Повесть альтернативной реальности
АЛЬТЕРНЕТ
После смертного приговора революционно настроенный заключенный погрузился с головой, пока она на плечах, в теорию квантовой физики. Из подотдела квантовой механики уяснил, что по диктуемому им закону для каждого выбора в жизни существует ещё тысяча разных выборов, которые могли бы сделать в иной реальности.
«Вот не повезло с судьями, – с горечью подумал приговорённый к смерти человек, – попали в нашу реальность».
И тут он услышал голос:
– Переметнись сам в иную реальность.
«А что? Почему бы не переметнуться, раз квантовая механика позволят?» – вновь подумал он ради успокоения, и очнулся. Где? Не у подножия эшафота, а за рулем иномарки. Причём, в самый разгар иерусалимской зимы. Посмотрел за окно: мда, 25 декабря, а снега нет ни на один сугроб. Тут ничего удивительного. Удивительно другое: точное по дате совпадение двух праздников. Христиане справляют Рождество, евреи – Хануку. О чем только не подумаешь при таком совпадении. Впрочем, за мыслью не угонишься, хотя можно и попробовать.
Попробуем? А почему бы и нет? Подключимся к Йосефу и попробуем.
«Мы привыкли к тому, что сюжет развития нашего мира как бы задан свыше и идёт по написанному сценарию, никуда не сворачивая. Основанием для подобных мыслей явились пророчества предков либо наших современников, вроде Ванги. Ей виделось падение башен-близнецов, и сколько бы история ни вихляла после этих видений, башни рухнули как по предписанию свыше. Но если мы представим, что провидцам даны для лицезрения видеопрогнозы будущего, а не реальные события, тогда всё разом станет на место. В древние времена, да и в дни сеансов ясновидения Ванги, компьютерная техника землян, в отличие от современной, не позволяла изображать на экране чуть ли не реальными зловещие прогнозы на будущее. Поэтому Тот, кто над нами, Тот, кто следит, чтобы мы не разрушили планету, и демонстрирует при помощи провидцев катаклизмы, которые грозят человечеству, если… Вот оно – главное! – представляющее собой всего-навсего коротенькое слово, вводящее нас в условно придаточное предложение. Если…
Ещё в Ветхом завете сказано, что нельзя с безоговорочной точностью предсказывать события, в особенности зловещие, необходимо подчёркивать: это случится, если… В почти неуловимом, как дыхание младенца, “если” – намёк на исправление пророчеств. Стоит в настоящем времени тебе, человеку разумному, задуматься о последствиях сегодняшней деятельности, и ты исправишь будущее: этого наказания не последует.
Вдумайтесь в это «если», и представьте, что ждёт наш мир, если… Ведь достаточно, чтобы потепление прибавило всего четыре градуса, чтобы затопило весь мир. Вода в морях и океанах поднимется на 61 метр, и жди новый потоп, если…
Вот и подумайте».
– Если ты подумаешь, то остановишься! Красный свет!
И впрямь, светофор на выезде из Иерусалима, словно по уговору с Мирьям, переключился на красный свет, позабыв о жёлтом – предупредительном. Или не позабыл? Не проще ли прикинуть, что за размышлениями вслух ты на какое-то время отключился от реальности, и вот – нá тебе, человек разумный! – оконфузился на глазах у жены. Но лучше так, чем нарываться на штраф.
– Лучше так… лучше так, – врубилось в голову и опять непроизвольно вырвалось из мыслей на свободу.
– Заговариваешься? – сказала жена. – Говорила тебе. Перестань увлекаться роликами о пришельцах, они тебя…
– Пришельцы? – Йосеф глубоко затянулся сигаретой и выпростал руку за окно, чтобы стряхнуть пепел.
– Ролики лишат ума и приведут в психиатричку.
– Брось!
– Это ты брось!
– А-а, – он махнул рукой и чуть было не задел боковое зеркало присоседившегося почти вплотную «Мерседеса» с тонированными стёклами окон. Оглянулся: кто пожаловал? Олигарх какой? Слишком редко доводилось встречаться на дорогах с таким дорогущим заморским гостем.
«Не иначе, как прокатный, – подумал Йосеф, разглядев на дверце знак фирмы “Хертц”. – Живут же люди».
– Опять заговариваешься? – ввернула сзади Мирьям. – Помолчал бы, а то услышат.
– И что?
– Да ну тебя! Я бы с тобой в разведку не пошла, – пошутила Мирьям и внезапно вскрикнула от испуга. – Ой! Господи! Дети!
Йосеф тревожно посмотрел на жену: лицо белое, глаза расширены и дрожь в руке, направленной к трогающемуся с места «мерсу».
А оттуда:
– Мама! Мамочка!
– Лиля! Катя! – толчок в плечо. – Гони!
Йосеф и помчал.
