Андрей Шацков. НА РУЗСКОМ ПОЛЕ

ПОКА СВЕТЛО

Скоро ласточкам ставить птенцов на крыло,
Скоро вспыхнут багрянца осеннего блики…
Но пока на просторах России – светло,
И покрыты поляны ковром земляники.

Удержать этот миг! Поддержать этот свод
Поднебесья, пока не разверзнулись хляби.
Только где то плечо? Где надёжный заплот
За который до срока не глянет сентябрь?

Разнотравного лета высокий венец.
Вековая услада второго покоса.
И шагает домой, враспояску, отец.
И бежит твоё детство навстречу с откоса.

И журчит, разливаясь по плёсам, река.
И играет в струе златопёрая стая.
И глаза прикрывает от солнца рука.
И гремит у колодца бадейка пустая.

И до самого края заветной земли –
Малой родины – вечного счастья юдоли –
Синеву прошивают стрижи да шмели.
И распахнуто, в скатерти клевера, поле.

И от зеркала луж, где вода как стекло,
Отражаются сныть и лесные гвоздики…
И хотя на просторах России светло –
Скоро вспыхнут багрянца осеннего блики!

НА РУЗСКОМ ПОЛЕ

Я Рузское поле забыть до конца не смогу:
Кладбищенский взгорок, лощину и ленту реки.
Церквушку в известке на дальнем крутом берегу.
И ласточек стаю, вспорхнувшую из-под стрехи.

И в небе бездонном крутой заложивши вираж,
Уходят они в пепелящую солнца жару…
Я знаю, что этот знакомый до боли пейзаж
Из памяти вычеркнуть – нет, никогда не смогу.

И хоть за него не дадут половины гроша,
Который веками копился в дорожной пыли,
Я знаю, что здесь проживает поэта душа.
И словно стрекозы, склоняет к земле ковыли,

Которых всё меньше и меньше в России с тех пор,
Как двинулась к Дону от Рузы комонная рать.
И скрылся из глаз с крепостным частоколом угор.
И внёс летописец уставную запись в тетрадь.

«Воскреснет Господь, и его расточатся враги.
И встретит со славой вернувшихся в пору посад…»
На Рузское поле ложатся былого шаги,
И реют хоругви шелковые воинства над!

И ВЫПАЛ СНЕГ

А снег упал и так давно лежит,
Сомнениям и мукам неподвластный,
Что кажется – белесый саван сшит
Любви неповторимой и прекрасной,

Бушующей о пору осенин –
Прозрачную и яблочную пору,
Когда Всевышний дланью осенил
Тех, кто пришел к венчальному престолу!

Российский быт мятежен и суров.
Ни для кого с младенчества не ново,
Что сменится октябрьский Покров
Пуховым платом зимнего покрова…

Под Новый год земля опять бела.
Опять в промерзших колеях дорога.
Здесь было много света и тепла.
Хотя их не бывает слишком много.

Весной забьют хрустальные ключи.
Но чтоб дожить до Пасхи причащенья,
Есть таинство Рождественской ночи
И Иорданской проруби Крещенья.

И есть любовь, которая была
Иконной «нерушимою стеною».
И выпал снег… Земля опять бела.
Как два крыла, простертых надо мною!

ЛЕБЕДИ ТЮТЧЕВА

Размышления в Овстуге на 215-летие великого поэта

Над Овстугом властвует Брянска зима.
Осталось в минувшем дождливое лето.
Как странно: здесь «Горе» живёт
«от ума»,
Родившись в усадьбе другого поэта…

Хозяина нет. Он уехал давно,
И вряд ли до срока прибудет обратно.
Залито чернилом столешниц сукно.
На пледе в шкафу – от подсвечника
пятна.

Россия хоть Третий, но всё-таки Рим.
В ней веет дыхание Божьего духа…
Неужто сдадут Севастополь и Крым?
Неужто настанет разор и поруха?

Что толку в записке, которую царь
Не смог процедить оловянным
прищуром?..
Над Овстугом тучи, сгущается хмарь…
И полнятся мысли тоской и сумбуром.

