Дмитрий Воронин. ВОРЫ

Рассказ

Геннадий Михайлович Авилов привечал гостя.
Ещё вчерашним вечером, когда огромный красный диск холодного мартовского солнца только-только скрылся за горизонтом, у новосельцевского подворья заплясал свет автомобильных фар.
− Кого ж на ночь-то глядя к нам занесло? − стоя на крыльце, тревожно вглядывался в другой край Филипповки Авилов. – Никак воры к Сане за поживой наехали.
Вот ведь нехристи, совсем уж без страха живут, почти в открытую безобразничают. Спугнуть бы как, − и Геннадий Михайлович протянул руку к выключателю.
Через мгновение его сторона деревни ярко высветилась множеством мощных ламп, развешанных тут и там вокруг авиловского участка. А ещё через минуту в кармане рабочей куртки, второпях наброшенной на плечи, зазвонил мобильник.
− Ген, ты дома?
− Саня, ты, что ли?
− Я, Ген, я. Вот приехал кое-чего забрать для дела, а тут, понимаешь, света в хате нет, и наладить не могу, в темноте не понять, в чём причина. Ничего, если до тебя доскачу? Хоть руку пожать.
− Так это, ещё спрашиваешь!
Конечно, давай заезжай, − обрадовался нежданному гостю Геннадий Михайлович. – Только, это, осторожней дамбой смотри, тут у нас бобры безобразят, в нижнем пруду хатку сподобили, а может, и не одну. Есть там среди них один, видал его пару раз, зверюгу, варнак варнаком. Так, паскуда, дамбу пробил точняк посерёдке, что вода наполовину из пруда сошла. Там земля ползёт, поостерегись гнатьто, помаленечку езжай, с оглядкой, а то, не ровён час, скувыркнёшься в откос.
− Хорошо, Ген, учту. Сейчас и подъеду.
Ну а уж Геннадий Михайлович гостя не упустил, сосватал у себя ночевать. Саша Новосельцев гость завсегда желанный, с почтением человек, и слушатель на Генины байки, каких ещё поискать. Да и гармонист забойный. Как растянет свою двухрядку да песню родную, добрую, русскую запоёт, слеза сама накатывает. Геннадий Михайлович слёз таких не стыдится, поёт песню, плачет и смеётся потом – как хорошо-то душу отмыл!
И в этот раз Александр в самый раз в Филипповке оказался.
Авилов-то уже совсем закис было, почти всю зиму проведя в одиночестве в деревне. Ну, бабка Марина не в счёт. Что с неё, сидит в дому у себя, на улицу нос не высовывает. Только разве когда в морозный солнечный денёк выйдет во двор поправить что-нибудь. Где штакетину набьёт, где снег чуток отгребёт с порога, на большее и сил-то нету. А поговорить с ней надумаешь, всё без толку, молчит да хмурится. Геннадий Михайлович, конечно, ей в зиму помощник первый и снег раскидать, и калитку, сорванную ветром, приладить. Когда дров принесёт, печку растопит, это если бабка Марина болеть налаживается. Тут и за лекарством на центральную усадьбу к фельдшеру, а то и за самим фельдшером на своей «Ниве» мотаться приходится. А так Филипповка пуста. Народ только в лето деревню заполняет. Ну что с него возьмёшь, одно слово – дачники.
Саша Новосельцев тоже из чудных. Приедет к себе по весне, грядку вскопает, навтыкает туда лук-чеснок, а летом ходит, любуется, руки от удовольствия потирает.
− Ген, смотри, какой у меня урожай-то нынче наметился, − хвастает Авилову наливающимися луковицами знатный огородник.
− Да уж, − подыгрывает ему Геннадий Михайлович, − как раз по одной на каждый месяц. До следующей весны точно хватит. Проживёшь.
А по правде-то Новосельцеву недосуг землёй заниматься. Он всё больше пишет чего-то днями напролёт, а то и ночами свет в окошке подолгу горит.