Но разве угонишься за «мерсом»? Междугороднее шоссе – лети, как на сверхзвуковом. Сигналь – не сигналь, не остановится. Больно нужно ему, похитителю детей, срок мотать! Рванёт в два раза быстрей и затеряется в потоке машин. Остаётся идти, как ищейка, по следу до самого его убежища, и уже там поговорить по-мужски, с проверкой зубов на прочность. Впрочем, против лома нет приёма. Глядишь, и пистолет окажется у вражины: Израиль – у каждого второго личное оружие. Не правильнее ли подключить полицию к выяснению отношений? А вот и патрульный форд: дожидается на обочине свиданки с нацеленным на лихачей радаром.
– Мира! Беги за помощью!
Секундная остановка, и вновь на газ. Но на глазах у полиции не разгонишься, соточка – предел. Другое дело, после поворота на Бейт-Шемеш. Тут вроде бы локаторами небо не занавесили. Можно прибавить. Но и «мерс» не лох, тоже прибавляет. Километр, другой. И – на тормоза! Вильнул в сторону, завлёк на стоянку к разбросанным там и здесь коттеджам. Мотель? Оно и видно, мотель. Этакий причудливый, деревенского типа. Маленькие особнячки с палисадником, коровка в виде живого памятника природе пасётся на травке, куры подле неё квохчут. Рай земной по определению кибуцников – не хватает только Адама и Евы. Да и дерево познания добра и зла не помешало бы украшению библейского ландшафта.
Насчёт добра Йосеф был в настоящий момент не в курсе, а что касается зла… Хлопнув дверцей, он кинулся за водителем «мерса» и перехватил его у входа в коттедж. Занёс кулак, развернул лицом к себе. И опешил.
– Папа! – девочки встревожено вцепились ему в пиджак. – Папа, не бей папу!
И впрямь. Как бить, когда столкнулся с самим собой. Один к одному: рост, причёска, цвет глаз, родинка на виске. Отличие разве что в костюме: куртка вместо пиджака и брюки в полоску.
– Ты – кто?
Девочки:
– Спроси у своего папы.
– Брат? Близнец?
Девочки:
– Спроси у своей мамы.
– А мои дети – мои?
Девочки:
– У своей жены и спроси.
Детям, судя по всему, не в новинку такая путаница. Давятся от смеха, пальчиками балуют – длинный нос показывают.
– Папа дурит папу.
– Главное, чтобы не подрались.
– Мы не подерёмся, – заверил дочек незнакомец. – Объясню, кто есть кто, и он угомонится. Но прежде в дом.
В домашней обстановке, за чашечкой кофе, проще объясняться. Проще или не проще, но Йосефа как-то отпустило, обдувая ароматизированным холодком кондиционера. И он стал улавливать прежде незаметные различия в тембре голосов девочек. Лопочут складно, по-русски, но это и неудивительно: родились в России. Но почему нет в их словах текучести, привносимой в речь ивритом? Будто в школу не ходили. Или? Ходили. Но не в ту школу. Однако… и это совсем дико… даже не хочется думать.
– Не догадался?
Незнакомец щёлкнул пультом, включил телевизор с встроенным интернетом. Прогуглил имя и фамилию гостя.
– Зачем тебе это? – спросил Йосеф.
– Для сравнения, коллега.
– Не понял.
– Всему свое время.
– И всё же…
На экране появился портрет Йосефа, под ним биографические данные. Родился… учился… работал… репатриировался в Израиль, где совместно с женой сменил имя на еврейский лад, чтобы соответствовать хотя бы в звуковом ряде праотцам. Она из Марии превратилась в Мирьям, он из Иосифа в Йосефа.
– Теперь понял?
– Причём здесь смена имён?
– При том, что я по-прежнему Иосиф, а жена моя Мария. В этом всё наше различие.
– Ты – это я?
– Я – это ты. А между нами разделительный забор, проще говоря, право выбора. Божье наследие, между прочим.
– Право выбора?
– Именно.
– Выходит?
– Я – это ты, но из параллельного мира. В тот момент, как ты двинул в Израиль, я остался в России, вернее, в параллельном по отношению к тебе миру. Словом, и к той России, из которой ты уехал. Так что я тот, кем в настоящий момент являешься ты, если бы не сменил имя и не уехал в Израиль.
– Как же ты оказался здесь?
– Жена в больнице. На сохранении. А детишек взял на променад, чтобы отошли от переживаний. Одна требует братика, а другая сестричку.
– Подожди со своими проблемами. Я спрашивал: как ты оказался здесь?
– Это несложно. У нас продвинутые технологии. Всего одна флешка, и путешествуй без всякого.
– А таможня?
– Между мирами нет таможни.
– Мне к вам тоже можно?
– Сейчас только глазком. По альтернету. И не только к нам, а ко всем своим единокровным альтернятам. Потом… – он немного замялся, но преодолел смущение и сказал: – Посмотрим на твое поведение. Если без свиха, то научу, как путешествовать по разным мирам. И увидишь себя, ненаглядного: кем сегодня являешься в иной реальности, если бы…
– Условно придаточное?
