Дина Ратнер. «ТО, ЧТО СТРАШИТ, ТО ВОЗДАСТ НАМ РОК?» (продолжение 2)

Продолжение романа о Ибн Гвироле

Бог мой, если грех мой носимый так велик,
                                   что сделаю для имени Твоего?
И если не уповаю на милосердие Твое,
                                     кто пощадит меня, кроме Тебя?
Поэтому, если убьешь меня, на Тебя уповаю.
И если найдешь грех мой, убегу от Тебя к Тебе и скроюсь
от гнева Твоего в тени Твоей…

И когда устанавливаешь Ты все грехи мои, положи
на чашу вторую невзгоды мои.
И когда вспоминаешь Ты злобу мою и бунтарство,
вспомни горе мое и страдание мое… 
                                                                          Свиток Эйха 3:19

Да будет воля Твоя, Господи, Бог мой,
                                  обратить на меня милосердие Твое
и вернуть меня к полному покаянию перед лицом Твоим…
                                                                              (Перевод В.Нечипуренко)

Мне только и остается молиться о том, чтобы Бог обратил глаза свои на меня с добротой. Аристотелю не всегда удавалось провести различие между желанием и воображением, поскольку воображение сопутствует желанию. Может быть, воображение даже первично, потому что часто предваряет наши влечения, не всегда осознанные реакции. Вот бы мне достало сил превозмочь спонтанно возникающий гнев, подавить раздражительность, нетерпимость. Священнослужители в Храме могли искупать людские грехи, но когда речь идет об отсутствии самоконтроля, здесь каждый должен сам отвечать за себя.
В трактате «О нравственности», то есть об облагораживании свойств души, я рассматриваю добродетели и пороки с физиологической точки зрения, соотношу их с чувственностью и темпераментом.
Снова и снова перебираю в памяти всё, что случилось в жизни, – вот она, судьба моей души, где полет воображения сменяется непосильной действительностью. При этом Создатель дал человеку свободу воли, дабы всякий смертный мог жить по своему рассудку. Именно поэтому каждому воздастся по делам его. Мы подвержены соблазну, греху; при наличии же свободы воли злая наклонность, вожделение должны быть побеждены силой духа. Если недостает своей силы, только и остается молить Провидение о милосердии к слабому, зависимому человеку:

Со дня рождения своего он притеснен и страдает,
пораженный, избитый Богом и измученный…
Со дня выхода его из утробы матери печаль – ночь его,
и стон – день его… всякий час – несчастия…
                                                                        (Перевод М.Генделева)
Сейчас, в данную минуту, моё самое большое упование – избавиться от приступов невыносимой боли, так и не названной врачами болезни:

Боль моя велика и рана неизлечима,
силы покинули меня, и я весь ослаб,
нет спасения, и нет убежища души моей,
нет места покоя моего, не найду его никак.
                                               (Перевод М.Генделева)

Неужели я обречен на страдания? Ещё в юные годы я обращался к Всевышнему с мольбой:

Взгляни же на мучения раба Твоего,
на то, что душа его –
пойманная в сети птица!

И где бы я ни был, бесприютность, болезнь настигают меня:
Ты в поход, вояка, – так в прах копьё.
Ты в побег – паденья тебе урок.
Хоть в Сиянье Храма от своры бед
попроси приюта – настигнет рок.
                               (Перевод М.Генделева)

