* * *
А утром ты дразнила попугая…
Он верещал, глазищами пугая,
но ничего ни капельки не понял.
Он думал: ты такая, как вчера –
а ты держала зябко на ладонях
густые голубые вечера,
которые нас ожидают завтра,
и выронила хрупкий шар внезапно,
а он – холодный, тайный, непрозрачный –
остался цел.
А позже мы на даче…
А может раньше?..
Ты не говорила,
и шар огромный за спиной держала,
и пальцы неожиданно разжала,
и он разбился…
Где же это было?
И было ли?
Я должен это вспомнить:
ладони, шар и лепет попугая,
и ты, любимая – желанная, другая
и непослушная, как маленькая пони…
Я собирал растерянные мысли,
как апельсины, падали минуты
и уходили прочь часы и числа.
И возникали вновь.
И было утро.
А утром ты дразнила попугая…
* * *
Сфера полная мрака,
с редкой россыпью звёзд.
Ни подсказки, ни знака.
Где ответ? Где вопрос?
Неизвестно.
Но всё же –
где создатель её – тёмной сферы?
О, Боже, неужели враньё, что Ты есть?
И на свете – лишь одна пустота.
Заблудившийся ветер
гонит призрак листа.
Я – затерянный атом
в бездне звёздных полей.
Я живу виноватым
на ладони Твоей.
* * *
Летят мухи вислоухие,
помаленечку жужжа.
За опушкой пушки ухают.
Вниз по лезвию ножа
солнце медленное катится
за военный горизонт,
а застиранное платьице
раскрывается, как зонт.
И танцует, безмятежная,
под разбитый патефон,
санитарочка небрежная –
та, в которую влюблён
покалеченный, израненный
лейтенант наивных лет
из столицы белокаменной.
Но трофейный пистолет
в кобуре надёжно прячется
под подушкой у него
и шуршит льняное платьице
для него, для одного.
Медсанбат.
Цветочек аленький
из бумаги, из цветной –
в гильзе медной,
в гильзе маленькой,
в гильзе, пахнущей войной.
* * *
Оглянись на небо –
и ты пропал,
если различишь сквозь нечёткий дождь
яростной звезды матовый овал.
И, как в юность,
в доску вонзаешь нож –
и не можешь прошлое расщепить,
и бессильно бьёшь в дерево кулаком,
и тарелку с надписью «Общепит»
превращаешь в облако молотком,
и в осколках гаснет твоя звезда,
и остатки света смахнув в совок,
ощутишь грядущие холода,
и поймёшь,
что небо покинул Бог.
* * *
Парит бессмысленная чайка,
крылом почти касаясь моря,
и солнце движется случайно,
чтоб догореть на косогоре.
А я в замызганной тельняшке,
весь из себя морской и флотский,
гадаю скупо на рюмашке,
любви вкусить надеясь плотской.
Но увольнение на берег
опять неумолимо тает,
а девушкам не нужен скверик,
где флот военный обитает.
У чайки сели батарейки.
Линкор застыл в солёной луже.
Я в бескозырке на скамейке –
и никому вовек не нужен,
помимо боцмана и службы,
в которых смысла,
словно в чайке.
А я сижу,
такой ненужный
и молодой необычайно.
* * *
Падают сентябри
в жёлтую благодать.
Мальчик Экзюпери
очень хотел летать.
Жизнь – бесконечный сон:
у виноградных лоз
на солнцепёке
он ловит больших стрекоз.
Мальчик поэтом стал.
Но наступает срок –
на города металл
мечет чужой восток.
Вот и пришла пора
взорванной тишины.
Маленький принц пера –
лётчик большой войны.
Сонные сизари
синюю режут гладь.
Мальчик Экзюпери
очень хотел летать
* * *
Я решил уравнение –
Бог существует,
но нам не поможет.
Завершаю пунктирный виток понимания
(мания).
Боже, мне Тебя не понять.
Не сердись –
я конечен и память нестойка.
Это всё называется – жизнь?
Или – боль понимания?
Сколько гигабайт в воспалённом мозгу
Ты загрузишь заведомой мукой?
Понимаю…
Понять не могу.
Протяни мне сквозь вакуум руку!
Я другой.
Я такой же, как все.
Не хочу растворяться в пространстве.
Не хочу отражаться в росе
(как деревья)
в осеннем убранстве.
Я уже завершаю виток
пропитавшись обманом и ложью.
Что же Ты пригорюнился, Бог?
Безусловно, я – смертен.
И всё же…
* * *
Уединенье было невозможно
среди людей.
Среди берёз и ив
я полюбил бродить неосторожно,
тебе о вечном
не договорив.
Очнусь под тусклым звёздным покрывалом,
раскрыв глаза,
уставлюсь в темноту –
со мной не раз подобное бывало,
когда превозмогая немоту,
я новый звук искал в своей гортани
спелёнатый ограниченьем рифм –
и словом разбивал гранитный камень,
тебе о вечном
не договорив.
Спущусь.
Зажгу камин –
и буквы брошу,
записанные мною в октябре –
там в гору свою силу тащит лошадь
и мама моет раму в букваре.
Квадратный лист исписанной бумаги
не ведает иных альтернатив.
Я растворяюсь медленно во мраке,
тебе о вечном
не договорив
* * *
Блаженна летняя свобода,
когда порыв нетрудовой
перемогает непогоду!
Слова становятся травой,
которая растёт как хочет
в оврагах и на пустырях,
среди тире и многоточий…
Блаженны буквы в букварях!
Особенно – в пределах лета,
в плену незнания основ,
когда кораблик из газеты
важнее выдуманных слов.
Блаженны детские причуды
и их неявные плоды!
И жар – предчувствие простуды.
И жизнь – предчувствие беды.
* * *
Ах, листопад!
Ах, вздор какой –
ронять с размаху наземь листья!
Кленовую печать оттиснет
октябрь безжалостной рукой
в календаре.
Гляжу сквозь дождь
на затянувшуюся осень
и губы тихо произносят:
от вечности не ускользнёшь.
Вмонтированные часы
прокачивают время в венах.
А мальчик на краю вселенной
кладёт поступки на весы
* * *
Сгорит дотла очередной закат,
навзрыд заплачет небо в темноте.
Прости меня,
но я не виноват –
что подбирал слова совсем не те,
что ты хотела слышать от меня
на грани накренившейся Земли.
И никого на свете не виня,
нас покидали сны и феврали.
Холодное предчувствие весны.
Размытый дым отечественных дум.
Но мы с тобою не завершены,
хоть разум хочет спрятаться за ум
* * *
Ешь мороженое без сахара!
День Победы сегодня празднуем.
Пушки в небо салютом бахают.
Даже небо сегодня –
красное.
Налетай, ребятня –
бесплатное!
Ешь мороженое отменное!
Эх ты, времечко безвозвратное.
Эх вы, годы военнопленные.
Вот ведь – сбылось, во что все верили.
Вот ведь – радость пришла великая.
Вдовы,
согнутые потерями,
одинокое горе мыкают.
Этот праздник они отплакали,
похоронки встречая стонами.
Сохранили с фронтов каракули –
чтоб ночами читать бессонными.
Ешь мороженое солёное!
Налетай,
ребятня военная!
Эх ты, времечко воронёное.
И победа – несовременная.
Опубликовано в Плавучий мост №2, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!