Денис Журавлев. ТРУС ВО СПАСЕНИЕ

Слабое подобие дороги обрывалось на опушке леса. Местные и дачники предпочитали добираться сюда на машинах, а затем идти пешком — кто по грибы в чащу, иные купаться и ловить рыбу — налево к речке. В будний день, в темно-серых тяжелых сумерках, под осенним жестким ветром здесь было пусто. Лишь двое нервно ходили туда-сюда по небольшому пяточку земле.
— Костя! Мы должны их опубликовать, — горячо настаивала Катя. Недобрый огонь, затаившийся в глубине темно-карих глаз, сулил муки ада всем несогласным.
— Никому мы ничего не должны, — холодно парировал мужчина, кутаясь в пальто. Он то и дело поправлял очки, вздрагивая от каждой фразы спутницы.
— Посмотри! — Она вырвала папку из Костиных рук и, пробежав пальцами тонкую стопку листов, достала один из них. — Здесь все: бюджеты, смета, каналы распространения. Они просто врут.
— Врут, — пробормотал мужчина в ответ и уставился на лес.
Злая взъерошенная ворона сидела на ветке, пытаясь не свалиться под очередным порывом ветра.
Большой палец, от которого он нервно отковыривал ногтями кусочки кожи, решил сдаться и позволил оторвать от себя целый лоскут. Мужчина взглянул на стремительно набухавшую каплю крови, что грозила размазаться по всей ладони. Он порылся в карманах здоровой рукой и, не найдя ничего, просто облизал палец. Его собеседница ждала.
— Год назад мы не были такими трусами. — Катя поморщилась на последнем слове.
— Год назад мы были нищими, — пробурчал Костя, откусывая лоскут кожи с несчастного пальца.
Катя окинула его презрительным взглядом и на этот раз отвернулась сама. Костя удивленно посмотрел на нее, и с этого момента мелкая дрожь била его уже не переставая.
— Катенька, дорогая… — заискивающе начал он, но запнулся.
— Я знаю все, что ты хочешь мне сказать, но я все решила, — огрызнулась она, соизволив повернуться к Косте.
— Конечно, ты же у нас умнее всех, — зло ответил он. — Решила она. А ты подумала, чем это кончится?
— Неважно, — резко осадила Катя. — Документы могут быть у кого угодно, они ничего не докажут.
Костя взглянул на девушку, которую безответно любил уже семь лет.
— Публикация будет наша — значит, это мы, — тоскливо вздохнул он.
— В прошлый раз ты тоже сомневался, но все закончилось хорошо, — еще раз зашла с того же угла Катя, почувствовав знакомую слабину. Даже отблески пламени в глазах стихли, она немного улыбнулась, предвкушая привычную победу.
Год назад они сидели у нее дома на тридцать седьмом этаже новенького небоскреба. Костя курил сигарету за сигаретой, и только что купленная Катей мебель постепенно теряла свой блеск в облаке серого дыма. Она не сомневалась, что сможет убедить его в чем угодно. Сломался он после фразы «Я лучше уволюсь и уеду с Юрой». Катя увидела, как тогда Костины плечи поникли, даже глаза будто заслезились. Она запомнила этот прием.
— Я и тогда был против, — сказал он, возвращая девушку в реальность.
Костя помнил, что произошло спустя три дня.
Помнил убогую обстановку кабинета майора, перегар и красную рожу. Служака брызгал слюной и орал что-то про интересы государства и долг каждого.
Запомнилась только финальная фраза: «Батрачить будешь на нас или сядешь». Катя обо всем этом не знала. Он не сказал ей, оберегая, как и всегда.
— Никто нам ничего не сделает, — сказала девушка.
Костя молчал.
— Если ты так боишься за свою зарплату… — начала Катя.
— При чем тут зарплата, — взвился мужчина, срываясь на шипение. — Дай сюда папку, — истерично крикнул он, а затем дернул ее из рук девушки.
У той остался лишь один листок. Костя потянулся и за ним. Катя увернулась, толкнула его, он повалился в грязь.
— Трус, — сплюнула девушка, развернулась и быстро пошла к Костиной машине, на которой они оба приехали поговорить без лишних ушей на опушку леса.
Костя лежал в грязи, он чувствовал, как заползает мокрый холод в дорогие итальянские ботинки, пятнами уродует пальто тонкой английской шерсти.
Ему было все равно, он даже не стал поднимать из мерзкой жижи свои очки. Просто лежал и плакал.
Ему было страшно и больно, как в детстве, когда родители ушли в гости к друзьям, а в доме отключили свет. Маленький Костя тогда сидел под столом, забившись в самый угол, и дрожал. Мама вернулась лишь под утро, уставшая и посеревшая. Накричала и отшлепала мальчика. Потом разрыдалась сама и сказала, что папе пришлось срочно ехать в командировку.
Только спустя десять лет Костя узнал, что его отца отправили в психушку. В пьяном угаре он подрался с друзьями и чуть не убил маму. Больше папу он не видел никогда — тот так и не вышел из больницы.
В свои тридцать пять Костя рыдал, как в детстве — под столом в темной квартире, — и много раз после, когда его мама сама стала выпивать и вычеркнула сына из жизни.
Он боялся своих кураторов в строгих костюмах, которые сменили пьяницу-майора. Те несколько раз звонили ему, многозначительными паузами и смешками намекали на болезненные последствия. Они давили на самое больное: на старушку-мать, все еще пьющую и выжившую из ума, на будущие унижения в тюрьме и нищету после, на незавидную судьбу Кати.
Но сильнее всего ужасало то, что он навсегда потерял девушку, которая никогда и не была его.
В тот момент, когда Катя плюнула в лицо словом «трус», Косте на миг показалось, что перед ним — тот самый майор.
Мужчина понял, что продрог. Пришлось шарить руками в поисках папки. Ранка на пальце болезненно щипала. «Столбняк подхвачу», — нервно пронеслось у него в голове. Наконец он обнаружил документы — те не пострадали от скандала.
Грязный, мокрый и белесый, с трясущимися руками — в деревне он нашел дом, где горел свет. Хозяин — грузный и в камуфляже на голое тело — был пьян, потому пустил обсушиться и дал позвонить.
Телефон Юры Костя хорошо запомнил за те три года, что пробивал по всем базам, стремясь понять, почему его выбрала Катя.
— Это Костя. Бери Катю — и сегодня же уезжайте из страны, — бросил он в трубку.
Второй номер — не менее знакомый — куратора:
— Документы у меня, один листок потерян, дайте ей уехать. — Голос сорвался на плач.
Трубка помолчала полминуты и ответила:
— Хорошо… Где вы?
Костя просто протянул телефон хозяину, а сам лег на пол, уткнулся головой в грязное дерево половиц и снова зарыдал.