Эдуард Русаков. ИЗ НОВЫХ РАССКАЗОВ

Пропуск в рай

— Граждане пассажиры, просьба рассаживаться быстрее! — мелодичным звонким голосом произнесла стюардесса.— Наш самолёт, следующий рейсом Москва — Кырск, взлетает через пять минут!
Просьба пристегнуть ремни!
— Перебьёмся, не сорок первый,— буркнул полковник Ткачук, усаживаясь в кресло возле иллюминатора.
— Извините, это моё место,— тронул его за плечо депутат кырского парламента Морозов.— Вот мой билет, можете удостовериться…
— Да ради Бога! — фыркнул полковник Ткачук и пересел на соседнее место.— Не один ли хер…
— Пожалуйста, не надо грубить,— мягко заметил депутат Морозов, и пухлые щёки его окрасились нежным румянцем.
— Да кто грубит?! Тоже мне цаца!..— побагровел полковник и заиграл желваками.
— В чём дело? — подошла к ним стюардесса.— Что случилось, господа?
— Всё в порядке,— успокоил её депутат.— А не могли бы вы, барышня, принести мне чашечку кофе?
— После того, как взлетим,— улыбнулась стюардесса.
— А мне — сто грамм водочки,— прохрипел полковник.— И закусить.
— Извините, на нашем рейсе спиртного не подают…
— Ни хера себе! Сервис, называется… Ладно, у меня своя есть,— и он достал из заднего кармана брюк фляжку.
— Вы бы хоть дождались, когда взлетим,— с мягким укором заметил депутат Морозов.
— Перебьёшься, не сорок первый,— фыркнул полковник — и глотнул из фляжки.— За удачный полёт!
Депутат усмехнулся, покачал головой, достал из портфеля книгу и углубился в чтение.
— Небось, «Конституцию РФ» читаешь? — хмыкнул полковник.— Или «Уголовный кодекс»?
— Вообще-то мы с вами на брудершафт не пили,— сказал депутат.— А «Уголовный кодекс», скорее, вам бы следовало перечитать…
Особенно тот раздел, где речь идёт о коррупции, о злоупотреблении служебным положением и о мошенничестве в особо крупных размерах…
— Чего-о?! — взревел полковник, покрываясь багровыми пятнами.— Да я… да ты… да я тебя…
— Тихо, тихо, товарищ полковник. Не пугайте пассажиров. Вот прилетим в Кырск — и там вас встретят у трапа люди в штатском, посадят в машину — и отвезут куда следует. Там и расскажете обо всех своих тёмных делишках…
— Ты чего несёшь?! Думаешь, твоя депутатская неприкосновенность тебя спасёт? Да я тебе щас…
— Граждане, не шумите,— подошла к ним стюардесса.— Во время полёта следует соблюдать правила этикета…
— Да пошла ты! — рявкнул полковник.— Вы тут все сговорились, что ли?
Ну чего ты лыбишься, Колобок? — обратился он к Морозову.— Чего лыбишься? Думаешь, если депутат, тебе можно на офицера бочку катить?
— Тихо, тихо, полковник. Вот прилетим, и вам всё объяснят. А мне очень приятно, что вы меня узнали…
— Как не узнать! По телику всем уже плешь переел! Да и кроме телика…
— А что ещё?
— Забыл, как несколько лет назад, когда я только был назначен военкомом, ты ко мне приходил со своим сыночком — и уговаривал, чтоб я его от армии отмазал?.. Забыл?
— Ну и как? Уговорил я вас тогда? — скривился депутат.
— А то нет! Ты с тех пор мой должник! Так что не прикидывайся тут ангелочком — у самого рыльце в пушку! Помнишь, как денежки мне совал? Неужто забыл?
— Да кто вам поверит!
— А у меня диктофонная запись сохранилась…
— Врёте!
— Зачем мне врать? Я каждый такой случай фиксирую…
— И много их было, таких случаев? — усмехнулся депутат.
— Много, ох много…— и полковник скрипнул зубами.— Так что мы оба с тобой грешны, Колобок… И на допросах я молчать не стану!
— А у меня есть компромат на вашу жену,— сказал, подмигнув, депутат.— О том, как она братьям-китайцам наш сибирский лес продавала…
— А у меня есть компромат на твоего тестя! — перебил его полковник.— Как вы с ним химичили в Южном микрорайоне с недостроенным новостроем…
— Кто вам поверит? — хмыкнул депутат.— В прокуратуре все — мои друзья! И губернатор — мой школьный кореш…
— Ври больше, Колобок,— скривился полковник.— Может, ты и в рай надеешься по блату попасть? Может, тебе апостол Пётр пропуск в рай уже выписал?
— Не кощунствуйте,— остановил его депутат.— Пошутили — и хватит.
Вижу, мы оба с вами хороши. Нам бы лучше не ссориться, а найти консенсус, так сказать, общий язык…
— К чему ты клонишь? — напрягся полковник.
— Да шучу я, шучу… Лучше гляньте в иллюминатор: что это там за птички летят?
— Какие ещё, на хер, птички?
— Да вы гляньте, гляньте! — и депутат вдруг перекрестился.— Фу ты, Господи Боже мой… Да это же ангелы!
— Какие, на хер, ангелы?! — взорвался полковник.— Чего ты несёшь?..
И не пил вроде…
— Да гляньте же, ради Христа! — и депутат вжался в спинку своего кресла, давая возможность полковнику дотянуться до иллюминатора.— Стая ангелов — рядом с нашим самолётом!
Полковник, кряхтя, перегнулся через депутата — и увидел летящих ангелов, сопровождающих их лайнер. Голенькие крылатые ребятишки… С ума сойти! Быть такого не может!
Другие пассажиры тоже прильнули к иллюминаторам. Послышались крики, нервный смех. Какая-то дама билась в истерике, кто-то громко молился, кто-то надрывно звал пилота, стюардессы метались по салону, успокаивая пассажиров.
— Что происходит, чёрт возьми?! — орал полковник.— Откуда взялись эти крылатые твари?..
— Граждане, успокойтесь! — дрожащим голосом произнесла стюардесса.— Эти птички… эти неопознанные крылатые объекты не представляют для нас опасности…— и она хихикнула.— Это наши ангелы-хранители!..
Но взгляд её был полон ужаса.
И тут самолёт содрогнулся — один из двигателей заглох.
Стюардесса кинулась в кабину пилотов — и тут же вернулась.
— Просьба всем пристегнуть ремни! — крикнула она.— Возникла непредвиденная аварийная ситуация… наш самолёт вынужден приступить к посадке. Просьба сохранять спокойствие!
— Всё понятно,— прохрипел полковник.— Эти крылатые твари попали в двигатели!.. Молись, депутат!
— Не каркайте,— прошептал бледный слуга народа.— Может, ещё обойдётся…
Не обошлось.
Самолёт разбился, рухнул где-то возле Новосибирска. Все пассажиры и все члены экипажа погибли.
Да, все погибли.
И все, кроме полковника Ткачука и депутата Морозова, попали в рай.
А полковник и депутат пытались дать взятку апостолу Петру, но, как говорится, этот номер у них не прошёл.

