Алия Ленивец. СЛОЖИТЬ СТЕКЛЯННУЮ «ВЕЧНОСТЬ» И ПОСАДИТЬ ЭВКАЛИПТ

Аркатова А. Стеклянное пальто. М.: Воймега, 2017.

«Стеклянное пальто» – новая, пятая книга стихотворений Анны Аркатовой 2 – вышла, как и предыдущая («Прелесть в том», 2012), в московском издательстве «Воймега», но спустя пять лет. А всё потому что поэт, прозаик, эссеист, колумнист журналов «Pshychologies», «Сноб» и «Медведь», куратор литературного проекта «Египетские ночи» Анна Аркатова скупа исключительно на поэтическое высказывание. Такая требовательность в работе со «стиховым» материалом вызывает особое уважение.
Издательство «Воймега», плоды которого невозможно не ценить за «художественное конструирование промышленного изделия», – это всегда удобный формат и объём (независимо от размеров дамской, и не только, сумки), стильный и лаконичный дизайн Сергея Труханова, интересные авторы. Такова и эта книжка, где в оформлении было использовано фото Аркатовой, на котором – арт-объект Рут Химмельсбах «Стеклянное пальто» (Rut Himmelsbach, Switzerland). По словам Анны, так и родилось название книги, хотя прежде она позиционировалась иначе 3 . Обложка издания сама по себе говорящая: в одной фотографии – многоплановость, разнофактурность, игра света и теней, движение контуров, ритм линий. И главное – лишь отражение. А стеклянное пальто, сложенное из фрагментов (портновских лекал, выкроек, схем), выдвигается автором в центр читательского внимания.
Сам по себе образ «стеклянное пальто» очень объёмен и многослоен. Тут и важный предмет женского гардероба (базовая вещь), когда-то отнятый (но не до конца) дамами у мужчин: не вещь, а символ. Символ оригинальности, алогичности (пресловутая женская логика), эмоциональности, всеможности и вседозволенности – это если, конечно, пальто из ваты или бумаги, как весело (и весьма иронично) распевает Бенька (гр. «Серебряная свадьба»). Тут и «смерть проглядывает косо»: «деревянным пальто» именуют гроб. Тут, конечно, хрупкость и ломкость, прозрачность и чистота, отражаемость и преломляемость. Уникальность стекла в самом его происхождении: «твердый аморфный прозрачный в той или иной области оптического диапазона (в зависимости от состава) материал, полученный при переохлаждении расплава, содержащего стеклообразующие компоненты (оксиды Si, B, Al, P и т. д.) и оксиды металлов (Li, K, Mg, Pb и т. д.)», как утверждает Большой энциклопедический словарь, впервые произведён в Древнем Египте ок. 4000 до н. э. Стекло рождается под влиянием нескольких стихий: земли, огня и воды.
Ещё Михаил Ломоносов в середине XVIII столетия поведал нам о «полезной красоте» стекла: возможности синтезировать в себе огромнейшие масштабы практического применения и способность даровать эстетическое наслаждение («Письмо о пользе стекла», 1752). Помним о том, что М.В. Ломоносов, в своём послании рассуждая об особенностях стекла, говорил ещё о поэте и поэзии, пользе и бесполезности «поэтического» воспитания в обществе.
Польза (полезность) – универсальный критерий оценки жизненных явлений вообще и отдельных предметов в частности. Таким отдельным «предметом» может быть и женщина (откуда-то же растут ноги у такого масштабного движения и движителя – «феминизм»). Оперируя обывательской шкалой, полезность женщины в быту – мерило её семейной состоятельности, где даже красота имеет прикладное значение. Ахматовские слова «Он говорил о лете и о том, / Что быть поэтом женщине – нелепость» в нашей сегодняшней сплошь равноправной стране нет-нет да и вспыхнут где-нибудь в глубочайшей деревне. С такой расстановкой сил можно спорить или соглашаться, но нельзя игнорировать факт невероятной женской универсальности. «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей», попутно мастерить поделку с младшим ребёнышем в сад, курировать правильность выполнения домашнего задания старшим (взрослая жизнь больших детей отменяет активную вовлечённость, но не лишает высокого напряжения переживаемости), при этом не забывать про уборку-стирку-глажку и завтракиобеды-ужины, мотивирующие беседы родных и любимых мужчин на ежедневные подвиги, ну и мимоходом прочитать новый ультрамодный (или не очень) роман, сходить на открытие выставки и не пропустить театральную премьеру…
Вот о такой женщине, которая и мама, и жена, и друг, но не только со-ратница, а ещё и в первую очередь само-достаточная личность, созидающая и создающая, пишет Анна Аркатова. А потому и стиховое пространство её книги соткано из разнообразных бытовых предметов: зеркальце, расческа, штаны по цвету, легкие юбки льняные, шорты, рубашки поло, суккулент на подоконнике (уютная и мелкобуржуазная герань в XXI веке была бесцеремонно заменена живучим вечнозелёным «растением-верблюдом»). При этом автор просто и доверительно объясняет, между прочим оправдывая эту предметную плотность: «И понятно же, девочки – чем ты ни занимайся, / всё твоё глубоко личное воплотится в простых вещах». Женский мир деталей и подробностей. В работе с этим художественным приёмом важна особая виртуозность: деталь, возведенная в «абсолют» А. Чеховым, гармонично вплетаемая в стиховую ткань А. Ахматовой, филигранно отшлифованная А. Кушнером, не терпит суеты. Анна Аркатова (звучит здесь вполне уловимое «Анна Ахматова») искусно жонглирует своим умением точного попадания.