– Оно самое. Да, впрочем, и вся наша жизнь условная. А на добавку и придаточная к условной реальности.
– Что-то сложно для понимания.
– А понимать и не требуется. Требуется действовать.
– Это как?
– Так! Вот тебе пульт, и нажимай кнопки. Шлёпай по цифиркам, раз, два, три, и в дамках. Но на забронированную для меня нулёвку красного цвета не нажимай. Выключишься.
– А ты?
– Пойду девочек укладывать. Умаялись в дороге, пора отдохнуть.
Неопределенность – странное чувство: вроде предоставлен сам себе, на столе пульт, и жми на кнопки. Но ведь умом не постичь, куда выведёт та или иная кнопка. Легко сказать, когда ты специалист: «Нажимай». Это все равно, что предложить броситься в омут.
Эх, где наше не пропадало!?
Кнопка податливо ушла в панель, и на телеэкране возникла панорама Дамаска: кривые улочки, базар, железные ворота в подземное сооружение. Что это? Напоминает командный пункт. Чужие лица, чужая речь, чужая военная форма. Дальше – больше. Среди офицеров чужой армии Йосеф различил себя самого, и тоже с погонами на плечах. «Какого я звания? Ага, майор! Но почему вдруг? А-а… после универа предложили идти по военной стезе. Помнится, я тогда отказался. Выходит, не откажись, ходил бы сегодня в советниках у сирийцев и командовал… Да, а чем я командую?»
Йосеф прибавил громкости и услышал собственный приказ: «Пуск!»
Огненные всполохи. Металлическая сигара, оставляя за хвостом шлейф дыма, ушла в небо.
Сквозь помехи послышалось: «Запуск успешно завершён. Ракета легла за заданный курс».
Подумалось: «Заданный… Какой это, заданный? Куда заданный? Не на Израиль ли? Чёрт! Такая альтернатива нужна только моим врагам».
Йосефа передёрнуло. И чтобы избавиться от наваждения, он надавил на следующую кнопку.
О, здесь восхитительная немота интима. Поцелуи, объятия, обнажёнка. С кем это он? Не иначе, как с Алёнкой. Эх, Алёнка, Алёнка, родная душа! Вместе учились, вместе собирались обустроить жизнь. Но… когда зашёл разговор об Израиле, пришлось расстаться.
«Родину не выбирают!», – сказала она.
И если бы он пошёл на поводу у Алёнки, то сегодня…
Йосеф задумчиво смотрел на свою первую любовь, испытывая чарующее томление. Казалось бы, захоти, и переметнёшься в запредельную нирвану, в мир, полный любви и исполнения желаний. Но вдруг краем глаза приметил на стоянке полицейскую машину.
«Мирьям!» – ахнуло в нём. И инстинктивно, чтобы жена не застала его за просмотром сцен реальной измены с давней соперницей, выключил видик, нажав на кнопку с красной нулёвкой. «Попробуй объясни ей, что это не по-настоящему», – вспыхнуло в мозгу. А когда погасло, он обнаружил себя в незнакомой больнице, в палате рожениц, у кровати своей жены.
Но нет, её звали не Мирьям. Её звали Мария, как до репатриации в Израиль. Она бережно прижимала к груди руки и, счастливо улыбаясь, говорила, не умолкая.
– Оставили на сохранение. До родов. Когда? Ориентировочно вторая половина февраля.
– Мальчик, Мария?
– Мальчик, Иосиф! После двух девочек в самый кайф.
– А как назовём?
– Тут и думать нечего, если мы не в Израиле. Не зря же Андрей Белый написал: «Россия, Россия, Россия – Мессия грядущего дня». Знать бы ещё, когда этот день грядущий наступит.
– По моим интуитивным предсказаниям, где-то в ближайшем будущем, когда дата выявит себя в сочетании многочисленных двоек.
– Ну-ну, получается вроде бы как 22. 2. 2022.
– В точку! Притом с мистическим намёком на 12 апостолов.
– Поясни.
– А сложи все эти двойки воедино. И вот тебе ровным счётом 12.
– Похоже, но это доморощенные предположения.
– Лучше всего, конечно, оказаться на месте не в момент появления Мессии. Кто его признает спервоначалу? А где-нибудь в середине года, когда всё уже по понятиям.
– Так что же тебя держит, Иосиф?
С ВОЙНЫ НИКТО НЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ МЁРТВЫМ
1
Сознание сместилось, и он ощутил себя на больничной койке. И вспомнил, что на днях вырезали ему желчный пузырь и порекомендовали: дальше коридора не выбирать маршрута для прогулок, так сказать, «на свежем воздухе». А дальше и не получается.
