Александр Карпенко. «КНИЖНАЯ ПОЛКА» В ЖУРНАЛЕ “ЮЖНОЕ СИЯНИЕ” №4, 2022

«ВРЕМЯ ПОЕДАЕТ МИР»
(Александр Введенский, Всё. – М., ОГИ, 2021. – 782 с.)

Огромный 782-страничный том «взрослых» произведений Александра Введенского – достойный подарок ценителям творчества этого странного и малоизученного классика русской поэзии. Введенский, может быть, самый метафизичный из больших русских поэтов. Сам поэт называл себя футуристом, но примыкал к обэриутам. Литература у Введенского, почти как у Хлебникова, распадается на фрагменты. Стихи у него существуют не сами по себе, а в отдельных коробах, таких, как «Серая тетрадь», вместе с другими разнородными фрагментами. Это одновременно и дневник, и разножанровые малые произведения в стихах, и авторские комментарии, словно бы в поисках единого целого. Внешне это немного похоже на фрагменты утраченных произведений древнегреческих философов. Есть у Введенского и диалоги, как у Платона. Но у него это уже достаточно герметичная литература, даже если стихи написаны, к примеру, четырёхстопным ямбом.

Над морем тёмным благодатным
носился воздух необъятный,
он синим коршуном летал,
он молча ночи яд глотал.
И думал воздух: всё проходит,
едва висит прогнивший плод.
Звезда как сон на небо всходит,
пчела бессмертная поёт.
Пусть человек, как смерть и камень,
безмолвно смотрит на песок.
Цветок тоскует лепестками,
и мысль нисходит на цветок.
(А воздух море подметал,
как будто море есть металл).

Стихотворный свод книги «Всё» издан «на правах рукописи». Издатели даже не потрудились расставить как положено все знаки препинания. Названия стихотворений, даты и многое другое – всё идёт в специальных скобочках. Многое из наследия поэта навсегда утрачено – жена Введенского, когда его в первый раз арестовали, в страхе и панике сожгла его рукописи. Часть рукописей спас друг поэта Яков Друскин. Вот почему многие стихи дошли до нас только в черновом варианте.
Что означает «всё», применительно к названию книги? Конечно, это далеко не все сочинения Введенского. Всё, за исключением детских стихов. И – бонусом – избранное литературоведение, исследования, письма, комментарии. Наконец, «Всё» – так называется одно из стихотворений поэта. И «всё» – последнее слово в его последнем стихотворении «Где. Когда». Это авторская ремарка, чем-то напоминающая шекспировскую в «Гамлете» – «дальше – тишина». Введенский заканчивает «Где. Когда» одним словом, которое всё подытоживает. Это театральный занавес. И одновременно – финал пьесы, которая называется «Жизнь поэта». Но сам поэт пока об этом не знает. Он только предчувствует финал и, возможно, торопит его.
Долгое время из сочинений Введенского была доступна для чтения разве что его «Элегия». Однако это тот случай, когда единственное известное произведение способно вызвать стойкий интерес к творчеству автора. И, конечно, трагическая судьба поэта никого не может оставить равнодушным. Он стоит в этом трагическом ряду вместе с Мариной Цветаевой и Осипом Мандельштамом, чьи бесприютные могилы так же затеряны в российской глуши.
Александр Введенский – «поэт длинного дыхания». Теперь об этом, имея том собрания сочинений, можно сказать с абсолютной уверенностью. Он творил вдохновенно и легко мог в один присест написать две-три страницы длинного стихотворения. Конечно, «Элегия» всё равно стоит в творчестве поэта особняком, хотя бы потому, что она отшлифована им до блеска. Это стихи, где пушкинская лёгкость и прозрачность контрастируют с авангардным и метафизичным содержанием. И это парадоксальное сочетание классицизма с обэриутством поражает воображение.

Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный –
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в вечерний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый –
лети без промедленья.

Не плещут лебеди крылами
над пиршественными столами,
совместно с медными орлами
в рог не трубят победный.
Исчезнувшее вдохновенье
теперь приходит на мгновенье,
на смерть, на смерть держи равненье
поэт и всадник бедный.

