Элеонора Файзуллина. БЕЗ НЕГО НИЧЕГО БЫ НЕ БЫЛО…

К 75-летию Михаила Андреевича Чванова

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Нам, уфимцам, повезло, что более чем три десятка лет назад нашелся один скромный парень, начинающий журналист молодежной газеты, не «агитатор, горлан, главарь» и не коренной уфимец вовсе. И за исторически крохотный временной отрезок, на пустом месте, сделал наш родной город центром русской литературы.
Начал с малого — с возвращения Уфе и нам Дома, где прошли детские годы Сергея Тимофеевича. И вот уже без малого три десятилетия всех гостей города, самых почетных и не очень, ведут в Мемориальный дом-музей. А ведь стыдно вспомнить, какое заведение функционировало там! Далее пошли другие грандиозные дела: Чванов спас от уничтожения Дмитриевский храм в селе Надеждино, имении Аксаковых; откуда-то появилась мощная фигура другого «некоренного» уфимца, Валерия Григорьевича Тетерева, и зазвонили колокола Никольского храма исторически знаменитого села Николо-Березовки, где с трех лет на берегу Камы мы с Тетеревым играли в камушки. А что, мы ведь не забыли, как выглядел Никольский храм всего три десятка лет назад, четыре… Когда я приезжала в Николо-Березовку, видела, как «плакала» сильная и вовсе не плаксивая Кама, денно и нощно глядя на руины.
Поэт утверждает, что Бог — знал:

Скажи мне, брат мой, где берешь ты силы
Поставить двор, где не было кола?..
В воскресшем храме в глубине России
Твоим трудом звонят колокола.
Ты шел один с эпохою не в ногу
На страх и риск — была иль не была!..
Что видел ты, известно только Богу.
Но ты пришел — звонят колокола!..
…В Надеждине звонят колокола
И благовест разносится, как прежде.
В Надеждине звонят колокола –
Последние колокола надежды!

* * *

Михаил Андреевич Чванов родился 25 июля 1944 года в Салаватском районе Башкирии. Русский писатель, заслуженный работник культуры РБ, директор Мемориального дома-музея им. С. Т. Аксакова. Всероссийскую известность принесли ему книги о С. Т. Аксакове, а также подвижническая деятельность, связанная с изучением и популяризацией жизни и творчества большого русского писателя и общественного деятеля, уроженца Уфы, Сергея Тимофеевича Аксакова.
В 1967 году М. А. Чванов окончил филологический факультет Башкирского государственного университета. Прошел нелегкую школу жизни.
Работал учителем в сельской школе, трудился разнорабочим на стройке.
Филологические способности, любовь к литературе и сочинительству привели в журналистику.
Ряд лет работал в книжном издательстве, в правлении Союза писателей РБ. Михаил Андреевич — автор более 20 книг прозы и публицистики, вышедших в Уфе, Воронеже и Москве. Путешественник. Спелеолог. С 1992 года возглавляет Мемориальный доммузей имени С. Т. Аксакова, в создании которого принимал самое активное участие. Председатель совета Аксаковского фонда, вице-президент Международного фонда славянской письменности и культуры, секретарь Союза писателей России. Лауреат Всероссийской литературной премии им. С. Т. Аксакова, лауреат премии им. Константина Симонова Международной ассоциации писателей-баталистов и маринистов (за роман-поиск «Загадка штурмана Альбанова» и цикл повестей и рассказов о трагедии Югославии). В 2000 году удостоен ордена Русской православной церкви Сергия Радонежского III степени — «во внимание к помощи в восстановлении Дмитрие-Солунского храма в селе Надеждине», родовом имении С. Т. Аксакова.
В 2006 году М. А. Чванов награжден Большой литературной премией I степени Союза писателей в номинации «Лучшее произведение 2005 г.» за книгу «Мы — русские? Всего мира Надежда и утешение».
