* * *
В мясе большой воды не утаить прожилки,
Кто это тонет — ты ли, немой Господь?
Рыбы идут на дно — розовые опилки,
В черных кругах превозмогая плоть.
Топотом черных волн вдоль новгородских сказок,
Хвойных проказ, вылинявших лампад,
Господи! — ты красив. Пасынок и припасок
Запечатлел тебя. Воинство, водопад,
Синий, на букву «в», вышедший на разлуку
С мерой цветов — да в подпол иной воды,
Господи! — разреши музыку или муку,
Милый мой! — разреши сбыться такому звуку,
Чтобы и Китеж твой помнил мои следы.
* * *
Тает белая ткань, не сказать трава, —
Это детство в моей руке.
Это я, переехавший со двора
В самом белом грузовике.
Переезд под самый Страстной Пяток.
Письма брошены под кровать.
Белый грузчик заплакал, и стол промок.
Новый дом умеет летать.
И в его окно голубой рукой
Снеговая стучит пыльца —
Русской вербой, одиннадцатой строкой
Воскрешающего столбца.
* * *
Истончается черное кружево,
Извлекается ввысь по игле,
И пластинка, как будто простужена,
Все хрипит у меня на столе.
Вот и ангелы, будто простывшие,
Рот откроют — а слышится скрип, —
Не понявшие и не простившие
В водах памяти каменных рыб.
Будто сами разлуку не помните:
Воду ткать, стало быть, ремесло.
Распускается песня по комнате,
Отделяется тенью в стекло.
Помни, дева, две тени последние,
Слушай музыку, что на двоих, —
Это грустное кружево, тление,
Колебанье пустот ледяных.
Дюны памяти зыбки, но пройдены,
Без теней истончается дом.
…Жить без тайны, проститься без Родины
И молчать — без дорог, босиком.
* * *
На фонарной желтоглазой стуже
девочка плясала — как по нитке —
по струе подсолнечного света,
по лучистым палубам январским
Ноги-шпаги резали канаты
электрического озаренья.
По снеговью плавала девчонка,
словно обезьянка цирковая,
словно заводная тень, почти что
Эвридика, — девочка плясала
Эвридика — головокруженье —
приходи плясать на мой кораблик,
я тебе его давно готовлю:
смерти нет, а очи видят парус —
день рожденья безымянных истин,
день рожденья пушкинского снега.
* * *
Прячет ночь за рукавом, как честный шулер,
Нашу речь: «Еще ты, кажется, не умер…» —
И в растворе немоты ее протух
Зачарованный осоловевший зуммер,
Безымянный телефонный полуслух.
А в ночи — черноречивой и несладкой,
Неуютной, как осенний рыбий жир, —
Жабьим жаром над младенческой кроваткой
Набухает коммунальный наш ампир.
Этой ночью не встречаются трамваи,
Но в дыхательной системе красных строк
Вырастают, как надежды бугорок,
Как большие голубые Гималаи —
Цифры ангела, последний номерок.
Погляди, мол, покрути пластинку диска,
Может, музыка завертится сама…
Нас помилует советская прописка.
Жди, мой ангел, телефонного письма.
И язык, забыв грамматику, заплачет,
Оплывет, как по апрелю полынья:
— Спи спокойно, Бог с тобой, мой красный мальчик,
Абрикосовая девочка моя!..
Опубликовано в Юность №7, 2021