* * *
Если праздник, то счастье приходит звеня,
бубенец да гармошка полночи.
Запевала родня, посмотрев на меня:
«…и закрыл свои карие очи».
Я – мальчишка, наверное, лет четырёх,
беспросветно улыбчив и прочен…
Но меня окрестила родня «кабысдох»,
напевая про карие очи.
Безотцовщина, много ли прока с меня,
если выживу, буду порочен.
Только я на беду был живее огня,
не закрыл мои карие очи.
Время делает шаг на полвека вперёд,
от родни никого не осталось.
Мои карие очи взяла в оборот
под гармошку унылая старость.
Если праздник, то счастье уже не звенит,
бубенец, будто бубен, клокочет,
но боец пожилой, уходящий в зенит,
снова держит открытыми очи.
* * *
Та, что смерти моей желала,
но детей от меня рожала,
перед Господом унижалась,
и когда на груди лежала,
выпуская слепое жало,
вызывала не боль, а жалость.
Да и та, что в ночи визжала,
но детей от меня рожала
и была несравненно ближе,
столько раз, языком играя,
доводила меня до края,
что уже не пойму, как выжил.
И вон та, что листом дрожала,
но детей от меня рожала,
находясь на последней грани…
Потому ли, как добрый дядя,
я жалел ее, на ночь глядя,
обкурившись какой-то дряни?
И вон та, что к утру сбежала,
но детей от меня рожала,
будто походя мстила бывшим.
Всю её роковую слабость,
у которой толпа топталась,
на ошибку природы спишем.
Даже та, что соломой тлела
и детей от меня хотела,
но по возрасту не решалась,
вызывала не боль, а жалость.
* * *
Блажен погибающий в первом бою,
с собой даже мухи не взявший.
Я родину самозабвенно люблю,
как полную грудь комиссарши.
На плечи закинув ручной пулемёт,
оправлю на кителе складки.
Куда комиссарша меня позовёт,
туда и пойду без оглядки.
Посажено солнце на маковку дня,
гудит, как встревоженный улей.
В открытом бою не уйти от меня
прицельно метнувшейся пуле.
Солдат из меня по всему никакой –
высокие берцы на замше,
зато, погибая, прикрою собой,
как родину, грудь комиссарши.
* * *
Я ничего не делал,
только представил,
что должен
тебя защитить,
пока ты бегаешь
по минному полю,
спасая бездомных котят.
* * *
Пока баба на войне,
отдыхаю на спине,
жду, когда ж она вернётся
в орденах и на коне.
На меня со всех сторон
днём и ночью давит сон…
А вернётся, я достану
из чулана самогон.
Встану с банкой на ветру,
пыль тряпицей оботру.
Как же нежно прилегает
сабля к знойному бедру.
Конь стреножен у плетня,
сабля сброшена с ремня…
Без усилий гимнастерку
разорву средь бела дня.
Нет любви моей сильней!
Бабью грудь за пару дней
зацелую так, что шрамов
не останется на ней.
Будет солнце выше крыш,
будет кот и будет мышь,
и смеяться будет в голос
народившийся малыш.
Это счастье нечем крыть,
если сила есть и прыть –
по-другому не умеют
мужики благодарить.
Хоть живи сто тысяч лет,
отымей весь белый свет,
только лучше русской бабы
никаких на свете нет.
* * *
В одночасье страна разделилась на две,
у обеих расквашена морда…
Светлоликие эльфы с дырой в голове
саранчой налетели на Мордор.
Небеса, будто веки, поднял доброхот.
По классическим правилам шахмат
светлоликие первыми сделали ход,
пока орки корячились в шахтах.
Присосались к земле озорным хоботком,
не стесняясь отсвечивать задом,
и пищат: – Выходите на драчку бегом
из рабочего ада.
Выходите, иначе дома подожжём…
Только миру окажем услугу.
Как детей ваших вырежем, мамок и жён
с удовольствием пустим по кругу.
Где-то ёж копошился в зелёной траве,
одуванчик обнюхивал заяц,
расписная свистулька с дырой в голове
у плохого мальца оказалась.
– Выходите, оценим бесстрашный порыв –
на осинах развесим повыше…
И к полуночи, смену на шахте закрыв,
орки взяли да вышли.
* * *
Готовимся к долгой войне
и впрок запасаемся гречкой.
Завёлся сверчок по весне
за микроволновою печкой.
Стрекочет, как будто один,
весь мир у него в саквояже,
а мы собрались в магазин,
пока ещё гречка в продаже.
Попробуй не ведать вины,
стыда не почувствовать, если
за микроволновкой слышны
сверчка беспечальные песни.
Торопится тот, кто ведом,
притянут к ноге за верёвку,
и мы покидаем свой дом
купить про запас упаковку.
Ничто так не будет смущать,
как песня, горящая свечкой,
о том, что жива благодать
за микроволновою печкой.
* * *
Святым оставим футбол и пиво,
а сами в пекло пойдем красиво.
У барной стойки не ждут мессию.
Плохие парни спасут Россию.
Не надо больше домашней каши.
Пусть на шевронах подруги наши
так улыбнутся, что, обессилен,
умолкнет сладкоголосый Сирин.
Пока святые – не то, что парни,
а так – печеньки от мишки Барни
расскажут байки про аннексию,
плохие парни спасут Россию.
Обвисло небо, земля в растяжках,
нас очень много, и мы в тельняшках.
Святые дома сидят в пижамах,
носы в повидле да яд на жалах.
Такие люди не знают жизни,
им непосильна любовь к отчизне.
И пусть святые подобны змию,
плохие парни спасут Россию.
* * *
Пока ревёт
столетним кедром
войны
разинутая пасть,
хочу семейную
легенду
вам рассказать,
не торопясь.
Мы забываем
в суматохе
о том, что
рождены людьми,
и в обезумевшей
эпохе
найдется место
для любви.
Земля
плотнее каравая
казалась каждому
бойцу,
когда вторая
мировая
шла к очевидному
концу.
В Европу
съездивший
без визы,
в день завершения
войны
мой дед улыбку
Моны Лизы
набил себе
напол спины.
Не ведаю,
в какой газете
каких
поверженных
племён
он репродукцию
заметил
и был изрядно
впечатлен.
Домой
вернувшись
к сенокосу,
работал в поле
без прикрас,
рубаха вымокла
до сноса,
и дед рубаху
снял на раз.
Сельчане
выпучили зенки,
увидев деда
со спины –
они узнали
в иноземке
девчонку с нашей
стороны.
Не надо
патоки
сердечной
под выцветающей
луной.
Женись на той,
что будет вечно,
как чувство Бога,
за спиной.
Судьба скучает
без каприза.
Мальчишник был
в кругу друзей,
где перебили
«Мона Лиза»
на вензель
бабушки
моей.
С тех пор
что только
не бывало,
но в службе ратной
и в труде
у деда
на спине сияла
одна улыбка
Анны Д.
* * *
В миру ли на ветру, в молитвах и борьбе
я точно не умру от жалости к себе.
Как три копейки прост, продлив отца и мать,
я буду в полный рост безвременье встречать.
На вороном коне без отдыха и сна.
Удача будет мне, как женщина, верна.
Под орудийный бит, открыв клыкастый рот,
архангел протрубит победных восемь нот.
С поддержкой огневой в пыли святых дорог
вы будете со мной, и с нами – русский Бог.
Опубликовано в Плавучий мост №2, 2022