Анатолий Яковлев. ЛЮБОМУ СЛОВУ РИФМА

Уфимец Яковлев мог стать поэтом культовым – как екатеринбуржец Рыжий, к примеру. Масштаб дарования позволял, безусловно. И масштаб человеческий – тоже: Яковлев был Гулливером среди лилипутов; снисходительным, ироничным, недобрым, но любящим. За что ни брался – всё на голову, на две, на три, на четыре выше среднего. И делился он талантом бессчётно – так кипел, что жизнь вокруг стала удобоворимей. И сгорел в тридцать пять, как положено поэту- легенде. А легендой не стал. Говорят, не хватило лишь шага – из подворотни на площадь, где повис в петле Рыжий, почти ровесник; где четвертью века раньше разбился Александр Башлачёв… Когда Анатолий Яковлев в начале нулевых «подавался на Липки», организаторы обалдели – мне позвонила взбудораженная координатор проекта: «Кто это? Откуда? Невероятно! Мы попросили Анатолия выступить на открытии форума с речью. Но он перестал брать трубку…» Он действительно перестал – он тогда уже уходил. И в Липки не поехал.
Никуда не поехал. И разминулся с российской литературой. О нём не написали ни Евтушенко, ни Дмитрий Быков, ни иже с ними.
Но, наверное, дело не только в том, что Анатолий Яковлев сгорел в провинциальной Уфе. И не в том, что время, на которое пришёлся яковлевский рассвет, максимально не подходило писателям. Мне кажется, и пусть со мной спорят, беда немного в другом: современные люди расхотели взрослеть. Легенды конца ХХ, начала XXI века – это мальчики – бунтующие, страдающие, плачущие, страстные – близкие нынешним подросткам, возрастом от пятнадцати до шестидесяти лет.
А Толя был взрослым. Мудрым, спокойным – он не рвал на груди рубаху, не писал «на злобу дня», не был «актуальным»: ему одинаково дышалось и в пространстве Древнего мира, и античности, и в Возрождении, и в Серебряном, и в космическом веке… Анатолий Яковлев оставил десятка полтора удивительных книг – и поэзии, и прозы, и юмора. Из них напечатано – чуть. Но меня не покидает надежда, что мы ещё до них дорастём.

Светлана Чураева

* * *
Мы не похожи на деревья,
наверное. Но всё больней
ступать по свету – будто нервы
есть у обруб ленных корней.

Летим – одной ногою где-то
уже в космической пыли.
Уже не замечая ветра.
Не чуя под собой Земли…

НАВЬ

Возьмёмся за руки и – с Богом!
И больше – ни звука, ни зги.
Качается мгла за порогом,
и лезет туман в сапоги.

Легонько низинами дунул
не ветер – а воздух сам-брат.
Кикиморы думают думу,
качается леший, патлат.

Русалки колядуют хором.
Осины, как жерди, голы.
И кажется – за частоколом
безлюдны лесные углы.

Но щурится где-то пространство
прозрачное, как ятаган.
И ждёт тридевятое царство,
и волка седлает Иван.

И скачет, и мчится – и в небо,
пришпорив сухие бока!
И былью становится небыль,
и землю скребут облака.

И реки, взрываясь, как вены,
моря извергают во вне.
И русая девка Елена
стоит на троянской стене.

И боги, и руны, и брани,
И алые там паруса!

А мы, рты разинув, внимаем –
Мёд-пиво текут по усам…

* * *
Что там возраст Христа,
коли звонкий есенинский возраст
обошёл в трёх верстах,
понижая на выдохе голос.

Даром хлеб не ломал,
не ломал непутёвую шапку
и любимую брал,
как росу полевую, в охапку.

То звездою гоним,
то больной головою да жутью.

Что ни тропка – то в Рим,
а витязь, как был, на распутье.

* * *
Прости мне, Боже, одиночество –
но до тебя не достучаться.
Крест-накрест небо заколочено.
Земля повенчана на царство.

И под курганищами мёртвыми,
Под золотою чешуёю,
Под лакокрасочными звёздами –
Не причащают нас с тобою…

* * *

Кто я? Что я?
С. Есенин

Сжать журавля в кулаке – засипит, как синица.
Рубят траву полевую за спицею спица.
Рвётся телега под гору, коня погоняет.
Кто я? Откуда? Не знаю, Серёжа, не знаю…

Может, из леса античного я, необутый –
Где причащают дриады росой незабудок.
Может, из снов, что под Млечным крадутся по рысьи.
Может, из слов, что влюблённые мечут, как бисер.

Был я в горах, слушал Бернса разбитое сердце.
Нёс на руках его боль, как убитую серну.
Горние травы, как птицы, не ведали тайны.
Кто я? Откуда? Не знаю, Серёжа, не знаю…

Может, я крик – и несу околесицу эха.
Может – из книг той египетской библиотеки:
Строит песчаные замки и рухнул, завален.
Кто я? Откуда? Не знаю, не знаю, не знаю…

Скачет под гору телега – водой по каменьям.
Стала дорога рекою до моря забвенья.
Ширится русло – а я, как гадальное блюдце,
грежу чужим – только некуда мне обернуться.

