ДИТЯ САМОИЗОЛЯЦИИ
Петров получил вызов к вечеру, когда уже настроения не было. Да и когда оно бывало вообще? Раздражённо позвенел мелочью в кармане. Почасовая оплата. Будто жрица трассы…
Ещё Машка заладила:
— Петров, ты неудачник и эгоист! Гриша мой хоть и получает раз в десять больше тебя, но дети‑то чьи?! Это что деньги?!
Потеряла лучшие годы! Ты по приставам соскучился?
По приставам Петров не скучал. Они часто захаживали в гости, пили чай с малиновым вареньем, разглядывали огромные цветы на старых обоях и советовали не копить долг, договориться с женой; ты же не пьешь, хороший мужик, говорили они, жалели. Брать у Петрова было нечего.
Он скучал по сынишкам Мите и Вите. Но Машка, будь она не ладна, с детьми видеться не давала, только деньги тянула. Петров попытался было сунуться к сыновьям, подглядеть, понюхать белобрысые макушки мальчуганов, вдохнуть в себя детство и смысл жизни, зажмурившись. Но Гриша, теперешний муж Машки, схватил его крепко за воротник, встряхнул и гавкнул:
— Ещё раз появишься в нашем дворе, зубы не соберёшь! Понял?
Петров, не будь дурак, всё понял. Пожалел, что не отучился на стоматолога, проблем было бы меньше, а денег – куры не клюют.
Всё больше другое не давало ему покоя, впивалось занозой между лопаток, опус кало плечи и тянуло к земле: «Зачем я? Никогда никому ничего плохого не делал, в запои не уходил, жену не бил. А может, надо было? Дети считают предателем. Жена – ничтожеством. Мама – слабаком. Будто сломался внутри какой‑то механизм, и не починить. Кто я?»
— Петров, двойная оплата. Вызов! Срочный!
«Точно проститутка», – подумал Петров, хотя никогда не пользовался их услугами, он вообще в этом плане был девственен.
Схватил чемоданчик и побежал, в карманах у него звенела мелочь. Запрыгнул в троллейбус, похожий на кузнечика, и тот застрекотал, задребезжал в центр города. Петров вспомнил, как когда‑то украдкой целовал Машку в троллейбусе, она стеснялась, отворачивалась, прятала нос и губы в колючий шарф, а он, держа в одной руке ее кроличьи варежки, другой же, убирая прядь волос, пытался поймать ее смешинки ртом, чтобы спрятать в себе на долгие годы. Не схоронил.
Растерял. Улетучились смешинки, будто алкогольные пары, а протрезвел в тридцать три, и пришло тяжелое похмелье.
— Вы билет брать будете?
— Взял уже.
— Что же вы врете? Знаю же, что не брали!
— Брал. Вот он, – Петров потянулся в карман за мелочью, но передумал и протянул под нос кондуктору фигу. – Держи, нравится? – и вылетел мухой в открытые двери.
После училища ушел в армию, терялся и краснел в разговорах о бабах, размерах, времени, уяснив, что делать можно, а что нельзя – не по‑пацански. Машка, тогда ещё влюбленная, встречала на перроне со слезами на глазах. Он слушал пьяные разговоры старых усатых родственников, которые сходились во мнении, что теперь‑то Петров мужик, отслужил, бабу бы тебе хорошую в койку и на кухню.
Он увел Машку с гулянки на заброшенный завод, чтобы сделать то, что хотелось в армии, когда являлась она к нему в сновидениях, то в образе ангела, то дьяволицы.
Через полгода они поженились. Жили с ее родителями.
Через три месяца родился Митька. Жили с его мамой.
Через год взяли ипотеку. Вдохнули.
Через год родился Витька.
Через семь лет выплатили ипотеку. Выдохнули.
Через полгода развелись.
— Улица Ленина, дом десять. Хозяйка себе места не находит! Петров, где шляешься?
— Еду!