Советским людям, равнявшимся на знамя, вряд ли могло понравиться «равнение на смерть». Смерть не могла быть знаменем советского человека, ориентированного на бессмертие – «пароходы, строчки и другие долгие дела». Однако в метафизическом плане тезис Введенского вполне оправдан. Смерть – это дедлайн, это «гамбургский счёт», это ватерлиния бытия. Смерть решает за всех, кто есть кто. Александр Введенский задолго до Беккета и Ионеско представил нам в своих сочинениях «театр абсурда». Причём именно в пьесах – их у нашего поэта в разы больше, нежели «чистых» стихов. Видимо, драматургия была для него наиболее предпочтительным литературным жанром. Жизнь в Советском Союзе 30-х годов прошлого века действительно была абсурдистским театром гражданских действий.
У меня сложилось впечатление, что для Введенского не было особой разницы между поэзией и прозой. И то, и другое он писал вдохновенно, «потоком сознания». Мог начинать с прозаического текста и неожиданно перейти в стихи, которые, как и Хлебников, редко обрабатывал и доводил до совершенства. В конечном итоге у него получались пьесы, написанные стихотворными «гобеленами», с разными действующими лицами. Эти персонажи у него – искусственно созданные, они не имеют собственного лица и только транслируют нам мысли автора. Думаю, такого рода пьесу смог бы хорошо поставить на сцене Юрий Любимов. Его гения хватило бы на гений Введенского.
Поэт постоянно находится в диалоге с самим собой. Он комментирует свои мысли. Его стихи прирастают другими текстами, прорастают новыми смыслами. Так, например, он говорит, что действия в его стихах нелогичны и бесполезны. То есть выступает ещё и как свой собственный критик. Приведу фрагмент о глаголах и действиях целиком:
«Глаголы в нашем понимании существуют как бы сами по себе. Это как бы сабли и винтовки, сложенные в кучу. Когда идём куда-нибудь, мы берём в руки глагол идти. Глаголы у нас тройственны. Они имеют время. Они имеют прошедшее, настоящее и будущее. Они подвижны. Они текучи, они похожи на что-то подлинно существующее. Глаголы на наших глазах доживают свой век. В искусстве сюжет и действие исчезают. Те действия, которые есть в моих стихах, нелогичны и бесполезны, их нельзя уже назвать действиями. События не совпадают с временем. Время съело события. От них не осталось косточек».
Настоящим шедевром Александра Введенского является не только «Элегия», но и его последнее стихотворение «Где. Когда». Это какой-то совершенно новый жанр поэзии. Это мини-пьеса, где вместо реплик героев идут стихи, которые постоянно перебиваются авторскими комментариями, написанными в третьем лице. В процессе чтения с ужасом понимаешь, что эта пьеса – ещё и пародия. Как «Дон Кихот» у Сервантеса.
«Где он стоял, опершись на статую. С лицом, переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите, он вот что сказал: / „Прощайте, тёмные деревья, / Прощайте, чёрные леса, / небесных звёзд круговращенье / и птиц беспечных голоса“.
Он, должно быть, вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать. / „Прощайте, скалы полевые, / я вас часами наблюдал. / Прощайте, бабочки живые, / я с вами вместе голодал. / Прощайте, камни, прощайте тучи, / я вас любил и я вас мучил“».
Пьеса внутренне пародийна. Причём её пародийность выясняется не сразу. Вначале думаешь, что всё серьезно. Что это настоящее прощание поэта, похожее на пушкинское «Прощай, свободная стихия». И только когда поэт «вынимает из кармана висок», чтобы выстрелить в себя, понимаешь, что он просто насмехается над смертью. Правда, в конечном итоге это стихотворение оказалось последним – и, получается, наоборот, смерть посмеялась над поэтом. Кончина Введенского чем-то напомнила мне гибель эренбурговского Хулио Хуренито: тот сам её призвал и сам срежиссировал свой уход.
Но можно посмотреть и по-другому на эту драму: в пьесе «Где. Когда» мне слышится героическое самостояние поэта перед неизбежностью: «Врёшь, не возьмёшь!». Вспоминаются строки Фета, где он также бросает вызов смерти: «Но пред моим судом, покуда сердце бьётся, / мы силы равные, и торжествую я». Смысл один – стилистика у поэтов совершенно разная. На мой взгляд, именно «Где. Когда» может стать ключом к пониманию творческого метода Александра Введенского.
«И так, попрощавшись со всеми, он аккуратно сложил оружие и, вынув из кармана висок, выстрелил себе в голову. И тут состоялась часть вторая – прощание всех с одним. / Деревья как крыльями взмахнули своими руками. Они обдумали, что могли, и ответили: / „Ты нас посещал. Зрите, / он умер и все умрите. / Он нас принимал за минуты, / потертый, помятый, погнутый. / Скитающийся без ума / как ледяная зима“.
Что же он сообщает теперь деревьям. – Ничего – он цепенеет. / Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием, и умолчанием, и отсутствием звука внушали и нам, и вам, и ему. / „Спи. Прощай. Пришел конец. / За тобой пришел гонец. / Он пришел последний час. / Господи помилуй нас. / Господи помилуй нас. / Господи помилуй нас“».
Это троекратное «Господи, помилуй» напоминает нам, что это стихи сына священника. Если у Хармса стихи завязаны на его биографии, то у Введенского, наоборот, его биография к стихам никакого отношения не имеет. В произведениях Введенского есть постоянная триада – Время, Смерть и Бог. Это основные темы его стихотворений. «Смерть есть остановка времени», – говорит поэт, – Время поедает мир». Чей мир? Остаётся загадкой, что имел в виду поэт – мир, общий для всех или мир отдельного индивидуума. Нелинейность мышления знаменитого поэта-обэриута задала нам множество загадок, которые хочется побыстрее разгадать.

