Очерк о Вере Волошиной и её товарищах по оружию
К столетию героев Великой Отечественной войны Веры Волошиной (1919–1941) и Юрия Двужильного (1919–1944)
ДЕВУШКА БЕЗ ВЕСЛА
Несколько десятилетий отделяет нас от тех дней, когда Георгий Фролов вернул из небытия Веру Волошину, считавшуюся пропавшей без вести. Первое издание книги о ней вышло в 1970 году.
И с тех пор интерес к нашей героической землячке, навсегда оставшейся молодой, сохраняется на высоком уровне. Причиной тому и редкая чистота её внутреннего облика, и общность судьбы с культовой героиней Зоей Космодемьянской, и романтические отношения с Юрием Двужильным, и особое женское обаяние.
Последний из перечисленных факторов перерос в искажающую реальный образ легенду.
В популярном журнале «Загадки истории» (2014.№ 14) появилась ироническая в отношении советского пуританства заметка «Неприличная статуя»:
«Знаменитую «Девушку с веслом» изваял в 1934 году Иван Шадр. Основной моделью стала Вера Волошина, студентка Института физкультуры. Руководство и пресса остались его работой недовольны». Далее журнал процитировал газету «Вечерняя Москва» того времени: «Мы наблюдаем спекуляцию вульгарной эротической образностью. Весло здесь теряет свой бытовой смысл и становится очевидным фаллическим символом; оно отсылает нас к уключине, в которую вставляется весло…».
В 1934 году Вера училась в 7-м классе 12-й кемеровской школы и не могла позировать Шадру.
Удивительно, что «Википедия», приводя этот очевидный тезис, преподносит его лишь как сомнение в подлинности факта, но не отрицает категорически. И для множества других публикаторов идентичность Веры и «Девушки с веслом» стала непреложной истиной, заразившей подобно вирусу мемориальное пространство. Однако прекрасно уже то, что Веру Волошину знают и помнят не только в Кемерове, но и за его пределами, аж в самой Москве, казалось бы, перенасыщенной куда более актуальной информацией.
В последнее время благодаря Интернету в мемуарной сфере появилось довольно много нового о войсковой части 9903, среди бойцов которой служила Вера Волошина. На сайте, ей посвящённом, опубликованы воспоминания её соратниц – К. Милорадовой, Л. Булгиной, К. Сухачевой, Г. Родькиной, А. Ворониной, Н. Самойлович, Н. Обуховской и других. Эти непосредственные участницы походов осени 1941 года помнили и существенные детали былого, и те эмоции, которые они испытали. Поэтому появилась возможность более полно восстановить последний этап жизни В. Волошиной.
Другой важный источник – книга «Хранить вечно» (М., 1980), автор которой Овидий Горчаков также служил в в/ч 9903 и хорошо знал то, о чём пишет (хотя, надо сказать, во всех источниках, включая «основоположника» Г. Фролова, встречаются неясные места).
СТРОГАЯ КОМИССИЯ
В июле и августе Спрогис мотался по Западному фронту, как одинокий волк, зорко всматривающийся в горизонт, откуда грозит опасность. За душой у него были огромный опыт чекистской работы, зной испанских сражений и горечь утрат 1937 года.
В нагрудном кармане гимнастёрки лежал мандат, подписанный начальником штаба фронта генерал-лейтенантом Г. К. Маландиным.
Пехотные полковники с некоторым смятением смотрели на широкоплечего латыша с двумя шпалами в петлицах, косым пробором льняных волос и взглядом глаз с оттенком стали. Говорил он медленно, с акцентом и требовал бойцов для окружения и ликвидации диверсантов. Мандат безоговорочно обязывал оказывать ему помощь.
Когда майора Спрогиса поставили во главе войсковой части 9903, он сразу же столкнулся с инерцией формальной организации дела, доставшейся от предыдущих начальников. В задачу части входили тыловые диверсии и разведка. Но людей для этой цели произвольно набирали из первых попавшихся воинских соединений и без особой подготовки отправляли на задания. Большинство из них без толку гибли.
Тем временем фронт неудержимо откатывался к Москве. Спрогис напрягался в поисках решений. В голову ему пришла мысль о привлечении в часть комсомольцев-добровольцев, имеющих военноприкладные навыки. Он советовался с разными людьми и нашёл общий язык с Александром Шелепиным, отвечавшим в Московском горкоме комсомола за военную подготовку молодёжи.
Этот 23-летний юноша с пронзительным взглядом, носивший на ремне под жёлтой, как подсолнух, курткой маузер в деревянной кобуре и преданность товарищу Сталину в горячем сердце, носился по Москве, руководя комсомольскими первичками.
В свободное время он учился владеть станковым пулемётом, стоявшим прямо на столе в одном из кабинетов горкома ВЛКСМ. В середине октября прорыв немцев в столицу казался неизбежным, и предполагалось держаться до последнего.
Спрогис просил две тысячи добровольцев. На призыв ЦК и ГК ВЛКСМ немедленно откликнулись более трёх тысяч. Всю эту массу требовалось пропустить через комиссию. Кроме Спрогиса и Шелепина, в неё входили первый секретарь ЦК ВЛКСМ Николай Михайлов, писатель-криминалист Лев Шейнин и другие, которые в разные дни менялись.
Вызывая добровольцев по одному, комиссия без устали интересовалась здоровьем, выносливостью, прикладными умениями, стойкостью к пыткам и готовностью пожертвовать своей жизнью. Шелепин (а это не кто иной, как будущий «железный Шурик» хрущёвских времён) без лишних сантиментов предупреждал, что девяносто процентов принятых в строй погибнет: «Готовы ли вы?».
– Да! – без колебаний ответила Вера Волошина, как и сотни других.
Так они с подругой и однокашницей по Плехановке (торгово-кооперативному институту имени Г. В. Плеханова) Ниной Цалит 13 октября были внесены в списки принятых. Лица всех зачисленных, кто выходил из дверей в толпу ожидавших, светились гордостью и счастьем.
14 октября шёл мокрый снег, воздух посвежел от морозца. Над опустевшей столицей висели низкие тучи. Кое-где мародёры грабили магазины. Милиционеры апатично смотрели себе под ноги, минуя разбитые витрины. Баррикады на улицах. Они казались последней, отчаянной надеждой в предстоящих схватках с врагом.
Вера и Нина часть пути из институтского общежития проехали трамваем и пришли пешком к кинотеатру «Колизей» на Чистых Прудах.
ДЕТСКИЙ САД
В назначенное время подъехал открытый грузовик. Простившись с провожающими, у кого они были, комсомольцы быстро перелезли через борт.
Промчав центр, машина повернула на запад. Небо над городом сторожили колбасы аэростатов, на крышах домов виднелись зенитки, по улицам проходили отряды бойцов с винтовками.
В самом начале Можайского шоссе огромные «ежи» топорщились стальными балками. По сторонам от трассы – противотанковые рвы, проволочные заграждения, завалы деревьев, слышалась канонада.
Остановились в Жаворонках, посёлке со скучными дачками, где сновали военные. Комсомольцам дали один домик. В вечерней тьме они натаскали из стога сено, бросили на пол, улеглись и заснули.
А утром увидели белеющий за окном снег, которым и умылись. Их перевезли дальше на полторадва километра. Расселили в бывшем детском садике, в комнатах с раскладушками.
С шутками и смехом укладывались на кроватки.
В первую ночь долго не давали уснуть мысли и чувства, которыми хотелось поделиться. Кто-то запел «Вставай, страна огромная…», и все подхватили.
Потом – «Дан приказ ему на запад», «Катюшу»… И вдруг вырулили на «Позабыт, позаброшен…». Вошёл комиссар Дронов, 41 года, с лицом простого рабочего, лукавым прищуром глаз, худой, узкоплечий, лысоватый.
– Тоскливое у вас настроение, девчата! Может, кто-нибудь уже домой захотел?
– Да что вы, товарищ комиссар! – воскликнули все как одна.
Двое-трое пустились в пляс под грянувшую хором «Калинку».
Среди девушек выделялась одна – статная, с волосами цвета спелой ржи – Вера Волошина, одетая в синюю шерстяную, в широкую складку, юбку и ярко-красную лыжную куртку.
