролировал с цирком. Приехал на ПМЖ в Израиль. Но где здесь играть трубачу? Начни играть дома – соседи сразу вызовут полицию. А тут – играй сколько хочешь на радость людям. Когда я возвращался после длинной прогулки, уже звучал «Миллион алых роз». Конечно, Паулс не Луиджи, но исполнение Александром произведения Раймонда выглядело вполне достойно… Когда-то на композицию Луиджи были написаны слова, а песню пела Капитолина Лазаренко, которую так назвали в честь знаменитого тома Маркса «Капитал».

Вот почему в стихах ли, в прозе ли,
Луна осветит небосклон,
Цвет яблонь бел, а вишен – розовый,
Когда влюблён.

Ах, как это было давно, когда был влюблён. Всё проходит и растворяется во времени, и только чарующий голос трубы может повернуть время назло всем законам вспять, чтобы выдавить слезинку грусти о том давнем и неповторимом.

АБРАМ, НЕ ПОМНЯЩИЙ ИВАНА

Эта история документальная и удивительная.
Знаете, я считал и считаю, что Бог или Высшая сила – как будет угодно, за смену веры карает отступника.
Карает жестоко.
Об этом говорит Библия, об этом написано много книг, и что главное – я видел эти явления в жизни.
И выстоять удаётся не каждому.
Но иногда удаётся.
Сегодня это произошло в продуктовом магазине, куда явился за покупками, где и столкнулся с Абрамом.
Он меня не узнал, но я окликнул его.
Мы много раз встречались по разным поводам, но никогда я не видел Абрама таким счастливым.
Потому и решил рассказать реальную историю русского парня Ивана с самого начала.
Жизнь у него в России не сложилась – он был запойным пьяницей.
Из семьи, где у него рос сын, его выгнали.
На работу врачом в городе, где он жил Иван, не брали.
И решил Иван изменить жизнь и стать евреем.
Как он пробрался в Израиль – не знаю точно, но (опустим нюансы) как-то пробрался и пошёл прямиком учиться в ешиву.
Принял имя Абрам, отпустил пейсы, надел кипу и сел за изучение Торы.
Прошёл гиюр по полной программе.
Через какое-то время уже не Иван, а Абрам встретил девушку, женился на ней.
Жена работала, Абрам получал какую-то стипендию в ешиве, и молодые начали жить в Иерусалиме подобно многим иерусалимцам.
И тут представляется мне, что разгневался сам Бог – уж не знаю какой – православный или иудейский, открыл глаза – как это мерзкий отступник живёт и в ус не дует, пейсы растит и мацу на Песах ест?
И начались кары мужику по полной программе.
С женой случилось несчастье – она получила травму, и у неё отнялись ноги.
Компенсации были малы, и Абрам ушёл из ешивы работать в одну из больниц Иерусалима.
Но, как говорят евреи – цорес (беда) не приходит одна.
Мало того, через какое-то время женщина ослепла.
Затем выяснилось, что она немножко беременна.
Родился мальчик.
У мальчика оказалась опухоль мозга.
Малыш начал получать химиотерапию.
Семья сняла не квартиру – конуру в нашем районе.
Кровать была одновременно полом в этой конуре, где все вместе ночевали.
Люди, знающие его ситуацию, помогали, чем могли, – одеждой, мебелью.
Ну, как вам экшн?
Но это ещё не всё – в ситуацию вмешались церберы социальной службы с целью отнять ребёнка.
Типа – когда Абрам на работе, ребёнок остаётся с неходячей и слепой матерью.
Абраму ко всем бедам пришлось вести тяжёлую битву за первенца.
Как не сойти с ума и не удариться в запой?
Не напился, не ударился в запой.
Выстоял.
Потом его семья получила социальное жильё в другом районе, и мы на много лет потеряли возможность видеться.
И вот Абрам стоит передо мной.
Девятый вал Божьих кар утих.
Вокруг нас бегает шустрый пацанёнок, тот самый Йоси, сын Абрама.
Он тут же научил меня, как пользоваться специальными весами, как выбирать свежие фрукты.
В общем, поучил жизни.
– Ну, как жизнь Абрам? – спросил я.
– Беседер (нормально). У меня девять детей.
Я сделал круглые глаза от удивления.
– Это Йоси, – улыбнулся Абрам, – и она.
Он погладил сидящую в инвалидной коляске безмятежно улыбающуюся жену, – она одна для меня как восемь таких, как Йоси.
Я смотрел на лицо Абрама и думал, что однажды мимо пролетел ангел, увидел этот счастливый взгляд, полетел к Богу и сказал:
– Элогим, тафсик им штуёт шелха! (Боже, прекрати свои глупости!) Сколько можно испытывать человека?
И Элогиму, вероятно, стало стыдно.
В самом деле – сколько можно?
Я похлопал по плечу Абрама, и мы расстались – Бог весть на сколько.