***
Здесь какие могут быть лекарства,
Если не поймём который век:
Где – страна, и что в ней – государство?
Где – народ?.. И что в нём – человек?
Если всё туманней с каждым годом
Тот рубеж под чёрною луной,
Где толпа становится народом,
Где народ становится толпой.
Всё молве внимаем с укоризной,
Но не растолкует нам молва,
Почему всегда права Отчизна,
А страна так часто не права?
И в какую б звонкую оправу
Не рядили горькую вину,
Но свершенья – это про Державу,
А голодоморы – про страну…
Пусть сто тысяч раз солгут бумаги,
Сущность на поверхности лежит –
Государство корчится в ГУЛАГе,
А Держава по небу летит.
***
Закричу… Неотзывчивы ныне
Эти дали и эти леса.
Смолкли в сумрачной белой пустыне
Обезумевших птиц голоса.
Но среди поседевшего мрака,
Где ни возгласа и ни огня,
Что-то ухнет… Залает собака…
Может, это хватились меня?
Стылый воздух причудливо горек…
С губ слизнув леденящую бель,
Через силу взберусь на пригорок –
За пригорком всё та же метель.
Чиркну спичкою… Жалко… Погасла,
Пальцы еле заметно черня.
Всё стою, всё гляжу понапрасну –
Может, где-то хватились меня?
И в молчанье метелицы белой –
Злой предвестницы чёрных разлук,
Всё мне чудится звук оробелый,
Из молчанья родившийся звук.
Он растёт, согревая невольно
На исходе пропащего дня…
Может, это набат колокольный?
Может, это хватились меня?
***
От смущенья бледна, под грачиные долгие крики,
Приходила одна, приносила ведро земляники.
Улыбалась порой, а порою была Несмеяной.
Понял – нету второй, вот такой же, немножечко странной.
Всё глядела сквозь тишь, сквозь меня непокорно глядела.
Повторяла: «Шалишь! Не отведаешь белого тела…»
Было так горячо, так небесно, так сладостно было.
И светило плечо – сквозь кромешную темень светило.
Как стрелы остриё, это белое тело звучало …
Даже имя своё на прощание не прокричала.
Кожу мне обожгла… Облик свой унесла светлоликий.
Робкий свет из угла… Сладкий привкус лесной земляники.
***
Дышится, боженька, путь не кончается.
Тропка к дороженьке – Русь получается.
Мрачная-мрачная, стылая-стылая.
Часто – барачная, но не постылая.
Над закоулками поздно смеркается.
Гулкая-гулкая Русь получается.
Пусть одинокая, но ясноглазая.
Поле широкое… Даль с перелазами.
Вороги бесятся? Пусть им икается.
Где перекрестятся – Русь получается.
С птахою певчею, с песней забытою.
С дверью, доверчиво людям открытою.
Сколько ни мучили, всё не склоняется,
Всё краснозвучная Русь получается.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
Памяти Ганада Чарказяна
Не удаляю старых номеров –
Пусть друга нет, душа его осталась.
Вдруг позвонит и скажет: «Я здоров…
Я не ушёл, вам просто показалось!..»
Фамилии… Вот этот знаменит,
А у того есть дача на примете…
Всё больше тех, кто мне не позвонит,
Всё меньше тех, кто радостно ответит…
ОТПУСК
Стремясь в светящийся зенит, в прозрачной тишине,
Журавлик тихо пролетит, не зная обо мне.
А я живу себе, живу – неделю без проблем.
Ложусь на колкую траву, с куста крыжовник ем.
Кошусь на злящихся гусей, шиплю на гусака,
Гляжу на образ жизни сей немного свысока.
Являю свой довольный вид родимой стороне.
… Журавлик в небесах летит, не зная обо мне.
Я вслед ему махну рукой, крылом он не махнёт.
Меня ни отдых, ни покой не вознесут в полёт.
Живу неделю без проблем и жизнь моя пуста.
Всего-то дел – крыжовник ем с колючего куста.
Неделю целую подряд, ленивые на вид,
Гусыни на меня шипят… И женщина шипит…
Я с женщиной всегда несмел… А где-то в вышине
Журавлик тихо пролетел, не зная обо мне.
***
Другое ли?.. Здесь всё сейчас другое.
Другими стали мысли о покое,
Другими стали речь и широта.
Но всё-таки ещё покуда длится
Загадочность, что в женщине таится,
И складка у измученного рта.
Другая ли?.. Да ты давно другая.
Глядишься в дождь, печали потакая,
Перебираешь мелочь в кошельке…
Другая стать, другой наклон фигуры…
Ты на меня глядишь, как с верхотуры,
Чтоб следом раствориться вдалеке.
Другие мы?.. Конечно же, другие.
Куда-то сплыли годы молодые,
Когда в моей руке – твоя рука,
И два карандаша в одном пенале…
Мы в зеркала глядим, как в Зазеркалье,
Не сознавая истины пока.
Шепнуть словцо?.. Давно всё отшепталось,
Но складочка знакомая осталась,
Та самая – от горечи и слёз.
Тень от крыла… Неясный отсвет звука…
В разрезе глаз – немыслимая мука,
Что ветер века в дали не унёс.
Ещё живём… Глядим… Куда-то ходим.
Ещё порою в мыслях колобродим,
А после с грустью в зеркало глядим.
Там рядышком, уже почти полвека,
Стоят-глядят два грустных человека…
А там стекло… И ничего за ним.
***
Шептались, но… К ней грязи не пристало.
И, вопреки наветам пустомель,
Она опять негромко напевала,
Одной рукой качая колыбель.
Ночной порой металась на постели,
Теряя шпильки, вскакивала вдруг…
И слышала, как волосы седели,
И круг друзей сжимался в полукруг.
Сгорал фитиль… Удачи было мало.
Опять противно дуло через щель.
И женщина негромко напевала,
Одной рукой качая колыбель.
А поутру в оконце свет струился,
И был опять началом всех начал.
Волнистый луч на ходики садился,
И маятник качал его, качал…
Качалось время, тикая устало,
Свистел сверчок в запечную свирель.
И женщина негромко напевала,
Одной рукой качая колыбель.
Опубликовано в Витражи 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!