Машка перевелась на заочку, университет, филологическая барышня. Её родители плакали: «Наша дочь подавала большие надежды, если бы не ты». Петров пошел на завод строить корабли. Машка читала умные книги, выискивала цитаты и оглашала их вслух. Петров делал вид, что слушает, мыл посуду, убирал игрушки, вытирал носы мальчишкам и был счастлив. Машка решила защитить диссертацию.
Петров откладывал на отпуск. Витя пришел нежданно, практически на защите кандидатской матери, но был интеллигентен и подождал до вечера.
— Вы на Ленина едете или нет? – раздалось вновь недовольное кудахтанье в трубке.
Петров даже увидел, как ярко накрашенные красные губы операторши Инны сворачиваются от возмущения в куриную попку.
— Там хозяйка уже с ума сходит!
— Мне нравится, что вы больны не мной. Через десять минут буду.
Потом Машка нашла Гришку. Петров даже знал когда. День рождения Мити, которому исполнилось беззубые пять лет. Решили позвать коллег с детьми, выехать семьями на природу. Петров резко ощутил разницу между собой и женой, разглядывая её коллег, которые приехали на новых иномарках и сторонились простых заводских мужиков. Откуда же деньги у обычных преподавателей? Дети играли в догонялки, громко смеялись, не замечая напряжения взрослых, они еще не знали выражения «дать на лапу».
Гришка подошёл к Петрову, похлопал его по плечу и сказал: «Ж ена‑то у тебя – красавица, повезло». Петров посмотрел на довольную улыбку Гришки и всё понял.
Сдержался, чтобы не дать в зубы у всех на глазах. А потом всё покатилось с крутой горки. Машка забрала детей, квартиру и смысл жизни.
— Петров?!
— Я на месте, кудах‑ кудах.
— Что? – возмутилась операторша.
Петров сбросил вызов.
— Мастера вызывали?
— Да, – женщина с гулькой на голове отошла в сторону от двери, пропуская Петрова в квартиру, – вас не дождешься!
— Подумаешь, будто всю жизнь меня ждали. Вы не одна такая, дамочка!
— Дамочка?
— Сударыня, показывайте, что у вас случилось.
Она протянула ему бахилы и черную маску на резиночках, пробурчав: «Никакого воспитания». Потом уже громко Петрову: «Надевайте маску, а то задохнетесь, и проходите в зал».
Когда Петров вышел из своих мыслей, то ощутил вонь: кислые щи, мешались с бычками в томате, сверху будто кто‑то залил это всё керосином и поджёг.
— Позавчера сломался, – тихо сказала хозяйка.
— Производителю звонили? – Петров задумчиво поковырял в ухе, но ничего там не нашел.
— Где же его сейчас возьмёшь? До закрытия границ успели смыться. Служба поддержки говорит: временные трудности, временные трудности, вам нужно обнулиться и успокоиться.
— М‑да.
— А как я могу успокоиться? Столько денег зря, что ли, отдала?! Безоблазие!
— Безобразие, – поправил Петров, соглашаясь. – Понимаю ваше возмущение.
Инструкция есть?
— Да‑да, минуточку.
Что сейчас делают Митька и Витька? Смотрят мультики или катаются на самокатах? Как они? А Машка обнимается с этим Гришкой? Я же любил тебя, эх ты, дура деревенская.
— Любил ли? – спросил голос. – Любил ли? – металлически продребезжал вновь.
— Любил! – ответил Петров, убеждая себя, нежели незнакомца.
— Любовь, любовь! Как много в этом слове.
— Ты же сломался? Что тебе надо? – удивился Петров.
— Сломался, потому что закормила, тоже от любви безмерной, наверное. А мне есть не положено, но как ей объяснишь?
— Ты пробовал?
— А то! Мне по‑человечески пять лет исполнилось, я – безотцовщина, у нее – переизбыток материнских чувств. У тебя дети есть?
— Два сына.
— Любишь и на всё ради них готов?
— Конечно! К чему ты клонишь?