Ноги самовольно не ходят даже ради «свежего воздуха», их надо подгонять волевым настроем. И соображать на троих – две ноги, одна голова, – жизнь полна чудес, полнозвучна и многообразна, примет тебя и без желчного пузыря. Главное, не возбраняется принимать на грудь. Так доктора и пояснили, не дав окончательного разъяснения: что принимать на грудь. Должно быть, перед глазами у них маячила штанга. А у тебя? Понятно и без подсказок: дитя самолётного сервиса, бутылочного вида, украинского розлива, с горделивым названием «Шабо» и тремя коньячными звездочками на горлышке.
Кстати, не пора ли для прогулок подальше выбрать закоулок в коридоре, чтобы под моцион для аппетита и пригубить во спасение души дурманящий напиток недельной больничной выдержки?
Мог бы и перед операцией хватануть, но остерёгся: как бы душок изо рта не отразился на хирургической хватке собственного сына. Да-да, сына Миши, на израильский лад Моше, который и привёз из очередной командировки сувенир-флакончик с притягательным зельем. Родись этот парень в доисторические времена, вывел бы снова евреев из египетского плена, а в наши то и дело ездил с гуманитарной помощью на Украину, осуществлял развертывание полевой медчасти в прифронтовой зоне, выводил раненых и увечных из критических ситуаций, когда жизнь и смерть равновесомы, и кто кого перетянет, разве что в ангельских письменах прочтёшь. А там сказано: не поспей Михаил, не архангел, ясное дело, а хирург, со своим скальпелем к разборкам живого и мёртвого, и пиши пропало.
Пиши – не пиши, но умствовать надоело, хотя это доктору философии Еврейского университета в Иерусалиме полезно при подготовке к лекциям и для повышения нержавеющего самообразования.
Выглянул из палаты, и коридорной тропой – мимо одного, с палочкой для поддержки равновесия, мимо другого, осторожно кашляющего в кулак и настороженно поглядывающего по сторонам, мимо третьего, вернее, третьей, глубоко упрятанной в больничный халат мышиного цвета. И чтобы зря не привлекать подозрительного внимания коридорных попутчиков, умыкнулся в уединенное место, обозначенное для ходячих пациентов двумя нолями, где дверь притвори, задвижкой щёлкни, и благоухай себе виноградным ароматом сорокоградусной выдержки.
«Хорошо пошла!» – подумал совсем не по-научному. Но что поделаешь? Мысли не прикажешь. А она родом не из Иерусалима, а из города, считай, побратима, если исходить из цифрового кода, выданного с рождения. Когда Санкт-Петербург отмечал 300-летие, Иерусалим вступал в 3000-й год пребывания на земле-матушке, и в знак какой-то мистической близости с российской Венецией украшал тротуары каменными львами, похожими на те, что на причале у Адмиралтейства.
Мысли не прикажешь, а уж о творчестве и говорить не приходится. И если вспомнилось о Питере, то почему бы не вспомниться о замысловатых извивах истории и тех новых прочтениях прошлого, которое удается сделать при помощи мистических представлений о магической силе цифр, заложенных Богом в мироздание? Недаром в еврейском календаре каждая буква имеет свое числовое значение. И, допустим, год 1984 представлял собой слово Ташмад – уничтожение, при переводе на русский язык. Правда, тогда прокатило, третьей мировой войны не случилось. Однако так или иначе она мерещится на горизонте все последующие годы. Так что… Так, именно, так. Набросаем тезисы лекции и подумаем о том, как её лучше подать в университете, на курсе актуальной истории, посещаемом в основном студентами русскоязычного корня.
Итак…
2
Возьмем для примера самые коварные, прозванные тайными агентами хаоса, цифры 6 и 8, сложим, и результат 14 рассмотрим по-еврейски, но с русским пониманием происходящего в мире. Единица на иврите даёт букву алеф, для нас – а, четыре – это дáлет, в переводе на язык родных осин – д. Соединим их, и… Что в итоге? То самое, о чём постоянно думаем с оторопью, поглощая текущие события. Да-да, в итоге при взаимодействии этих букв вырисовывается во всей своей красе – ад.
Вспомним… Именно в 1968 году – обратите внимание на цифры 6 и 8 – при вступлении советских войск в Чехословакию и подавлении «Пражской весны» начался, по представлению западных историков и аналитиков, развал Советского Союза, этот ползучий ад, который мало-помалу способен взять в огненное кольцо весь мир и вызвать третью мировую войну, проходящую, как и две первые под эгидой зловещего сочленения цифр, имя которому 68, иначе говоря – ад.
Не верите?
Что ж, глотнём раз-другой для вдохновения из сувенирной бутылочки и начнём мозговать, опираясь на предположении, что 6 и 8 легко преобразуется в 1 и 4, а буквенное значение являет собой ад.