Все сразу почувствовали её энергию и избрали старостой комнаты. Вера познакомилась с девчонками. Наташа Самойлович (приземистая и курносенькая) пришла с Московской камвольно-ткацкой фабрики, Лида Булгина (высокая, с волевым лицом) и Маша Кузьмина – студентки пединститута имени К. Либкнехта. Аля Воронина – студентка геологоразведочного института. Маша Коровина, Наташа Обуховская (хрупкая, темноволосая) – студентка Московского технологического института лёгкой промышленности.
Москвичка Галина Родькина родилась в 1923 году.
Восемь лет занималась хореографией, в составе ансамбля выступала на концертах наряду со знаменитостями и сама готовилась стать профессиональной танцовщицей. Но началась война, она устроилась контролёром ОТК в цех первичной обработки втулок для авиамоторов. Завод был огромный, и молодёжь организовала военно-санитарную дружину. Учились метать гранаты, ползать по-пластунски, оказывать первую медицинскую помощь раненым и тренировались быстро надевать противогазы.
ЯРОСЛАВЦЫ
Молодые добровольцы Ярославля, решившие выступить на защиту Москвы, собрались в обкоме ВЛКСМ. На сборе был зачитан состав команды в 35 человек, старший – выпускник физкультурного техникума Борис Сергеевич Крайнов, член бюро горкома ВЛКСМ. Вечером команда пошла на станцию Всполье, где села на московский поезд.
Выходя в Москве на перрон Ярославского вокзала, парни смутились. Там творилось что-то дикое.
Вся прилегающая к зданию вокзала территория, насколько хватало глаз, была забита людьми, узлами, баулами, чемоданами. Судя по всему, эта возбуждённая, насмерть перепуганная масса торопилась драпануть. Там и сям слышались панические реплики о немцах, которые вот-вот ворвутся в Москву. В воздухе стоял гвалт и рёв. Толстые люди в отменных пальто, меховых шапках кучами бежали, рвались к вагонам…
Крайнов, который не терял хладнокровия в любых ситуациях, приказал ребятам строем пробиваться сквозь толпу к вокзальному зданию.
После звонка в ЦК ВЛКСМ они поехали на метро в гостиницу «Москва». На городских улицах их не покидало ощущение агонии. В воздухе висел смрад от сжигаемой бумаги. Где-то чёрные хлопья падали сверху подобно снегу. Магазины и столовые закрыты. По дороге катятся машины с семьями явно начальствующих людей, которые увозили с собой всё самое ценное. Иногда слышались крики, шум драки, кое-где гремели выстрелы.
Следующим утром, 16 октября, метро не работало. Ярославцы пешком дошли до ЦК ВЛКСМ и увидели здание с разбитыми окнами – ночью немцы бомбили город. От ЦК группа добралась к «Колизею». Здесь, на близлежащих улочках, застыла мёртвая тишина. Оставшиеся в домах люди попрятались, а если появлялись на виду, то мгновенно скрывались. В ожидании автомашин комсомольцы посмотрели фильм «Чапаев».
Когда приехали в Жаворонки, Крайнов подумал, а не остаться ли ему в этой части? И пошёл в штаб доложить майору Спрогису о прибытии команды.
Желание его охотно поддержали и назначили командиром разведгруппы, просили подобрать ребят.
Крайнов и Валентин Баскаков, подружившиеся в поезде, решили оставить в части Николая Масина – студента Ярославского сельхозтехникума, а также шустрого Ивана Смирнова.
Бориса представили группе как командира. Худощавый, среднего роста парень, с голубыми глазами, светлыми волосами и плотно сжатым ртом, стоял перед строем, противореча воображаемому девушками образу грозного воина, умудрённого жизненным опытом.
Заместителем Крайнова назначили Баскакова.
Бойцы получили наганы, гранаты, карабины, кинжалы, тол, мины, термитные шарики, «колючки» (для порчи автомобильных колёс) и сухой паёк на неделю. Надели сапоги. Девушки – в своих пальто (решили, что так легче ходить в разведку), парни – в шинелях, лишь Масин был в тужурке и кепке. При сборах скепсис по отношению к Борису испарился.
Упорство и целесообразность сквозили во всех его поступках. Кто-то заметил, что он выглядит как настоящий немец. Борис сжал кулаки.
– Да, говорят, что я на них похож, но я их буду душить, пока у меня есть вот эти руки!
Слова эти произвели неизгладимое впечатление.
На занятиях Артур Карлович Спрогис показал, как можно снять охрану финским ножом в спину («Это очень просто, очень легко! Ха-ха!»). Посмотрев на свои ручки, девушки тоже засмеялись.
Высокий пожилой мужчина с сединой, в солдатской шинели, напоминавший старика из романа Гюго «93-й год», с молодым помощником – тоже высоким, черноволосым, с усиками, обаявшим прекрасный пол, учили, как закладывать тол, запал в часовую мину. Но почему-то молодёжь не научили правильно укладывать содержимое вещмешков. Поэтому в тылу врага бойцам пришлось потреблять невозможно горькие сухари, лежавшие вместе с толом.
В конце обучения майор Спрогис вызывал каждого к себе, внимательно расспрашивал о состоянии здоровья, общем самочувствии. Было сформировано несколько групп, примерно по десять человек в каждой. В их задачу входило: усилить разведку, держать под особым наблюдением подходившие резервы противника, вносить дезорганизацию и панику в его среду минированием дорог, нарушением связи, уничтожением военных объектов и баз отдыха.
ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ ГРУППЫ КРАЙНОВА
Выйдя на первое задание, комсомольцы поняли, что немцы начали наступать на всём подмосковном фронте. Их колонны двигались по дорогам нескончаемым потоком. Сравниваясь с лесом, они, боясь партизанских засад, бросались прочёсывать кустарники, паля по-дурному из пулемётов, установленных на мотоциклах. Очень низко летели самолёты-стервятники. С ними схватывались советские «соколы» – небо кипело боями. Из деревенских селений слышались крики людей и рёв коров.
На третий день к отряду прибилась Соня Макарова из параллельной группы, попавшей под обстрел. Прыгая по болотным кочкам, Соня отстала от своих и заблудилась, но случайно вышла на разведчиков Крайнова.
Еще одно событие: перед ночлегом сбежал проводник, назначенный штабом. Пришлось менять маршрут.
Днём девушки ходили на разведку в деревни.
Колхозники, которым и самим не сладко жилось, ласково встречали их и угощали чем могли. Часть этого скромного угощения разведчицы приносили товарищам.
В отряде все сдружились. На стоянках быстро готовили пищу, чтобы успеть отдохнуть. Сперва горькие сухари тщательно выбирали, но после радовались любому сухарику. Когда продукты подъели, рыли картошку на полях, искали в лесу шиповник, по-братски деля всё до единой ягодки. Спали у костра, прямо на земле, без одеял и спальных мешков, лишь свои пальто, вещмешки и две плащпалатки на всех. Борис ложился позже всех, а вставал раньше. С таким командиром возникало чувство безопасности, тревога отпускала.
Однажды заночевали у оврага. Лил дождь, потушив костёр, а плащ-палатки от непогоды не спасали. Утром небо очистилось, и вся деревня по ту сторону оврага стояла как на ладони. Там наблюдалась необычная суета. Немцы сгоняли людей на площадь. Привели мужчину. Зычно огласили приказ.
Ветер доносил отдельные слова. Затем наступила пауза с гнетущей тишиной и… резкий хлопок выстрела, болью пронзившего сердца наблюдавших, – они увидели казнь советского патриота.
Из улицы под конвоем двух автоматчиков вышла девушка в платье и кирзовых сапогах, повязанная платком. Метров через сто она будто споткнулась, сражённая очередью. Немцы подошли к ней, ногами перевернули тело и пошли обратно в деревню.
Скоро на дорогу выкатились мотоциклисты и машины с награбленным добром – кроватями, перинами, одеждой и заброшенными поверх всего самоварами. Оставаться здесь стало опасно. Группа отправилась дальше.
Аля Воронина пошла в разведку вместе с Машей Кузьминой. По обочинам Верейского тракта лежали трупы русских бойцов…
Подошли к селу через мостик. Навстречу два конника-фашиста. Поравнявшись, они пробуравили девчонок пристальными взглядами, но миновали их молча. У крайнего дома на траве сидела и тихо причитала старуха. Фашисты, заняв дом, выгнали её на улицу. Девушки утешили бабушку как могли.