— Убей меня, а? Не могу больше! Тебе зачтётся. На кнопочку между лопаток только нажать, будь человеком! Сам, понимаешь, дотянуться не могу. Идёт!
— Вот и инструкция, не знаю, поможет ли, она на китайском языке.
— Почему он сломался? – спросил Петров.
Женщина отвела взгляд.
— Пирожками кормили?
— И щами ещё, фрукты, сок морковный, творог. Мише витамины нужны, растущий организм, – затараторила хозяйка.
— Миша? Тезка, значит. Ну, иди сюда, Михаил. Посмотрим, что у тебя.
Петров взял мальчика на руки, похлопал по животу, приподнял веки, перевернул на спину и оголил спину. Между лопаток под кожей нащупал маленькую кнопку.
— Надо везти на диагностику, – сдержанно сказал Петров.
— Скажите, его удастся вернуть к жизни? Мне вас порекомендовали как лучшего специалиста в городе! Я отдала за него столько денег!
— Вас предупреждали, что его нельзя кормить? Это же не кот!
— Соседка кормит! И ничего. Я что, хуже неё? Беднее? Страшнее? Могу себе позволить, – она демонстративно выкатила декольте. – Хотите картофельное пюре с котлетками, сама фарш крутила, вот этими руками? – женщина показала пальцы, усеянные кольцами. – Вы же голодный, наверное. Всё равно эта гадость сломалась, а одна я столько еды не осилю.
Петров посмотрел на часы. Восемь вечера. В последний раз он ел сутки назад, армяне сдобрили пельмени кетчупом и уксусом, чтобы перебить запах тухлого мяса. Желудок предательски завыл.
— Давайте, – махнул рукой Петров и засучил рукава, – только сначала механизм прочищу, может, что‑то и получится.
Он аккуратно взвалил Мишу на руки. Несмотря на небольшой размер, мальчик весил как мешок с картошкой, китайцы постарались и не пожалели для него хорошего сплава. Сдерживая тошноту, Петров включил струю воды и положил мальчика в ванную. Тот улыбался, глядя в серый потолок. Капли, ударяясь о тело, брызгали на пол.
— Что же с тобой делать?
— Не знаю, – уныло ответил Миша. – Убей, а? Очень прошу!
— Как же она?
— А что она? Эгоистичная женщина! Манипуляторша! Проживет и без меня.
— Тебе для чего жизнь дали, машина ты неблагодарная?
— Мужик, это жизнь, что ли? – Миша сплюнул воду.
— Михаил, у вас всё хорошо? – раздалось за дверью.
— Да, – ответил Петров и включил воду сильнее. – Почти закончил.
— Поторопитесь, я котлетки разогрела, остынут.
— Сначала она предложит тебе котлетки, потом борщ, а потом захочет от тебя ребенка. Знаю я эту Тамару! Ты бы аккуратнее, мужик. Не успеешь опомниться, как вы едете в отпуск на море впятером.
— Муж у нее где?
— Да нет у неё никого, кроме меня. Работа – дом – работа. Грустно, конечно.
Сделали нас для таких одиноких женщин, а как обращаться, не научили. Дитя самоизоляции. Был бы человеком, страдал бы, наверное, а так… Я тебя в последний раз прошу, нажми кнопочку, а? – мальчик печально посмотрел на Петрова.
– Представь, что я твой сын, который неизлечимо болен.
Петров взял мыло – пахло малиновым вареньем – помыл руки и выключил воду. Протёр лицо и шею чистым белым полотенцем:
— Тамара, к сожалению, ничего сделать нельзя – ремонту не подлежит. Есть очень хочется, а запах‑то какой волшебный! У меня как раз в чемоданчике припасена бутылочка красного сухого.