Зато в минуты вдохновения, что сродни откровению – постижению божественной сущности мироздания, я забываю все беды, появляется чувство независимости, самодостаточности. Свои философские размышления, стихи я часто сопровождаю словами псалмопевца: «Да будут во благоволение слова уст моих и размышление сердца моего перед лицом Твоим, Господи, Скала моя и Избавитель мой» (Тегилим 19:15).
Чувство свободы, просветление ума не всегда подвластны желанию. Оживляющее душу вдохновение иногда надолго покидает меня, и тогда, опустошенный, отчаявшийся, я снова и снова обращаюсь к Божественному милосердию: «Господь, Господь. Бог милосердный и милостивый, долготерпеливый, великий в милости и истине, сохраняющий милость для тысяч поколений, прощающий нечестие, преступление и грех и очищающий…». Помоги! Мне больше не на кого уповать.
Бесконечно длится ночь. Должно быть, горести и надежды людей во многом сходны. В памяти всплывают просьбы-молитвы Саадии Гаона: «Увидь мою бедность, а не мои прегрешения… и увидь мои труды, а не мою лживость… пусть мои горести станут искуплением моих грехов, а мои страдания платой за мои проступки». Когда отчаянье отступает, мир наполняется смыслом, исчезает угнетающее чувство зависимости от работодателей, критиканов и  я вновь возвращаюсь к повседневным привычным словам простой веры: «Бог мой! Убереги язык мой от злословия и уста мои от лживых речей… Раскрой моё сердце для Торы Твоей, и да устремится душа моя к исполнению Твоих заповедей…»                                                 (Берахот 17а, завершающая часть Амиды).
В окне – усыпанное звездами ночное небо. Где в этой бесконечности место для отдельной души? Разгадать бы конечное существование человека в беспредельности Бога. И где грядущий мир, в котором праведные наслаждаются сиянием Шехины, и вечная радость над их головами? Поскольку радость приходит с разумением и приобретением интеллекта, можно думать, что она, в некотором смысле, переход к грядущему празднику, по дороге к которому я прошел ад земной жизни и преодолел искушения плотских соблазнов. С точки зрения вечности, высшее благо – интуитивное постижение себя в Боге. Снова возвращается отпустившая было боль, не дает забыть о себе. Снова возвращается невольный страх близкого конца:

Ты все хочешь узнать – и на помощь я силы зову –
для чего разорвал я одежду и пеплом посыпал главу?

Я не плачу по мертвому и не скорблю по нему,
ибо каждый умрет – не суметь откупиться ему.

Я горюю о том, что удел мой – болезнь и кровать,
я не встану, и вновь без меня будут Тору читать…
                                                                (Перевод В. Лазариса)

Тихая спокойная готовность умереть в тридцать лет перемежается недоумением, протестом; может быть, Божья воля не в безропотном подчинении. Трудно принять жизнь такой, какая она есть, – с её несчастьями и несправедливостью. Велик соблазн, подобно Аврааму, призвать высшего Судью к ответу, напомнить Ему о Его совершенстве. Эти дерзкие мысли сменяются надеждой на милосердие Творца.

За все грехи прости меня, мой Бог,
Хотя никто Твою не знает меру,
Но в доброту Твою храню я веру,
Так не суди же прах у Твоих ног.

И если я приговорен Тобой,
Убереги меня от исполненья,
Пускай болезнь мне будет искупленьем
И выкупом от смерти – эта боль.
                                       (Перевод В.Лазариса)