* * *
сказал, что мы живем на северо-востоке –
и тут же запахнул поглубже воротник,
на свете счастья нет, а есть слова и строки,
и может быть один случайный проводник.

скажи, что мы живем на юге, на востоке –
я всё с тебя сниму, войдешь в мои шатры!
но там, где север есть, там чувства однобоки,
как мох на стороне подветренной коры.

В этом «запахнул поглубже воротник» отчетливо мерцает ахматовская «перчатка с левой руки». Нужно отметить, что Аркатова – безусловная отличница: это очевидно доказывают пушкинские «на свете счастья нет» и шамаханскоцарицынские шатры, Виргилий и Данте, сквозящие в «случайном проводнике», ну и, конечно, «слова», в которых слышны Шекспир и Новый Завет.
Школьная, как, впрочем, вообще детская, лексика в этой книге вполне себе ощутима: это и названия («Школьный вальс», «Урок», отчасти – «о правила, усвоенные сходу…»), и сюжеты, и отдельные строки, и почти целые стихотворения. Здесь нет ничего странного или удивительного: мир женщины движется по спирали – девочка впитывает сама, мама постигает с дочкой, бабушка учит и учится с внучкой.
А потому в который раз: «Всё представимо. / Карета же есть в виде тыквы, / Дом в виде листика, жених в виде того же волка, / Счастье в виде яйца, но в яйце иголка, / Страх в виде Маши, двинувшей к трем медведям». Удивительно точно Аркатова выстраивает эту картину мира, отражающую реальность как стекло. Зыбкость, иллюзорность, сказочность бытовых предметов и примет комфортной жизни, истинное лицо жениха, а потому и счастье с подвохом. И настоящим в этой истории будет только страх, с которым Маша «коня на скаку остановит и в горящую избу войдёт». И в качестве вознаграждения лишь «Свет в виде “Вот мы тут все на фото”».
Семья – неизменно важная часть мира женщины: «С братом выбираю путевку для мамы, / С мамой выбираю пижаму для папы, / С папой выбираю приемник для тёти, / С тётей выбираю рассаду для кладбища – / Да, карусель у нас та ещё».
Семья – позвоночник женщины, но не скелет. А потому в книге «Стеклянное пальто» женщина, следующая за мужчиной, записывает стихи. Лирическая героиня Аркатовой спокойно саркастична, это не спутница «великого человека» Иосифа Бродского, и её мир выходит далеко за «края его широкой греческой туники» (И. Бродский. «Дидона и Эней». 1969):

* * *
Поскольку я всегда с камерой – а ты всегда нет,
Я фотографирую тебя сзади,
Я смотрю тебе вслед,
А ты идёшь не оглядываешься никогда,
В самом деле – там же не пламя и не вода,
Не трещина на земной поверхности,
Не одна из действующих стихий –
Только женщина, вспыхивающая для верности,
На ходу записывающая стихи.