Без знакомства с Михаилом Чвановым многие интересные страницы моей жизни не были бы написаны.

Этому знакомству я во многом обязана целым пластом жизни, наполненным встречами с удивительными, великими и светлыми людьми.
А еще — без него в стране не было бы такого долговременного регионального движения, как аксаковское. Движения, которое давно приобрело статус истинно народного и государственного. Сегодня круги от него идут по всей нашей Матушке России: Аксаковский праздник отмечается ныне в Челябинской, Самарской и Оренбургской областях, Аксаковское движение охватило ближнее и дальнее зарубежье: Казахстан, Болгарию, Сербию и Черногорию.
В городе не было бы такого бренда — теперь уже вечного, единственного и неповторимого бренда имени русского писателя, родившегося в Уфе.
О лауреатах литературной премии им. С. Т. Аксакова — В. Белове, В. Распутине, А. Генатулине, К. Скворцове, М. Чванове — я с воодушевлением рассказывала студентам на филологическом факультете педуниверситета на лекциях и практических занятиях. Знаковыми, не побоюсь этого слова, судьбоносными, стали для меня встречи и с многими другими гостями, которые съезжались в Уфу раз в год, в двадцатых числах сентября, ко дню рождения С. Т. Аксакова: люди не случайные, люди, на которых поистине держится земля наша. Большинство из них — особенной породы и энергии.
Виктор Петрович Савиных, дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт. Да, мужественный, да, бесстрашный, таким и должен быть космонавт, и мы к этому уже успели привыкнуть. Когда берешь в руки его книгу «Записки с мертвой станции» (в один из приездов он привез ее прямо из типографии, и мы стали первыми читателями), понимаешь: он еще и пишет прекрасно. Интересно, чуть загадочно, на добротном русском языке с насыщенной лексикой — с вектором в науку.
И это не просто воспоминания. А уж фильм о нем и Вл. Джанибекове «Салют-7» (реж. К. Шипенко, 2017 г.) стал настоящей сенсацией! А человеческое обаяние, которым он всех нас щедро одаривал! Мне, вузовскому преподавателю, было интересно послушать Виктора Петровича и в качестве ректора Московского университета инженеров геодезии и картографии. Вот уж где Божий промысел! Этот университет — правопреемник основанного в прошлом веке Межевого института, первым директором которого был С. Т. Аксаков! Почитая Сергея Тимофеевича как большого русского писателя, В. П. Савиных даже в космосе говорил:
«Пролетая над Уралом, я всегда искал место, где родился Аксаков». А в своем сугубо техническом вузе Виктор Петрович ввел обязательное изучение русского языка и открыл гуманитарный факультет.
Вячеслав Клыков — человек-легенда… Валерий Тетерев…
Не забыть редчайшего тембра голоса Евгении Смольяниновой, ее ангельского: «В лу-у-нном сия-ньи сне-е-г серебрится»… Я слышала ее лет десять назад у нас в Уфе, а Москва что-то не жалует уникальный голос русской певицы.
В одном из материалов о М. А. Чванове я написала, что для меня важно, что мы смотрим с ним в одну сторону.
Кто-то из его окружения добавил, что мы с Чвановым одной крови. И это верно, а как по-другому, если сверху наблюдает за нами Сергей Тимофеевич! По прошествии энного количества лет и этого показалось мало. А что еще?
Когда я прочла его «Неудобные мысли», то поняла: мы читали одни книги — вот главное, вот то, что сегодня превыше всего. …М. А. Чванова я знаю более полувека, аж со студенческой скамьи. Поэтому его человеческая и писательская судьба разворачивалась, как говорится, на моих глазах.
Это было в далеком 1965 году. Я училась на первом курсе филологического факультета БГУ, который занимал тогда третий-четвёртый этажи главного корпуса университета, что на улице Фрунзе. Те десятилетия для филфака были временем расцвета прежде всего потому, что преподавали нам ученые с мировым именем. Иными словами, вуз соответствовал своему названию: являлся настоящим классическим университетом.