ВЫСТРЕЛ В САРАЕВО
28 июня 1914 года с убийством австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево (Босния) мирная жизнь в Европе закончилась. Разразилась Первая мировая война, в которой приняли участие 38 стран. На фронт было отправлено 74 миллиона человек, из них 10 миллионов домой так и не вернулись – погибли в боях или умерли в госпиталях от ран. А вот автор рокового выстрела Гаврила Принцип, поставивший кровавую точку на мирном развитии земной истории, не был приговорён даже к смертной казни. По сербским законам, его посчитали несовершеннолетним и приговорили к 20-летнему заключению, он умер в 1918 году в тюрьме от туберкулеза, на исходе порождённой им Первой мировой войны.
Начало Первой мировой войны: 28 07 1914
28+07+19+14 = 68
СОВПАДЕНИЕ ВО СПАСЕНИЕ
По радио прозвучало: «Польша угрожает Германии».
Фельдфебель Курт Мюллер выключил радио, взял винтовку и вышел из казармы во двор. Мишень с пограничного столба не снимали со вчерашнего дня. Так что нервную систему можно было утихомирить за пару минут. Стрельнул раз, стрельнул два, а после третьего выстрела услышал предсмертный вскрик у самой границы.
Вот попал как кур в ощип, вернее, промахнулся, а еще правильнее, угодил в какого-то неосторожного пограничника, должно быть, немецкого, который, небось, подглядывал за своим командиром.
Теперь пойдут разбирательства, допросы с пристрастием, а то и небо проклюнется в клеточку. Но…
Тут с шумом распахнулось над головой окно спальни, и жена встревоженным голосом сообщила:
– Война!
– Чего-чего?
– По радио передали – война! Мы атакуем Польшу!
Он с облегчением вздохнул, раз война, то долой всякие судебные разбирательства по поводу случайного убийства, одним погибшим больше, одним меньше – какая разница, на то и война.
И он передернул затвор, чтобы пальнуть на сей раз уже в небо, дабы обустроить себе салют во спасение свободы, а то и жизни.
Начало Второй мировой войны: 01 09 1939
01+09+19+39 = 68
КАК БЫ НЕ НАКЛИКАТЬ
3
Нервным людям не рекомендуется засиживаться в туалетной кабинке. На стук в дверь и вопросительное – долго ли вы ещё там? – нервный гражданин способен взорваться, и сливной бачок будет с гневом исходить бурлящей водой. Но Лёва не взорвался, иначе потеряет нить философской мысли и поставит точку там, где подразумевается мелкопечатное «продолжение следует».
Поэтому услышал дополнение к прелюдии, поданное тоже в вопросительной форме и в женской интонации.
– Это ты, Лёва?
– Здесь я Арье, тот же Лев, разве что на иврите, – ответил машинально, не сообразив, что смастерил себе уморительный капкан.
– В туалете?
– В Израиле! – пояснил он на выходе к незнакомке с некоторой горячностью, свойственной старожилам.
– А я и в Израиле осталась Анной.
– Ну-ну, взгляни на своё удостоверение личности. Не Аннат ли прописано там? Кстати, очень популярное на Земле Обетованной имя.
– Я не читаю на иврите.
– Новенькая?
– Совсем-совсем, всего и поспела в Израиле, так это на амбуланс, плюс срочная операция, а то бы кранты.
– Ага. Значит, мы с тобой под одним скальпелем лежали?
– И не только под скальпелем.
– Чего так?
– Да так… Вспомни, «и никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить».
– Так это позывные Московского педагогического института.
– Точно! Имею честь представлять студенческий строительный отряд образца 1990 года.
– Ага! Тогда мы и побратались, возводя коровники в посёлке… забыл название… под Ленинградом. И под наши позывные типа «любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждут».
– Некоторые обещали и жениться.
– Московский камушек в питерский огород? Предупреждаю, недолёт. Я женат, у меня семья, да и сын… Кстати, под его скальпелем мы и лежали.
– Моше?
– Он самый, хирург от Бога!
– То-то он на тебя… молодого… лицом смахивает. Влюбилась бы вторично, если бы не… Хотя ладно, не будем трепать нервы! Но врач он, действительно, отличный, как, к слову сказать, и мой сын Олежек, с чем и поздравляю. После операции обещал время от времени позванивать по мобильнику, чтобы справиться, насколько успешно иду на поправку.
– Прости, Аннат! Сейчас ему не до этого. Вчера с утреца махнул в Украину. Он там полевую медчасть оборудовал, вот и наведывается, людей поднимает на ноги.
– Я без претензий. Махнул и махнул. Мы как-нибудь и без него управимся. Хотя… Ой, да это же мой мобильник. Смотри, и номер его высветился. Ну-и-ну! Человек слова, однако, твой Моше.
– Поставь на громкую связь.
– Алло! – раздалось из мобильника. – Мама, ты меня слышишь?
– Олежек?
– Так точно!
– А как это? Телефон этот… как он оказался у тебя?