Аркатовская героиня – женщина, которая сама стихия. Союз стихий – огонь, вода и земля (природа). Женщина как стекло. Рождённое единством стихий и умерщвленное одним неверным движением, преломляемое и преломляющее, отражающее мир и само являющееся миром.
Стихотворения Анны Аркатовой умные и ироничные, сотканные из полутонов, построенные на игре света и теней. Только женщина способна быстрыми, точными мазками и несколькими молниеносными штрихами создать историю двух тел, ставших на мгновение одной плотью.

* * *
Достоит ли до завтра малина?
Не прокиснут ли сливки в тепле?
Вот последних каникул сангина,
Карандашный рисунок в столе,
Геометрия фиговых листьев,
Расположенных ближе нельзя,
Растворение шахматных истин
В пораженье ферзя.

Или такая летняя история подростков, где лексическое плетение действительно виртуозное: детское «семки» (где уже сквозит мужское «семя») органично вшито в абсолютно взрослое «лузгали», «разнузданно», «слово сальное», «атласный небосвод» (ритм передан и в звуковой игре):

* * *
сидели семки лузгали
закат пылал вдали
вели себя разнузданно
разнузданно вели
летело слово сальное
в атласный небосвод
луна плыла овальная
как будущий живот

Но автор идёт дальше и дальше, в стихотворении «Как не вести себя скверно…» усматривая в слове «скверно» (скверна – грех) и сквер, и таверну, и серно, и рюмку перно, и люцерну, и орнамент Кваренги, и «хрустнувший свет предвечерний» и «верности сдвинутый знак». Она это слово произносит быстро и медленно, громко и тихо, она это слово перекатывает во рту, ощупывает языком, пробует на зуб: «Есть в нем заминка в начале, / Камень гортанный в конце», – а потом подводит честный и безжалостный итог: «Всё, что мы в жизни встречали, / Не изменяясь в лице». Одно слово, в котором, как в стекле, отразился целый мир: слово – выразитель собственных неповторимых переживаний и размышлений о человеческом бытии вообще. Стекло, забывая о своей практической полезности, начинает звенеть об ином…
Композиция книги выстроена так, что читатель, двигаясь по горизонтали, вдруг ловит себя на том, что горизонталь как-то неуловимо перешла в вертикаль, где одна из главных тем – самопознание и самоопределение. И здесь пишущий пытается понять, кто он? что он делает? зачем он это делает? (Стеклянные фрагменты выстраиваются в нечто иное). Сумма ответов каждого творца приводит к своему «пророку» и своему «памятнику». Но путь этот каждый должен пройти. И Аркатова идет по этой дороге, понимая, что поэт – это язык: «О правила, усвоенные сходу, / О непереводимые жи-ши / (…) / Там эн двойное длится будто спьяну, / Блуждает ударение во тьме, / Стеклянный деревянный оловянный, / Родной язык, не умирай во мне». Так «стекло» становится частью языковой стихии, а женщина осознает себя носителем и родителем языка – поэтом.
Литераторы, играющие со словами и играющие в слова (вспомним Кая, складывающего ледяную, стеклянную, «ВЕЧНОСТЬ»), знают истинную цену и ценность СЛОВА. Конечная цель такой игры никому не известна, поскольку, как утверждает Юрий Казарин, своё последнее стихотворение (слово) Поэт прочтёт только Богу.

Скрабл

бывает зачерпнёшь семь букв
душой с азартом слит
а там не «ёж» а там не «лук»
а сразу «эвкалипт»
и не хватает только К
или допустим Л
но ты решил наверняка
и это тоже цель
<…>
достань судьба из рукава
недостающий лот
и нам играющим в слова
зажми победой рот

1 Ленивец А. Сложить стеклянную «вечность» и посадить эвкалипт // Знамя. 2018. № 1. URL: http://znamlit.ru/publication.php?id=6816.
2 Первая книга стихотворений – «Без билета» (М.: Молодая гвардия, 1997), вторая – «Внешние данные» (М.-СПб.: Летний сад, 2004), третья – «Знаки препинания» (М.: Русский Гулливер, 2007), четвёртая – «Прелесть в том» (М.: Воймега, 2012).
3 Одним из рабочих вариантов названия книги был, например, «Тайная советница».

Опубликовано в Неистовый Виссарион 2020