Лето 2019

Хромой Джек

Сам я живу в хрущёвской пятиэтажке, а в соседнем дворе до недавнего времени стояли два старых деревянных одноэтажных дома.
И вот в одно прекрасное утро иду я в ближайший магазин подкупить продуктов — и вижу, что оба деревянных дома исчезли…
Ещё вчера были — и нету! Снесли, разобрали, и брёвна уже увезли.
И жильцов — как ветром сдуло. Мигом переселились. Жалеть некого — всех уж, наверное, расселили в другие дома.
А что это за псина бродит по опустевшему двору? Здоровенная старая овчарка, лохматая, коричневой масти, с рваным ошейником…
Раз ошейник — значит, не беспризорная, значит, чья-то! Похоже, её тут оставили, бросили прежние хозяева. Не захотели брать с собой в новую жизнь. А может, забыли — и ещё вернутся, спохватятся, заберут к себе?..
— Привет, бедолага. Как тебя зовут? — спросил я, подходя к собаке.— Да не бойся ты, не обижу…
На ошейнике можно было разобрать имя пса — Джек.
— Здравствуй, Джек,— сказал я, протягивая руку.— А меня зовут дядя Фёдор…
Пёс зарычал, оскалил зубы.
— Что ж ты так? — обиделся я.— С тобой по-хорошему, а ты… Ну, пока!
И я пошёл в магазин. Купил себе хлеба, молока, овощей, яблок.
Не забыл и четушечку коньячка. А для Джека купил два пирожка с мясом и несколько бараньих косточек.
На обратном пути увидел Джека там же, во дворе, где ещё вчера стоял дом его хозяев. Пёс лежал в углу у забора и дремал.
— Джек, пора обедать! — позвал я его.
Пёс, прихрамывая, подошёл ко мне. Смотрел недоверчиво.
— Жри косточки,— сказал я.— А потом пирожок на десерт… Да не бойся, не отравлю.
Я положил вкуснятину рядом с ним и отошёл в сторону. Джек недолго капризничал — и принялся за еду.
— Вот и славно,— сказал я и помахал ему на прощанье рукой.— Приятного аппетита. А потом, глядишь, и хозяева за тобой придут…
Пока-пока!
Но хозяева за ним не пришли. Ни к вечеру, ни на следующий день, ни через неделю. Хромой Джек так и маялся в одиночестве, так и слонялся от забора к забору… Но родной двор не покидал!
Каждый день я подкидывал ему еду, а потом заметил, что Джек наловчился рыться в ближайших помойках, в том числе и в моём дворе. Но спать возвращался в свой двор, предпочитая устраиваться в уютном углу возле забора.
На меня Джек больше не рычал, подпускал близко, позволял даже гладить вихрастый затылок, при этом добродушно ворчал.
— Джек хороший, добрый,— бормотал я, лаская его,— Джек очень скучает по своим хозяевам… Ведь правда?
Он вдруг поднял на меня блестящие жёлтые глаза — и мне показалось, что пёс сейчас заплачет.
— Всё образуется,— сказал я.— Всё будет хорошо…
Но Джек отрицательно покачал головой.
Или мне это лишь показалось?..
— Джек, дружище, ты подожди меня здесь,— быстро сказал я.— Я мигом! До магазина — и обратно… Ты жди!
Джек кивнул.
Или это мне тоже лишь померещилось?
Я быстро направился к магазину, купил там еды для себя и Джека, прихватил пол-литровую бутылку коньяка и бутылку воды для Джека.
Но когда я вернулся в тот двор, Джека там не увидел.
— Джек, ты где? — звал я его, оглядываясь по сторонам.— Джек! Джек!
И вдруг я увидел его на проезжей части улицы, прямо посредине.