( Г )ЛУХАРИ
Вася Пупкин когда‑то был известен, но чтобы обрести всенародную славу, он ничего не делал: пришла сама собой и поселилась в его голове, возвысила. Со всеми здороваться перестал, да и зачем, если его любая собака знает, лает, но не кусает. Он был почти как Пелевин или бог: вроде есть, а вроде и нет его, никто не видел, читал и осуждал, или не читал вовсе, но любил вставлять в разговор, что, дескать, знаем‑ плавали, а остальные с умным видом вздыхали и поддакивали, а если же за рюмкой шла неторопливая дискуссия, то с размаху ударялся кулак, когда по столу, когда на голову собеседника – докажи, не верю, убью. Интеллигенция, одним словом. Потом забыли все про Васю, память народная коротка, и никто ж не задумался, что у него‑то тонкая организация душевная. Забыли, и забыли.
Вася Пупкин на заводе гайки вырезал искусно, если не пил с вечера, стал умнее и возмужал. Его теперь мемчиками не проймешь, а новостями московскими пресытился, аж есть перестал. Рожает земля русская теперь не картошку и зерно, а непонятные слова; не понимает бедный Вася: куда ни плюнь, попадешь в глаз блогеру или в бровь фрилансеру, но за это статья, а заводы стоят; ещё авторок и организаторок развелось: вот куда бабы прут? Что хотят? Это вопрос философский. На него Вася Пупкин ответов не искал.
Тут друг к нему зашёл, аккурат пятница была – великий день во все времена, Иван Иванов – тоже известная личность, но в те далекие годы, когда интернетов не было, кем он только не служил, что только не видел. Говорит:
— Василий, вы слыхали про сети социальные? Модно, стильно, молодежно.
Я давеча зарегистрировался. Преинтереснейше. Советую и вам не отставать от времени, а то жить вам лухари, а не лакшери, и быть лузером.
И так хохохо, и так ха‑ха‑ха.
Оскорбился Вася Пупкин:
— Сударь, ты пошто мою водку глушишь, мои грибочки, симпатичные рыжики, а не сыроежки какие‑ нибудь, жрешь, которые я же собирал и мариновал, и ещё оскорбляешь? Вы простите меня великодушно, но быть вам битым.
Ударил Ивана Ивановича, который был к тому же и Ивановым – отец, дед и дед деда передавали друг другу не только генетическое сходство, но и имя, в общем, должна же быть хотя какая‑то семейная традиция. Ударил и Иван, не будь дурак.
Так поругались два друга. Обиделись. Не разговаривают. Смс друг другу не шлют, картинки смешные не скидывают.
Вася подумал день, второй, третий. Тьфу. Мириться не пошел. Полез в сети социальные искать Ивана Иванова, чтобы скабрезное написать, пролить правду‑ матку, вынести неблагородное поведение товарища на суд народный, но не нашел – тысячи Ивановых смотрели на него, а нужного не было. Плюнул Вася, да и не до этого уже было. Посмотрел, что люди‑то делают, почесал голову, тоже так смогу, что у меня жизнь скучна, что ли, лицом не вышел, что ли? Сфотографировал носок дырявый. Нет, не пойдет. Цветок в горшке. Слюнтяй. Телевизор?
И что телевизор? Книжки старые пылятся, да хоть и книжки. Надпись придумал:
«Кто не читает, тот лузер, живи красиво». Для первого раза сойдёт. Опубликовал.
Ждёт. Никто ничего не пишет. Сделал чай. Выпил кружку, вторую. Ничего. К телефону рука каждую минуту тянется: ну вот сейчас, сейчас, а нет. Два человека в друзья добавились – одноклассники, и те игнорируют. Удалил. Одноклассников.
Весь вечер промаялся. От нечего делать отправился в путь по незнакомым страницам – людей искать, понятливых, кто сможет оценить ранимую душу.
А это кто у нас такая? Женщина, ах. Комментарии: «Ваши чресла прекрасны».
«Кто так колесо меняет? Кто?» «Вы что мухоморов наелись?» «На себя посмотри, ирод!» «Понравилась, вот и написал», «Какой милый котик, чем кормите?» «Ой, эти мамки всегда так, у нас во дворе тоже так ходят». «Нет, страна у нас не в том самом месте, а в другом». «Это ты меня забанишь? Да я тебя найду и так забаню, мало не покажется!» «Спасибо, сударь, да, книжки и мысли мои».