ОСЕНЁННАЯ ЗОЛОТОМ ОСЕНИ
(Людмила Осокина, Осень-осень. Книга малой прозы. –М., Вест-Консалтинг, 2022. – 152 с.)

В «Китайском лётчике Джао Да» состоялась презентация новой книги Людмилы Осокиной. «Осень-осень» отличается универсальностью. Казалось бы, разрозненные фрагменты дневниковых записей, из которых составлена книга, вряд ли могут составить у читателя цельное впечатление. Но здесь срабатывает другая гармония – цельность аккорда. Книга как аккорд. «Осень», с одной стороны, камерна и глубоко индивидуальна. С другой – она близка самым широким массам. И в этом плане – безусловно, глубоко народна. Кто не попадал в магазинах в конфликтные ситуации с продавцами? Кто не приобретал «отравленные» энергосберегающие лампочки, фальсифицированные, некачественные продукты? В этом «параде ненастоящего» производители ради прибыли не брезгуют ничем. Ничего святого для них нет. И. конечно, Людмила Осокина затронула здесь одну из болевых точек нашего времени.
Раньше считалось, что писателю для создания широкоформатных полотен непременно нужно куда-то съездить. На целину, на стройку века. Даже на войну, как Хемингуэй или Ремарк. И вообще нужно вести самый активный образ жизни. «За жизнью нужно ходить!» – говорит Ольга Ильницкая. Новая книга Людмилы Осокиной словно бы опровергает эту прописную истину. Подобно герою романа Гюисманса, Людмила всё делает наоборот. Многие её зарисовки написаны в непосредственной близости от квартиры в Очаково. Пруды, аллеи, дорожки, трава у дома, балкон. Давно обжитое пространство. «Окно – мой телевизор», – говорит писательница.
Чем больше у тебя окошек в мир, тем больше ты человек. Удивительно, но, нечасто выходя из своей квартиры, можно написать очень интересную книгу. Аналоги такого рода прозы я вижу в дневниковых произведениях Василия Розанова – таких, как «Мимолётное», «Уединённое», «Опавшие листья». Подобно Розанову, Людмила находит литературу в том, что раньше литературой не считалось. Автор предисловия к книге Людмилы Нина Краснова упоминает среди родственных ей писателей также Пришвина и Паустовского. Из современных книг я бы упомянул ещё дневниковую прозу Игоря Шкляревского – «Золотую блесну». Самая обыкновенная жизнь, как бессмертие – вот что мы видим в «Осени» Осокиной. «Стихия всегда сильнее человека и при случае может расправиться с ним», – говорит Людмила, и это также роднит её дневники с прозой Шкляревского.
Рассказы Людмилы завораживают первобытностью непосредственных впечатлений: запахов, ощущений, штрихов, деталей восприятия. Как будто мир только что сотворён, а нам этого не сказали, не доложили. И мы узнаём об этом, открыв книгу Осокиной. В чём, на мой взгляд, главное достоинство этой книги? Все мы, в той или иной степени, «дальнозорки», не замечая того, что происходит у нас под ногами. Людмила Осокина возвращает нам чудо «правильного» зрения. Такую оптику я заметил у неё ещё в «Моей далёкой деревне», но в «Осени» это проявляется в большей степени. Поясню, в чём разница. Обычно пишут о необычном, нестандартном, редком, запоминающемся, из ряда вон выходящем. Осокина же пишет о том обыденном, что случаются с нами каждый день. Но именно в обыденном она умеет находить глубокое и нетривиальное. Игра светотени, симбиоз человека и природы, внутреннее состояние человека через душу природы – всё это мы видим в рассказах Осокиной. Проза Людмилы в лучших своих фрагментах высоко поэтична. И круговорот вещей в природе начинается для автора с осени:
«Если приглядеться повнимательнее, то деревья, всё-таки, желтеют, желтеют уже не снаружи, а как бы изнутри, желтеют всей своей внутренней сутью. И, вроде бы, и зелёные они, но зелёного, на самом деле, в них всё меньше и меньше. А посмотришь под другим углом – а они уже и жёлтые почти, изжелтевшие изнутри, из самой сердцевины, из самого своего состояния. Снаружи-то можно что-то подкрасить, подновить, подправить, а вот ко внутренней желтизне уже не подберёшься. И если осень и оттуда пошла, то её уже ничем не застопоришь, не остановишь».
Монохромность зелёной листвы деревьев нарушена метастазами желтизны. Удивительный фрагмент, проливающий свет и на название книги. Может быть, осень у Людмилы «двойная» именно потому, что она одновременно идёт изнутри и снаружи? Ключевые слова в приведённом выше фрагменте – «посмотришь под другим углом». Этим и интересна проза Осокиной – умением посмотреть на вещи нестандартно, метафизически прозревая сущность вещей. Под жёлтыми красками реальной осени проступает осень человека, который в душе всегда молод. «В «Осени» «Людмила Осокина выступает и как автор, и как персонаж. И это необычно», – сказала на презентации книги Анна Гедымин, и трудно с ней не согласиться.
«Осень-осень» – проза, несомненно, «авторская». В книге много индивидуального, присущего Людмиле не только как писателю, но и как женщине, как человеку. Её мир просто не может принадлежать кому-то другому. Вещи и растения, птицы и бабочки, воспоминания и предчувствия потерь становятся частью внутреннего мира героини заметок. Даже на поверхности событий Осокина умеет находить глубину, причём совершенно естественно, без видимых усилий. Она сопричастна всему живому. Дневниковые записи – плодотворный и современный литературный жанр. Такие заметки удобно регулярно писать в соцсетях. Помогает Людмиле и умение мгновенно, глядя на то или иное явления природы, «считывать» информацию. Там, где другой писатель мог бы провалиться, Осокина достигает успеха.
Переехав жить из деревни в мегаполис, Людмила привнесла в свой новый мир оптику деревенской жительницы. Это делает её пейзажные зарисовки необычными, полными света и тепла. Мне показалось, что Осокина мыслит проектами. «Осень-осень» – своего рода драматургическое развитие «Моей маленькой деревни», «десантирование» деревни в мегаполис. Ведь и в Москве можно найти свою деревню. Мы находим признаки такого перенесения даже в топонимике города – «Олимпийская деревня», район, который находится рядом с квартирой Осокиной.
Всё находится рядом с домом, всё живёт своей особой жизнью. Вот озеро. Летом это пляж, а зимой – каток. Рыбаки ведут подлёдный лов рыбы. Лёд вроде бы прочный, но ступить на него боязно: вдруг под снегом притаилась открытая лунка, оставшаяся после рыбаков? Писательница проявляет внимательность к разнообразной жизни вокруг. Одна из основных тем книги «Осень-осень» – равновесие между природой и цивилизацией. Лес у Осокиной – «в резервации». При строительстве многоэтажек от большого лесного массива осталась только чудом уцелевшая маленькая лесополоса. Тревога автора понятна и оправданна: «И ничего не останется от истинной жизни, если по ней пройдёт железной каток цивилизации». Тревожит писательницу и контрафактная продукция, заполонившая прилавки, и постоянно подслушиваемые бизнесом частные разговоры по телефону.
«Осень» – дневник абсолютно не публичного человека. Многие произведения Людмилы Осокиной пронизывает философский аскетизм. Особняком в книге стоит рассказ «Истомлённая жизнью». Я думаю, именно этот рассказ и подтолкнул автора к изданию новой книги. Может быть, это наиболее философская новелла в «Осени». Началось всё с того, что героиня Осокиной решила похудеть, хотя большой необходимости сбрасывать вес и не было. Ей просто захотелось снова стать семнадцатилетней девочкой. Но вместе с диетой у неё стали уходить жизненные силы. Жизнь всячески противилась палиндромному возвращению к своим истокам. Это была ловушка, в которую попадаются многие. Вспомнилась история актрисы Натальи Гундаревой. Человеческий организм – микрокосм, где всё взаимосвязано. И нельзя, нарушив одно звено, сохранить в целостности всё здание.