Возле церкви стояли пушки, все улицы заполонили солдаты и бронетехника. Разведчицы свернули на тропинку, которая вывела к речке, и окружным путём вернулись к своим. Ночью несколько человек во главе с Крайновым взорвали мост, который вёл в деревню.
Группа направилась в сторону Вереи. Заминировали дорогу и подорвали столбы связи. От дождей грунт размяк, мины пришлось ставить прямо в грязь, руками разгребая ямки.
Далеко не ушли, когда оглушительно рвануло.
Ребята поспорили – чьи мины разорвались. Отошли к лесу и присели передохнуть. Отдых не состоялся: в уши ударил собачий лай. В лес, быстрее в лес!
Для курильщиков на базе выдавали махорку, которую нёс и выдавал Валентин Баскаков. Крайнов приказал ему посыпать табаком место стоянки и следы. Так и ушли от погони.
В погожий день отряд двигался обрывистым берегом Протвы, ища брод, когда слух уловил шум моторов. Два бронетранспортёра! Залегли у кромки воды и приготовились к бою. Но машины протарахтели мимо.
Со второй попытки Масин нашёл подобие брода. Тут донёсся конский топот. Из-за поворота дороги скакал целый отряд.
– Переходить реку всем! – мгновенно отреагировал Крайнов.
Бросились в воду. Леденя до костей, кое-где она захлёстывала по самое горло. Выскочив на берег, побежали к лесу по свежей пашне. Земля липла к сапогам, а одежда к телу.
Развели костёр. Вылили воду из сапог, выжали одежду, погрелись у огня. Высушиться толком не удалось, спешили уйти подальше от переправы. Не сразу осознали, какой смертельной опасности избежали и как решительно командовал Борис.
Поздним вечером разбили ночёвку на склоне овражка. По его дну протекал ручей. Разожгли костерок, вскипятили чай.
Маша Кузьмина, Соня Макарова и Николай Масин заряжали мины, готовясь к очередному рейду.
Внезапно мир раскололся оглушительным взрывом.
Сразу всё вокруг потемнело, со всех сторон раздались стоны. Аля Воронина лежала у костра в трёхчетырёх метрах от Сони и Маши. В момент взрыва она инстинктивно прижалась к земле. Возможно, это и спасло её. Кроме ранки на ноге и временной потери слуха на одно ухо, она не пострадала.
Страшная картина предстала перед глазами при свете вновь разведённого костра. Соня лежала без рук и ног. Она вскоре умерла. Маша тихо стонала с тяжёлыми ранами в области живота, груди и лица и бормотала, что ей холодно. Ее накрыли пальтецом, дали чаю.
Сильно контуженной Наташе Самойлович мелкие осколки изрезали лицо и руки. У Маши Коровиной была ранена щека. Контузило Баскакова, он почти ничего не слышал, из уха текла кровь. Масину осколки попали в правую часть головы и уха.
Похоронили Машу Кузьмину и Соню Макарову…
Убитые горем тронулись в путь. Группа двигалась в сторону Наро-Фоминска. Шли ночью и днём. Минировали дороги, а когда кончились мины, пустили в ход термитные шарики и мелкие «ежи». Взорвали небольшой склад боеприпасов.
Шла третья неделя похода. Чувствовалось приближение фронтовой зоны. В деревни уже не заходили – в них кишели враги.
Кончились продукты. Не могли рыть и картошку, так как земля промёрзла. Ночью, в кромешной тьме натыкались на сучья деревьев, и лица у всех поизранило. Измученные, еле плелись они к линии фронта, оживляясь лишь сознанием выполненного задания.
Близ Наро-Фоминска соединились с горсткой выходящих из окружения бойцов и командиров.
Зная, что немцы частенько покидают свои окопы и на передовой лишь местами несут дозор, отряд проскочил ночью их позициями и вышел к берегу Нары.
Здесь попали под перекрёстный обстрел вражеских миномётов и советских пулемётов. Но с немецкой стороны они уже были в мёртвой зоне, под прикрытием берегового уступа. Мины пролетали над головами, разбиваясь на том берегу. А вот огонь от своих – похуже.
Пробовали перебежать реку по льду, даже переползти по-пластунски, но лёд трещал и ломался.
Баскаков предложил сплести из прутьев маты.
Пока ниже по течению ломали в кустарнике ветки, несколько смельчаков-окруженцев, не раздеваясь, бросились в воду.
Связанный мат не помог, лед всё равно крошился. Но кто-то из окруженцев успел перебраться. Пулемётный огонь перенесли на огневые точки противника, который светил ракетами и бил минами.
Снег падал хлопьями. Борис скомандовал переплывать реку. Наташа Самойлович, Маша Коровина и Лида Булгина, сбросив верхнюю одежду, бухнулись в воду. Баскаков и Масин остались в кустах, чтобы прикрыть девушек от огня, а затем тоже поплыли.
Борис пошёл вдоль берега выяснить обстановку.
На землю легла тишина. Медленно светало. Несколько бойцов среди береговых деревьев тащили лодку. В неё посадили раненых окруженцев, сели Воронина и Крайнов. Заметив лодку, немцы сыпанули минами, но обошлось без потерь. Наступил праздничный день, 7 Ноября 1941 года.
ГРУППА ГРИГОРИЯ СОКОЛОВА
Вера Волошина ушла на первое задание в группе с командиром Григорием Соколовым, гражданским жителем из Архангельска. Замом назначили Владимира Прохорова. Комсомольские билеты сдали комиссару Дронову.
Перед отправлением Никита Дорофеевич держал речь:
– Прекрасные, замечательные мои ребята! Вы – цвет московского комсомола, избранники столичной молодёжи. Юные ленинцы! Презрение к смерти – вот ваш священный долг. Трус умирает сотни раз, а герой – лишь однажды! Его бессмертие – в памяти народной. В тылу врага ты не только боец, но и полпред партии и народа, пропагандист и агитатор. Важно не только бить врага, но и нести правду исстрадавшемуся народу. Скажи всем, что мы никогда не сдадим Москву. Будь готов к любым страданиям. Если попадёшь в лапы врага, завяжи язык узлом. Твоя жизнь до последнего дыхания, до последней капли крови принадлежит партии. Бей фашистскую мразь! Око за око, челюсть за зуб!
С пламенеющим сердцем слушала комиссара Вера, в самый канун войны вступившая в партию кандидатом.
22 октября группу довезли в грузовике с офицером-направленцем Фёдором Старовойтовым до линии фронта – около ста километров от Москвы.
Высадили на спокойном участке, в стороне от боёв.
Предупредили, что запрещается заходить в селения, общаться с жителями и вступать в бой ввиду слабой обученности военному делу.
Перешли линию фронта и втянулись в ближайший лес. День выдался жаркий, а на плечи давила ноша с минами, толом, лимонками, финками для обрыва проводов связи, револьверами у девушек и ружьями (или автоматами) у парней, кроме того, запасом продуктов на девять дней.
Решили ночевать в лесу, так как не знали местности и точного расположения немцев. В холодную ночь пропотевшая одежда промёрзла насквозь.
Страшновато спать во тьме, когда где-то рядом чудились фашисты. Поэтому некоторые девушки уснули с гранатами в руке, палец на чеке, чтобы, если что, подорвать немцев и себя.
Утром Гриша Соколов сказал:
– Кому трудно, может вернуться в штаб.
Один парень ушёл. По возвращении узнали, что в штаб он не вернулся.
Несколько дней группа шла и шла лесом. Изредка двое уходили в разведку, сняв с себя рюкзаки и оружие, в полувоенной одежде, сверху стёганки, на ногах кирзовые сапоги. Цель разведки: ознакомиться с местностью, найти партизан, чтобы действовать сообща. Встречным следовало говорить, что, мол, возвращаются домой после работ по рытью траншей в Наро-Фоминске (хотя даже не знали, где он находится).
Галина Родькина трижды ходила в разведку: один раз с Верой Волошиной, второй – с Валей Маленькой, третий раз с Лёлей Казанли.
С Валей они вышли на просеку, откуда виделась дорога, по которой ехали немецкие машины разных марок. В одной из них сидел офицер, вероятно, высокого чина, в огромной кокарде.