– Не волнуйся мама, бой местного значения. Перехватили поставку медицинского оборудования. Отобрал кое-что по своему медицинскому профилю для нашего медсанбата. Ну, и… законный трофей! Смотрю, на мобиле обозначен номер твоего телефона и все позывные – имя, фамилия. Вот и надоумило звякнуть, кто этот счастливчик, что с тобой знался в Израиле?
– Родная кровь, твой единственный брат.
– Что? – в два голоса полыхнуло под сводами больницы. И Аннат прикусила губу, не в силах поднять глаза на Лёву, которому на миг представилось, что если и продолжать жизнь, то лучше всего не на этом свете.
КОНТРОЛЬНАЯ ПРОВЕРКА
1
Контрольная покупка. Контрольный пакет акций.
В подвёрстку и контрольная жизнь.
А почему бы нет? Контрольная жизнь очень хорошо вписывается в этот ряд. В особенности, если учесть, что у Бога всё под контролем. И жизнь человеческая, само собой. Не Он ли определил её срок? Сто двадцать лет и ни в зуб ногой! Живи – пользуйся Божьим предписанием. Чего проще? Нет, проще могут быть только мощи, как писалось когда-то в давнем стихотворении, а человек – существо сложное. Ему войну подавай, теракты, хулиганские выходки с поножовщиной – все те милые занятия, которые укорачивают жизнь. В результате от подконтрольных ста двадцати лет он выделяет себе этакий прожиточный минимум, на одну-две четвертинки века. И ведать не ведает, что последует в дальнейшем, за пределом прожитых лет. Вот для того и существует контрольная жизнь. Течёт она – не пресекается: ни войн, ни смертельных эпидемий, ни трагических случайностей, имеющих свойство перебрасывать тебя на тот свет. Живи себе – поживай, добро, как в сказке, наживай, а в прибавку к нему знания. Какие? Всякие – разные. О космическом устройстве, параллельных мирах, братьях по разуму, и… Ну, конечно же, хочется и о себе, любимом, разузнать побольше. Нет, не об этом, отраженном в зеркале, а о том, земном, не из подконтрольной жизни. Хочется – пожалуйста, но, разумеется, при наличии допуска в спецхран. Отметься служебным удостоверением на проходной, запрись в кабинке, чтобы никто не подглядывал, набери секретный код на клавиатуре, включай телеэкран – и будь свободен и волен в своих изысканиях. Видишь? Более того, чувствуешь в реале, будто погрузился в земную личность.
После того, как его убили, ему захотелось жить.
Ему или тебе?
Впрочем, может быть, его не совсем убили. Однако нет сил шевельнуться, тело непослушно, но мысль – вот она! – пляшет перед глазами, переливается в цвете искрометного огня праздничного фейерверка.
Праздничного? Почему бы нет? Но ведь его убили. Подумаешь, убили. Кому-то это, наверное, праздник. Иначе не убивал бы. Но кому? Голову не повернуть. Значит, и не разглядеть преступника. А ведь он где-то рядом, топчется-топчется, тяжело дышит, с присвистом, будто астматик. А если нет? «Да или нет? Да или нет?» – занедужило мозг. Ну и чертовщина! Какая разница, астматик или не астматик? Ему жить, пусть сам и разбирается в своих болячках. Хотя… На днях – вчера либо позавчера – передавали по радио, что некий астматик, заражённый коронавирусом, под влиянием нахлынувшей пневмонии свихнулся по полной и застрелил полицейского, который потребовал от него надеть предохранительную маску.
– Мне и без того дышать нечем! – сказал и жахнул из пистолета.
Но это, как подмечают знатоки криминальной медицины, не конечный итог маразма. И выставляют на рассмотрение наглядный пример полного беспредела в области душевного расстройства. В Канаде некий дантист, обладатель трех домов и медкабинета, натворил такое, что вообще не укладывается в голове. Застрелил пятнадцать человек, и без всякой причины. Кто попался на мушку, в того и палил, пока сам не схлопотал убийственный заряд в девять граммов свинца. Почему – отчего? Это так и не выяснилось. Причину умопомрачения тоже списали на коронавирус.
Хорошо хоть, есть на что списать.
А когда нет?
Ну, это дело другое, к эпидемии отношения не имеющее.
А вот что имеет отношение к эпидемии, это следует изучить, притом с учётом, не отразится ли оно каким-то образом и на контрольной жизни.
Физически это маловероятно. А психологически? Можно ведь и заочно заработать посттравматический синдром при регулярном просмотре данных о заболеваемости на матушке-Земле.
В США на конец апреля 2020 года идентифицировано свыше миллиона заразных носителей вируса, в России – более 90000, в Израиле – 15000.
Хорошо хоть, что эта инфа доступна лишь ограниченному количеству спецагентов с особыми полномочиями для наблюдения за параллельным миром. Хорошо и другое: компьютер предохраняет от заниженной самооценки при анализе фактов. Недаром Фрейд говорил: прежде чем ставить себе заниженную самооценку, убедись, что ты не окружен идиотами.