Началась новая жизнь. Лайки, репосты. Всё радует подписчиков Вася: кот Тишка, мысли философские, пейзажи городских окраин, рыжики маринованные – те вообще фурор произвели, в друзья к нему толпы стучатся, всем рецепт интересен и места грибные в промышленной зоне, но не выдает дедовских тайн Вася. Стихи даже начал писать:
Городские окраины манят меня,
Пьяный сов курлычет под ухо.
Я такой один – пророк и звезда,
Гениальный Вася Пупкин.
Уволился: негоже такому известному человеку на заводе корячится, да и посты с завода не зашли, не собрали оваций, кому эти железяки нужны? Блогеры столько зарабатывают за один день, сколько рабочий за месяц, а то и год.
Я бы в блогеры пошел,
Пусть меня научат.
Продается всё и вся —
Здесь талант не нужен.
Освоил Вася новую профессию – диванный критик называется, стал заслуженным профессором диванной академии, получил корочку, подтверждающую высокий статус, и медаль, но ее он скромно не носил, а вечерами темными натирал до такого блеска, что свет можно было и не включать – на электричестве приходилось теперь экономить.
Хабаровск и Минск, говорят, бунтует, Куштау отстояли, а Вася всё стихи пишет, комментарии оставляет, интернет покоряет. На всё у него есть готовый рецепт, он же мамкин философ, папкин симпатяга:
Горит страна, огонь уходит в небо,
Москва протяжно бьёт в набат.
Бывал в Уфе, в столице только не был,
И черт их разберёт: кто друг, кто враг.
Гля, Иванов в друзья тихонечко стучится, скулит, просится, как побитая собака, в дом пустить, золотые горы обещает:
— Ты уж прости, дорогой, погорячился. Давай вместе водку пить и блог вести про мужиков русских. Заработаем денег, уедем на Гоа, дауншифтинг и все дела.
— Не брат, на моей славе далеко ты не уедешь. Дружбу мою и грибочки ни во что не ставил. Теперь сам крутись.
Отклонил заявку, в черный список добавил.
Производители рыжиков маринованных Васю приглядели, не отстают, предлагают Васе деньги большие, но не продается талант и рецепт, хоть и голодно Пупкину от одних донатов подписчиков, но он не сдается. Не доедает, на рекламу откладывает, лекции по СММ слушает, на бесплатные вебинары подписывается, крутится‑ вертится потихонечку, в барбершоп сходил, потом на фотосессию. Это раньше над ним смеялись и оскорбляли, а теперь Вася Пупкин – личный бренд, надо и любовную жизнь устраивать. Всех одним выстрелом сразил:
Сбрей виски, налей виски,
Кто на хате, кто на вписке.
Гляжу на себя – вижу бога,
Подойди ко мне, недотрога.
Женщины и девушки толпами ломанулись, фоточки неприличные скидывают, все хотят сердце Васи, друг друга в комментариях грязью поливают, за холостяка завидного сражаются. Пупкину губища и голые телеса по первой ох как нравились, потом плюнул, приложения для знакомств удалил. О чистой любви мечтает Вася. Т ут‑то его экзистенциальный кризис и накрыл: я же миллениал, как‑никак. Кто я? Зачем я? Кому я надо? Вся жизнь напоказ, в погоне за лайками и одобрением. Десять тысяч друзей, а среди них ни одного друга, работы нормальной нет, даже кот оказался предателем – к соседке за сладкой жизнью убежал. Вышел Вася из подъезда хрущевки, собирался на железную дорогу потопать, чтобы записать там плач подписчикам о нелегкой жизни блогера, а там будь что будет. Остановился, на двери подъезда от ветра лохматится объявление:
«Запутались в социальных сетях? Не можете найти себя? Мечтаете о другой жизни? Мы знаем ответы на ваши вопросы». Телефон. Наскреб Вася по сусекам и отправился к психоаналитику.