Джек лежал, распластавшись, а мимо него проносились автомобили.
Некоторые сигналили, кто-то из водителей кричал, высунувшись в окно:
— А ну пошла отсюда!
Но Джек, не шелохнувшись, лежал посреди мостовой.
И я понял: он решил покончить жизнь самоубийством! Он не смог больше выносить одиночество и бесконечное ожидание своих хозяев.
Ведь его любовь к ним оказалась безответной. Зачем жить одному, без любви, без родного дома?..
— Джек, не надо! — закричал я, бросаясь к нему.— Я иду к тебе!
И я чуть не попал под колёса джипа, водитель которого покрыл меня трёхэтажным матом. Но я лишь отмахнулся от него и склонился над Джеком.
— Ты жив? — крикнул я.— У тебя всё в порядке? Джек, ты что — идиот?! Зачем ты разлёгся тут, на дороге? Жить надоело, что ли?
И мне показалось, что Джек — кивнул.
Я схватил его, поднял с асфальта, прижал к себе это лохматое грязное чудище — и побежал с ним в наш двор, в наш укромный угол возле забора.
Там я сел на обломок трубы, положил Джека на землю — и отдышался.
— Ну, брат, с тобой не соскучишься,— бормотал я, доставая выпивку и закуски.— Больше, пожалуйста, так не делай… Договорились?
И мне опять показалось, что Джек кивнул.
— Вот уж не думал, что собаки способны на суицид,— усмехнулся я, выпив большой глоток коньяка.— Хотя ведь описаны всякие случаи собачьей любви и верности… Этот, как его, ну, японский-то пёс…
Хатико! А ещё был верный Руслан… а ещё — Каштанка, Муму, Белый Бим Чёрное ухо… и эта, как её — собака Баскервилей! Ну да, много было всяких… но чтобы — суицид! Такого я не читал и не слышал!
Слышь, Джек? Ты — уникум!
Джек заворчал. Похоже, я ему слегка надоел со своим сентиментальным резонёрством.
— Да ты кушай, кушай,— сказал я.
И Джек не заставил себя долго уговаривать. Мы с ним плотно перекусили, а я не менее плотно выпил… И сам не заметил, как задремал.
Мы с ним оба заснули, прижавшись друг к другу. Я храпел, пёс сопел. Уже стемнело, и поэтому нас никто не заметил, не потревожил наш сладкий сон.
А приснился нам собачий рай, населённый только собаками — суками и кобелями самых разных пород.
Тут были и мои давние знакомые. Например, замечательная дворняга из моего детства — пёс Пират, погибший от рук пацанов, обливших его бензином и ради забавы превративших в живой костёр… Боже, как он тогда визжал от обиды, боли и ужаса! А вот и маленький чёрненький тойтерьер Тузик, побежавший когда-то за мной через улицу и попавший под колёса грузовика… Это я его не уберёг! А вот белый пушистый пекинес Микки, который чем-то отравился (я не уследил — значит, опять же я виноват!) — и всю ночь скулил, мешая мне спать. «Надоел! Чтоб ты сдох!..» — крикнул я спросонья. И он сдох. И это — тоже моя вина.
А тут все они — живые, воскресшие, весёлые, радостные! И Пират, и Тузик, и Микки… и Джек! Хромой Джек тоже здесь, он с ними, он счастлив, и я счастлив оттого, что всё так хорошо закончилось.
А когда я проснулся — пса не было рядом.
И утром он не вернулся.
И больше я его не встречал.
Хромой Джек, ты где?
Отзовись, дружище!
Мне так плохо без тебя… Ты же знаешь, как это плохо, когда остаёшься один…
Пожалуйста, возвращайся.
Я буду ждать.