Рассеивается чернота за окном, завывания ветра стали тише, и скоро я увижу в окне светлеющее утреннее небо. Ещё не рассветет, как откроется дверь рядом стоящего дома, где живут мои добрые соседи. За три года, что снимаю здесь комнату, усвоил их расписание: первым уйдет из дому добродушный, всегда приветливый Ицхак, он работает в порту и спешит к началу разгрузки прибывших ночью судов.
Старик, отец Ицхака, рассказывал мне, что и он был грузчиком; Валенсия – издавна портовый город. Сейчас город расцвел и стал одним из центров средиземноморской торговли; здесь разгружают корабли с рабами, благовониями, ценными металлами. Отсюда везут шелка, сукно, знаменитые вина, ковры, посуду из тончайшего стекла. И, конечно, испанские маслины, которые славятся ещё с римских времен. Вывозят и привнесенные сюда арабами культуры: рис, сахарный тростник, шелковицу. «Поощрение торговли – одна из причин благоденствия страны», – так заключил свое повествование ещё сохранивший физическую силу и ясность ума девяностолетний старик.
В молодости ему доводилось наниматься матросом на торговые суда. От него я слышал, что евреям в Испании живется лучше, чем в других странах, где ему доводилось бывать. Лучше не только в материальном смысле, но и в гражданских правах. Также в разных странах наши соплеменники разнятся внешним обликом; здесь у мужчин и женщин, особенно у женщин, прекрасные светлые лица. И манера поведения разная, еврейки Испании отличаются от евреек Европы – те суетные, всегда озабочены, а у наших женщин движения спокойные, держатся с достоинством.
Сходство же в том, что где бы мы ни жили, у нас грусть в глазах; ну да это, наверное, вековая грусть, которая отличает рассеянных по миру, говорящих на разных языках иудеев. В каждой стране свои наряды, обычаи, порядки; при этом мы едины в обращении к Богу, в молитве: «Шма Исраэль…».
Для того, чтобы подняться с кровати, я должен осторожно, чтобы не растревожить боль, повернуться на живот и медленно сползать, пока нога не коснется пола. Какое несоответствие уязвимости плоти и дерзости духа; я – ничтожный, обреченный неизлечимой болезнью на медленное умирание, и я же дерзаю познать сущность Твою, Господи. Я посвятил свою жизнь познанию, дабы душа, освободившись от оков плоти, могла соединиться с Источником жизни. Вот бы ещё усилием воли абстрагироваться от боли и чувства заброшенности. Духовная жизнь важнее несчастий этого мира; и я, как заклинание, повторяю строчки, написанные ещё в юности:

Да, я смело Судьбу вызываю на бой,
Пусть неведомы сроки мои и кануны,
Пусть грохочет поток над моей головой –
В моем сердце не дрогнут певучие струны.
Это храброе сердце пока ещё юно,
Но глубокой и зоркой полно прямотой.
                                                        (Перевод В. Лазариса)

И Ты, Всесильный, мой всегдашний собеседник, давал мне вдохновение, приближал к Себе, «душа моя драгоценна была в глазах Твоих»:

И дал мне веру совершенную,
                                    чтобы верить, что Ты –
Бог истинный,
             и Закон Твой – истина, и пророки Твои – истинные.
И не дал мне доли с мятежниками Твоими
                                                  и врагами Твоими,
и народом подлым, поносящим имя Твое,
который Закон Твой осмеивает и служителей Твоих оспаривает…
(Перевод В. Нечипуренко)

