ПО СВОИМ ДЕЛАМ
Пошли мы как-то с Ванькой и дедушкой на зимнюю рыбалку, а с нами его породисто-охотничья собака увязалась по кличке Беляш.
Деда ему:
— Беляш, домой! Кому сказал!
А Белька отпрыгнет в сторону, сядет и делает вид, что как будто он только досюда нас проводить хотел, мол, а дальше-то вы сами.
Но стоит нам отвернуться – снова бежит. Улыбается и хвостом машет, машет – хитрец такой.
Через полчаса мы у лесопилки были, с горы спустились и на середину реки вышли.
Деда лунки просверлил, мы удочки забросили, а наш хитропородистый пёс водички полакал и у ног охранять улегся. Калачиком свернулся, зевнул и задремал.
Так мы и просидели полдня. Деда всё время усами шевелил, да приговаривал: «Какой здесь воздух! Надышаться не могу!» Мы с Ванькой ловили пескарей. С берега вкусно пахло свежими опилками. А Беляш нас охранял.
Сидим, удим, вдруг Ванька как подпрыгнет! Да как крикнет:
— заяц!
А я за ним и тоже давай орать:
— Где?! Где?! заяц услышал наш крик, замер и давай принюхиваться: «Чем это там от мальчишек пахнет? Не меня ли хотят изловить?» Сам полностью белый, и только кончики ушей чёрные.
Деда тоже встал, на него посмотрел.
— От, так диво! – говорит. – Ни нас, ни собаку не боится.
Я подумал: «Ну всё! Сейчас начнётся.
Охотничьи собаки – они же добытчики, зайцев на обед и ужин едят!»
А наш Беляш только голову приподнял, гаркнул раз:
— Уаф! – подождал, когда к нему эхо вернётся. – Аф, аф, аф… – и обратно мордой в сугроб уткнулся. заяц-беляк чуть от смеха не умер. Он, наверное, подумал: «Ха-ха! Что за бестолковая собака! Ещё и охотничьей породы. Просто балбес, а не Беляш!» Выпрямился, расправил плечи и поскакал по своим заячьим делам – вдоль наших следов да на гору, откуда так вкусно пахло свежими опилками.
Деда развеселился:
— Беги, беги, пока цел! – и наподдал вдогонку свистом.
Ваньке сделалось стыдно за Бельку, и он пробурчал:
— Да просто дичь маловата. Вот если бы это был кабан- секач или зебра, тогда бы другое дело.
А я присел к Беляшу, смахнул с него снежинки варежкой и сказал:
— Причем тут зебры? Просто Белька наш – добрая собака.
БЕЛЬКА
Я совсем забыл вам рассказать, как дедушкина собака Белька Белькой стала и как вообще она родилась. Точнее, не родилась, дедушка Беляша с конюшни принёс уже упитанным щенком. это если Белькин возраст на человеческий язык перевести, то он бы, наверное, в детский сад ходил.
— Вот! – сказал деда. – Принимайте пополнение, – и, хитро улыбаясь, выудил из-за пазухи умную мордашку с торчащими ушами.
Раньше-то у меня никогда не было счастливой жизни с собакой. Счастливая жизнь была, а собаки не было, и я даже подвывал, когда думал о ней. А теперь вот она! Пусть не моя, а дедушкина, но это всё равно что моя. И от этого я стал сам не свой, не такой, как вчера. От радости у меня даже язык связался.
Щенок был кудрявый, коричневый. Такой славный и смышлёный, что мы сразу же приняли его в наши ряды.
Бабушка сказала:
— Ты погляди, чё деется! этого чуда мне ещё не хватало!
И треснула по куску мяса отбивным молотком.
А щенок прижал свои большие уши и сделал лужу.
— Надо бы сорванцу имя придумать, – сказал дедушка.
Бабушка, вытирая лужу, проворчала:
— Эвон, напрудил-то! Целое море буде…
Деда даже прихлопнул себя по ноге от удовольствия:
— Точно! Мы его Лоцманом назовём!