И остальные дачники такие же. Одни песни поют-перепевают, другие картины рисуют. Вот Николай Климов, к примеру, спозаранку уже на крыльце. Ноги дальше не ходят, так он сядет на свой табурет и давай Филипповку срисовывать. И так он её родимую выписывает, что любо-дорого. А Андрей Непряхин, тот всё по полям да перелескам бегает. У него-то с ногами полный порядок, вот и гоняет как чумной. То в одном месте с кисточками да красками возникнет, то в другом объявится.
А некоторые на гармони играют, но всё больше на гитарах.
Короче, летом в Филипповке весело, и ежу понятно, а вот зимой… И в особенности к апрелю, когда снег плывёт, а поля от льда отходят. По дорогам в это время ни пройти, ни проехать, и в деревне потому полный «гитлер капут» наступает.
Вот Новосельцев в такой момент и рискнул.
− Я уже было подумал, что воры пожаловали, в такое время больше некому, − улыбался гостю Геннадий Михайлович, разливая по стопкам привезённую Новосельцевым водку.
− А что, наезжают, Ген?
− А то. По раз пять-шесть на месяц.
− Что-то часто больно, Ген?
− Почто часто-то, не часто вовсе. Нормально. Сам посуди.
Вокруг Филипповки сколько полуброшенных деревень? Давай считать. Сосновка – раз, Ольховка – два, Речка – три, Конюховка – четыре, Пятихатовка – пять, Румяшино – шесть. Вот тебе с каждой в месяц по разу и объезд как на смотрины.
− Так неужто в каждой деревне воры живут?
− Ну так что ж, живут, как не жить. Колхозов нынче нет, хозяйства – где как, да и берут только тверёзых, что к делу приучены. А молодёжи что, коль ни специальности, ни работы? Вот только и воровать. Вот оне и воруют. У себя в деревне да у соседей. А у нас в Филипповке уж само собой. Пусто же зимой, сам знаешь, нет никого.
А в начале-то весны так и вовсе им благодать, и милиция не рискнёт в такую-то кашу-малашу.
− И не страшно тебе, Ген?
− Так чего не страшно, страшно порой. Но Бог милует. Ныне под Новый год наехали на двух машинах уже к вечеру. Вышел к калитке, а оне на меня: «Ну что, старый, деньги маешь, пенсию получил?» − «После праздников обещали, сынки», − отвечаю.
«Брешешь, старый, − и по матерному на меня. − Кто там у тебя ещё, может, у них что есть?» А у меня на тот момент во дворе две машины стояло – «Нива» моя верная да женин «Мерс» лупоглазый, сломался перед её отъездом. Я Верку-то на своей вывез, а ейную машину потом откантовать решили, с оказией. Вот этот-то мерс и помог. Вижу, сомневаются оне что-то, ну как бы с опаской поглядывают на тачку забугорную.
Я и сообрази: «В дому, − говорю, − прокурорские в гости за мёдом заехали, счас спрошу, есть ли при них для вас гроши какие».
Такое сказанул и в сени – шмыг.
А у самого душа в пятки. Счас как за мной ломанутся, а у меня нет никого. Вот уж будет тогда, мама не горюй. Я хоть и крупной мужик, сам знаешь, − показал свои пудовые кулачищи Новосельцеву Геннадий Михайлович, − но всё ж их-то аж семеро. Топор в руки взял, он у меня вон за той дверью завсегда стоит, и жду. Через минуту-другую с улицы моторы затарахтели, а потом смолкать стали издали. Храбрости набрался, вышел на порог, а их и след простыл. Только на взгорке, что на Конюховку выходит, свет от фар мелькнул.
− Да уж, Ген, − прищёлкнул языком Новосельцев, − выкрутился ты. Спугнул их знатно, сообразил. Потом-то не приезжали?
− Кто их знает. Может, и приезжали, но к моему дому не лазали.
− Получается, Ген, что не так уж сильно и тревожат вас тут эти воры, всё больше, видать, по пустым дворам шарятся. Так?
− Так-то так, Сань, эти-то особо не достают – воруют, что плохо лежит да что не шибко дорогое, зато уж другие – о-го-го как!
− Это ж кто ещё?