Так ли уж отлична фантазия от действительности? Идеальная любовь, рожденная моим воображением, может быть даже долговечней плотской близости. Есть же мнение, что долгая совместная жизнь губит любовь. Однако так может случиться у людей пресыщенных. По мне, напротив, чем дольше близость, тем прочней единство. «Моя госпожа, – мысленно обращаюсь я к своей возлюбленной, – в мечтах уединяется моя душа с твоей душой». Вновь и вновь воскрешаю в памяти нашу первую случайную встречу, когда мы на главной улице города шли навстречу друг другу. Её приветливая улыбка перенесла меня тогда в счастливую отрешенность. В следующую секунду мы разошлись в разные стороны, но в том мелькнувшем мгновенье мне почудились постоянство и вечность.
Если воображение заносит меня далеко и представление душевной близости с моей синьорой невольно сменяется мучительным желанием слияния тел, я обращаюсь к Всевышнему за помощью, дабы справиться со своим естеством. При этом, если боль разжимает свои оковы, выхожу на улицу, где в холод и ветер брожу, пока не окоченею, и тогда поспешность, с которой  возвращаюсь в дом, вытесняет греховные мысли.
Вот уже третьи сутки идет дождь, в комнате холодно, сумрачно, сиротливо. В окне черной растрепанной ветром тряпкой пролетела ворона, гнется под ветром верхушка сосны. Быстро темнеет, будто и не было яркого солнечного неба. Была бы сейчас моя синьора рядом, я бы укутал её пледом и читал бы ей свои стихи – молитвы одинокой души. В мечтах я устраняю невозможность наших встреч, разность судеб.
Как бы то ни было, я благодарен моей возлюбленной за то, что думаю о ней, представляю возможность нечаянной встречи. А где кончается воображение и начинается реальность?
Ураганные дождливые ночи сменились тихими безветренными. Я выхожу на улицу и вглядываюсь в мерцание звёзд. Всплывают в памяти слова псалмопевца: «Небеса рассказывают о славе Бога, и о деянии рук Его повествует свод небесный» (Пс. 19:2).
Прислушиваясь к легким шорохам деревьев, пытаюсь вникнуть в их естество – безмолвных свидетелей и участников нашей жизни; одним словом, приобщаюсь к мирозданию. Какой контраст – красота природы, величие мира и уязвимость человека, его малость и бесплодность страстей.
Когда боль, моя ненавистная гостья, забыв обо мне, уступает место бессоннице, брожу по городу, пока в сизом, рассеивающемся тумане проступят очертания гор и посветлеют их синие вершины. Затем заря над куполами деревьев и розовато-сиреневыми домами превратит их, ещё не утративших небесную синь, в зыбкие миражи.
Ещё мгновенье, и станут различимы оттенки зелени олив, виноградников, зарослей кактуса. На светлеющем небе – белые штрихи облаков, тающая белая луна, и пока я дойду до своего дома, она растает, а утренняя прохлада сменится набирающим силу зноем.
В который раз перед лицом неизменного величия природы невольно думаю о том, что наша временная земная жизнь всего лишь вспышка в вечности. Справиться бы с зависимостью от обстоятельств, со своим естеством, и с раздражительностью – одним из тяжких грехов. Чувство греха мешает ощущению свободы, сближению с Вседержителем.

Недостоин я всех милостей и всей истины,
                                           которыми наделил Ты
раба Твоего, воистину Господь – Бог мой, хвала Тебе!
Ибо поместил Ты в меня душу святую,
                                          а я делами злыми её запятнал,
и наклонностью своей злой осквернил её и загрязнил.
Но знаю я, что если грешил, не Тебе, а себе я вредил.
Но искуситель мой злой стоит по правую руку,
                                                       чтоб совратить меня,
не позволяя мне взбодрить дух мой и подготовить мой покой.
И уж давно веду его в двойной узде, рассчитывая и
стараясь вернуть его
из моря страсти на сушу, – и не могу …
(Перевод В. Нечипуренко)

Искушения плоти подчиняют, оскверняют мысли. Только и остаётся уповать на милосердие Бога; силой веры жив праведник. Сознание малости и ничтожности своих невзгод особенно очевидно на берегу моря, под бесконечный однообразный гул набегающих волн.  Погружаясь в собственное «я» и перелистывая страницы своей бедной радостями жизни, переступаю границы собственного существования. Что есть «я» в череде смены лет? Вижу себя со стороны и пытаюсь за бессилием и неприютностью прозреть смысл божественного Провидения – свидетеля моих мыслей, а кроме мыслей, у меня ничего нет.
Последнее время всё чаще мучают приступы боли, боль ссужает пространство, только и остаются комната, кровать и давно надоевший вид из окна: крыльцо соседнего дома и раскачивающийся на ветру кипарис. Особенно невыносима тоска затворничества, когда подолгу не могу встать с постели.  Жалко времени болеть, всё кажется, додумаю, пойму, проникну в замысел Творения. С немощью тела умирает дух – ни мыслей, ни желаний. Моисей ушел умирать на гору, вот бы и мне вырваться из замкнутого пространства комнаты. Вспоминаются давно написанные строки, словно вздох воскресают слова:

Время! Прочь! Руки прочь от Разумных Земли!
Поверни Колесо вспять, земная телега!