Когда я на флоте служил, был у меня такой товарищ, один в один наш подопечный.
Я спросил:
— Тоже большие лужи делал?
Деда рассмеялся:
— Да нет! Лицом похожи.
Белька- Лоцман, видимо, тоже очень обрадовался, что его не отлупили за лужу на полу, а наоборот, даже похвалили и сравнили с чьим-то лицом. К тому же перед ним новые просторы открылись. Поэтому он начал бегать по дому, хватать, грызть всё подряд и прыгать куда попало. И пока дедушка переодевался, а бабушка выносила мокрую тряпку на улицу, он довольно-таки резво ухватился зубами за скатерть, замахал своей лохматой головой, зарычал, заегозил, и от этого всё, что было на столе, полетело на пол. А когда я поймал его за лапы, он лишь взбрыкнул, как маленькая лошадка, схватил упавший кусок мяса и умчался в комнату. Там он забрался под кровать, а убедившись, что за ним никто не лезет, принялся уплетать свою добычу.
Когда бабушка увидела, как мы прибираем с пола, то лишь всплеснула руками и добавила:
— это не Лоцман, а паразит какой-то! этак он наделает нам ещё делов-то…
— Не паразит, а Пират! – опять рассмеялся дедушка. – Слышишь, как под кроватью рычит? Настояшой хишшник. Видно, порода у него такая – охотничья. Ничего не поделашь – зов природы.
Наш Белька- Пират охотничьей породы вышел из укрытия только когда доел стащенную отбивную. Сначала из-под кровати высунулся осторожный чёрный нос. Потом показался розовый язык. А когда дедушка сказал: «Выходи- выходи, проныра. Не боись, бить не будут…» – к нам еле-еле выкарабкался наш пыльный хитрюга с круглым пузом.
Он вышел на середину комнаты, вальнулся на бок, потянулся и уснул. Бабушка сказала:
— Ну и пельмень этот ваш Пират. эвон, как раздуло-то, не лопнул бы.
Деда поправил:
— Скорее, не пельмень, а беляш.
А я закричал:
— Точно Белька! Белька! Давайте назовём его Белькой! Ну пожалуйста?!
Деда согласился:
— Ну ладно, ковды так. Пушшай будет Беляш. Оно, пожалуй, в самый раз его котлетной породе шницель- стырьер.
БЕЛЬКИНО ХОТЕНИЕ – ДЕДУШКИНО ТЕРПЕНИЕ
Наш Белька очень хорошо и быстро рос, ничем особо не болел, прибавлял по полкило.
По ночам вёл себя тихо – не лаял, понимал, что все вокруг спят. Но когда он прилично подрос и стал толстым, будто тюлень, в нём проснулся какой-то охотничий инстинкт. Однажды ни с того ни с сего Беляш завыл как волк.
Той ночью никто не спал, даже деда, которого обычно пушкой не разбудишь: потел, храпел как слон, ругался, грозился наподдать, а под конец и вовсе начал бросать в Бельку чем попало. Но Белька не смолк, наоборот, забрался под кровать в самый дальний угол, чтобы деда не смог его достать, и завыл ещё сильнее.
— От, язва-то! От, дурень-то! Что ты горло дерёшь почём зря?! – ругался дед.
— Уа-а-а-ау! – печально отвечал Беляш, и было понятно, что в нём поселилась тоска вселенского масштаба.
— Шоб тебя, окаянного, приподняло да шлепнуло! Антихриста завели! Чисто антихриста! – бранилась бабушка, спрятавшись с головой под одеяло.
— Ау-у-у-у! – не унимался Белька, и я понял, что жгучая грусть щипала ему бока, сжимала горло и царапалась изнутри. — это он, наверное, свою маму вспомнил, – заступился я, подав голос с печки.
— Оу-уоу-у! Ав-ав-ав!– на все лады подвывал и подлаивал наш тюлень- антихрист.
— Да штоб тебе провалится, пустобрёх, со своими хотениями! – не выдержал деда, встал с кровати и выпроводил Бельку на улицу.