Лето 2019

Волшебная поляна

Пётр Ильич Крючков недавно осиротел — у него умерла мама, которую он очень любил, и она его очень любила. Ласково называла «мой Петушок». После смерти мамы он ощутил себя совершенно одиноким.
Хотя с утра до позднего вечера был окружён людьми.
Со школьных лет Петруша был активистом, энтузиастом, председателем совета отряда, секретарём комсомольской организации, руководителем драматического кружка, редактором стенгазеты. И в университете, на филфаке, он тоже проявил себя креативным деятелем, писал стихи, рассказы, печатался в краевой молодёжной газете.
Увлёкся журналистикой, работал в газетах, на радио, на телевидении, потом занялся издательским бизнесом, а в тридцать три года стал депутатом горсовета.
Мама гордилась сыном.
— Мой Петушок далеко пойдёт! — говорила она.
И он старался понравиться маме. Особенно после того, как они с мамой остались вдвоём — после ухода отца, который нашёл молодую жену и уехал в другой город.
— Бог тебя накажет,— сказала ему на прощание мама.
И Бог наказал — отец вскоре умер после двух инфарктов.
А Пётр Ильич так и не женился. В свои сорок пять он выглядел куда моложе, был круглолиц, румян, кучеряв, явно нравился женщинам. Но женщины не нравились ему. Он их, если честно, побаивался. А может быть, семейные ссоры, частые конфликты отца с матерью так травмировали его нежную душу, что Петруша зарёкся жениться и решил всю жизнь прожить вдвоём с мамой. Хотя мама его уговаривала:
— Петушок, когда же ты женишься? Когда порадуешь меня внуками?
Он лишь отшучивался, переводил разговор на другую тему. Например, рассказывал матери о предстоящем приезде в Кырск президента, о своих депутатских делах, об успехах в бизнесе. Но мама отмахивалась:
— Это всё суета сует, а вот деточки… деточки — это цветы жизни!
Он не спорил, и был даже готов усыновить или удочерить ребёнка из детдома — чтобы сделать маме приятное. Но мама смеялась:
— Не хочу чужого! Хочу, чтоб родное дитя, чтоб твоя кровиночка!..
А однажды они с мамой впервые поссорились — когда Пётр Ильич рассказал ей о строительстве элитного дома на набережной Енисея, на месте снесённого старого здания, где до этого располагался детский дом.
— Как вы могли, депутаты, одобрить этот бесчеловечный проект?! — возмущалась мама.— И кто там теперь будет жить, в этом новом доме?
— Среди прочих хороших людей — мы с тобой, мамочка! — и он обнял её и чмокнул в затылок.— У нас будет квартира с видом на Енисей…
На двенадцатом этаже!
— Петушок, ты сошёл с ума,— прошептала мама.— Отнять у детей их дом… Это ж надо было додуматься!
— Детям уже строят новый дом,— попытался он её успокоить.— Никто не будет в обиде.
— Но там идеальное место именно для детдома,— продолжала упорствовать мама.— Свежий воздух, река, прекрасный вид… Эх вы, депутаты! Слуги народа! Ноги моей не будет в этом вашем доме!
И не надейся, Петушок!..
И мама сдержала своё слово. Она осталась жить в старой пятиэтажке, в «двушке», а Пётр Ильич один поселился в шикарной трёхкомнатной квартире с огромным балконом и видом на Енисей. Мама даже на новоселье к нему идти отказалась. А когда он в последний раз пришёл к ней с уговорами — мама встала в позу и трагически-пророческим голосом произнесла:
— Не будет вам счастья в этом доме! Никому не будет счастья!
— И мне? — тихо спросил он.
— Никому,— повторила она.
Он, конечно же, был очень обижен и огорчён её словами. Но зла не держал — и на всякий случай одну из трёх комнат обустроил как бы для мамы. Поставил там для неё кровать, кресло, телевизор, трюмо, на стены повесил фотографии — свои и мамины. А в шкафу развесил купленные для мамы платья, халат, летний плащ и зимний пуховик.
Но мама так ни разу и не пришла в эту новую квартиру. И не присела в своё кресло, не надела халат, не включила новый телевизор.
