Ефим Бершин. ИЛЛЮЗИЯ ОГНЯ

* * *
Скульптура дерева.
Иллюзия огня.
Цветная улица, сбежавшая с палитры,
и бюст прохожего,
и на исходе дня –
горящий купол каменной молитвы.

Скульптура хохота. И чучела собак,
рванувшись из кустов, как из-за ширмы,
сосут заледеневший бензобак
небрежно припаркованной машины.

Скульптура площади, где рыночный сатир
торгует нимфам каменные кости
и где торжественно из каменных квартир
ко мне приходят каменные гости.

Бежать, – покуда вечер не погас,
пока еще не поздно и не рано, –
на станцию и у билетных касс
случайно встретиться с Карениною Анной,

готовою скользнуть за парапет,
туда, где ни любви, ни парапета.
Послушай, Анна! Для чего тебе билет?
Туда уже не продают билета.

Нас не учли в расценках на отъезд
и страховой не выписали полис.
Но бог не выдаст, и свинья не съест,
пока на рельсах изнывает поезд
и жжет охота к перемене мест.

* * *
Перерисую пейзаж за случайным окном.
Перерисую проулок, и доски забора
перерисую.
И вспыхнет медовым огнем
Купол березы, похожий на купол собора.

Сосны – на стены,
звезду – на печную трубу
перерисую, ничем для себя не рискуя.
Перерисую дорогу, и даже судьбу,
если получится, заново перерисую.

И не взорвется в июле воинственный дождь –
как не воротится в ствол раскаленная пуля.
Просто не будет июля. И ты не придешь.
И хорошо. Проживем как-нибудь без июля.

ПАМЯТИ ЖЕНИ

Когда я верить в чудо перестал,
Когда освободился пьедестал,
Когда фигур божественных не стало,
Я, наконец-то, разгадал секрет, –
Что красота не там, где Поликлет,
А в пустоте пустого пьедестала.
Евгений Блажеевский

Давай поговорим о пустоте,
проделавшей дыру в беспечном быте.
Недолго пребывая в пестроте
застолий и мелькающих событий,

поймешь, что арендован пустотой
на должность записного златоуста,
как арендован клен звенеть листвой,
покуда он листвой усеян густо,

как арендован ливень петь струной,
шептать и разливаться безвозмездно,
пока не взялся коркой ледяной
заросший пруд у твоего подъезда.

Приходит осень.
И пустая плоть,
ненужная, как валенки в июле,
напоминает почерневший плод,
золу в камине или след от пули.

И понимаешь, что любовь чиста,
как первый луч на мартовской мимозе,
что Родина – сквозная пустота,
свистящая, как выстрел на морозе,

что догорает тополь, как свеча,
что лист его изъеден и скукожен,
что жизнь уйдет, как воздух из мяча
уходит сквозь разодранную кожу,

что под кленовый аккомпанемент
ваятель, вдохновенный и искусный,
очищенный тобою постамент
займет твоим недоуменным бюстом,

и все расставит по своим местам:
граненый воздух – предоставит зелью,
дыханье – ветру,
голос – небесам,
все остальное – в землю,
в землю,
в землю.

ЧУЖИЕ НЕБЕСА

Маргарите Крапчан

Ты помнишь старый сквер на берегу лимана?
Сочился из окна задумчивый кларнет.
И пахло сентябрем.
Но из-за океана
ты помнишь этот сквер?
Его сегодня нет.

Ты помнишь этот дом? И за забором, рядом, –
еврейские зрачки продолговатых слив?
И плакала лоза осенним виноградом.
Ты помнишь этот дом?
Его уже снесли.

Ты помнишь тихий Днестр в эпоху листопада
и лодку, что тайком забилась в камыши,
и девочек в трико… и мальчиков…
Не надо.
Не надо вспоминать.
Они уже ушли.

Ушли. И никуда от этого не деться.
И тополиный мир, пропоротый насквозь,
как тот футбольный мяч, что мы гоняли в детстве,
скукожился и сник, насаженный на гвоздь.

И стайки воробьев, трещавших без умолку,
как взрывом отнесло за близлежащий лес.
Ты думаешь, легко бездомному осколку
рассеянно скользить среди чужих небес?

А надо мной – сугроб. И тучи – как из стали.
И чудо из чудес: коты загнали пса.
А впрочем, напиши. Я думаю, доставят
по адресу: Восток, чужие небеса.

ТРИПТИХ

1.

А мне господь не дал проводника.
Не понимая, где восток, где – запад,
сорвавшись, словно сука с поводка,
бегу, ориентируясь на запах,

под бесконечным ливнем октября,
по осени, по прошлогодней гнили,
мне черт – не черт,
Вергилий – не Вергилий,
а впереди – ни дна, ни фонаря,

ни улиц, ни зарубки на пеньке,
ни звука.
Лишь у мусорного бака,
задравши лапу, писает собака,
рисуя схему жизни на песке.

2.

Зачем дорога, если нет конца
дороги?
Для чего в краю осиновом,
играя роли сына и отца,
не быть, по сути, ни отцом, ни сыном,

ни мастером, ни глиною? Зачем
продрогшим псом под бесконечным ливнем,
изнемогая от житейских схем,
бежать стремглав за журавлиным клином?

Свободы нет!
Незримый поводырь
меняет вечность на часы и годы.
Но горизонт, изъеденный до дыр,
еще таит иллюзию свободы.

3.

Как хочется на круге на шестом
или седьмом, когда иссякнет вера,
остановиться, возвратиться в дом
и в дураках оставить Люцифера.

Но нет уже ни дома, ни крыльца
в пространстве, где ни выхода, ни входа.
Как сладостна, как гибельна свобода,
лишенная начала и конца.

Ревет огонь. Изнемогает ночь.
И прямо посреди кипящей бездны,
выламываясь из привычных нот,
безумствует симфония победы.

Опубликовано в Интерпоэзия №3-4, 2018