− О-о, Сань, тут целая напасть приключилась. Приселился к нам Чубайс – лихоимец со своей бандой, будь оне неладны, и разоряет тут всё кругом.
− К-х, к-х! – закашлялся Новосельцев, поперхнувшись куском тушёнки.
− Ну да, − постучал Новосельцева по спине Геннадий Михайлович, − бобёр-варнак, про которого я давеча сказывал, со всей своей семейкой. Здоровый, гад, мордатый.
− А что Чубайсом-то ты его прозвал?
− Так как же не Чубайс? Именно Чубайс, больше никак. Наглый такой же, как тот, всамделишный, и варнак, каких поискать ещё.
Разбойник натуральный. Ты вот, Сань, завтра с утречка-то прогуляйся по деревне, некоторых местто и не узнаешь. Вокруг прудков наших пройдись, полюбуйся, что натворил, супостат, − раскраснелся от возмущения Геннадий Михайлович. – Воду с одного пруда уже наполовину спустил, где ты сегодня проезжал. Рыбы сколько из-за этого сгубил, выморил. А деревьев сколько сничтожил для своих запруд да хаток! Сплошной бурелом.
− И потому Чубайсом ты его?
− Ну а как? Смотри, Сань, вот тебе пересчёт, − стал загибать пальцы Геннадий Михайлович.
– Тот Чубайс страну обмишурил своими ваучерами? Обмишурил.
Хозяйство, что отцы, деды своим потом и кровью создали, пустил в распыл? Пустил. И наш Чубайс таков же. Мы тут эти пруды всей деревней копали, выстраивали, чтоб и вода для колхоза была, и рыба на столе, и отдых с устатку.
Не один год трудились, пока всё до ума довели. А этот лихоманец пришёл и в одну осень почти половину нашего труда сгубил.
Это как? Мы сад кругом прудков садили, растили, а он со своей бандой тепереча всё кромсает, увечит. Ну как тот, настоящий, точная копия. Всё народное под себя подгребли и губят. Ломают ради своих прибылей, ради хаток-дворцов да утех-веселух. Да и в отношении простого люда…
Смотри. Вот помнишь, когда всё в тран-тарары покатилось, сколько народу сгинуло? Тысячи тысяч, небось. Кто с пьянства да зелья всякого, кто от безнадёги, кто от нервов да болезней, а кто и от голода-холода. И у нас тут та ж картина. Наш-то Чубайс сколь рыбы сгубил! Знаешь, какой тут замор был по осени из-за упадка воды? Воняло с недели две на всю деревню, пока птицы да зверьё всякое всю эту гниль не прибрали. Так что верное у нашего варнака имя, самое то.
− А изловить пытались?
− Ну а как же! И капканы ставили, и ловушки, и в засаде с ружьём Иван Макуихин сидел, я его специально вызвонил. Уж он-то по бобрам спец спецом, а и ему не совладать с Чубайсом оказалось.
Только молодых изловили двоих, а Чубайса так и не взяли. Хитёр варнак. И злой! Опасный, чёрт. Так он ещё и по подворьям повадился, то ли в отместку, то ли куражится. У кого яблоню-грушу сгубит, у кого к припасам приступится. Глаза завидущие; мало ему прудов, всю деревню подавай, хозяином тут себя выставляет. Ну ничего, я его всё равно подловлю! Не место Чубайсам на нашей земле.
− Ишь ты, как всё подвёл, − восхищённо присвистнул Новосельцев.
− А как, Сань? Эти ж воры всем ворам воры. Страшнее-то их и нет никого. Супостаты-разорители.
Простой-то вор скрадёт что, уронто на день-другой. Через неделю или месяц, глядишь, и выправится.
А этот, ты вот посмотришь, нагадил так, что и годы пройдут – не наладишь.
− Ты это про кого?
− Да про бобра своего, Чубайса.
− Гляди-ка, Ген, − рассмеялся Новосельцев, − он у тебя уже и свой.