В кустарнике сквозь густую жёлтую листву мелькнули чёрные шапки мужчин, которые размахивали руками, призывая девушек к себе. Но те стояли и тоже делали знаки, чтобы мужчины подошли к ним.
Поняв, что тем высовываться из кустов опасно, разведчицы решились пойти сами.
Так они встретились с партизанами, которые рассказали, где находится тот большак, который был нужен по заданию.
Партизаны очень помогли: вместе с комсомольцами ночью раскапывали мёрзлый грунт, ставили мины и обрезали провода связи. Они объяснили дорогу обратно к линии фронта и тепло попрощались.
Днём бойцы сидели в лесу не очень далеко от дороги, просушили на костре одежду и обувь, поели, а после полудня Галя Родькина и Лёля Казанли пошли в ближайшую деревню, узнать, есть ли там немцы и можно ли приобрести продукты. Кроме сухарей вперемешку с толом, ничего не осталось. Девять дней давно прошли, а надо ещё возвратиться.
Несколько мужиков расхаживали по деревне, партизан не было. Девушки пошли обратно.
Когда добрались до места, застали только холодное кострище. Снова в деревню, нужно же гдето переночевать. Просились у жителей на ночлег.
Лишь одинокий старик отважился на это. Прибегали любопытные взрослые и дети, заглядывали в окна и дверь, чтобы поглазеть на гостей, которые спали на печке.
Утром заявился деревенский староста с какимто типом, спросил кто, откуда и куда, попросил документы. Ну копали траншеи в Наро-Фоминске, документов нет. Эти двое постояли, подумали и ушли.
Немного погодя пришла одна из девушек группы и отвела Галю с Лёлей на новую стоянку, на ходу рассказав, что над костром начал кружить самолёт, потому и пришлось перебазироваться.
В лесу на полянке стоял огромный стог под навесом из прутьев. В нём и устроились. В душистом сене так хорошо! Но среди ночи разразился страшный воздушный бой, с неба падали горящие осколки, никого, впрочем, не задев.
Рано утром тронулись в путь. Узнав, что и в следующей деревне немцев нет, смело вошли в неё и обратились к колхозницам с просьбой продать продукты (у Гали Родькиной были деньги).
– Зачем нам ваши деньги?! Куда мы их денем? – вознегодовали женщины. – Мы можем обменять продукты на мыло, одеколон, вещи, даже расчёски, если у вас есть.
Разведчики вытащили из рюкзаков всё, что представляло интерес для сельских жителей, которые в ответ принесли варёную картошку, солёные огурцы, капусту, хлеб, молоко.
Напировались так, что трудно было встать, и трунили друг над другом:
– Может, ещё молочка?
– А картошечки не хочешь?
Повеселели, расслабились, осоловели, пригрелись в тёплой избе.
И тут вбегает мальчишка лет девяти:
– Немцы едут сюда на четырёх мотоциклах, по двое на каждом и с автоматами!
Видно, кто-то донёс. Похватали рюкзаки – и бежать, но не в сторону дороги, ведущей к линии фронта, как предположили немцы, а в другую, за дома, по картофельным огородам с мокрой землёй.
Ноги в болтающихся больших сапогах по колено проваливались в жидкую грязь, тяжко, мучительно медленно вытаскивались. И были бы юноши и девушки лёгкой целью для автоматчиков, если бы те взяли это направление. Но всё кончилось счастливо: добежали до леса.
Долго блуждали в поисках выхода к линии фронта.
И повезло: встретили в лесу партизан, которые вывели группу в Заозёрье, к стоявшей там 33-й армии.
Особисты долго и въедливо допрашивали вооружённых пришельцев без документов и, получив данные из Москвы, поселили их на втором этаже кирпичного дома, напротив квартиры, где держали двух пленных немцев. Кормили отлично в офицерской столовой.
На третий день грузовиком доставили к поезду в Клин, вечером поехали в Москву под диким обстрелом пикирующих стервятников – вдребезги крошились стёкла окон, взметались вверх куски железа, но машинист умело маневрировал и то гнал поезд на пределе скорости, то чуть ли не останавливал.
Поздно вечером 6 ноября прибыли в Москву.
Все разъехались по домам.
А рано утром 7-го прошёл военный парад. Над Москвой набрякли густые облака. Улицы тонули в сугробах. Но Мавзолей, ГУМ и прилегающие здания полыхали кумачом. По заснеженной Красной площади в безукоризненном строю проходили пехота в маскхалатах, кавалерия, танки, броневики, артиллерия. С трибуны Мавзолея их приветствовали легендарные вожди. Парад принимал маршал Будённый. Сталин с трибуны благословлял солдат, сразу отправлявшихся на фронт.
– Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой… – гремело над площадью.
Бойцы майора Спрогиса не видели парада, но, конечно, узнали о нём в тот же день. По всем радиостанциям мира разнеслась весть о праздновании страной своего великого дня, с гордым презрением к врагу, стоящему на пороге столицы. Ещё 19 октября панику в Москве распоряжением Сталина ликвидировали, она обрела суровый, но бодрый и деловой вид.
Вечером группа собралась отметить 24-ю годовщину Октября на квартире у одной из девушек, в Николо-Песковском переулке на Арбате. Досыта не наелись, но всё прошло весело и дружно, потому что праздник, потому что без потерь выполнили задание.
На следующий день пришли в военторг чтонибудь купить. Там ребят задержали при проверке документов. Когда всё прояснилось, отпустили. Тем же днём они собрались у кинотеатра «Колизей», чтобы ехать в расположение части по новому адресу, в Кунцево.
КОРОТКИЙ ОТДЫХ
В конце октября оформились, прошли беглую подготовку и в начале ноября ушли в тыл врага под Волоколамском ещё две группы, которые по завершении заданий должны были друг с другом соединиться.
Одной из них командовал Михаил Соколов, 34 лет. Время от времени он посылал людей на разведку местности.
– Дядя Миша, отправьте меня! – всё рвалась действовать тоненькая девчушка с короткой причёс кой, похожая на темноглазого мальчика, а Соколов сдерживал её порывы, обещая, что скоро случай представится.
Наконец он уступил её желанию и в пару дал девушку постарше, умную, организованную, быструю в решениях. Разведчицы скрылись за пригорком.
Целый день они наблюдали окрестные деревни, занятые или не занятые немцами. К вечеру, возвращаясь на отрядный привал по просёлочной дороге, услышали треск мотоциклетного двигателя и залегли на обочине, натянув через дорогу отрезок телефонного провода. Дальнейшее сводилось к акту убийства, первой для них человеческой крови.
Старшая девушка содрогнулась, представив, как это будет. Но младшая ждала жертву с неумолимой волей в глазах. Её звали Зоя Космодемьянская, а напарницу – Клавдия Милорадова.
От мотоциклиста им достался пакет документов, содержание которых означало, что второй группы они не дождутся (обе девушки знали немецкий язык). Все восемь человек отряда Константина Пахомова были схвачены – шестеро парней и две девушки-студентки, Женя Полтавская и Шура Луковина-Грибкова.
Позже, в декабре, когда танки Катукова ворвались в Волоколамск, стали известны подробности гибели молодых героев. Фашисты окружили их, израненных, на кладбище и взяли в плен, допрашивали и мучили. Взявшись за руки, пахомовцы с пением «Интернационала» пошли на извергов жуткой стеной. Немцы в тот же день повесили комсомольцев на городской площади.
Но уже из того, что узнала группа Соколова, стало ясно, что товарищей они потеряли. Поэтому на базу возвращались 12 ноября омрачённые, с невыносимыми мыслями о мщении. Мокрые, голодные и холодные. Измятые шинели гремели на морозе.
В то же время оставалось чувство неудовлетворённости от слишком лёгкого похода. Клавдия Милорадова чувствовала разочарование, что нигде их даже не обстреляли.
Через неделю предстоял выход на новое задание. Продолжались занятия по военной подготовке.
Мины, азимут, ползание по-пластунски, пользование личным оружием. На досуге молодёжь общалась и культурно отдыхала, запевая песни, читая стихи, ведя душевные беседы. В красном уголке устраивали литературные викторины.
Необычайно хорошо знала поэзию учительница Клава Милорадова.
Родилась она в семье железнодорожника, жила в городе Острогожске. Это родина Ивана Крамского.