…Факультет был девчачий, и единственный парень в нашей группе, Марк Матрос, как-то прибежал возбужденный: «Представляете, Мишка Чванов наотрез отказывается сдавать педагогику, у него конфликт с преподавателем!». Дело в том, что ни одно поколение студентов БГУ не принимало, не воспринимало предмет «Педагогику» и тихо бунтовало против него.
Возможно, преподавание было не на должном уровне, тем более, на фоне изучения таких ярких предметов, как литература, от фольклора до советской, языкознание и русский язык, от старославянского до современного русского. Но мы все возмущались не дальше деканата, а Чванов довел этот «бунт» до логического и принципиального завершения: он не просто отказался сдавать все предметы педагогической науки, но его даже не испугал прочерк в дипломе по этим предметам. Что означало закончить вуз без диплома!
Бунтарь… Так он и идет по жизни, часто — против течения.
Пройдут годы, он станет известным писателем, откроет и возглавит Мемориальный дом-музей им. С. Т. Аксакова. Всероссийскую известность принесут его книги, Аксаковские праздники будут греметь на всю Россию. А я поселюсь рядом с Аксаковским музеем, в доме на улице Благоева: этот факт также многое объясняет.
В 1991 году открылся музей С. Т. Аксакова — писателя незнакомого, забытого, не изучаемого ни в школах (даже «Аленький цветочек» считался в Уфе народной сказкой), ни в университетах. Возьму на себя смелость сказать, что навряд ли это было случайностью, скорее всего, уже в студенческие годы у Чванова родился и созревал стратегический план новаторского исследования русского писателя с точки зрения краеведения (более чем за тридцать лет так и не удосужилась задать этот вопрос М. А.!). Он привнес новый, не типичный для того времени, более современный и свежий взгляд на русскую литературу.
Но, возможно, выбор Михаилом Андреевичем Аксакова как Дела жизни был и интуитивным. И вот почему. Во-первых, Сергей Тимофеевич Аксаков родился в Уфе, это наш прославленный земляк, один из немногих, кто отразил малую родину, Уфу, в своих произведениях. Во-вторых, Аксаков и его сыновья стояли у истоков славянофильства, а значит, во главу угла мировоззрения, творчества, деятельности ставили любовь к Отечеству. Иными словами, М. А. Чванов поднял целину, близкую ему по духу, в Аксакове и его творчестве найдя единомышленника. Более того, он начал изучать и пропагандировать Аксакова во всех его ипостасях: жизнь, творчество, семья, традиции.
Результатом этого подвижнического труда стали Мемориальный дом-музей писателя, Аксаковские праздники, которые за очень короткий период превратились в международные, Аксаковские научные конференции, премии им. С. Т. Аксакова…
А я тем временем уже преподавала на кафедре литературы пединститута, и мы с моей дипломницей выбрали в качестве темы дипломного сочинения автобиографическую трилогию С. Т. Аксакова. Дипломная работа получилась неожиданно и для меня, и для студентки-выпускницы интересной, свежей и, самое главное, — первой по творчеству С. Т. Аксакова в нашем вузе.
Параллельно мы услышали о том, что уфимский горсовет учредил молодежную Премию по изучению жизни и творчества С. Т. Аксакова и куратором ее стал Аксаковский музей. Тогда наша работа не получила премии, более того, ее не допустили до участия в конкурсе, но разве дело в премии?