На улице Белька успокоился, и мы наконец-то уснули.
На следующий день я вышел во двор, сел на завалинку и начал наблюдать за муравьями. Каждый из них был занят своим делом.
Один из них был работящий и всё время что-то тащил; другой задирался, шалил, и сталкивал со своего пути; третий был любопытный, кая я, и разглядывал порхающую бабочку.
В это время под навесом топталась, хуркала и шевелила ушами лошадь Вишня, вдоль забора гуляли куры-несушки, а прямо напротив меня развалился Белька и, довольный, что выдался тёплый денёк, хлопал хвостом, поднимая пыль.
Нашим курицам жилось довольно-таки привольно, они расхаживали по двору взад и вперёд, рыли землю, клевали зазевавшихся букашек и кудахтали от удовольствия. Так, без особых хлопот, они могли бы прожить всю жизнь, но одна из них подошла к Белькиному хвосту слишком близко. Она уже собиралась тюкнуть жирного жука рядом с Белькой, как увалень- пустобрёх неожиданно зарычал. Курица посмотрела в глаза собаке, Белька сделал предупредительный – уаф! – мол, ещё один шаг в мою сторону, и я за себя не ручаюсь. Но курица была с характером, она решила, что жука всё равно надо съесть, – не пропадать же добру! И клюнула. за считанное мгновение всё перевернулось с ног на голову. Вдоль забора, бани, сарая и дома бегали разлохмаченные бедные несушки с бледными гребнями. Белька носился за ними, громко чихая, фыркая и сдувая с усов куриные перья, пытаясь ухватить ту самую курицу, что тюкнула его в хвост.
«Хлоп!» – упали грабли, прислонённые к забору. «Бац! Блям-блям-блям!» – покатилось пустое ведро. «Вжих! Бух! Бам!» – посыпались какие-то рейки и доски, прислонённые к сараю. Тут же под навесом взбутусилась Вишня, она громко заржала, замахала гривой и зацокала подковами. это было настоящее Мамаево побоище, вся наша дворовая орава кружилась вихрем и была похожа на ураган.
На шум и гам выбежал деда, натянул са – поги за уши и дунул за нарушителем порядка.
— Да штоб тебе пусто было, косоротый брехун! – пропекал он Бельку. – Я вот тебе сейчас покажу, копалка картофельная, как на ровном месте пакостить!
— Уав! Ав! Ав! Ав! – ответила довольная «картофельная копалка» и продолжила погоню.
— Ух, сотоняга! – деда выбежал на середину двора, изловчился, схватил Бельку клешнястыми руками, подтащил его к забору, привязал болтавшимися там старыми вожжами и сказал:
— Кажись, эдак-то лучшее будет!
Вишня посмотрела на Беляша, потом – на дедушку, одобрительно мотнула головой, фыркнула и захрумтела свежей травой. Курицы забились под крыльцо и недовольно квохтали.
Деда подошёл к Вишне, погладил её и начал уснащивать:
— На лесопилку поедем, досок купим, будем этому обалдую вольер строить.
Когда Вишня стояла у ворот, запряжённая в древнюю телегу, деда окрикнул меня:
— Мишк! А, Мишк! Поехали со мной, вдвоём-то мы быстрее управимся, за полчаса: туда-сюда-обратно.
Кататься на Вишне я любил, поэтому очень обрадовался. Правда, лесопилка оказалась не очень близко. А ещё нам пришлось ждать, когда запустят пилы и сделают свежие доски, поэтому мы проездили полдня. На об – ратном пути телега громко скрипела, грохотала и блямкала. Всю дорогу я думал, что от неё что-нибудь отвалится, и даже немного устал от этого ожидания, и всё же домой мы возвращались довольные, особенно Вишня.
«Цок! Цок! Цок! Цок!» – потряхивая длинным хвостом и будто приплясывая, вышагивала она.