Время! Хватит пропалывать нас! Сорняки
отличить не умея от кедра побега!
                                              (Перевод М.Генделева)

Невыносимо лежать одному в безмолвной черноте ночи. Боль усиливается, нет у меня больше сил терпеть.
Я прошу Провидение о смерти, я не хочу больше жить, я устал; смерть не страшна, она избавление от страданий, унизительной беспомощности.
Душа освободится от болящей беспомощной плоти. Должно быть, каждый пораженный недугом человек, подобно мне, думает о том, что тело разрушается, а душа остается той же. Лежу неподвижно – я умер, я не сопротивляюсь боли, и она постепенно отпускает. Возвращается беспокойство за рукописи, сложенные в углу комнаты. Сохранит ли их кто-нибудь? Или труд, на который я положил жизнь, сгодится всего лишь на растопку печи?
Боль отпускает и возвращается надежда: услышат меня, пусть не сейчас, через века, кто-то узнает себя в моих стихах. Возвращается желание участия, любви.
Медленно с усилием сползаю с постели, сначала одну ногу опускаю на пол, затем другую. Вот я уже на коленях, перевожу дух, и опираясь на стенку, поднимаюсь. Прием отработан, теперь по стенке передвигаюсь к двери.
Дверь у меня не заперта; если ночью Бог возьмет мою душу, соседи смогут зайти. Я им и деньги оставил на всякий случай; ибо не знаю о своем последнем часе.
Соседи мои замечательные люди, твердо стоят на ногах и молятся они о благополучии здесь – на земле. Вот и я, как ни силился постичь небесный – идеальный – мир, не смог изменить свою природу земных желаний и страстей. Подобно всем людям, хочу, чтобы кто-то радовался мне, хочу быть нужным и не беспокоиться по поводу отсутствия хлеба в корзине на завтрашний день.
Уместившись на стуле, что стоит перед окном, в который раз буду свидетелем неизменного распорядка жизни моих добрых соседей. Чуть свет осторожно, чтобы не разбудить домашних, закроет за собой дверь хозяин, что спешит в порт к разгрузке кораблей. Спустя часа два выпорхнет длинноногая девочка, лет десяти. Когда она вернется из школы, солнце уже перейдёт на другую половину неба. Я, немощный тридцатилетний человек,  кажусь ей чем-то вроде оживших мощей; она смотрит на меня с ужасом, принесет приготовленный мамой обед и спешит убежать.  Будущее этой славной конопатой Симхе, подобно мне в её возрасте, должно быть, рисуется сплошным праздником. Через три-четыре года девчушку сосватают. Интересно, кого бы она предпочла, если б сама выбирала мужа? Вызвал бы её симпатию человек, одержимый страстью познания? Он бы расширил и обогатил ее духовный мир. Или предпочла бы кого-нибудь из привычного окружения ремесленников? В любом случае выбрала бы рослого, красивого, а не заморыша вроде меня.
Мама Симхи – миловидная религиозная женщина, потупленный взгляд, всегдашнее темное платье и неизменный чепчик. Она придет ко мне, когда проводит своих домашних, принесет воды, сменит бельё и унесет грязную посуду. Затем, переделав свою домашнюю работу, сядет за ткацкий станок, за которым сидели её мать и бабушка. Устоявшееся годами привычное ремесло спасает от необходимости что-либо предпринимать в поисках заработка. Это я и те, кто одержим философскими исканиями, зависим от практичных деловых людей, а не они от нас. Мы, устремленные ввысь, ищущие духовных основ бытия, кормимся их трудами. Мне только и остается просить для своих соседей мирной жизни, и чтобы наши законы, будучи мостом между человеком и божественным источником, охраняли их поколенья.

Продолжение следует

Опубликовано в Литературный Иерусалим №33

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Lit-Web

LitWeb: литературные журналы и книги. Обучение писательскому мастерству.

Регистрация
Сбросить пароль