Здесь жили также Кондратий Рылеев, Николай Костомаров, Самуил Маршак.
Много Клавдия помнила из Пушкина, наизусть читала «Бахчисарайский фонтан». Впервые благодаря ей комсомольцы услышали поэму Александра Безыменского «Трагедийная ночь» – о том, как во время строительства ДнепроГЭСа рухнула плотина и всё затопило. Немецкий язык зная прекрасно, читала она по памяти Гейне, чем покорила Зою, Гейне обожавшую.
Зоя литературой очень увлекалась, любила и музыку. Когда она после перенесённого менингита поправляла здоровье в санатории, то взяла там несколько уроков игры на фортепьяно. По словам педагога, из неё с её абсолютным слухом мог бы выйти прекрасный музыкант. В санатории она познакомилась с Аркадием Петровичем Гайдаром. Именно он, любимейший писатель страны, научил её играть на рояле. Не исключено (или даже скорее всего), что автор источника, отразившего этот факт, под «санаторием» подразумевал обычную психбольницу, где Гайдар лечился от своих немыслимых головных болей…
В красном уголке на базе в/ч 9903 стоял рояль, на котором Зоя подбирала мелодии: «Каховку», «Орлёнок», «Наш паровоз летит вперёд»… Кто-то умолял её сыграть романс.
– Сейчас, когда гибнут люди?! – возмущённо отвечала она, поворачивалась и уходила.
Зоя отличалась странностью, которую не каждый мог понять. Она неуютно чувствовала себя в казарменных условиях, среди табора незнакомых людей, дичилась окружающих и замыкалась в себе, не принимая попыток завязать с ней разговор для знакомства. Такое поведение претило товарищам. Доходило до предложений об её отчислении из состава сформированной вновь группы.
И как раз Вере Волошиной удалось теплом души растопить Зоину неприступность и вернуть её в русло единой на всех человеческой судьбы. Она, можно сказать, отстояла Зою. Их сдружила Сибирь.
Начало контакта Г. Фролов описал так: «Как-то после ужина Вера подошла к Зое. Вначале разговор не клеился, но постепенно девушки разговорились.
Зоя рассказала о себе, о том, как она добилась, чтобы её взяли в армию, о своём желании скорее уйти на боевое задание в тыл врага.
– Смогу я, Вера? Как ты думаешь? – спрашивала Зоя. – Мне так хочется стать настоящей разведчицей.
– Конечно сможешь. Только надо быть веселее, даже там, за линией фронта.
Вскоре девушки подружились, особенно после того, как Зоя узнала, что Вера – сибирячка.
– Ведь я жила несколько лет на Енисее, – радостно сообщила Зоя. – Отец и мать работали там в сельской школе.
Теперь девушки были неразлучны – на занятиях всегда были рядом, вместе сидели в столовой, и в казарме их кровати стояли рядом. После отбоя они долго шептались о чём-то в темноте».
Частенько в красный уголок наведывался Папаша. Так за глаза и причём любовно звали комиссара Дронова. Бывший питерский рабочий, он много рассказывал о штурме Зимнего дворца, в котором участвовал, о Гражданской войне, на которой героически воевал, о встречах с Лениным, Свердловым, Чапаевым и Фрунзе.
Артур Карлович Спрогис редко рассказывал о себе. Но иной раз перед зачарованными слушателями воскресал 1918 год и Ленин в Кремле. Спрогис учился на Первых пулемётных курсах и нередко стоял на посту № 27, у квартиры вождя.
– Шестнадцатилетним мальчишкой, самым молодым из курсантов, стою на посту, полный достоинства. Вижу, выходит Ленин. Я подтянулся, строго выпрямился. Ильич поздоровался, спросил, откуда я, как попал на курсы, учился ли прежде. Потом прошёл в квартиру, но вскоре вернулся и положил на подоконник свёрток. «Когда сменишься, съешь», – сказал он ласково. В пакете были бутерброды с повидлом и вобла. Лакомство времён Гражданской войны!
В сейфе у Спрогиса лежала копия секретного приказа Сталина, требующего сжигать все населённые пункты прифронтовой полосы. Очевидно, колхозники не имели для Сталина ценности по сравнению с Москвой, которую он предполагал спасти, создав мёртвую зону, где враги клацали бы зубами в ледяной пустыне. Но как, какими силами представлял себе Верховный главнокомандующий сжигание густонаселённого Подмосковья? Приказ – и это к лучшему – не имел надежд на исполнение, однако обсуждению не подлежал…
12 ноября, взяв разрешение у майора Спрогиса, Вера съездила в Москву. Если она побывала в столице 7–8 ноября, то зачем ей понадобилась вторичная поездка? На этот вопрос нет ответа. «В Москве всё спокойно, она крепко охраняется, я сегодня туда поеду», – писала она в письме маме.
Её последнее письмо датировано 19 ноября 1941 года. В нём обычная для Веры просьба не беспокоиться о ней: «Мамочка, вы меньше обо мне думайте. Как у вас с продуктами? Как вы живёте? Пишите чаще. Не беспокойтесь! Крепко целую всех.
Вера».
СНОВА В ПОХОД
20 ноября две группы, возглавляемые Борисом Крайновым и его другом Павлом Проворовым, бывшим детдомовцем, смуглым и черноволосым, напоминавшим Мустафу из фильма «Путёвка в жизнь», направились к линии фронта с новым заданием.
Выехали на двух автомашинах по Можайскому шоссе при отличной погоде и в хорошем настроении. Кто-то запел песню, все подхватили. По пути заночевали в Кубинке. Улеглись прямо на полу в доме, где скопилось много военных.
Утром 21 ноября двинулись дальше, в сторону Наро-Фоминска. Проехав километров десять, свернули с шоссейки в покинутую жителями деревушку Обухово, в которой располагался 322-й полк 32-й стрелковой дивизии, прибывшей с Дальнего Востока. Она геройски держалась в боях на Бородинском поле, по существу, и остановив продвижение немецких частей на этом рубеже. Вера Волошина очень обрадовалась сибирякам.
Обе группы расположились в доме с разбитыми окнами, откуда дул холодный ветер. Затопили печку.
Вечером их выстроили. Офицеры-направленцы Батурин и Клейменов пожали всем руки, прощаясь.
Подошли к маленькому мостику на реке Наре, недалеко от посёлка Детская Коммуна, который только-только заняли немцы. Справа чернел лес, впереди расстилалось большое минное поле – работа полковых сапёров.
Вперёд шагали три полковых разведчика, идя на своё задание и попутно переводя через линию фронта бойцов части 9903. Внезапно зарокотал пулемёт.
– На мостике – «кукушка»!
Залегли в лощинке. Когда стрельба стихла, полковые разведчики, знавшие местность, вместе с Крайновым, Волошиной и другими мигом перебрались через реку, чтобы подавить огневую точку.
Завязалась перестрелка. Трассирующие пули вжикали над головами. И всё смолкло. Бойцы возвращались.
Один из полковых разведчиков получил ранение в руку. Аля Воронина в темноте почти на ощупь перевязала его.
Перейдя реку по жёрдочкам шаткого мостика, тем самым оказались на другой стороне фронта. Деревья подступали к самой воде. Сначала шли вдоль реки, а затем, поднявшись на берег, вошли в лес.
Одетые в шинели, свитера, тёплые подшлемники, меховые варежки и огромные, не по размерам, валенки, на боку висели брезентовые сумки с бутылками горючей смеси, на спине рюкзаки с минами, толом и продуктами, вооружённые наганами и ручными гранатами (а парни ещё и с винтовками и кинжалами), сразу взяли быстрый темп. Но маршировать с такой амуницией нелегко. Временами трусцой догоняешь товарищей. Через полтора-два километра впереди показались мелкие кустики.
Общее командование группами принял Крайнов, авторитет которого возрос после первого похода.
Первым заместителем его оставался Проворов, жизнерадостный и мужественный. В группе Проворова Александре Ворониной особенно хорошо запомнились девушки: Вера Волошина – «высокая, красивая блондинка», одетая в шинель с голубыми авиапетлицами, «стройная Зоя Космодемьянская», «очень симпатичная Наташа Обуховская», «живая, сероглазая Клава Милорадова». А девушки группы Крайнова, Наташа Самойлович и Лида Булгина, необыкновенно скромные и отважные, стали для неё совсем близкими, родными людьми.