− Ну а то ж, − улыбнулся в ответ Геннадий Михайлович, − чей же ещё. Свой, варнак, свой. Это тот, что в столицах, может, американский, а наш свой, не забугорный. Вот только как его извести, погубителя, пока придумать не могу.
− А ничего, Ген, не переживай шибко. Скоро лето, в Филипповку со всех сторон ребята наши съедутся, вот тогда всё и решим. Найдём на твоего Чубайса управу всем обществом.
− Вот и хорошо, Сань, вот и хорошо, – разлил по стопкам остатки водки Геннадий Михайлович, − всем миром-то мы его точно прищучим! Против мира-то он пшик один, не извернётся. Вот так бы и в стране, всем миром-то, а, Сань?
Глядишь, и извели бы супостатов-лихоимцев под корень. Вот бы такто! За это и по стопарику не стрёмно!
Наутро проснувшись и позавтракав доброй яичней с сальцем, Новосельцев начал разговор о поездке в Румяшино на усадьбу известного писателя, как вдруг неожиданно перевёл тему.
− Ген, или мне показалось, будто проехал кто за окном?
− Не, Сань, не показалось, жигулёк проскочил.
− Жигулёк? – удивился Новосельцев. – А какой модели, Ген?
− Да вроде «пятёрочка».
− Это по такой-то дороге? Герои, видать!
− Да какие герои, Сань, − досадливо отмахнулся Геннадий Михайлович, − воры это обыкновенные.
− Да ты что, откуда знаешь?
− Знаю. Кому ещё тут надобно в такую пору. Я уж все их тачки давно вычислил.
− Так, может, в полицию сразу отзвонить?
− Да ну их! Нет смысла, Саня.
Воры-то наши машины срисовали.
Знают, деревня не пустая, лазать не будут. Уехали уже. А полиция…
Так пока всколыхнутся, а то и вовсе не пошевелятся. Им эти ребята без интересу, что с них взять.
Они ж и тащут-то рухлядь всякую на пару сотен рублей, чтобы на бензин да на выпивку хватило, хороших-то вещей на зиму почти никто не оставляет. Ты ж не оставляешь?
− Нет.
− Вот. А полиция только за теми гоняет, кто разбойничает да ворует по-крупному.
− Ген, если они только мелочь всякую воруют, то откуда у них машины?
− Чего ты, Саня, не машины, название одно! Так купили за копейки у пенсионеров каких, да и добивают их окончательно по нашим бездорогам.
Через час «Нива-Шевроле» Александра Новосельцева вместе с Геннадием Михайловичем выехала из Филипповки в сторону Румяшино. Машина шла полем, изредка заезжая в берёзовую лесополосу. Новосельцев выбирал участки, что не успели раскиснуть под весенним солнцем, и в то же время старался не заехать в сугробы, наметённые за зиму.
«Ниву» постоянно бросало из стороны в сторону, и не мудрено – передвигаться приходилось то по прошлогодней пахоте, то по валежнику, скопившемуся у опушек и лесополос. Но Новосельцев мастерски вёл свой внедорожник.
И вот когда до трассы оставалось километра два-три, путники одновременно увидели бордовый жигулёнок, плотно засевший в расплывшемся чернозёме по самое брюхо. Вокруг него бестолково суетились два молодых парня, уже сильно извозившихся в грязи.
− Во влипли, так влипли. Намертво! Без буксира тут ну никак.
Помочь надо бы, − повернулся к водителю Геннадий Михайлович.
– Давай, Сань, заворачивай.
«Нива» сбавила обороты и на тихом ходу осторожно подъехала к застрявшему старенькому жигулёнку.
− Чего, парни, завязли, гляжу, вы основательно. Это ж как вам в голову пришло в самую низину заехать, да ещё на такой машине? − обошёл жигулёнок Геннадий Михайлович.
− Да, понимаешь, батя, − обрадовались возможной помощи парни, − мы вроде и не гнали чтоб очень, но вон там, на взгорке, откуда вы подъехали, нас повело.
Может, близко к краю подались, ну, и прямо на эту проталину вынесло. А нам нет чтобы тут же движок заглушить да лесин от полосы под колёса натаскать, так мы в обрат ещё и по газам. Ну вот, и полный аншлаг в итоге. Теперь таскай не таскай, один чёрт не поможет.
