Мир уходящий
1.
и ельник затихает — чернобров.
и влажный запах: мха, грибницы, дров.
и жизнь пройдёт — и от тебя оставит
ничем не омрачённую любовь.
и позабудут звёзды и моря
пролески прах — и пепел янтаря,
и то, чем люди были — и не стали,
когда дороги морщились, горя.
но это будет, а пока, пока —
смотри, как спят ресницы и рука.
высокий ветер в ставнях ищет щели,
чадит свеча — бескровна и робка.
и вот когда — и мор, и глад, и бой,
и чёрный лёд ползёт по мостовой, —
закрой глаза.
они уже узрели
мир, уходящий сквозь тебя.
с тобой.
2.
и роща, замерзая на корню,
звенит листвой; скажи, как совместить
два этих леса: будущий и прошлый?
и что я — и когда я — сохраню,
где рвутся крики сумеречных птиц,
где мечутся метели заполошно?
кто после всё расскажет — и кому —
что к горлу розы подступает лёд:
вот так: непримиримо, непокорно, —
и берег мой спускается во тьму?
— о, где теперь, бездумная, поёт
камена: в бархатном, и бронзовом, и чёрном?
***
И вот теперь не смей! — никогда не смей говорить со мною,
не представляйся собой, я тебя не знаю.
Как эти долгие рельсы тебя ко мне приводили,
как я молился словами твоими, — ничьё, не твоё дело.
Пусть всё, что будет, — по твоему неверию будет.
Как вечерела над нами — тень огромного дуба,
длинная белая лестница — с плоской волной смыкалась.
Не говори, что это — тоже твой голос.
Я ненавижу тех, за кем — обо мне поёшь ты,
я презираю знаки общности на одежде.
Как туман оседал на плащах, боках заржавелой лодки,
ландыши сад обступали: али тебе не сладко?
И вот теперь люби! — военные гимны, дымные ночи.
С тобой всё случится, когда я тебя оплачу.
Как по утрам разгорались окна маленького костёла.
Как ты была со мною — в беде и болезни, в здравии — не хотела.
***
Что просить у апреля? — вот он: портовый, пришлый,
весь в янтарных бликах, чайках, бензинной вони.
Я хочу, чтобы ты умерла, — далеко в прошлом.
Чтобы я любил тебя: лицо с фотографии довоенной.
Значит: жил — как жил, в речной твоей колыбельной,
рос — как рос, под длинной, крепкой сосновой веткой.
Чтобы больно потом — о, пусть бы мне было больно! —
но не гадко.
***
Ответь когда-нибудь: что толку — в лелеемой душевной рези?
Ответь, от поиска виновных — кому становится легко?
Но ты молчишь, ты всё считаешь — как много, много в мире грязи.
И нет Создателя на небе, — лишь голубые облака.
Уймись, никто с тебя не спросит, что ты рождён сюда поэтом
И как ты видел, сколько видел — добро бы столько рассказал,
А умираешь почему-то — национальным патриотом,
И это как бы намекает — что под землёю нету зла.
А мне, а я? — тебя запомнить? — считай: душонка проносилась.
Тебя любить? — когда ты хочешь, чтоб я, да, я — тебя убил?
О, нет Создателя на небе: здесь я — добро и справедливость.
Как ты — осознанность и зрелость, как лес не гол и снег не бел.
Уймись, уймись. Никто не скажет: в тебе — продышано — окошко.
Чего ты хочешь — то и скажут, а ты их слушай, дорогой.
Никто не вспомнит, проверяя: верней — твоя? моя бумажка? —
Что нет Создателя на небе: друг или враг, я всё же твой.
***
Ты думал, я просто была зависима,
была беспомощна.
А я, оказалось, — тебя действительно,
как мало кто ещё, —
и есть ли на свете вина тяжелей
моей правоты?
Я хочу, чтобы сердце твоё — в тепле.
Чтобы мой пустырь
золотым мелилотом зарос, как встарь!
Голова разумна — или дурна?