После небольшого перехода сделали привал и выслали вперёд разведку (Голубев, Самойлович, Булгина). Искали дорогу на Верею, которая вроде бы проходила где-то недалеко.
Часа через два разведка вернулась, дороги не обнаружив. Все, кроме часовых, улеглись спать. Костров не разжигали, опасаясь немцев.
На рассвете послали на разведку Самойлович и Кузьмичёва. Ждали их долго. Днём устроили обед.
Аля с Зоей дежурили. Разделали рыбу, приготовили бутерброды с маслом. На морозе хлеб окаменел, масло ломалось кусками.
Упрямая Зоя посинела от холода, но страдала молча. Она оделась не так, как все, а в короткое коричневое пальто и вместо валенок – сапоги. Наверное, решила, что так лучше будет выполнять задание. Ей старались помочь: дали шерстяные носки, заставляли чаще двигаться. Зоя просилась в разведку, на что Крайнов ответил, что придёт и её очередь.
Самойлович и Кузьмичёв вернулись не скоро.
Далеко пройти им не удалось. Работать в тылу стало намного труднее. Фронт стабилизировался.
Немцы перешли к обороне, провели инженерные работы, обмотались проволочными заграждениями, окопались траншеями.
Отряд снялся с места. Шли лесом с постоянным боевым охранением впереди (Самойлович, Кузьмичёв, Волошина), замыкающий – Голубев, связной между отрядом и охранением. Кузьмичёв и Волошина держали наготове в руках гранаты.
Охранение доложило, что впереди – оживлённая трасса с непрерывным движением транспорта. Когда стемнело, перешли дорогу и снова углубились в лес. Пролезли под проволочным заграждением, спустились в овраг. Когда поднялись из него, увидели впереди большую поляну, где что-то чернело.
Кузьмичёв и Самойлович разведали шалаши, оставленные нашими отступающими частями.
Пересекли поляну. Чуть отдохнув, продолжили путь на запад. Пошла вторая ночь похода. В темноте дошли до опушки. Голубев передал, что впереди шоссе, за которым большое поле. Разведка (Самойлович, Кузьмичёв, Волошина, Голубев) благополучно перешла поле и на опушке дальнего леса ожидала остальных.
Через час или больше Крайнов приказал двигаться всем. В темноте перескочили шоссе и попали на свежевспаханное поле. Комья земли, смешанные со снегом, гирями липли к валенкам. Бойцы спотыкались о какие-то тяжёлые мешки. Но на восходе солнца им открылась немилосердная картина недавнего боя. Всё поле было устлано трупами советских и немецких солдат.
Уже совсем рассвело, когда издали показалась лесная опушка. Часы судьбы начали отсчитывать третий день пути. Лес приближался. Ясно виднелись ели, припушённые снегом, белели стволы берёзок.
До опушки оставалось метров двести. Тишину распорола очередь из трассирующих пуль. Отступать назад по белой скатерти поля бесполезно. Залегли, затем по команде Крайнова врассыпную бросились по бокам смертоносной струи огня вперёд, в спасительный мрак леса. Немец бил из пулемёта МГ-34. Об остальном можно только догадываться. Возможно, пулемётчик нервничал или был неопытен. Или он ещё не совсем проснулся. Или механизм заело на морозе. Но все бежавшие добежали. Лишь некоторых слегка задело.
ИХ ОСТАВАЛОСЬ ТОЛЬКО ТРОЕ
Борис Крайнов собрал тех, кто нашёлся. Вместе с ним в наличии оказалось 12 человек. Из его группы – Л. Булгина, К. Лебедева, И. Щербаков. Из группы П. Проворова – сам командир, И. Емельянов, И. Кирюхин, З. Космодемьянская, К. Милорадова, Н. Обуховская, Н. Морозов и В. Клубков. Весь день ушёл на безрезультатные поиски исчезнувшей восьмёрки. Что делать, пришлось двигаться без них.
Ночью выслали вперёд разведку и присели под ёлкой, прижимаясь друг к другу от холода. Аля Воронина с Клавой Лебедевой тоже отправилась в разведку. Уже светало. Встретили первых разведчиков. Они сказали, что в километре отсюда сарай, а в нём немцы. Вернулись к группе и все вместе поднялись в путь.
Остановились в ночном лесу. Клава Милорадова поразилась чудной картине: ёлочки в инее, высокие ели разукрашены снегом. Под яркой луной иней блестит, переливается разными огоньками. Как хочется жить!
Ребята развели костёр, завесили его плащпалатками. Вдруг Зоя спросила Клаву Милорадову:
– Скажи, правда, что ты учительница?
– Да, была.
– Вот так штука, а я тебя на «ты» зову и Клавой.
Как твоё имя и отчество?
– Просто Клавдия. Ведь мы же с тобой комсомольцы, Зоя. Я старше тебя всего на четыре года.
– Понимаю, но как-то неловко. Ты уже учительница, а я только из школы.
Клаву позвал Крайнов:
– Сходи в Петрищево, потом в Гребцово, разведай. Сегодня нужно начать работу.
Тяжело уходить от костра, но есть нечто, что выше человеческой слабости. Это долг. Солнце уже взошло. Встреченный на дороге мальчик подробно рассказал о местности. Как близка эта деревня и как долго идти к ней, обходя полянки, маскируясь, переползая через дорожное полотно. Остро хотелось есть.
Вернулась она вечером. Ребята ждали у потушенного костра. Зоя дала положенную норму колбасы, рыбы, кусочек сахара, сухарь и полкружки натаянной из снега воды. Пить хотелось зверски! Зоя набрала сосулек. Клава жадно сосала их, наслаждаясь тем, что рот моментально наполнялся водой.
На следующем отрезке пути обнаружили тело погибшего бойца Родионова. Крайнов взял из его вещмешка две простыни. Местность изрезали окопы в несколько эшелонов. В одном из них увидели восемь тел наших бойцов, изрубленных немцами на куски…
В другом месте заинтересовались одинокой землянкой. Группа прошла с полкилометра вперёд.
Милорадова через лесную дорогу, по которой проезжали, пели и свистели пьяные немцы, пробралась к землянке, чтобы сориентировать карту.
Там жила бабушка, которая гостье страшно обрадовалась. Она ела хлеб из древесной коры с картофельными очистками. Клава дала ей пару сухарей, кусок сахару, две воблы и взяла котелок воды.
Товарищам досталось по два глотка.
Быстро смеркалось. Проворов вручил Клаве плащ-палатку и велел хоть несколько минут поспать. Спала она «одним глазом», другим глядела по сторонам. Стемнело. Поднялись и неслышным шагом прошли мимо деревни Костино. Горели в школе огни, хлопали двери, немцы орали пьяные песни, кричали девушки. «Бедные пленницы, издеваются над вами гады!» – подумала Клава.
25 ноября она вместе с Лидой Булгиной снова ушла в разведку. Группа ждала-ждала и разведчиц не дождалась…
Из-за близости к переднему краю разводить большие костры опасались и не могли посушить одежду, промокшие валенки. Ребята начали простывать. Сильно заболел и Павел Проворов.
Больные заявили, что им невмоготу идти на задание, и вспыхнул спор. Крайнов обозвал ребят «трусами», но поразмыслил и приказал Наташе Обу ховской сопровождать больных к линии фронта.
Лишь трое действующих бойцов остались на дороге к Петрищеву.
ЗАСАДА
Когда очередь из МГ-34 ударила по отряду, одна часть его устремилась правее огневой точки, другая – левее. Добежав до леса, Аля Воронина увидела только троих новичков.
Пулемёт умолк. Стало совсем тихо. Но тишина этого застывшего в великолепном убранстве леса могла таить любую коварную неожиданность.
Оставив ребят в ельнике, Аля пошла на поиски.
Шла медленно, часто замирая, и прислушивалась к каждому шороху. Как ей казалось, пролетело много времени, что-то около часа.
И вдруг по шороху она поняла, что кто-то идёт навстречу, двигаясь таким же осторожным манером. С наганом на взводе двинулась вперёд. Какая же была радость, когда во встречном силуэте узнала Кузьмичёва! А неподалёку – Голубев, Самойлович, Волошина.
