Прогулка
До чего же пустынны эти места –
от Кировского моста до Кантемировского моста
под созвездием Северного Креста.
Кометы над нами распускали хвосты
небывалой холодной изысканной красоты.
Разлетались в разные стороны острова и мосты.
Так мы шли вдоль Невы, и Северный Крест сиял высоко,
и Аксель Иванович Берг выходил в голубом трико.
Было слышно, как плещется молоко.
И Аксель Иванович пел хорал на несколько голосов,
пожилой адмирал запирал Петроградскую сторону на засов,
я чувствовал, как трепещет маятник твоих часов.
Мы молчали, потому что и без нас была тишина,
только кричали чайки и на Финском заливе начиналась война.
Появлялись древние бестелесные племена.
Истончалась среда, ее пар уходил наверх,
вместе с ней исчезал в предзимье Аксель Иванович Берг,
им на смену вставал между нами таинственный новый четверг.
Время вышло, я и ты ушли далеко-далеко.
Остался только чуть слышный хриплый голос Жюльетт Греко.
Нева продолжает течь, и на Финском заливе ягнёнок пьёт печаль-молоко.
***
В моём саду пурга и хаос,
на шаг не видно ничего,
но ты проходишь, как Нейгауз,
по саду сердца моего.
Твоя тропинка без извилин
ведёт неведомо куда,
над ней летает птица-филин
и манит пальцем иногда.
В какие дали манит птица,
о чём ушами шевелит,
за чем гонец пернатый мчится
как электрический гоплит?
Тропа ведёт к роялю сердца,
который спрятали в саду.
Железных квинт и нежных терций
ты там исполнишь череду.
Тебя почуют струны-вены,
чьи голоса давно молчат,
они откликнутся мгновенно
и задрожат, и зарычат.
Вокруг рассядутся фанаты,
как на деревьях снегири,
и станешь ты играть сонаты:
семнадцать, восемь, двадцать три.
С мечтой о вечном фа-диезе
который более всего,
ты спелеологом полезешь
в пещеру сердца моего.
В пустой пещере, в царстве мрака,
где Стикс петляет и шумит,
мы повстречаемся однако,
как сталактит и сталагмит.
***
Счастлив, кто видел полёт пестрокрылой чубайры.
Так же, кто видел Нинон, её тонкие ноздри.
Солнце встаёт, приближается медленно Кайрос.
Хронос уходит, колышется хвост его острый.
Легок и грозен полёт медноклювой чубайры.
Птица далёкая, соло небесного хора,
в небо уносит забытые страшные тайны,
вечно на север летит голубым коридором.
Вот в деревенском хлеву засыпают солдаты.
Храп запрещён под угрозой немедленной казни.
Ртуть нагревает в реторте алхимик усатый,
тихо смеётся и кошку голодную дразнит.
Лишь бы не ведать о тайнах села Мерхеули.
Там даже древние жители вспомнят едва ли,
как волоокие гости в холодном июле
надписи ночью с могильного камня сбивали.
Вот они вместе: Нинон в золотых сандалетах,
юный застенчивый Кайрос и Хронос хвостатый.
Горькие травы в пустынных полях интернета.
Яйца чубайры и перья лесных куропаток.
Кульмаметьев
Мне сказал красавчик Кульмаметьев,
Тот, который ходит в картузе:
“Счастье, Саша, это дело третье,
Вроде финтифлюшек и безе.
Помню, как ещё в начальной школе
Говорила нянечка Фатьма:
“Счастья нет, но есть покой и воля,
Смерти нет, но есть печаль и тьма”.
Журавли покрикивали где-то,
Шифер монотонно падал с крыш,
На камнях сидели два поэта,
Воду равнодушно нёс Иртыш.
Мы на полустанке Волчья Память
Пили мутноватый самогон.
Кульмаметьев книги мне оставил:
Чехов, Фихтенгольц и Арагон.
В тот же миг он обернулся мышью,
Сохранив былую красоту,
И ушёл куда-то в Заиртышье
По автомобильному мосту.
Как-то мы в Батуми на базаре
Встретились спустя немало лет,
Выпили бутылку Мукузани,
Съели по две порции котлет.
На меня картуз он нахлобучил,
Обнял и похлопал по плечу.
“Я, – сказал он, – превращаюсь в тучу.
По Земле шататься не хочу”.
Перцы, кориандры, олеандры
Шелестят подмоченной листвой,
В сером доме не стихают мантры,
В поле не смолкает волчий вой,
Незаметно подрастают дети,
На дубах бесчинствуют клесты,
Плавает по небу Кульмаметьев,
Истинный апостол красоты.
***
Мы движемся! Движемся, Боже!
Я слышу, естественный звук
становится чище и строже
пареньем старушечьих рук.
На люстре хрусталь розовеет,
за рядом колышется ряд,
вот некто подходит к стенвею,
глаза его нервно горят.
Над крышами тремоло вьются
в надежде на землю упасть,
а город восьми революций
раскрыл свою чёрную пасть.
Весь мир наполняется светом
дорийских замедленных гамм,
из маленьких комнат со смехом
выносят таинственный хлам.
Встревоженно гномы глазеют,
как сонмы ночных секретарш
играют в подземных музеях
бетховенский траурный марш.
Опубликовано в Витражи 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!