Не окружён! Вокруг компьютеры высшего интеллектуального могущества. Своим умом вряд ли докопаешься, где искать астматика, убившего полицейского, а на компе раз-два, и будь любезен, получи адрес, садись в машину и гони на дознание. Нет-нет, понятно, не к тому, земному астматику с пистолетом, а к его прототипу, вдруг и у него намечается какой-то свих по фазе. Вряд ли, если думать без заниженной самооценки своей личности. Но без проверки не обойтись, иначе жизнь пойдёт на самотек и нарушит незыблемый распорядок подконтрольного благополучия и спокойствия.
2
А вот и астматик. Дверь открыл – не помедлил, что говорит о чистоте души и сердца. Правда, тяжело дышит и покашливает. Но в этом нет никакой криминальной составляющей, так ему на роду написано по генетическому предназначению.
Теперь посмотрим, как отреагирует на предъявление удостоверения спецагента Главного Управления Контроля?
Отреагировал!
Уважение налицо, страха ни в одном глазу.
Уселся в кресло, ногу заложил на ногу, предложил устроиться на диване и задавать вопросы по существу дела.
Первый вопрос, понятно, в лоб, чтобы вызвать растерянность, если есть в чём каяться.
– Вы признаёте себя виновным?
– Нет!
– Почему же на вашей совести мы видим чёрное пятно?
Пожал плечами, но внезапный, явно неподконтрольный вздрог не утаил. Что за этим вздрогом скрыто? Мелкое мошенничество, прелюбодеяние, проезд зайцем в электричке? Или? Нет-нет! Чувствуется, в человеке колобродит: пятно на совести? Где? Когда? Но прицепят, и не отмоешься, будет где-то красоваться в досье, мешать карьере. Ходи потом, как под рентгеном. Просвечивайся под каждым настороженным взглядом. И не растолковать дознателю: ошибка, сбой компьютера. Во всяком случае, чтобы там ни было, но подопытным кроликом быть не желаю даже на трезвую голову, да и с непривычки очень уж противно. Лучше закрыться в глухую, уйти, уйти, не вступая в объяснения. Всё равно никому не объяснить. А себе? Себе тоже сложно. Для этого нужно взглянуть на свою жизнь, умозрительно проследить за ней от истоков. Но не нынешними глазами, а глазами своего прошлого. Впрочем, если смотреть глазами своего прошлого, никаких прегрешений в прошлом не разглядишь. Жил как жил, не хуже и не лучше других. Будто под копирку. Включи комп, вся эта жизнь и прокрутится. Эта! А та, другая, неподконтрольная? Вот оно, где собака зарыта! Что же этот – другой – там натворил?
– Этот – другой – застрелил человека. Расследование установило: из-за страха заражения коронавирусом в нём проснулась агрессия и помутила рассудок.
– А я тут причём?
– Нет ли у вас страха?
– У нас и коронавируса нет.
– Но пистолеты и у вас водятся.
– Не в мусорник же выбрасывать.
– Предъявите.
– Конфискуете?
– Для начала номер запишем и проверим, пахнет ли порохом.
– Порохом пахнет.
– Стреляли?
– Не я. Давал пострелять соседу, дедушке Лотову. Он старый-престарый, за сто лет перевалил. Мучается дикими снами: будто по-прежнему защищает родную Одессу, будучи стрелком-радистом на бомбардировщике. То и дело снится ему, как в августе 1941-го летал на Беляевку, а затем, как отбомбились, попали под обстрел «мессеров», пришлось прыгать с парашютом. Земля родная, а кругом враги. И оружия никакого, только пистолет. Одного уложил, другого, а последнюю пулю оставил для себя. И бац в голову, финита ля комедия! Так что… без пистолета ему невмоготу, не пересилит старческого маразма, а ему ещё мучиться лишний десяток лет.
– Страдает по той, потусторонней жизни?
– Сны, должно быть, вещие. Кто знает? Я не знаю. Он не знает. Вы?
– Обо мне прошу не зарекаться. Имя? Фамилия старика? Год рождения?
– Бен Хай – имя, фамилия Лотов. Родился в 1919 году.
– Мой смартфон подключен к головному компьютеру. Сейчас проверим.
– Ну?
– Погиб! Да-да, тот, земной, погиб на войне с фашистами.
– Тогда яснец-кладенец! Это его и неволит, не дает жить спокойно.
– Эхо той жизни.
– Героической, надо полагать.
– Само собой.
– Не то, что здесь.
– А что?
– Здесь он прозябает. Все сто лет своей жизни. Живет со всем комфортом: квартира, машина, полный холодильник. А по ночам, как неживой, страдает от кошмаров, звонит с просыпу, выпрашивает пистолет и пуляет-пуляет там за дверью – тир, видите ли, устроил себе домашний, и мне спать не даёт.
– В этом случае…
– Да-да, я догадался, о чём вы хотите сказать. «Мог бы не давать старику пистолет». Верно?
– В точку!