Повлияло ли творчество С. Т. Аксакова на Чванова? Думаю, что да. Корневая связь с природой, приоритет ценностей Отечества, семьи, русская идея, русский мир. Сегодня М. А. Чванова называют одним из последних русских крестьянских писателей, который замыкает это великое направление русской литературы. К одному из юбилеев писателя мы, вместе с коллегами по БГПИ, сделали небольшой фильм и назвали его «Колокола Михаила Чванова». Это, конечно, метафора: на Руси, в России во все времена колокола, колокольный звон были символом веры, надежды, любви и свободы. На первый взгляд, эта громкая метафора не совсем подходит герою: и говорит-то он негромко, чуть слышно, и ходит-то он неспешно. Тем не менее, с одной стороны, колокола — это его книги, статьи… А с другой — настоящие, истинные колокола, отлитые с соратниками Аксаковского дела: для Дмитриевского храма в селе Надеждино Белебеевского района, бывшем имении С. Т. Аксакова, и для Никольского храма в селе Николо-Березовке Краснокамского района, где каждый год отмечается праздник Николы Вешнего.
…17 февраля 2013 года Михаил Чванов, достав свежий номер журнала-толстяка «Аргамак», предложил мне: «Прочтите». Как всегда, без лишних слов, без предисловия и комментария.
Первый читатель — это ко многому обязывает. В сентябре этого же года, на Аксаковском празднике, Николай Алешков, главный редактор «Аргамака» из Татарии, замечательный редактор русского журнала, который курирует Минтимер Шаймиев, сказал: «Только что вышел «Аргамак» с новым произведением Миши. Советую настоятельно: прочтите, не пожалеете…».
Это была повесть Михаила Андреевича «Серебристые облака» (2014 г.) с двумя подзаголовками: «Реквием» и «Поминальная молитва». Я прочитала ее на одном дыхании, за одну ночь. А под утро мне приснился сон-метафора, о котором я тут же рассказала Чванову.
Он был лаконичен: «Спасибо…».
«Серебристые облака» я считаю лучшим художественным произведением Михаила Андреевича. Эта книга — единственная в своем роде. С одной стороны, она получилась очень личной: я не могу назвать автора, герой которого мог бы так мужественно каяться, по-русски, по-мужски, лермонтовским тончайшим «скальпелем» «копошиться» в закоулках своей души, доставляя себе при этом неимоверные страдания. И потом: еще в студенческие годы, когда мы принимали мир таким, какой он есть, не утруждая себя вопросами, даже хрестоматийными:
«Кто виноват?» и «Что делать?», Чванов уже ставил вопросы, прежде всего — перед собой. У меня на книжной полке лежит крохотная книжица, в несколько страничек, мизерный тираж, текст — «бисерными» буквами, как говорится, «из раннего», а на обложке уже вопрос: «Крест мой?..». И эпиграф:
«Жду спасения от расширения идеи русской». Ф. М. Достоевский. И от издателя: «Дорогой Михаил Андреевич!
У каждого человека — своя жизненная дорога. Свой жизненный крест. Твоя дорога, твой крест — расширение идеи русской. И дай-то Бог тебе здоровья и долготерпенья на этом пути. Твой Виктор Шмаков, редактор газеты «Вместе». 1996 год».
Автор, опережая читателя и не давая ему определить жанр самому, сразу обозначает его и как будто даже навязывает — единожды и бесповоротно: реквием.
Сюжет необычен и вместе с тем прост: история о том, как на глазах мучительно и жестоко умирает самый близкий, самый родной человек. Необычный жанр произведения, талантливо найденный автором и определивший всё: итог жизни, творчества, поиски веры и поиски себя. Поиски Бога, веры и себя в ней, в вере. У Чванова все сурово и беспощадно, прежде всего — к себе. Поэтому мое название жанра — не «реквием», мне ближе — «покаяние», хотя такого жанра тоже нет. Я считаю, что гибель близкого человека — это лишь трагический повод, но суть «Серебристых облаков» — в многолетних, вынашиваемых десятилетиями, философских и этических, эстетических исканиях автора, которые проходят через все его творчество — от самых ранних до последних произведений. Накануне «перестройки», в конце восьмидесятых, вышел фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», который наделал много шума и в стране — Советском Союзе, и за рубежом. Я и тогда, и, тем более, сейчас, воспринимаю его не как покаяние, а, скорее, как начало переписывания русской истории. Понятное дело, там было все закодировано, там и сям — символы и шифры: мы шарады любим… Каяться по-грузински — иначе, чем каяться по-русски.
