МАМЕ
Отпусти мою руку, мама.
Не надо меня тянуть.
Убеждать: добейся, выявись, покажись…
Не хочу
в эту адскую ртуть, в эту страшную муть –
в эту вашу взрослую жизнь.
Ну не стоит, мам –
толкать, уговаривать, торопить
да язвить,
что слишком себя жалею,
лелею и берегу.
Что, мол, хватит уже расти и добро
пожаловать под софит.
Ну, допустим, выросла.
И что я теперь могу?
Поумнеть?
Заработать денег, увидеть Париж или
Гватемалу?
И, естественно, не умереть,
нарожать детей,
нарешать проблем…
Понимаешь, мам,
мне не то чтобы этого мало.
Но зачем?
Ну признайся,
ну что меня ждёт ещё
под этими вязами?
Что ещё я не видела,
но оценю, оглянувшись назад?
Ипотеку четвёртой стадии с метастазами
в иномарку, отдых в Таиланде,
и, может, частный детсад?
Извини,
ради этого я не хочу взрослеть.
Я имею право
остановиться, засохнуть с расцветом.
Или спрятаться в скорлупу
и оттуда дальше жалеть
о 15-летней душе,
заключённой в стареющем теле этом.
Дай мне это прочувствовать
и не делать вид, что такого нет.
Что не всё бессмысленно,
кроме лиц, которые снятся.
Тут такое дело –
видишь ли,
завтра мне 30 лет.
Небо станет давить сильней.
А я устала обороняться.
Я уже как есть –
без счастливых билетов,
но в сумочке фляжка с красным.
Не осмотрен Париж,
но освоены крыши и верхние этажи.
Отпусти меня.
Всё равно не поможет.
Это напрасно.
Понимаешь, мне завтра 30.
И страшно жить.
ПАПЕ
Папа,
я тебя помню.
Я, знаешь, многое помню чётко.
Твой красно- серый свитер.
Синяки.
Стеклянные чётки,
которые ты зачем-то купил в поезде,
в дюпель пьяный.
И то, как ты впервые ударил маму.
И как мою скулу кулаком поправил.
Как плакал и обещал,
что завтра точно завяжешь,
а я поняла, что больше верить не надо.
Как впервые ставил меня на лыжи.
Сломала правую, и ты обещал новые.
Мне 30, новые лыжи я жду до сих пор.
Помню, как,
маленькую,
ты держал меня в воздухе.
На высоте в 30 метров.
На вытянутых руках.
Нет опоры.
Только воздух и только страх.
Каждый раз, когда ты напивался,
Я ощущала себя именно так.
А потом я выросла.
И ты называл моего мужа
ручным Кинг- Конгом.
Ты его очень боялся.
И мне очень нравилось видеть это.
А седую прядь надо лбом
и глаза с тяжёлыми веками –
их вообще не забыть.
Каждое утро я вижу их в зеркале.
Знаешь, пап,
а я до сих пор пишу стихи –
те, что ты не читал.
Работаю в глупой профессии,
за которую ты обзывал меня паразиткой.
И отчего-то
до сих пор с тобой говорю.
Как будто ты слышишь.
Как будто всё ещё здесь.
Как будто теперь тебе будет не всё равно.
Папа,
как-то бездарно ты всё это пропил и прожил.
И где-то теперь потерялся.
Куда-то канул.
И ещё.
Мне сказали, я стала очень похожа
на гравюру с твоего могильного камня.
* * *
В неизведанных далях, между землёй и небом,
Снег идёт, как паломник, не отыскавший Мекку:
Тихой поступью, дороги не различая.
Всюду, словно в глазах старика, застывает время.
Это сон накрывает деревья. Они устали.
Это Бог пеленает землю. Она замёрзла.
Ты за тысячу миль ощущаешь это движенье.
Умываешь от слёз лицо. Убираешь кудри.
В самом светлом и новом ждёшь дорогого гостя.
Он идёт к тебе. Каждый год он к тебе приходит,
Чтобы вместе жалеть о том, как исчезло завтра:
Как весеннюю нежность твою иссушило солнце,
Летний радостный жар
остудил беспощадный ветер,
След осенней любви ледяными дождями смыло.
Он идёт к тебе. Обнимает тебя за плечи.
Он ложится белым бинтом на земные раны.
Он тебе шелестит, что больше не будет больно.
Ты в ответ подставляешь глаза под его паденье.
