Евгений Чигрин. “НИКУДА НЕ ХОДИ” – ГОВОРИТ…” 

* * *

«Никуда не ходи», – говорит
Мозг расплавленный вязкой жарою,
Снился с книгой дождя не друид,
Но похожий: стоял над рекою,
Заклинанья шептал-бормотал,
Цветом с местом сливались лохмотья,
Разливал старый месяц нектар,
Мглу зелёную певчая рота
Прошивала. Стоял над рекой
Тот похожий, выпрашивал тучи,
Под мостом ошивался смешной
Призрак жизни, конечно не лучший.
Призрак смерти баркас отвязал
И отправил себя за незримым.
Мозг от жизни чертовски устал,
А случалось, бывал одержимым
Чем-то важным. Теперь ерундой
Так набит, точно птичками Пришвин.
Твой двойник всё стоит над рекой?
Всё стоит. Ну вот так и запишем
В память неба. Жара нарасхват.
И не в пользу двуногих прогнозы.
То ли это июнь, то ли ад…
В ожидании метаморфозы.

* * *

Парки в парке парились на солнце,
Жёлтый луч подкатывал к ежу,
Жизнь смеялась в смуглом стихотворце:
Доверялся мир карандашу.

Жизнь смотрела ангелом джинсóвым
В пурпурном старинном колпаке,
Облаком большим и мотыльковым…
…А внизу покойники к реке

Шли вдвоём, конечно, на свиданье
С демоном Хароном, налегке:
Каждый нёс последнее прощанье,
Тот, что в шляпе – гиацинт в руке,

Тот, что в кепке… Впрочем, что там кепка,
Если столько солнца на двоих.
«Человек привязан к жизни крепко», –
Кто сказал? Читатель детских книг?

Децима, планидой наделяя?
Морта, перерезавшая нить?
Ангел в синем держит вымпел рая,
Никого не хочет торопить…

Ангел в синем. Парки в парке летом.
Нет Харона да и Леты нет.
Кто спешил за несмертельным ветром
Превратился в самый чистый свет.

* * *

Стоит и смотрит твой двойник на то,
Как на луне расселся чёрт двурогий:
На нём по моде, в клеточку, пальто
И некому сказать: куда вы боги
Глядите, а? Всё чаще Сатана,
Своих расставив по местам, смеётся,
Флюидной ведьме говорит: «вина!» –
И ведьмовское пойло шире льётся,
Чем это многоточие… Двойник
Просунул тело в старость – вот не радость –
Не то чтоб сник… пожалуй, всё же сник…
Болеет чаще. В хилом теле слабость
И птицы, те, что к веточкам души
Слетались часто – позабыли это.
Приятели в загробный лес ушли,
В них амнезию подсадила Лета.
А он остался доживать свой бред,
Цейлонский пить, смотреть кинострашилки:
Видал в гробу Варлей (сыграла Смерть),
А троглодиты свой открыли цирк и… –
И ничего. Сестра в другой стране:
Молчит по скайпу, и WhatsApp в отставке.
Двойник заснёт: мерцает жизнь на дне…
Проснётся в пять: лежит тенями в Кафке,
И мается, как в сказке: дед Кощей,
Служившую могилой с бедным мохом,
Избу на курьих предлагает – щедр
К приматам и другим некрепким лохам.

* * *

…Гонит лунный пастух на луне
Бледно-жёлтых одну-две коровы,
А в моём почерневшем окне
Все кусты и деревья готовы
Обнажиться, предаться дождю,
Прокатились на молнии черти.
Медноцветную лупит листву
Водный бог, точно в поисках жертвы.

Всё залило. В деревьях вода,
Подмосковные розы промокли.
Вторник смыт. Водяная среда.
Где-то рядом промокшие мойры,
Что любую планиду легко
«Могут выткать в своей полудрёме…» –
Так Дюма королеве Марго
Обещал написать в новом томе.