С удовлетворением увидела, что в московском издании «Серебристых облаков» отсутствует подзаголовок «реквием», он остался только в журнальном варианте, и подзаголовок «поминальная молитва» автор также убрал.
Не скажу, что потеря самого близкого человека, — фон или сюжет. Но это точка, очень серьезная, судьбоносная, от которой автор то ли отталкивается, то ли подытоживает. Может быть, знак свыше, усложненно трансформированный в день текущий, сегодняшний и сиюминутный. Та карта, которая легла так и только так… И ничего уже с этим не поделать. Судьба… И, как всегда бывает в жизни, жизнь поделилась на «до» и «после»…
Мой учитель А. В. Бармин, вдалбливая мне (нам) азы такой интересной, а сегодня незаслуженно забытой науки — литературоведения, любил повторять: «Каждый большой художник — автор одной книги; независимо от степени таланта он всю жизнь идет к главной книге своей жизни». Есть о чем подумать над словами Анатолия Васильевича…
Не могу не сказать о художественных средствах, которыми искусно пользуется автор для достижения своих задач и сверхзадач. Оправданы, на мой взгляд, личностные вкрапления-воспоминания и о Распутине, и о Клыкове, жизнь и творчество которых могут быть приравнены к подвигу: мощное духовное и не только наследие Валентина Григорьевича, а у Вячеслава Михайловича — памятники в России и Сербии, памятник Николаю Чудотворцу — в России и в Италии, памятник святой великомученице Елизавете Федоровне, памятник Пресвятой Богородице в Черногории, десятки других памятников и храмов. Их титанический подвижнический труд — во славу России…
О Чванове-публицисте писать и трудно, и легко. Легко, потому что близки наши взгляды, трудно, потому что гражданская позиция Чвановапублициста всегда была далекой от конъюнктуры и никогда не укладывалась в привычные рамки существующих общественных и литературных группировок. Известный наш современник Савва Ямщиков написал: «Для меня подлинным открытием, заставившим восхититься и преклонить колени перед истинным подвижником и здравым мыслителем, стало заочное знакомство с Михаилом Андреевичем Чвановым». Главный стержень публицистики писателя он видит в семье, возвращении ее святости на примере сохранения, осмысления и продвижения в жизнь духовного наследия великого русского рода Аксаковых.
Для меня публицистика Михаила Чванова — это и Дмитриевский храм, и Никольская церковь, и Аксаковский фонд, и музей С. Т. Аксакова, и фонд славянской письменности и культуры; это его блестящие выступления в Аксаковском народном доме в Уфе, наравне с выступлениями В. И. Белова, В. Н. Ганичева, В. М. Клыкова, В. Г. Распутина, В. П. Савиных, К. В. Скворцова и других, которые венчают ежегодные Аксаковские праздники. И поездки его в Сербию, Болгарию, Францию, Сирию, поскольку гражданин, публицист, художник, патриот слиты воедино в этом скромном, но мужественном созидателе русской культуры.
«Корни и крона» — так называется одна из программных публицистических книг М. А. Чванова, глубинное метафорическое название которой не нуждается в особой расшифровке.
Это произведение написано в лучших традициях русской классической литературы: публицистика Чванова сюжетна (вспомним Пушкина, Некрасова, Горького, Шолохова). Возьму на себя смелость утверждать, что сюжетность — это и есть неотъемлемое качество отечественной публицистики. Тем самым Чванов набело освобождает свою работу от пафоса, патетики и риторики, которые ему чужды, выбирая раз и навсегда заданный для себя стиль проникновения, исповеди, стиль доверия автора — не просто к читателю, но к собеседнику.