Может, вы подсобите, а, отцы?
Подтолкнёте чуток машинку.
− Не, сынки, − покачал головой Геннадий Михайлович, − толкать не станем. Вон мы в каких одеждах, по делу важному едем. А вас толкни – назад возвертайся, мойся, переодевайся. Времени нету и желания.
− И что нам теперь? – сникли парни.
− Как что? Трос доставайте, на подцепе спробуем.
− Ох, точняк, батя, − засмеялся один из парней и повернулся к товарищу. – Колян, давай верёвку.
Колян открыл багажник и, с минуту погромыхав в нём, растерянно произнёс:
− А нету.
− Верёвки нету? – удивлённо уставился на него напарник. – Колян, я ж тебе ещё с вечера заказал приготовить. Припух совсем?
− Отвали, Андрюха, не накатывай! Я что, обо всём помнить должен? Это приготовь, то положи. Я тебе лох, что ли? Сам бы и налаживался, если такой умный. А то привык – Колян это, Колян то!
− Я так понимаю, нету троса, сынки, − насмешливо прищурился Геннадий Михайлович. – Что ж вы этак ездите по бездорогам и буксира не имеете? Эх, молодёжь, учить вас некому. Сань, доставай уж свой, чего теперь.
Новосельцев виновато развёл руками.
− Ген, так и у меня нет.
− Сань, да как же так, а? Я тут этих охламонов костерю, а ты тоже без башки ездишь!
− А мне на Ниве-то трос зачем?
Я и так вылезу.
− И как теперь-то? – загрустили парни.
− Ну как, как, − сдвинул на лоб шапку-ушанку Геннадий Михайлович, − а никак. Сидите тут да и кукуйте пока что, нас ждите.
Мы счас до деревни проскочим – тракториста какого кликнем, к вам подошлём. А не будет трактора, так трос найдём и сами приедем.
Только дела свои ещё сделаем. А не хотите ждать, тогда сами дотопайте до жилья, тут километра полтора до первой хаты будет, рядом почти.
− Не, бать, спасибо, мы подождём, − смахнул ком грязи с капота жигулёнка Андрюха, – вам скорее дадут, а нас могут и подальше куда отправить.
− Ну, тогда ожидайте, − закрыл за собой дверцу «Нивы» Геннадий Михайлович.
− Вы уж, отцы, про нас не забудьте там в суете, а то замёрзнем, как французы под Бородино, − донеслось вслед удаляющейся машине.
− Слыхал, Ген, замёрзшие французы под Бородино! − чертыхнулся Новосельцев. – Историки, итить их, чему в школе только учились!
− А может, и не учились, Сань, в школе-то. По ним видать, что на девяностые учиться-то выпало, а кто там на них внимание-то обращал. В других местах их уму-разуму учили, другую науку в головы им втолковывали.
− Так получается, что парни-то эти, те воры, которые мимо нас поутру проскочили?
− Ну, а кто ж ещё? Да и узнал я этого, которого Андрюхой звать.
Он нынешней зимой несколько раз крутился по деревне, видал его.
− Так, может, того, Ген, ну их!
Что, мы им обязаны, что ли? Сам говоришь, что воры, так и чего помогать.
− А воры что, не люди, что ли?
Э, нет, Саня, надо помочь. А как же?
− Ген, так ты им поможешь, а они опять тебя за шкирятник?
− Не-е, Сань, не станут, у них тоже совесть своя имеется! Это ж не Чубайс какой, что вовсе без совести. У нормальных воров её никто не отменял. Да и что мы, не русские с тобой, что ли, а, Сань?
− Русские, Ген, конечно, русские!
− Вот то-то и оно, Сань, что русские. А какой же русский-то в беде человека оставит? Да ещё и своего же, такого же русского. Не по-русски будет! Так что поехали по-быстрому дела делать. А то ещё и вправду наши воры замёрзнут, к вечеру-то морозец студёным обещали.