МУДРОСТЬ?

Осточертели рифмы мудрых слов,
расклёвывающие мозг, как грифы.
Давай – про эту самую любовь,
которая любому слову рифма.

Как небо зацветёт над суетой! –
лишь гидроузел выруби на Каме.
Какая нежность прячется порой
в бумаге – как журавлик в оригами.

Мы закаляем в спорах кости лбов
и по живому режем наши жизни,
с аптекарским бесстрастием – любовь
развешивая мудрецам на смыслы.

* * *
Мы – две глины одного карьера,
бывших берегов одной реки.
Бог мой! Если это – только вера,
голову повинную секи.

Что прилив воздушно- океанский?
Если я чугунной головой
слышу, как поток артезианский,
размыкаясь, стонет под землей.

ТРИЗНА ПРОКРУСТА

Вы пьёте вино – и по-детски кусаете губы.
И смотрите вскользь векового убранства стола.
И вам и не снилось, какие вершины и глуби –
история? вечность? – железным крестом соткала.

Здесь Пирр за победу вознёс неподъёмную чашу.
Точил Рубикон побережья колхидским вином.
Здесь даже немое, живое, нелепое, наше –
Пугает, как страстью, невидимым звёздами дном.

Вы пьёте вино – как листвы растворённую осень.
И красная взвесь тяжелее урановых лиц.
И кружится мир – и рука ваша падает оземь.
И мир листопадами падает, падает ниц.

Здесь ртутные тигли серчают. Здесь тризна Прокруста.
Здесь яблоком – ржу и раздоры бросают весне.
Цари и владыки сжимают бокалы до хруста.
А люди? Уходят, оставив кровинку на дне.

Вы пьёте вино – но, как бабочка боль изменений,
Не чуя ни крыл, ни закрылков, что снегом взошли.
И краски, и небо, и пепел – у ваших коленей.
А вам только очи стремглав отогнуть от земли.

НА  « L’ OMBRE LA FEMME » ГЕРМИНЫ

Такая женщина – и на трамвайной линии?
Такая тайна – и под снегом тает?
Но айсберги бьют ниже ватерлинии,
как рыбам говорил скрипач с «Титаника».

Такие женщины встречаются на улицах –
на бабочек серебряных похожи.
И потому прохожие не жмурятся,
что бабочкам плевать на нас, прохожих.

Они шуршат крылатыми вуалями,
всегда вдали – поскольку держат в памяти,
с какою неохотой затлевали мы
под взглядами, стремящимися к пламени…

ЖЁНЫ-МАТЕРИ

Когда уменьшается свет
до люстр квартир неприметных,
как звёзды дневные на нет –
нисходят мадонны до смертных.

Они усыпляют дитя
в кроватках. Меняют пелёнки…
Они забывают – хотя
так трудно – забыть о ребёнке.
Они отвергают наш кров –
нисходят до нас – из объятий
его не помытых горшков,
его не заштопанных платьев.

И мокнет застиранный быт
на вантах, почти океанских.
Любовная лодка скрипит.
И бури не просит оснастка…

А мы им – плюя на бедлам –
ладони роняем на плечи.
И богово кажется нам
двуногово и человече…

* * *
Я берегу тебя, я берегу…
не потому, что люблю беспримерно.
просто без нас я никак не могу
в маленькой, как одуванчик, вселенной…

Просто, когда из окна на стене
ветер сочится, неверен, как вена,
быть невесомым не хочется мне…
быть невесомым не хочется мне.

МЕСЯЦ

На закате весеннего дня
он заступит в дозор в околотке
и меня покатает на лодке,
одного покачает меня.

На закате вечернего дня
он забудет меня у погоста.
И со мной одного станут роста
и пушинки, и их тополя.

И река уплывёт без меня,
молодея в течении плавном.
Всё покажется глупым и главным
на закате вчерашнего дня.

ЯЗЫЧНИК

Так говорят: умирают –
И меньше одной звездой.
А я отродясь не знаю,
Взошла ли звезда со мной.

Скачусь в ковыли, нелепый,
Подруб ленным Яром я –
И станет светлее небо.
Но станет темней земля.

Опубликовано в Бельские просторы №4, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Яковлев Анатолий

Родился 3 апреля 1970 года. Окончил УГНТУ. Автор книг «Древо жизни» (Уфа, «Китап»), «Еллада» и др. Публиковался в сборниках «Посещение Амура», «Голоса вещей», «Дастан о Башкортостане», «Озарение», «Возрождение» и др. Печатался в российских и зарубежных СМИ. Был ведущим литературных полос в газете «Ленинец», потом – в «Молодежной газете». В 1996–1999 гг. – член бюро творческого объединения русских писателей СП РБ, руководитель молодежной литературной студии. Лауреат премии республиканской газеты «Истоки» (2004) и премии журнала «Бельские просторы» (2010). Умер 4 мая 2005 года в Уфе.

Регистрация
Сбросить пароль