Как всегда у Чванова-публициста, ПАМЯТЬ во всех ее ипостасях — главный стержень его произведений. О чем бы он ни писал, и чем бы он ни занимался, память пронизывает все, что он делает. Будь то возрождение аксаковского наследия в широком понимании этого слова, будь то подвижническая деятельность по сближению культур тюркских и славянских народов, православия и ислама или поиски культурных реликвий и пропавших экспедиций в самых дальних уголках мира.
В подобном же ключе написаны эссе, вошедшие в цикл «Новеллы смутного времени». Эссе «Корни и крона» занимает особое место в этом цикле, став событием не только литературной, но и общественной жизни нашей страны. Автор пишет: «Не случайно народ отождествляют с деревом. У дерева не может быть противоречий между корнями и кроной. Дерево погибает, когда его отделяют от корней. У здорового народа, как и у здорового дерева, сыновья не отрицают, а продолжают нравственный подвиг отцов». Написанное к 50-летию Великой Победы, эссе не утратило своей актуальности и по сей день. Причина этого феномена кроется в том, что Чванов — человек и публицист — находится в одной нравственно-этической плоскости. А это значит, что если Чванов — человек с непрогибающимся позвоночником, то и писатель Чванов далек от какой бы то ни было конъюнктуры, над ним никогда и ни при каких обстоятельствах не довлели никакие авторитеты. Даже А. И. Солженицын, претендующий в современной русской культуре на почетное звание «Духовный пастырь», не стал для Чванова ни своеобразным посохом в длинном коридоре Памяти, ни препятствием для вынесения нравственно-этического приговора генералу Власову. Он призывает всех нас — историков, журналистов, научных работников, всех, кто имеет хоть малейшее отношение к работе над нашей историей, быть честными, правдивыми и бережными с ее фактами, огульность приравнивая к клевете: «Предательство Власова ничем нельзя оправдать, но легенда о сдаче им в плен целой армии, до сих пор безнаказанно гуляющая по свету, что он задолго до событий в Мясном Бору вынашивал свой черный замысел, мягко говоря, клевета. А недавно даже были сделаны попытки найти корни предательства Власова в его родословной. И нашли ведь: все дело, оказывается, в том, что отец его был церковным старостой. Видите, как все просто!».
Болит душа у автора за грехи русского генерала: «Получил он по заслугам», — выносит тяжелый, прежде всего, для себя, приговор.
Но главная боль для М. Чванова — оклеветанные десятки, сотни тысяч безвестных солдат Второй ударной армии, часть которых нашли успокоение в веренице братских могил у дороги рядом с дорожным указателем «Мясной Бор»: «Из года в год выносят их из болот, хоронят, ставят скромные памятники. Молодые добровольцы из самых разных городов. Не по указке, не по приказу, а наоборот, даже вопреки официальному недоброжелательству».
Именно на эту горстку молодых людей, которых большинство почитает за сумасшедших, именно на них возлагает публицист надежду: «значит, еще не совсем умерла в нас совесть, значит, они еще чувствуют связь со своими корнями», — как бы прорывается сквозь драматические строки оптимизм автора. Мы видим, как четко и осознанно у Чванова все, что касается Веры, Отечества, его будущего.
Подходы к теме войны неодинаковы: это обзор эпохальных событий с «генеральского мостика», когда писателя интересует крупное сражение, которое оказалось поворотным в ходе Великой Отечественной, — бои под Москвой, битва на Курской дуге, Сталинградское сражение (романы К. Симонова, А. Чаковского, И. Стаднюка) или так называемая «лейтенантская проза» (повести и романы Ю. Бондарева, Г. Бакланова, К. Воробьева) и, наконец, взгляд на войну из солдатского окопа (проза А. Генатулина, В. Кондратьева, Е. Носова). Но никто никогда не писал о нашей Победе так, как это сделал Михаил Чванов в эссе «Корни и крона» с неслучайным подзаголовком «К 50-летию Победы неоконченной войны». По прочтении этого горького, но честного произведения невольно вспоминаются слова великого А. В. Суворова: «Война заканчивается тогда, когда хоронят последнего погибшего на ней солдата». Русский полководец был, как известно, глубоко верующим человеком — и потому знал, что грех непогребения убиенных на войне, тем более убиенных за други своя, рано или поздно аукнется.
