Дмитрий Русин. ПЕЩЕРНОЕ СЕРДЦЕ

Старый голос

Оскорбить не стесняйся, душа,
Стариками заполненный храм —
Их поклоны, молитвы. Что нам
Их молитвы, их праведный хлам?

Ты права.

Оскорбить не стесняйся, душа.
После шумного праздника тьмы
Доберёмся до храма и мы,
И над нами старушки псалмы —

Нараспев…

И захочется: «Только читай!
Не молчи обо мне, не молчи!»
Потому что последней ночи
Старый голос — как пламя свечи…

Не шуми.

Пещерное сердце

Всё в городе занято нами,
И негде главу приклонить.
И даже в пещеру с камнями
Не в силах Тебя пригласить.

Вот разве что в сердце? Но сердце
Давно очертания храма
Утратило, ради Младенца
Сюда не приходят с дарами.

Нет света, тепла и уюта.
Но Ты принимаешь и это —
Как раньше, и ровно минута
До первой страницы Завета.

***
Повсюду пустые реки
Без глубины и края.
Идут по ним человеки,
Имя моё называя.

Страшно идут они,
Скорби у них за плечами…
Так ходят, короче, слова мои,
Сказанные случайно.

Странники

Всегда вспоминаю опушку дубовой рощи —
Место, в котором никогда не был.
Время раннее, светлое, даже ночью,
Как и бывает на самом пороге неба.

Все дороги издали сходятся на опушке.
Пути у всех дальние, времени тоже много —
Можно и странника в этой тени послушать,
Облокотясь о воздух, замерший от восторга.

Есть города, которые мы проходим
Насквозь и, как правило, рано утром —
Чужие, счастливые, странные пешеходы.
Только насквозь. Только голуби смотрят мудро.

Вот поворот и опушка заветной рощи…
Ноги устали, и нету в кармане хлеба.
Без Тебя, Раввуни, в мире как будто проще.
Только с Тобой я везде на пороге неба.

На склонах Приуралья

«Когда война — сегодня, послезавтра?»
«Кто правду скрыл, кто правду говорил?»
Я никому и сам себе не верил
И день сегодняшний вчера ещё забыл

В большой траве на склонах Приуралья.

Ничейный дом, ничейная дорога,
Ковыль не разумеет по-людски.
Наганы ржавые, монеты и подковы
Давно остыли и унялись, как и всё

В большой траве на склонах Приуралья.

Неси, неси сюда свои печали,
Мы вслух об этом тут поговорим,
И нефть закончится, и деньги загорятся
У всех у нас — вообще у нас у всех

В большой траве на склонах Приуралья.

Избу, как водится, поставишь без дверей,
И поживёшь, и весело уступишь
В свой час седьмой воде на киселе,
И отойдёшь во область поговорок

В большой траве на склонах Приуралья…

Под асфальтом (Солдаты Первой мировой)

Под ногами асфальт, и его положили неважно;
Под асфальтом вгрызается в землю отважно
Червь, которого даже часы сочтены;
Под землёй — ничего и солдаты напрасной войны.

Это слово «напрасно» — как взять и с героя сорвать
Боевые награды его, и при нём же топтать, и сказать:
«Ничего не осталось — атаки в штыки ваши были пусты…»
Ничего не осталось от вас — в изобилии только кресты
Под асфальтом
Нательные.

Шалаш на Фаворе

Хорошо нам здесь, Господи!
А давай мы поставим палатки —
Тебе одну, Моисею одну, Илии одну!
Хорошо нам здесь,
и в город уже не хочется.
Хорошо нам, Господи,—
хорошо с Тобой.
Хорошо нам — ловить и готовить рыбу
у ног Твоих, Господи; хорошо — вести
к Тайному вечеру
незнакомого человека,
хорошо нам — звать его
братом или сестрой.
Здесь хорошо нам с Тобой — отныне,
даже и в тяжком краю, в пустыне,
ибо знаем — напьёмся Тебя
из простых ладоней
своими слезами
Твоей Любви.