И есть ли на свете верней правота,
чем твоя вина?
Потому что по жилам сосен бежит тепло,
гладят волны бока валунов покатых,
не считая, чьё время любить — истекло,
не деля на правых и виноватых.
…А я тебя — словно родину. Словно Латвию,
куда ты теперь — ни ногою…
Не достанет сил — спросить, как дела твои,
и нет мне покоя.
***
Ветер забытой зимней весны.
Мёрзлая каменная гряда.
Нет никого — с твоей стороны.
Может, и не было никогда.
Я и холмы — и дюны — и лёд.
Это моя сторона, моя.
Верба растёт, о, верба растёт.
Ты ли — на месте её стоял?
Ты ли собою — врастал, врастал
в крупный песок мой, в солнце моё?
Видел, как эта вода проста,
верил, что прочно — наше жильё?
Выйдешь ли, вынесешь нá свет — ложь:
скажешь ли: вот ты где, рысья сыть?
Если теперь ты меня убьёшь —
некому будет тебя простить.
***
душа моя, как я стар, я застал времена эти,
когда поезда ходили в город на Венте,
где грозы бежали навстречу — и цветы луговые
я знал их по именам, а видел впервые
душа моя, эту осоку, что дюны ранит,
блуждающие огонёчки лесной герани;
эти снега и костры, мосты и запруды,
этот вокзал я хотел рассказать, но уже не буду
ибо, душа моя, — что по дороге к чужому дому
мне говорили окопы, ржавая туша бомбы,
траур больших валунов, раскаянье чаячьей стаи? —
здесь тебя не бывает
или меня не бывает
***
длинный лес песчаной косы — и туман над большой водой.
стой же об руку с тишиной — по колено в сухой траве.
пусть напомнит тебе опять этот берег необжитой —
стало: угли, обломки, пыль — то, что было: твой летний свет.
только голос тебя манит, безответный, — на глубину.
чей? — мелькает в тумане тень, слишком быстрая тень крыла.
вспоминай, вспоминай других: кто послушал — и утонул;
лодка друга лежит на дне — сплошь ракушками поросла.
но оплавит стёкла волна, соль морская разъест металл —
и сотрётся память песка о любом, кто навек уплыл.
кто тоскует на берегу, кто парит из последних сил?
кто бы ни был — закрой глаза и поверь, что слишком устал.
***
О, что за волны, друг мой, что за лес, —
и что за валуны, и что за небо!
И, может, мы однажды жили здесь,
когда мой город назывался Нейбад.
И был другим — латышский мой язык,
и был другим — немецкий мой язык,
и русский твой — меня — не числил в нерусях.
Tā, kuru esmu mīlējis, ir mirusi. 1
О, что за соль, о брат мой, что за йод:
и жгут — равно, и жалости — ни грамма.
Меня от моря за руку ведёт
скептическая пожилая дама —
не смерть и не любовь: моя соседка.
И как ладонь суха, и как тепла, —
и листья, догорая, пахнут едко.
И та, кого любил я, умерла.
Я знаю всё: что память — только схрон
и злу о прошлом — не хватает места.
Что дружественный — наш с тобой — огонь —
совсем не то, что этот свет небесный.
От листьев и бумаг — равно — зола,
и вновь ноябрь — и красота распада, —
и та, кого любил я, умерла:
как маленький фонтан и старая эстрада.
Здесь не было фонтана говорит
Здесь летом на эстраде фонари
И приезжают группы из столицы
Здесь хорошо на Лиго веселиться, —
и смотрит, еле сдерживая крик, —
и говорит тогда: о боже мой,
пойдём домой, скорей пойдём домой!
Здесь будут теплоход и самолёт, —
и за руку опять меня ведёт, —
здесь купят землю и снесут руины,
всё будет навсегда, непоправимо,
от леса не оставят ни ствола, —
но будет легче, будет легче всяко.
И та, кого любил я, умерла, —
и я теперь могу её оплакать.
1 Та, кого я любил, умерла (латышск.)
Опубликовано в Витражи 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!