Необходимо отметить, что о войне пишет не участник Великой Отечественной, а сын израненного войной солдата, дошедшего до родного дома с Победой. Поэтому на генетическом уровне сын солдата-победителя не приемлет всеобщую круговую поруку соотечественников, многие десятилетия после Победы скрывающих грех непогребения наших отцов и братьев, погибших за Родину.
Для М. А. Чванова память, совесть, истоки — это нравственные категории одного ряда, тесно между собой связанные. Беспамятство наше здесь — уже факт очевидный и даже как будто бесспорный. «И не просто забудется, а затопчется вражескими сапогами.
И почти полвека будут лежать на ее развалинах непогребенными кости безвестных русских солдат. Боже мой, куда дальше-то?»,— горестно восклицает автор. Не снимая и с себя вины за «Чернобыль нашей совести», Чванов не задает наш извечный безадресный вопрос:
«Кто виноват?», он отвечает на него, отвечает жёстко и сурово: «…все было сделано так, чтобы мы ничего не знали о ней, словно этой народной трагедии никогда и не было. Мертвое молчание, словно круговая порука. Провели незримую линию, за которую ходить нельзя, за которой можно подорваться на минах, а больше всего, видимо, боялись, что там кто-нибудь может подорваться на своей вдруг проснувшейся совести. Это тоже имеет самое прямое отношение к нашей памяти и к нашим истокам. Мясной Бор — это Чернобыль нашей совести». Трудно не согласиться с безрадостным, но справедливым предположением автора: «И приходит тяжелая мысль: не было бы беспамятства Мясного Бора, может быть, не было бы и Чернобыля». (Вдруг вспомнились в связи с трагедией Чернобыля повесть В. Г. Распутина «Пожар» и памятный эпиграф к ней: «Горит село, горит родное, горит вся Родина моя». Повесть вышла совсем незадолго до аварии, и метафора была прозрачней некуда: горела, полыхала-то не Сосновка — горела, полыхала наша страна. Нет, не задумались, не вняли).
В эссе «Корни и крона» М. Чванов не очерняет подвиг народа в Великой Отечественной войне, а делает попытку вырваться из тисков массовой культуры и познать цену великой Победы через историю и культуру народов Евразии, обладающую значительным числом самобытных элементов.
А это невозможно сделать без самопознания. Самопознание не только способно указать человеку или народу его истинное место в мире, но и приучить к мысли о том, что ни он сам и никто другой не может быть центром вселенной. От постижения собственной природы человек или народ приходит к осознанию равноценности всех людей и народов и одновременно — к утверждению своей самобытности и пониманию уникальности собственной национальной культуры.
Вместе с тем, в этом состоит и суть нравственности.
При истинном самопознании прежде всего с особой ясностью познается голос совести, и человек, живущий так, чтобы никогда не вступать в противоречие с самим собой и всегда быть перед собой искренним, непременно будет нравственен. В этом есть и высшая, достижимая для данного человека, духовная красота, ибо самообман и внутреннее противоречие, неизбежные при отсутствии истинного самопознания, всегда делают человека «духовно безобразным».
Память современного русского писателя-патриота Михаила Чванова уходит ко временам крещения Руси.
В эссе «Корни и крона» он оценивает события Великой Отечественной войны не с позиций сегодняшнего дня, как многие авторы эпохи гласности и перестройки, а с высоты традиций России Вечной, как представитель тысячелетней русской культуры. Его голос кажется порою слишком тихим, но это твердый голос честного и мудрого человека, за которым стоит правда столетий — правда русской истории и русского Слова.

Опубликовано в Бельские просторы №7, 2019