Его звали Филипп

Дочери — о предке-солдате

Ты спала, и тебя защищали
Люди с чёрной землёй на зубах —
Оттого, что их в землю кидали
Вперемешку с горелой бронёй.
Это всё называли войной.
Без особого блеска в глазах
От земли эти люди вставали,
И у каждого ты на руках —
Ты спала, и тебя защищали.

Это всё просто клёны шумят
Голосами как будто солдат,
Укрывая коляску твою
От холодного ливня. В бою
За твой сон тоже кто-то погиб —
Его звали Филипп…

Военный памятник

Есть в одном городе
старый железный памятник
одному какому-то солдату.
На окраине его поставили
в честь окончания последней
войны, которая велась когда-то
где-то на окраине мира
из-за каравана марихуаны
и ящиков с непонятно чем…
и вообще… были причины —
правда — были причины…

Никто к памятнику не ходит —
одни только ветераны
той непонятной войны приносят
сюда на забытые праздники
свою оцепеневшую память,
и, наверное, долго
поодиночке сидят у огромных
железных сапог солдата,
глядя на город, который
уже ничего не помнит.

Но страшный памятник и сам
во все глаза смотрит на город,
и в глазах его эта… как её?..
Ну, когда ты собрался с мыслями,
вот-вот готов сказать — и не можешь,
хочешь сказать —
и не можешь.
В руках у памятника
автомат без патронов,
на голых плечах памятника
расстёгнутая военная куртка.
Солдатик как бы отвоевал
и вот идёт в нашу сторону,
и когда он дойдёт,
то мы всё узнаем,
и много чего изменится.
Но перед ним
скульптор поставил
большое (в рост человека)
железное кольцо —
то ли нимб,
то ли прицел снайпера —
не поймёшь, да и всё равно —
он заключён в него навсегда,
насмерть приварен
к почётному постаменту
и уже не сможет
предупредить.

Улица имени

Эта улица имени, кажется, вроде, героя Гражданской
Или, может, писателя, что ли, какого… А ну его! Просто иду.
Просто воздух весёлый за сердце хватает, и сердце вытаскивает,
И себе забирает, и всё. Только я же имею в виду:

Мне не хочется быть с этим воздухом, быть ему другом и братом,
И, шаля, как пакеты пустые, народные мысли носить —
Их ужасные мысли носить, и с улыбкою дегенерата
Это всё вперемешку с листвой под ногами задорно кружить.

Только кто виноват, что по жизни они — обитатели комнат
С мертвецами детей по углам? Потому-то и громко шумят,
И на улицу имени этого (как его?) жадно выходят,
И гуляют, как раньше, и вновь «избавляться хотят».

Жись

О заре догорающей пели торговки ромашками —
Ну, обычные женщины, кажется, лет сорока.
И грозила им яростно тень лейтенантика старшего,
И глазели мальчишки, и падали вниз облака…

Ох уж эта мне «жись» — недотёпа, растрёпа, не вовремя —
Снова песне подобна какой-то нестройной. Заря,
Между прочим, ещё в позапрошлом году оцифрована.
И ромашки твои по червонцу — наивно и зря.

Но о солнце допели. На берег выходит Катюша
И, часовне подобна, стоит над великой рекой.
И летят облака на слова — да имеющий уши
Направляется к дому — живой, долгожданный, родной.

Царство

Мёрзнут руки в китайских перчатках,
В темя целится лазер с орбиты.
Мы давно уже в планах убиты —
Мы случайные жертвы на картах.

Говорят, появилось лекарство:
Когда слёзы кончаются — лечит…
Обнимают вульгарно за плечи
Агитаторы сонного царства…

В карнавальном костюме снаряда
Человеку тепло и не страшно.
Он шагает себе через башни,
И удача гуляет с ним рядом.

Суетятся высокие краны,
Поднимаются новые стены.
Это, в общем-то, все перемены —
Динозаврик бежит по экрану…

О Христос мой на белом ослёнке,
До чего же Ты весь не отсюда!
Научи меня — можно, я буду
У Тебя на коленях ребёнком?

Опубликовано в День и ночь №3, 2019