Преходящим его серебром наполняешь ладони.
Обещаешь ему… ничего ему не обещаешь.
В неизведанных далях стихают небесные дрожи.
И пока вы прощаетесь–на год или навечно, –
Целый мир замирает в божественной летаргии.
Ты ложишься на снег, как ложится в постель невеста.
Закрываешь глаза. Уплываешь искать покоя.
Только мечется кровь по венам. Бежит кругами.
***
Послушай моё дыханье.
Попробуй меня на слух:
Как с шорохом тараканьим
Сбегает по бронхам дух;
Как губы делают выпад –
И мир становится ртом,
Где выдох находит выход,
А вдох обретает дом.
Не думай совсем как будто
И просто прильни сильней.
Послушай меня минуту.
Послушай себя во мне –
Как звук и желанье слиты,
Как радость внутри дрожит…
Там жар, темнота и всхлипы.
Там трепет, тепло и жизнь.
Туда через тонкий мостик
Из тёплых воздушных струй
Душа твоя ходит в гости
Сквозь длительный поцелуй.
* * *
И ничто и вечность–всё одно.
В голове у Кая первоцвет.
В голове у Каина рассвет.
В голове у Авеля темно.
И бежит по небу пена дней.
И летит- качается астрал.
И не плачут те, кто умирал.
И растёт из Авеля коралл
На воздушном невесомом дне.
* * *
Я молчу, будто в горле застрял птенец.
Будто миг ещё, и, отчаянный, он разогнёт
Прутья связок голосовых. И забьётся нелепо,
И неловко и жалко шлёпнется перед тобой.
Так молчу, будто нечего больше сказать.
Будто ты уже знаешь всё про себя, про меня,
Про дурацкий вопрос, что повис между нами, как мост
Разводной. Шаг навстречу всегда приближает край.
И молчу. И птенца не гоню. И на мост не ступаю.
И несу свою ношу. Ты–драгоценный камень
На сердце моём. Безопасней писать стихи.
Потому что ты никогда не читаешь их.
* * *
Придёт зима, и ты меня отпустишь.
Растерянные веки отворив,
Я огляжу белеющую пустошь
И сердца не почувствую внутри.
Деревьев остывающие жилы.
Речная загустевшая броня.
Ты скажешь: «Забираю, что вложила».
И тихо вынешь душу из меня.
* * *
Выдохни дым мне в рот –
Хочется горечи и свободы.
Сыплется небосвод,
Сквозь горизонт проступают воды.
Это, чувак, весна –
Лёд уже вскрылся, а мы всё медлим.
Мир отошёл от сна.
Он предсказуем и надоедлив.
Мы разойдёмся, да.
На посошок посидим, покурим.
В мыслях шумит вода.
Над головою висит Меркурий.
Сколько ещё планет
Нам никогда не познать ногами?
Жизнь не сложилась, нет.
Это не чёртово оригами.
Просто не повезло.
Просто внутри ты уже отравлен.
Пальцы сомнут крыло –
Небо накрылось, прости, журавлик.
Буду всего лишь я –
В сетке да клетке, с дырой на сгибе.
Сыпаться по краям –
Жалкая медленная погибель.
Выдох наоборот.
Дёрнулся воздух и тихо замер.
Солнце за поворот
Вместо меня проводи глазами.
* * *
Нет меня и никогда не будет.
Свет замрёт на взлётной полосе.
Забывайтесь, плачущие люди,
Города, застрявшие в простуде,
Небеса, остывшие совсем.
Времена, в которые не спится.
Вечер с отпечатками на лицах.
Человек, который больше птица,
Улетает в дальние края.
Исчезает пятнышком на солнце.
Ничего потом не остаётся.
Как там в старой песенке поётся?
Будет кто-то, но уже не я.
Пропадаю с фото и радаров,
Писем, соцсетей, репертуаров,
Чтоб чужой огонь не тратить даром –
Пусть он сохранится про запас.
Никогда не объяснить словами
Боль, что мы себе нацеловали,
Близость–ту, что мы нагоревали,
Всё, что в мир проклюнулось из нас.
Значит, и печалиться не надо:
Исчезает день под снегопадом,
Пропадает ночь под снегопадом,
Время растворяется во сне.
Ничего не остаётся где-то.
Только небо с полосой рассвета.
Только странный розоватый снег.
Опубликовано в Южный маяк №4, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!