Тяжеле вериги – поэтов судьба
В России, покрытой морозною пылью…
Но гордо в щите родового герба
Распластаны лебедя белые крылья!

Их выводок плещет в заветном пруду,
И ходит эскадренным строем по кругу…
Я к ним попрощаться с поклоном приду.
И горького хлеба отрежу краюху.

А нежность…
пусть нежность останется там –
В чугунном затворе усадьбы ограды.
В небрежно доверенной тайне – листам,
В которых поэту – не надо пощады!

КАК ХОРОШО…

Как хорошо на свете просто БЫТЬ…
Всё остальное – мимо, мимо, мимо.
Гулять с собакой, женщину любить,
Когда тебе любовь необходима,

Считать ворон, колоть с отцом дрова,
И помогать с бельём усталой маме,
И слышать, как в саду растёт трава,
Где бродит кошка вместе с малышами.

Как хорошо глядеть в небесный свод.
И, на щеке почуяв солнца ласку,
Знать – в горней выси бабушка живёт,
Которая тебе читала сказку.

Как хорошо, уйдя недалеко,
Вернуться вновь к родимому порогу.
Налить в стакан парное молоко,
Покрепче хочешь – тоже ради Бога.

И чувствовать дыханье милых мест,
И знать, что впереди годов немало…
Пока один останешься как перст
И с головой нырнёшь под одеяло.

И будет дождь струиться по лицу.
Холодный дождь, твои вбирая слёзы.
Как хорошо… что жизнь пришла к концу
Наполненная рифмами, без прозы.

НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ

Пейзаж в оконной раме: «Руза спит…»
Морозной вязью – на стекле названье.
И даже вьюга – Божье наказанье –
Затворницей ушла в еловый скит.

Заворожённый кистью января,
Я не оставлю пост свой полуночный.
На городок из прошлого – лубочный –
Ещё не пала робкая заря.

Собака спит. Печной проём в золе.
И Спас глядит пронзительно и строго,
Как утопает в замети дорога,
Как без движенья стилос на столе

Застыл поверх нетронутых бумаг
Предвестником поэмы о печали,
Которой, очевидно изначале,
Названье будет: «Горе от ума».

На сотни вёрст, на сотни дней – окрест
Лежит загадкой белое пространство.
И светит с неба полумесяц ханства
На птичий след – на русских вранов крест…

Я эту ночь, что минула без сна
С бесшумною повадкой снежной рыси,
Возьму с собой в заоблачные выси,
Когда придёт последняя весна!

ТЫ – ЖЕНЩИНА!..

«Быть женщиной – великий шаг…»
Б. Пастернак

Ты – женщина-праздник высокой весенней воды,
Гремящей в стремнине и тихо струящейся в плёсе.
Смывающей утром песчаного пляжа следы
Влюблённых, забывших на миг о губительной прозе.

Ты – женщина-ода! Из букв и старинных рунир,
Которые могут сложиться в нежданном порядке
И силою слова родить удивительный мир,
Который поэт непременно оставит в тетрадке.

Ты – женщина-осень, готовая вечно в отлёт,
Забыв прихватить эти скромные строки в дорогу!
Ты вся – перводень, первоцвет, перволёд.
Ты лествица в небо – тропинка, ведущая к Богу.

Ты – женщина-небо! Пристанище стай лебедей,
Пославших призывно на землю печальные клики,
Неслышные уху спешащих куда-то людей,
Упавших под вечер на алый ковёр земляники!

Ты – женщина-воздух! И я, задыхаясь в пыли,
Не выдержав всуе удушье пронзительной муки,
Рубаху рвану, опрокинувшись ниц в ковыли,
Крестом распластав по земле непослушные руки!

***

Памяти брата Владимира Шацкова

Вот опять куролесит октябрь багряной листвой,
Да и той на деревьях осталась всего половина…
Мне по-братски приятно под голос простуженный твой,
Доставать немудрёную снедь из печного камина.

Хорошо, когда есть что сказать, а не пить «под рукав».
Хорошо, если в комнате много осеннего света.
Огранённую влагу высоко и дружно подняв,
Мы справляем поминки по всем, не пришедшим из лета.