Дальнейшие поиски были безуспешными. Группа лишилась командира и топографической карты, незаменимой в незнакомой местности.
Голубеву как заместителю Проворова пришлось взять командную функцию на себя. Положение сложилось нелёгкое. Начались разногласия. Голубев считал, что необходимо возвращаться на базу, ведь действовать без карты очень рискованно. Самойлович настаивала на выполнении задания. Она была душой группы и, по сути, реальным лидером. Решили продолжать выполнение.
Снова в путь по ночам. Шли на северо-запад.
Днём делали привалы. В охранении почти всё время находились Самойлович и Волошина. Заминировали около десятка участков дорог. Послали разведку в деревню Болдино. Там позже подожгли крайние сараи и стога сена.
На пятый или шестой день к группе прибились человек шесть-восемь окруженцев. Многие из них не раз без успеха пытались перейти линию фронта.
Голодные и оборванные, измученные телом и душой, они теряли остатки воли и надежду на возвращение к своим.
Сначала комсомольцы обрадовались пополнению. Поделились последними продуктами. Но вскоре поняли, что какая там с ними разведка! А об основной задаче не может быть и речи. Окруженцы не считались с правилами передвижения и маскировки, шли близко к охранению, не оставляя интервала. При внезапной остановке шарахались в сторону, шумя.
Было решено, что выполнять задание в таком составе невозможно, и, чтобы не потерять группу, повернули на восток. Отряд приуныл, чувствуя бесславность возвращения. Не слышалось уже ни шуток, ни смеха на привалах. Замолчала всегда жизнерадостная Вера Волошина. Погасли её весёлые глаза. В эти дни она резко изменилась. Красивое лицо сильно осунулось. Вера говорила, что ей нездоровится.
Преодолели проволочное заграждение, перешли накатанную дорогу, втянулись в подрост ельника.
Впереди шагал молодой танкист-окруженец, за ним – Лёша Голубев, Наташа Самойлович и Вера Волошина.
Не успели пройти и сотни метров, как громыхнула очередь, и стал виден совсем близко (в 1020 метрах) автоматчик в немецкой каске, стрелявший почти в упор.
«Они шли краем <…> бора, обходя совхоз «Головково». Сквозь сосновый частокол смутно виднелись фруктовые деревья старого барского сада с окрашенными известью комлями яблонь. Внезапно с площадки из досок, построенной немцами«кукушками» на развесистой высокой ели за садом, басовито ударил ручной пулемёт. Это был опять МГ-34, и лента у него была тоже заряжена зелёными трассирующими пулями. Тут же заливисто затрещал автомат второго номера. По звуку это был обычный пистолет-пулемёт 38-40 с тридцатидвухзарядной обоймой.
Танкист тут же повалился на бок. Вера резко взмахнула рукой, чтобы указать товарищам путь вглубь леса, рванулась сама к лесу и, ощутив вдруг бешеной силы удар чем-то тяжёлым и обжигающе горячим в плечо, рухнула на снег, на сосновое корневище. Царапая руки о заледенелую кору, обхватила дерево, пыталась встать и не могла», – пишет О. Горчаков (По следам подвига: Повесть о Вере Волошиной. М., 1980). В последнем абзаце О. Горчаков, вероятно, дал волю воображению. Остальное (опять же с оговоркой о вероятности) можно воспринимать буквально благодаря по-военному профессионально описанным реалиям.
Отряд рассеялся по ельнику. Собрались в лесу.
Вечером направили трёх человек, чтобы вынести тела погибших. Разведчики на поляне никого не нашли. Как выяснилось спустя годы после войны, раненую Веру фашисты увезли. Последний день её жизни восстановил Г. Фролов со слов жителей деревни, ставших очевидцами героической смерти.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Отскочив в сторону от автоматной очереди и споткнувшись об ёлочку, Аля упала. Слишком большой валенок соскочил с ноги. Пошарив рукой в темноте, она его не нашла. Когда уже отдышалась от невольной пробежки, пришлось обуть ногу в две варежки и брезентовую сумку.
Через несколько часов они вновь прятались по кустам от автоматного обстрела и долго собирались вместе. Снова двинулись к заветной опушке.
Под утро там в третий раз затрещали автоматы.
Группа крутилась на переднем крае немецкой обороны. Вблизи от перекрёстка двух дорог, по которым непрерывно сновали конные повозки и машины, отчётливо слышалась немецкая речь.
Мучили голод и жажда. Развели небольшой костёр и понемногу растапливали снег. Наташа Самойлович с сестринской нежностью ухаживала за Алей, заставляя её разуваться. Натирала ногу спиртом, смазывала жиром. На морозе Але так не хотелось этого делать, но Наташа была неумолима и спасла ногу подруги от обморожения.
Аля с Наташей нашли под елью человека, обессилевшего от холода и голода. Чем могли накормили и напоили его, выходившего из окружения кадрового командира, чьи фамилия, возраст и воинское звание остались неизвестными.
Через сутки командир окреп, мог потихоньку двигаться и с этого момента возглавил отряд. Заметив у одного из окруженцев белую ткань, он посоветовал сшить всем маскхалаты. Аля и Наташа шили со слезами. Пальцы замерзали, иголка с трудом входила в полотно.
Буранной ночью снова пошли к злополучной опушке. Прошли мимо пустых землянок, под ноги попался немецкий котелок.
Впереди на поле горели стога. По приказу командира выходили к ним по одному, сначала Наташа, затем Аля, потом командир и дальше все остальные.
Скоро их взорам открылись Нарские озёра, из которых берёт начало река Нара. В середине пути небо ярко озарилось – стаи «жар-птиц», посланных «катюшей», летели под облаками. Все облегчённо вздохнули. Значит, направление взяли правильное.
С рассветом метель улеглась. На белой глади льда и снега люди были хорошей мишенью. Немцы опять обстреляли их. Но зелёные трассы пуль проносились выше голов. На другом берегу озера обнаружилось проволочное заграждение.
Командир приказал залечь и пошёл искать проход. Вскоре за проволокой показалась маленькая фигурка, которая двигалась навстречу командиру.
С большим вниманием отряд наблюдал за их сближением.
Начинался декабрь 1941 года… Прибывших проводили в деревню Акулово, что километрах в пяти от озера. Оттуда через штаб Западного фронта направили на базу, переместившуюся уже непосредственно в Москву, в Лефортово.
ТРАГЕДИЯ В ПЕТРИЩЕВЕ
В донесении майору Спрогису вернувшийся в часть Крайнов писал: «В районе Усадкова со мной остались Космодемьянская и Клубков. Я решил поджигать объекты. Дошли до Петрищева и зажгли четыре строения. На место сбора Космодемьянская и Клубков не вернулись. Ждал до утра. В районе Детской Коммуны, Мякишево перешёл линию фронта 29.11.41 г.».
После рассеивания отряда под пулемётным огнём, исчезновения двух разведчиц и отправки больных на базу с Крайновым остались только двое, Клубков и Космодемьянская, которые никак не ладили между собой. Сын рязанского крестьянинабедняка, 18-летний ровесник Зои, белобрысый, с телячьими губами, выводил девушку из себя матерками, повадками колхозного конюха и этакой наглой безыдейностью, которая сквозила во всём его облике (неизвестно, как вообще он попал в в/ч 9903 при строгом отборе и не будучи комсомольцем).
Дело пахло постыдным провалом задания. В стальной душе Бориса Крайнова стоял горький осадок.
На горизонте вились печные дымки – деревня Петрищево. Крайнов изложил Зое и Василию свой план, который заключался в том, чтобы поджечь село с трёх сторон, затем встретиться в условленном месте и скрыться. Оставалось дождаться глухой ночной тьмы.
Клубков пошёл выполнять приказ неохотно. Деревня с его конца так и не загорелась. На другом конце, где была Зоя, и в центре, где действовал Борис, вспыхнули зарева. Крайнов вернулся на место сбора и безуспешно ждал товарищей десять часов.
Оставшись один-одинёшенек, он взял курс на восток и, одичавший, измученный, перешёл линию фронта. В марте 1943 года Борису суждено было погибнуть под Старой Руссой.
