Алексей Кривошеев. СКВОЗЬ САД ОТШУМЕВШИЙ

В конце августа

Наконец-то ясно и холодно,
дело клонится к сентябрю,
в небесах не свинец, так олово,
улетают птицы на юг.

Улетают родные, близкие
на Луну, на Марс, на звезду,
словно бабочки или листья,
как в горячке или в бреду.

Только тени роняют лёгкие
тучи, люди, звери, дома –
ими дышат публично лёгкие,
и привычно сходят с ума

люди, царства, ветхие домики,
деревья, сараи, дворы…
Даже горькие алкоголики
прозревают от мишуры.

Оттрепещут последние листья
и совсем замрут к декабрю,
и живые – родные и близкие –
вспомнят мёртвых, летя на юг.

Пробуждение

Мне снилось, под утро настала зима,
я шторы раздвинул, шагнул на балкон –
да! – белая манна покрыла дома,
дорогу, деревья, как ночью мой сон.

Я «Критику – разума» Канта закрыл.
Способность почувствовать так же чиста.
И снег, что приснился, по-детски светил,
и мамина кухня стояла пуста, –

как дух, что лепил этот воздух окрест, –
и лёгкую душу, что в сон мой вошла,
и время, что вышло за грань этих мест,
и снежные розы на кромке стекла.

Озеро

1
Вот озеро. Оно – кругло.
Над ним – небесный свод.
А ива смотрит как в окно,
в густую зелень вод –

в цветную темень бытия,
в немую пустоту,
где мы – не мы, где ты и я
проснулись поутру.

Закукарекал петушок,
захлопали крыла,
и небосвод, как порошок,
рассыпал пух щегла.

И вскачь пустилось колесо,
лошадок карусель,
и нас качало и несло,
а солнце било в щель –

в тугую просыпь бытия,
в густую немоту,
где ты, и я, и вся семья
проснулись поутру.

2
Я когда-то не знал, что я есть,
и теперь проживаю один –
как вода и огонь и как жесть
грозовых и полночных турбин.

Я не знал, что меня больше нет,
когда заново мир сотворил,
сохранив эту тьму и тот свет,
шелестенье волнистых могил.

Ни земли, ни небес, ни пути.
Одиночества нет у Творца.
Нету времени, чтобы идти.
Только Вечность без дна у крыльца.

Слово-зерно

Памяти рано ушедших поэтов советского андеграунда посвящается

                            Всё перемелется – мука будет
Русская пословица

По осеннему саду, по мокрой листве,
по упавшим деревьям и чёрной молве,
под сырыми стволами деревьев нагих,
весь в дожде и в земле – умирающий стих.

В чернозёме, где роется червь или крот,
где опавший листок – каждый – рыба и рот,
где поэт – неживой и немёртвый – лежит,
ни женой, ни страной – предан, да не убит.

Говорю: не забыт. Предан и не убит.
Он по горло любовью натешен и сыт.
То ли служба твоя – чернозём или рот?
Слово – это Земля, если наоборот.

Только в сумке моей, под заплечным ремнём –
горстка слов, персть земли или память о нём…
И хотел бы сказать – да не смею сказать:
это мука, терпи, не спеши умирать.

Слишком больно, и ты остаёшься один.
Ни себе, ни душе – никакой господин:
обличающий грех покидает тебя,
отпускающий грех принимает тебя.

А гнилая молва не имеет земли.
Кто упал, кто припал – дураки намели.
Сад осенний немотствует с чёрной землёй,
стихли слово и звук – только голос живой.

Пожалеет жена, но и мать не спасёт,
на краю остаётся один, он умрёт, –
он сквозь сад отшумевший – умерший – пройдёт, –
как зерно или слово – сквозь смерть прорастёт.

Растворив окно

Слушать Баха,
растворив окно
вечера сентябрьского, –
слышать запаха
непередаваемую ноту –
с мягким дымом
в воздухе,
цветном от окон,
синем; –

детства раннего –
улицей брести,
в потёмках тайных скрытым –
ото всех и от себя – уже навеки, –
с мамой молодою за руку; –

растворённым в той ли ранней осени –
в листьях, тронутых распадом лёгким, – косо
и на купол звёздный щурить веки; –

окончательно развоплотившись –

в тени города –

под домами и деревьями,
фонарями –
деревянными, скрипучими

(как оглобли длинные торчащими –
покосившимися и иссохшими,
тусклыми и жёлтыми),

с пристальными мошками ослепшими; –

с некой птицей, высоко кружащею
(будешь по ночам теперь во снах летать! –
над сараями и проводами страшными,
чердаками с их птенцами гиблыми,
шиферными крышами в лишайниках); –