ОКНА

Сова воображения к сове
Потянется. Мелькнёт Кощей бессмертный
В твоей, набитой хламом, голове,
Затем двойник, такой же интровертный
На стул присядет, и переберёт
Твои дела, и вымахнут обломы.
Соткётся ворон и колдун зайдёт –
Откроет рот, в котором пламя домны…
Окно откроешь, за окном дурдом –
Почти Аид и дети из Аида?
Вот угадай с трёх раз: они о чём?
Над головами их башкою гидра
Трясёт зачем? Ну, без подсказок тут!
Эй, пёс Аида, пасть закрой, по фене
Мы тоже знаем veri-veri gut,
И вам салют, египетские тени.
В окне втором… закрой-закрой-закрой,
А то узнаешь, где зимуют раки,
Которые повязаны с горой:
Гефест в ней спрятал огненные страхи.
А в третьем – ты не хочешь рассмотреть –
«Двор Сатаны» насечено на стеле…
Закрой-ка рот, не в жилу рифма «смерть»,
Присядь-ка в кресло. Что ты, в самом деле,
Так стушевался? Всякий стих хорош,
Когда Кощей мелькнёт, а совы только
Свихнут воображения на грош…
Синеет в чёрном облаков пелёнка.

* * *

Ты тоже видел Азазелло,
Убийца-демон шёл на дело,
Поразвлекаться-убивать.
Клык изо рта, широкоплечий,
Весь соткан из противоречий,
А сколько девок шли в кровать
К нему?! Умел и всё такое…
Не ты ли (дело молодое)
В монстрообразного играл?
Навряд ли с эфиопской книгой
Еноха ты знаком был. Цыкай
На тех, с которыми «Opal»[1] Мешал с убойной коноплёю,
Смущал ундин, что над рекою
Встречали песней Рождество.
А дома видел – из трельяжа
Сигал тот демон. Персонажа
Ты ждал и вышло колдовство.
А дальше – больше: виски в баре,
Химеры, глюки, ссоры, твари
И, sorry, рядом муравьед
Гигантский, даром что беззубый,
Захочешь видеть, все Ютубы
В таких зверищах – мерзкий бред.
Теперь ты стар, как вещий филин,
Себе противен, чаще смирен,
Подруги скрылись и т.д.
И в этом вот «т.д.» житуха,
Все новости теперь вполуха
Ты слышишь, и не слышишь где
Случилось то, другое, третье…
Кто сдох на Брэдбери-планете?
Летишь в сновидческих мирах
С убийцей-демоном. В натуре,
Так лучше, чем в зайчачьей шкуре,
Вот что зависло на устах.
Ты б выпил кровь барона?[2] Выпил?!
Смотри, вот чаша, только выстрел
Вас разделяет. Ну так как?
Холодный рыцарь Азазелло
Тебя поднял, и бросил… Гелла
Плюётся в твой аморфный прах.

* * *

Сад говорил на языке жар-птицы,
Которая вчерашней сказкой снится
И, как всегда, сулит жемчужный клад.
Возможно всё, когда листвой смущённой
Нагнётся жизнь и мальчик изумлённый
Обнимет в сновиденье яркий сад.

Сад скажет: что ты потерял, ребёнок,
Тебя как будто видел я спросонок,
И забывал в потерянной листве?
Кого ты ищешь, твой Мегрэ из книжки,
Скурив две трубки, не откроет фишки:
Кто твой отец? И с кем ещё в родстве?

Глаза отводит старый сад, а ветер
Перебирает тех, кого приметил
Когда смотрел, как дождь смывает все
Следы того, кого признал бы малый,
Селена впишет грустный взгляд в сценарий
И остановит луч на той слезе,

Что спрятана в подушку. Мальчик вырос…
Отец – душа на ветер, торс – на вынос,
И мать ни взглядом, ни молчаньем не
Поможет больше. Там за облаками
Вздыхает Тот, что вместе с рыбаками…
Сад с головой в рубиновом огне.

Опубликовано в Крещатик №4, 2021