— Здравствуйте, я Вася Пупкин.
— Здравствуйте, Зигмунд Юнгович. Что вас привело ко мне?
Хлынуло потоком из Васи: рассказал, как работал на заводе, по пятницам выпивал, слушал русский рок, жил от получки до получки, в гараже тусовался с мужиками, хаяли чиновников и руководство, дрались, конечно, иногда. Счастлив был, но потерял в соцсетях покой: «Всё больше и больше подписчиков хочется, последние деньги на рекламу спустил, побрился, на человека стал похож, только жизнь ли это, если каждый момент хочется выставить, умные мысли выложить: как поел, что увидел, в спортзал записался даже, пить бросил, на полезную пищу перешёл, а фастфуд по ночам жру, чтобы никто не узнал и не отписался. Путешествую, да. Но не то всё, скучно, мерзко от самого себя и одиноко».
— А деньги у вас откуда, голубчик? Настолько популярны?
Заплакал Вася Пупкин, не выдержал, признался:
— Продался. Себя продал, практически родину – дедовский рецепт рыжиков.
Долго оккупировали, держался, но куда там. Телефон с крутой камерой надо?
Надо. Шмоток прикупить надо? Надо. Путешествия те же. Я же дальше района и не выезжал никогда. В Москву в тот же день поехал, на митинг посмотреть, пост написал – репостов собрал, думал уже там осесть. Говорят, в столице главное – это знать, зачем едешь. А я знаю! Мне признание надо, не деньги! Признание!
Любовь! Чтобы мне лайки ставили! Любили. Лаааайки! Стихи гениальные тоже продал. Рэперам. Из последнего хотите?
— Конечно же, давайте.
Жизнь – не карты,
Жизнь – домино,
Как костями ляжешь —
Так и попрет.
Философия, брат, запомни, проста —
Жизнь не будет го…,
Если не делать ..вна.
— Да, голубчик. Есть над чем поработать. Вам знакомо понятие дауншифтинг?
Слышали о таком? Тоже модно, стильно, молодежно.
— Краем уха.
— А вы в интернете полистайте да почитайте. Лайкомания у вас средней тяжести, все мы родом из детства, как говорится. С родителями в каких отношениях?
Вспомнил тут Вася Пупкин о матери, которую уже полгода не видел, не звонил, старушка одна жила в деревне Глухари. Вспомнил и разбитую дорогу от сутулого автовокзала, ощутил ногами восхождение на Голгофу – пять километров пешком в снег и дождь по хлюпающей земле до родного дома. Сетчатые морщинки вокруг глаз, запах хлеба и картошки из печи – всё вспомнил. Как она? Жива ли?
Дрогнуло сердце.
— Советую вам на месяц отказаться от социальных сетей, езжайте куда‑нибудь, в деревню, например, телефон дома оставьте или кнопочный купите, чтобы желания не было что‑то выкладывать, а подписчики ваши не разбегутся, будут ждать.
С вас две пятьсот.
Вылетел Вася Пупкин из кабинета и, окрылённый, помчался по проспекту, всё встало на свои места: «Выкину телефон, рвану в Глухари, лухари‑ лакшери – фигня собачья. Мать, земля да поле, эгегей!»
Он глядел сверху на недавнего посетителя из окна высотки, уходящей в небо, и думал: «Был мёртв и ожил, пропадал и нашелся». Снял табличку «психоаналитик», отвязал бородку, расправил ее нежно – еще пригодится. К интернету подключился, кнопочку «аудиозвонок» нажал: «В театре всё хорошо, не волнуйтесь, любят вас и помнят. Липочку вашу? Конечно, никто никогда не переиграет, не сомневайтесь. Где они, вы и Островский? Да, просьбу исполнил. Ну что вы, ничего не нужно, всё вашими молитвами, свои люди – сочтемся. Вечером ждите, обязательно будет, рыжиков только ему нажарьте».
Опубликовано в Бельские просторы №1, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!