– Так и решил поступать.
– С каких пор?
– С минувшей ночи. Старик за пистолетом, я ему от ворот поворот. Иди ты, дедушка, куда подальше, хоть на войну, но без оружия. А то ты спать не можешь из-за кошмарных снов, а я от твоей стрельбы в неурочное время.
– И что? Обиделся?
– Не показывается больше. Но это так себе. Не показывается, и ладно. Но проблема в другом. Сказать – не поверите.
– Пропал?
– На все сто процентов! Я к нему тук-тук! И никакого отклика. Дверь не заперта, квартира пуста, постель не примята. А ведь он из дома не выходил, почитай, пару лет.
– Бывает.
– Не понял – что бывает?
– У сильных мужиков это порой случается. Та жизнь, пусть и погибельная, но с неподконтрольным героическим подтекстом, их выманивает на реальную Землю, и назад сюда не возвращает. По натуре, видать, им ближе пожить пусть недолго, но с полной отдачей.
– А как бы увидеть эту их настоящую жизнь?
– Сейчас и увидим. У меня на экране вырисовываются все данные. Смотрим?
– А то!
– Ого, что вырисовывается! Обложка книги. А под ней…
– Ну, не томи.
– Итак, перед нами документальная повесть Ефима Гаммера «В прицеле – свастика», издана в Риге. Год издания 1974-й. Ищем фамилию Лотов…
– Находим?
– А как же иначе? Контрольная проверка и не на такое способна!
– Читаем?
– Слава Богу, грамотные.
3
За пологом палатки густели сумерки, окрашивая пространство аэродрома сажей. Вдруг в темени появился узкий белый тоннель – луч фонаря. Он неслышно крался по неровностям почвы, перепрыгивая через кочки, пока не уткнулся в купол матерчатого домика.
– Товарищ старший лейтенант, – доложил посыльный, – командир эскадрильи вызывает летный состав.
…Капитан Морковкин встретил летчиков на КП. На усталом лице командира эскадрильи залегли глубокие морщины – следы бессонных ночей. Подойдя к оперативной карте, он сообщил, что, по сведениям разведки, враги собираются штурмовать Одессу со стороны Беляевки, куда стягиваются силы противника.
– Ваша задача, – в голосе офицера появились металлические командирские нотки, – в момент высадки немцев на железнодорожной станции Беляевка нанести бомбовой удар по эшелону. Полетите четверкой. Ведущий – старший лейтенант Лобозов.
Восходящее солнце встретило летчиков в полете. В плотном строю неслись «петляковы» над ревущим, словно озлобленным ветрами, Черным морем. Грималовский оглянулся на ведомых. «Сосед» справа, штурман Джебодари, понимающе кивнул головой и показал большой палец левой руки, что означает: идем отлично.
Не рано ли радоваться? – засомневался Грималовский, – Впрочем, человек восточный, такая натура. Хотя все мы – «такая натура» интернационального корня. Я – Украина, Лобозов и Лотов – Россия, остальные – Средняя Азия, Кавказ и Прибалтика. А кто против? Немцы. Сплошь одни немцы. Слабо им против нашего интернационала.
И, как будто уловив его мысли, из-за облаков вынырнули «мессеры».
– Сомкнуться плотнее, – просигналил ведомым Лобозов.
Он хорошо изучил приемы гитлеровских асов еще несколько лет назад в голубом небе Испании, когда летал в одном экипаже с прославленным советским летчиком Николаем Остряковым. О былых боях напоминали два ордена Красного Знамени, неизменно украшающие грудь Лобозова.
Немецкие истребители яростно набросились на краснозвездную четверку, особое внимание уделяя ведущему самолету, видимо, предполагая, что, сбив его, рассеют и поодиночке уничтожат остальные. Грималовский и стрелок-радист Лотов короткими очередями отражали натиск «мессершмиттов». Один из них очутился в полста метрах от левого ведомого. Летчик Большаков нажал гашетку носовых пулеметов, и вражеский истребитель, оставляя шлейф дыма, устремился к земле.
Но напряжение не ослабело от победы: достаточно было осколку или пуле угодить в подвешенную бомбу любого самолета, как вся группа, словно наскочив на мину страшной разрушительной силы, взорвется на собственном боезапасе.
На подходе к Беляевке враги встретили четверку «Пе-2» зенитным огнем. Серые комки разрывов появлялись по курсу, сзади и сбоку. Боясь нарваться на снаряды своих батарей, «мессеры» отвалили в сторону.
– Эшелон на прицеле, – доложил Грималовский.
И тотчас бомбы стремительно посыпались на станцию. Над привокзальными строениями вспухло черное облако, закрывающее железнодорожные пути и разбрасываемые взрывной волной вагоны с гитлеровцами, совершившими в Беляевке свой последний привал. И тут наперерез четверке Лобозова ринулось несколько вражеских самолетов…
Опубликовано в Литературный Иерусалим №33
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!