Совершив поджог конюшни, Зоя, судя по всему, почувствовала острую неудовлетворённость слабым успехом диверсии и решила повторить попытку следующей ночью. Поэтому она проигнорировала договорённость с командиром о встрече в условленном месте и пересидела сутки где-то в лесу. А может быть, и заночевала у кого-то из крестьян. Теперь этого никто уже не узнает…
Но днём немцы провели сход жителей деревни, сообщив о налётах поджигателей, которые хотят оставить их без крова. Сами жители должны охранять свои дома, учили немцы. И наступившей ночью Зою, спешившую на поджог, схватил колхозник Сидоров, впоследствии осуждённый советским судом и расстрелянный.
О трагедии Зои Космодемьянской написаны тонны бумаги. Полвека её образ служил эталоном героизма. С падением партийного диктата и разоблачением советской мифологии бронзовому лику стали возвращаться живые черты. Но кто-то продолжает слепо поклоняться культу, другие спешат злорадно мазнуть и перечеркнуть бывший идеал. Подвергается критике сам смысл её действий во имя исполнения бесчеловечного сталинского приказа.
Решающую роль в создании посмертной славы З. Космодемьянской сыграл корреспондент «Правды» Пётр Лидов, провозгласивший московскую школьницу Жанной д’Арк. Не будь его экстатических статей и буквально одержимости Зоиным подвигом, не будь в то же время потребности пропаганды во взвинчивании героизма («Вот настоящая народная героиня!» – высказался Сталин), Зою посмертно наградили бы, скажем, орденом Отечественной войны I степени и упоминали бы среди сотен других, не менее славных имён…
После того как рассекретили уголовное дело В. Клубкова об измене Родине, в истории З. Космодемьянской появились новые загадки. Из признания Клубкова на суде вытекало, что он выдал Зою немцам. Однако многое заставляет усомниться в этом, тем более что хорошо известно, как «признания» добывались. Прежде всего – никто из жителей Петрищева не видел Клубкова.
По словам подсудимого, ему не удалось поджечь строение, так как горючая смесь не воспламенилась. Он побежал к лесу, откуда выскочили трое немцев и скрутили его. Так ли случилось или иначе, но дальнейшая предательская судьба В. Клубкова подтвердилась документально, благодаря обнаружению его досье в Смоленске среди захваченных абверовских документов. В Смоленске он прошёл разведкурсы и после Нового года вновь оказался в в/ч 9903 (по легенде, бежал из плена). Вскоре Клубкова разоблачили, осудили и расстреляли.
В Петрищеве, по словам Клубкова, 26 ноября его пленили. Если бы он выдал Зою и Бориса, немцы сразу же вышли бы на то место, где ждал Крайнов. Но они не сделали этого. Значит, всё произошло как-то иначе. Возможно, Клубков вообще сдался немцам позже и где-нибудь в другом месте, а не в Петрищеве.
СЧАСТЬЕ РАЗВЕДЧИЦ
Когда Булгина и Милорадова вышли на разведку, они не успели пройти и полкилометра, как напоролись на финнов. Девушки бросились в другую сторону от оставшейся позади стоянки, чтобы не навести врагов на товарищей. Слыша за собой свист и лаеподобные возгласы, они упали под мохнатую ель. Финны проскочили мимо.
Путая следы, Лида и Клава снова изменили направление отхода и скрылись в лесу. Но эта ночь, возможно, была у них самая бурная в жизни. Играя со смертью, они выполнили поручение политотдела штаба 5-й армии – подбросить агитационную литературу на немецком языке к позициям противника.
Им пришлось вступить в перестрелку с солдатами погони под командой истошно вопящего приказания офицерика. Чья-то из них двоих пуля оборвала его жизнь. Обе они палили из пистолетов по едва проступающим во тьме силуэтам. Ладонь Клавдии сжимала рукоятку Зоиного нагана, ведь они обменялись оружием. Пистолет Клавы с тугим курком Зоя взяла себе, а свой, с лёгким спуском, великодушно вручила подруге («Ты ведь больше всего одна действуешь, тебе нужен безотказный наган»).
Хлопьями валил снег. Уйдя от ещё одного автоматного обстрела, разведчицы осмотрелись и увидели недалёкие контуры больших пушек, нацеленных на восток. Там стоял артполк. Лида и Клава внимательно обозрели всё вокруг, чтобы привязать его местонахождение к каким-нибудь координатам. Затем они начали обходить позиции стороной.
Не сразу заметили они сливавшийся с очертаниями сугробов блиндажный накат, залегли и стали наблюдать. Никто изнутри не выходил. Истощив своё терпение, разведчицы приблизились ко входу и потянули на себя тяжёлую дверь. Блиндаж оказался пуст! А стол завален папками с документами.
Сгребя во тьме все бумаги подряд и сунув их в вещмешки, девушки выскочили вон и побежали с бьющимися сердцами, радуясь устилающему землю снегу.
Покружив по лесу, они вернулись на то место, где оставили свой отряд. Никого нет. И они пошли на восток. С компасом, но без карты и надежды чем-нибудь подкрепиться.
Утром начали собирать засохшие ягоды черники и чуть было не попали живьём в лапы немцев. Еле унесли ноги.
Нашли пять ягод калины. Поделили их и позавтракали. Вдруг ударил миномёт. Мина разорвалась в десяти шагах от них. Они прижались к земле.
– Ты жива? – спросила Лида.
– Жива, а ты?
– Я тоже. Видно, наши приняли нас за немцев…
На пятые сутки они проспали до двух часов ночи.
Вышли на опушку, прислушались. Тихо. Стали переходить полянку – ракета. Залегли. Погасла ракета – двинулись дальше. Только вошли в кусты, как посыпались пули.
Спустились к мало промёрзшей речке Паре. Переползли русло и промокли с ног до головы. Наткнулись на проволочное заграждение и полезли через проволоку. Они вышли к деревне Обухово, причём в расположение той же самой части, которая переправляла их через фронт.
Вспомнили про минное поле. Нашли тропинку.
– Стой! Кто идёт? – родной русский голос!
– Свои!
– Подходи.
Разведчицы сказали, откуда идут. Красноармеец вскинул винтовку на плечо, зашагал вперёд:
– Идите за мной.
– Подожди, товарищ, тяжело идти. Валенки намокли!
В блиндаже обсушились, поели, поспали и на рассвете отправились в штаб батальона. Рассказали, где стоит немецкая батарея (используя эти данные, её обстреляли артиллерией и разбили).
На следующее утро их разбудили рано, велели одеться в солдатское обмундирование и повезли в штаб Западного фронта. Они увидели стоящего у карты хмурого, строгого, сосредоточенного генерала армии Жукова, который приказал подробно доложить, как добыли документы, и сам отмечал чтото на карте.
Через день девушек повезли в Москву, к Сталину. Вождь встретил их радушно. После того как они повторили свой рассказ, их отправили на базу в/ч 9903.
Когда начальник разведотдела штаба Западного фронта Корнеев вручил им по ордену Красной Звезды, Клавдия Милорадова спросила:
– Орден за какие-то смятые бумаги?!
«Он засмеялся и по-хорошему так сказал: «Да мы по этим «бумажкам» контрнаступление начинаем!» – через годы рассказывала близким знакомым Клавдия Александровна.
Ночью они обе с Лидой не смыкали глаз. «Тогда я поняла: самое дорогое для меня – Москва, и я смогла ей хоть чем-то помочь! Казалось, что сил во мне стало так много, что я смогу преодолеть самое трудное», – вспоминала Клавдия Милорадова.
Если подвести итоги похода объединённой группы Крайнова – Проворова, то было совершено несколько небольших диверсий, героически погибли две замечательные девушки, один из бойцов встал на путь предателя, посчастливилось раздобыть стратегические документы, ценные для высших командных инстанций.
Две девушки… Одна из них, Зоя, стала именем, взывавшим к отмщению, заставлявшим кипеть кровь у миллионов людей. Другая, Вера, погибла день в день с Зоей, и погибла не менее красиво, с пением «Интернационала» под верёвочной петлёй.
Но её имени выпало иное – много лет прозябать под спудом забвения. Можно философствовать: как же ты относительна, жизнь человеческая… Жизнь и смерть…
Клавдия Милорадова и в другие годы войны отличалась в разведке, побывала в смертельно опасных переделках, а после Победы прожила долгую жизнь.
Опубликовано в Огни Кузбасса №5, 2019