Не пришедшим по поводу, горше которого нет.
Не пришедшим без повода, если не выдуман повод.
Хорошо, когда в комнате полдня прозрачного свет
И антоновки вкус обжигает гортани как холод.

Сиверит на дворе, и осины дрожат за рекой.
На раскисших дорогах не виден ни пеший ни конный.
Замыкается круг, обретается вечный покой.
Неподвижен и строг этой осени облик иконный!

А печаль как печать паутиной повисла в углу.
И над дедовским домом тускнеющий нимб листопада…
Воскрешаем Любовь, расточаем вечернюю мглу.
Вифлеемской звездою горит негасимо лампада!

ЗМЕЕНОСЕЦ

Змееносец – тринадцатый знак Зодиака. Двенадцать созвездий
составляют наш Зодиак, но когда Солнце идет в созвездие
Стрельца, оно проходит через созвездие Змееносца – скрытого
многомерного знака, который имеет выход в иные миры, когда
силы Добра и Зла вступают в борьбу. Змееносец правит две
недели. Первая половина срока – окончание периода Скорпиона –
называется «Сожженная дорога», и вторая половина периода – на
восхождение Стрельца – называется «Дорога жизни».
Материал Википедии

Тихо канут мгновенья в зыбучий песок.
Прорастает полынь меж забвенья камнями.
И горчит и вскипает берёзовый сок,
Собираясь в потир – поминаньем о маме.

Оттого и не весел изменчивый май
Каждый раз, оступаясь на тёмном пороге,
От которого мама в заоблачный край
Уходила к отцу по пустынной дороге.

По дороге из звёзд, облетевших с небес
И усыпавших битыми гранями лужи.
Так роняет листву разноцветную лес,
Присягая декабрьской губительной стуже.

И рождённый под знаком, неведомым ей,
Обозначенным ныне клеймом «Змееносца»,
Сын остался один – и свернулся как змей,
Не согревшись от хладного зимнего солнца.

Только память о мае жива до сих пор.
И дрожит, не сменившись, змеиная кожа,
По которой прошёлся смертельный топор,
Разделив эту жизнь, как Прокрустово ложе.

Эту жизнь разделяя на «после» и «до»,
Всё, что «до», помянув литиёю во храме,
Змееносец на Горнее выйдет плато,
Млечный Путь проторяя в Элизиум, к маме.

ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Сыну Дмитрию

Неделя сыропустная пуста
В своём коронавирусном затворе…
Горит зима! Горит, как береста.
Но всуе, нет, не догорает горе.

На солнце купол храма не блестит.
И в смутных снах не обрести Спасенье.
И никого уже не воскресит,
Но лишь простит греховных воскресенье

Прощёное. Оно, как чистотел,
Прижжёт огнём давнишнюю обиду,
Которую забыть не захотел,
Которую не выпустил из виду

Мой сын, ушедший дымом в синеву,
Не вымолвив отцу прощенья слово…
«Прости за то, что я ещё живу».
В России непрощённым жить – не ново!

ВОЗВРАЩЕНИЕ…

Полуночный шелест ледостава.
На деревьях – иней бахромой.
Ельник, как последняя застава
Между чернотропом и зимой.

Я ещё стою на чернотропе,
С белою щетиной в пол-лица.
Замерзая, всхлипывают топи,
Так и не поверив до конца

В смертный саван, тот, что без обмана
Расстилает первая метель…
Но «выходит месяц из тумана»,
Словно детства солнечный апрель.

Обернусь назад, где за холмами,
Там, где дым Отечества плывёт,
Я бежал босым навстречу маме,
Начиная в будущность полёт.

И кружа со стаей снегириной
Над страной, где зреют зеленя,
Нёс на шее образок старинный –
Тот, что мать надела на меня,

Веря в то, что, совладав со тьмою,
Сполохами звёздного венца,
Снегири вернутся в дом зимою,
Чтоб остаться с прошлым до конца.

Опубликовано в Новая Немига литературная №3, 2022