Она продолжала жить в их старой квартире. А он навещал её почти ежедневно, после работы, заезжая на служебном автомобиле. Сам он водительских прав не имел.
— И когда же ты женишься? — с горькой усмешкой спрашивала мама.
— Не знаю,— отвечал он.— Нет пока подходящей невесты.
— Тебе сорок пять, а ты — одинок,— вздыхала мама.— Ох, Петушок… это даже неприлично. А может, ты просто не любишь детей?
— Нет, я очень люблю детей! — горячо возражал он.— Я даже создал благотворительный фонд «Волшебная поляна» — для сирот и для больных детей…
— Вот это хорошо,— улыбалась мама.— Вот это правильно. Дети — цветы жизни… А что, я слышала, в вашем элитном доме недавно кто-то погиб?
— Да, это депутат Заксобрания Черных,— кивнул он.— Упал с балкона.
— Как это — упал? Нечаянно, что ли?
— Не знаю. Может, нечаянно. А может, суицид.
— Вот! Я же говорила! Я предупреждала! — и мама подняла палец и погрозила кому-то этим пальцем.— То ли ещё будет!
И вскоре ещё один жилец нехорошего дома расстался с жизнью — попал под машину прямо во дворе, возле своего подъезда.
А потом погибла соседка Петра Ильича — солидная дама из краевой администрации. Её убило молнией во время грозы, когда она вышла на балкон. А потом… А потом…
А потом умерла мама — в своей квартире, во сне, от острой сердечной недостаточности. Так сказали врачи.
И Пётр Ильич остался совсем один. Он старался дольше задерживаться на работе, ходил на разные общественные мероприятия, на заседания фонда «Волшебная поляна» — и возвращался домой усталый, выжатый как лимон, с единственным желанием быстренько перекусить и лечь спать.
Вот и сегодня он приехал на служебной машине, по пути завернул в магазин «Детский мир», потом отпустил шофёра, поднялся на лифте на свой двенадцатый этаж. В левой руке он нёс портфель с документами, а в правой — большую сумку, набитую игрушками. Это были заводные машинки, говорящие куклы, коробки с конструкторами и прочая детская забавная ерунда. Для игрушек у него был специальный ящик в шкафу. Там же, в другом ящике, лежало женское бельё, и в этом же шкафу висели женские платья и кофточки, предназначенные для любимых женщин, которых у него никогда не было. Почему, почему? По кочану.
Ну а мамины вещи, как уже было сказано, висели в другом шкафу, в другой комнате.
— Видишь, мама, какой у меня везде порядок,— сказал Пётр Ильич, закрывая дверцу шкафа.— Каждой вещи — своё место. Как ты учила, мама.
— Молодец, Петушок,— сказала мама.— Умница. А теперь ступай на балкон…
— Зачем? — удивился он.
— Иди, иди,— сказала мама.— Не спорь.
Он вышел на балкон. Перед ним распахнулся вид на Енисей, на остров, на правобережные горы и скалы.
— Иди, не бойся,— сказала мама.
— Куда идти? — испугался он.
— Сюда, на Волшебную поляну! Иди, Петушок! — и мама выглянула из облака и протянула к нему любящие руки.— Иди же скорее!
И он зажмурился — и встал на перила балкона — и шагнул в пустоту.
— Умница,— сказала мама.— Волшебная поляна тебя заждалась…

Апрель 2019

Опубликовано в Енисей №2, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Русаков Эдуард

Писатель, журналист. Родился в 1942 году в Красноярске. Окончил Красноярский медицинский институт (1966) и Литературный институт имени А. М. Горького (1979). Работал врачом-психиатром (1966–1981), редактором на Красноярской студии документальных фильмов (1981), руководителем литературной студии при красноярском Дворце культуры (1982–1991), корреспондентом газет «Евразия», «Вечерний Красноярск» (1991–1998). Печатается как прозаик с 1966 года. Автор нескольких книг прозы. Произведения переводились на азербайджанский, болгарский, венгерский, казахский, немецкий, словенский, финский, французский, японский языки. Член Союза писателей России, Международного ПЕН-клуба (Русский ПЕН-центр, сибирский филиал), экспертного совета благотворительного общественного фонда имени В. П. Астафьева.

Регистрация
Сбросить пароль