окончательно развоплотившись –

в запахи –

болотистой лужайки,
пустырей, окраинами лежащими,

с камышом тишайшим, распушившимся,
по ветру так лёгонько летающим; –

окончательно развоплотившись –

в мирный дух асфальта, остывающий
(чёрный отсвет с небесами смятыми), –
в шорох трав, незримых и духманистых,
в тело мать-землицы сыроватое; –

мельком – в комнаты чужие, освещённые, –
в их узоры на коврах с оленями
или тиграми, –
в девчонок непоседливых,
в одноклассниц –
русеньких и чёрненьких
(в спаленках своих, атласных, мягоньких); –

в чёрте что –

в усатых дядек, тёток толстых их,
тоже волосатых, жёстко крашенных
или вовсе бритых, обесцвеченных, –
пергедрольных, стрептоцитных – зверских бабонек, –
жутких тёток, мускулистых в икрах ног; –

в – соблюдайте правила, имейте совесть граждане,
если несознательный алкаш ты, –
я к другому ухожу и не ищи меня,
на плите щи, не щипли, мне больно, слышишь ли,
щас как вмажу в рожу, как же с ним несчастна я; –

хорошо не быть на свете
мёртвым мальчиком,
утонуть в ночи родной, –
так вольно дышится; –

сладко как во сне любить ту девочку, –
чтоб пальчиком
прикасаться к недотроге
(кочевряжится
и повизгивает слабо); –

больно дышится –

воздухом сентябрьским и подмышками, –
любоваться буклями, кудряшками,
пощипать писклявую зазнаечку, –
чтоб спалось вам крепкой ночкой дивно-длинною; –

что откуда и берётся – ты внимательный,
растворённый соглядатай, собирательный –
воздух ночки сентября, ночник ты в спаленке; –

не давал покоя Ленке – математика
ей давалась трудно, ты подсказывал,
сам подшучивал, под юбочку подлазывал, –
розовая девочка – что яблочко,
и колготки стройные, в резиночку; –

запотевшие оконца – чисто банные,
веничек берёзовый, распаренный, –
разнесённый в ночь и в перелесочек, –

рано ты гулял, влюблялся в девочек,
пользы нет, зато какой напевчик; –

хорошо-то как –

летаешь под синью,
пряным ветерком под сенью облачка,
каплями дождя по стёклам осени, –

с листиком, прибитым водным гвоздиком,
в кухоньке какой-то, в зале, в спаленке, –
с личиком любимой, с взглядом в дали; –

пусто всё, гремит железом кровельным,
скрип деревьев – расходился больно! –
с ржавью гаражей луна якшается,
с чем-то шепчется, кругом багряно пялится,
в лужах, в струях, в стенах дома – отражается
бледно, как сервант с фужерами – качается; –

дует синь черно с небес ночных, исчезнувших –
в космосе с мирами параллельными,
льют созвездья лесенки нездешние
в черепе небесном – беспредельном; –

пусть они не верят, даже лучше так, –
воздухом ты станешь пробегающим, –
тишину и тени быстро нижущим –
куполов, дерев да тучек фиолетовых

(пусть вода струится мерно в нужнике); –

с обдуваемых созвездий слабо веющим – 

силой воздуха зернистого пронизанный,
смолкнувший под той могильной плиточкой, –
тут и там, за сторожёвой будочкой –
проницай себе, струись пеньковой трубочкой

(поездок грохочет, в глушь сбегающий –
в даль стучит, смолкая, глухо исчезающий); –

глыбко в Небесах Земли укрывшийся, –
что ты нацарапал, накудесничал –
звёзды льют с небес алмазных лесенки,
свет, что накопился, снова выльется, –
под откос – за пограничной будочкой…

Отзвучал и Бах, верти назад избушечку.

Опубликовано в Бельские просторы №9, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Кривошеев Алексей

Поэт, переводчик; родился 15 января 1964 года в Уфе. Окончил филологический факультет БГУ и психологический факультет РГГУ. Пишет стихи с четырнадцати лет. Автор книг «Ночные птицы» (1999), «Исполнение пустоты» (2004), «Осязание юности» (2004), «Единорог: из 5-ти книг» (2008), «Свободное поздно» (2009), «Парадоксы и посвящения» (2010), «Превращения: от четвёртого лица» (2014).

Регистрация
Сбросить пароль