* * *
Пока зима, дела не на мази,
ты небо отправляешь на УЗИ
и дышишь, задыхаясь снежным лесом,
молчишь – слова страдают лишним весом
и тягой к человеческой грязи.
Тем временем вокруг светлеют ночи,
затем темнеют – всё в таком ключе,
а ты, не выговаривая «ч»,
прошепелявишь «осень» вместо «очень»
и будешь прав –
в своём чутье, ничей.
* * *
За сорок лет,
но за полночь шагнёшь,
за городом как вкопанный стоишь
и точно помнишь – не было афиш,
Но сделал шаг –
и вот тебе аншлаг,
а дождь перетекает плавно в дрожь.
В партере очарованный камыш,
змея под камнем, сойка на берёзе,
а кто там в ложах, ты не разглядишь,
пока стоишь и утираешь слёзы.
Концерт для тишины,
затишье, тишь
и морось,
морось, морось о морозе.
* * *
По старой памяти, как говорится,
блуждаю и проваливаюсь в наст.
За лесом город празднично цветаст –
настолько, что нельзя не возгордиться!
А тут пока не вытоптаны тропы,
своих воспоминаний тайный опыт
хранит могучий ельник тут и там,
а главное – о нашем шепчет нам
над головой, как прежде, звёздный невод,
барахтаюсь его движенью вспять,
но, как всегда, за что угодно – пять,
а по предмету… по предмету – неуд.
* * *
Константину Комарову
Бредёшь некормлен, нецелован,
С тоской ночною тет-а-тет.
Болеешь сам, однако слово
приобрело иммунитет.
И не нужны ему прививки,
и витамины ни к чему –
К такому люди не привыкли:
тюрьму-суму, суму-тюрьму,
Увековеченные речью
И крючковатые, как крик,
Болезни тащишь человечьи,
Высовывая в ночь язык.
* * *
Уходит вечер в заиканье,
рыбак плывёт в заокеанье –
туда, где волнами разлуки
ложатся друг на друга звуки.
Где ни отлива, ни прилива,
и ночь – как рыба молчалива.
Он уплывает в близорукость,
его не мучают уже
во рту неслыханная сухость
и даже духота в душе.
В бреду ворочаясь, сопя,
вот-вот – и выловит себя.
И сразу по башке веслом –
без слов.
* * *
глаза закрыл,
но распахнулись очи:
на площади заснеженная ночь,
и если бы я был к ней приурочен,
то приписал бы сокращенье «оч.»;
а так – лишь превращаясь в слух и зренье
и пробуя на вкус
и прах, и пух,
смотрел, писал, читал
стихотворенье,
не про себя –
нас было больше двух.
* * *
В каждом яблоке видеть одно
беспощадное сам знаешь что
и не думать о прочих вещах
на серьезных, как водится, щах –
о таких, как создатель, эдем,
потому что и глух я, и нем,
но очнусь, и огрызок в руке,
райский сад, райский сон вдалеке,
но шуршит, но колышется слева
золотое запретное древо,
а под ним, а на нём, а над ним
сколько змей, сколько лет, сколько зим!
Не вернуться назад по следам,
потому
я тебя никому,
никому я тебя не отдам.
* * *
Всё по любви и это тоже,
ведь по расчёту – только смерть.
Я озверел уже, мой Боже,
и дальше некуда звереть.
Вчера рычал, сегодня вою,
себя в тебе не узнаю,
бывает, вырвешься на волю,
а там лишь – баюшки-баю.
Стою во мраке с сигаретой,
а может быть, она со мной.
Всё по любви, но не по этой –
по той, нездешней, неземной.
* * *
Иней – чуждый, как слово «ихний»,
нашуршаться я не успел.
Отвези меня в тихий Тихвин,
что как белая скатерть бел.
Ни к чему предавать огласке
мой побег, потому что там
я уверенно, без опаски
выпью двести, ну триста грамм,
на свободе, а не в завязке,
наплевав на попутный хлам,
мы окажемся в нашей сказке
и войдём в монохромный Храм.
* * *
На первый взгляд всё было хорошо:
ЗП пришла и старый друг зашёл.
Собрали стол, бухаем не спеша.
Но дочка тихо в комнату вошла
и говорит мне голосом жены:
«Не ешь с ножа».
* * *
Смотрю вперёд,
смотрю назад,
куда ещё мне посмотреть бы?
Направо – замок,
слева – сад,
скульптура там с глазами ведьмы.
А церковь – где-то за мостом
(она уютна и опрятна),
живёт грядущим Рождеством.
…А чем ещё жить – непонятно…
Опубликовано в Бельские просторы №12, 2021