— О, как! Разахотилась-то! – натягивая вожжи, притормаживал деда. – Соскучилась небось по работе-то…Скоро, скоро на сенокос.
А Вишня, услышав про сенокос, про скорую работу и, наверное, уже замечтавшись о бескрайних полях, ароматах луговых трав, начинала бежать ещё резвее.
Пока мы с дедом разгружали доски, распрягали Вишню и закатывали телегу за сарай, Беляш пытался сорваться с привязи. Он с визгом взлягивал, изворачивался как змей, разбегался, дёргался, падал, грыз оковы, вставал, пятился, и снова разбегался, пытаясь разорвать старые вожжи. Но к вечеру Белька окончательно выбился из сил и погрузился в глубокую непроходимую печаль.
Если честно, то я думал, что вольер – это тяп-ляп – и готово! Но на деле мы провозились до поздней ночи.
— Времени-то ухлопали! – посмотрев на часы, удивился деда.
Он отвязал Бельку и завёл его в новенький вольер, но я уже ничего этого не видел.
Сидя на крылечке и прижавшись к тёплому дому, я клевал носом.
На следующий день я выбежал во двор, чтобы как следует осмотреть вчерашнюю работу. В новеньком вольере лежал Белька, он ни на кого не глядел и хмуро посапывал.
На морде у него застыли покой и скука. Вольер был сухой, чистый, рядом стояла миска с горячей кашей, но он и не думал вставать. Я подумал, что Белька заболел, и позвал дедушку.
Беляш не шелохнулся даже тогда, когда деда открыл дверцу и зашёл в вольер.
— Ну что ты, дружище? Что с тобой? Просыпайся… – и он потрепал Бельке за ушком.
Но Беляш не просыпался. У меня от волнения пересохло в горле и перестало биться сердце. Всё было понятно: наш Белька мечтал о другом – он представлял себе, как отправится на охоту, ему хотелось вдоволь изваляться в грязи и порезвиться на травке. Он был бы не прочь куснуть прохожего за туфлю или отнять у мальчишек мяч. А тут что? заперли в клетке, как дикаря! И, конечно же, он заболел. Наверное, ещё вчера вечером, как только спряталось солнце, Белька свернулся калачиком и решил больше никогда не просыпаться.
Деда сидел в вольере, держал Беляша на руках, гладил, трепал, и я заметил, что у него появились слезы. От этого я чуть сам не заголосил, начал всхлипывать и тереть глаза. Тут подул ветерок и шевельнул Бельке шёрстку, усы, ресницы, и я вдруг заметил, что Беляш повиливает хвостом.
— Да ты ж притворяешься! – вскрикнул деда.
Белька тут же открыл глаза и лизнул деду руку, потом – подбородок, щёки и ухо! Через мгновение он вырвался из дедушкиных объятий, будто рыба из сети, и повалился на землю. Повизгивая, Белька принялся кубыляться из стороны в сторону. Деда вытер лицо и проворчал:
— Вот жулик-то! Опять добился своего хотения… Балбес эдакий…
И пока деда выбирался из вольера, Белька, не помня себя от радости, подпрыгивая и похрюкивая от удовольствия, бежал со двора. Наши курицы, громко кокоча, разлетелись в рассыпную.
— Ишь как попружинил, голову свою пустую ветрить! Ладно уж, пусчай резвится, – махнул деда на жулика- балбеса. – Не ужиться ему взаперти. В вольере-то, стало быть, курей поселим, штаб не передушил, изверг.
Немного повозившись в новом курятнике, деда смастерил насест из старых досок, реек и ящиков. загнал туда наших «коршунов» и запер их на замок. А Белька в тот день решил вдоволь нагоняться за соседским котом и покусать за пятки всех пробегающих мимо мальчишек. Весь вечер он пробегал от дома к дому, от двора к двору, распугивая зазевавшихся воробьёв, трясогузок, бабочек, жуков и пчёл. И даже когда начало темнеть, Белька всё бегал по деревне, смеялся и валял дурака.
Опубликовано в Южный маяк №6, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!