Книга Людмилы Осокиной достаточно разнородна по жанрам. И, конечно, это плюс, а не минус. Много тематических находок. Мне бы никогда в голову не пришло, например, писать о походах в магазин или щёлканье семечек. Несмотря на камерность своего «жития», писательница интересуется всем на свете. Например, где гнездятся осы, чем кормятся птицы. Часто двигательной силой познания выступает у неё удивление. Например, она удивляется, что алыча растёт прямо в черте города. Можно нарвать слив и полакомиться. В другой заметке она сетует, что температуру воздуха измеряют в тени, а не на солнце. Несправедливо! На солнце температура бывает в два раза выше! Эмоции и неравнодушие автора повышают градус повествования.
Есть в книге и детская страничка, вдохновлённая прогулками Людмилы с внучкой. Внучка Рита радует свою бабушку детскими словесными перлами: «Бабушка, небо вернулось!». «Ой, солнышко на муху наступило!». То, что помнится потом всю жизнь, даже когда дети и внуки станут взрослыми.
Есть в книге и весёлые рассказы («Искусство требует жертв!», «Баня с чесноком»), и рассказы с элементами нетрадиционных эзотерических практик: выдыхание старости. И ещё многое, многое другое: эта книга – настоящая шкатулка с сюрпризами. И, конечно, прежде всего, Людмила – прекрасный живописец. Её пейзажи можно цитировать до бесконечности:
«Солнце перед закатом ослепительно-яркое, даже злое. Разгорячённое походом по всему небу, побывавшее в зените и раскалившееся от этого добела, оно нехотя клонится к закату, к месту своего падения и исчезновения. Оно знает, что закат близок и неизбежен, и оттого старается напоследок попалить всласть, поблистать, продержаться хоть ещё немного на пылающем закатном небосклоне».
Это настоящие стихи в прозе, как у Ивана Тургенева. И, конечно, лучшие пейзажи в книге – осенние:
«Клён разгорелся до невозможности, до остервенения, до пламенного костра. Горит и листьями, и душой, и сердцем своим. Осень зажгла его своим пламенем, ярко-ярко, красиво-красиво. Зажгла его и не думает тушить: пусть полыхает, пусть!.. Подходите, люди! Грейтесь, освещайтесь, наполняйтесь светом, теплом, запасайтесь ими на зиму… А пока – гори, клён, и свети всем вокруг своим светлым огнём, свети и освещай всё вокруг своим неизбывным светом, своим небесным, нездешним сиянием!».
Поэтичность книги делает её желанным чтением. Автор вслушивается в себя. Вспоминаются строки Тютчева: «Лишь жить в самом себе умей. / Есть целый мир в душе твоей». Удвоение сущностей превращается у Людмилы Осокиной в оригинальный литературный приём: «Осень-осень». «Зима- зима». «Мороз-мороз». «Ярко-ярко». «Красиво-красиво». Это придаёт речи Осокиной индивидуальную окраску.
Минор в «Осени» доминирует. Впрочем, он и так у нас доминирует независимо от времени года в последнее время. Календарный год начинается у Людмилы с осени и осенью заканчивается. Вспоминаются строки кинорежиссёра Эльдара Рязанова: «Осень жизни, как и осень года, надо, не скорбя, благословить». Осенённая золотом осени, Людмила окончательно вышла этой книгой из тени своего мужа, поэта Юрия Влодова. «Осень-осень» пришлась мне по душе. Очень-очень.

«ПОЛЁТ ЛЮБВИ – ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ…»
(Александр Лазарев, Нежный враг. Стихотворения. – М., Издательство «Перо», 2022. – 30 с., илл.)

Новая книга Александра Лазарева – совсем небольшая. Но это – безусловно, произведение искусства, во многом благодаря художнице, скрывающейся под псевдонимом Соланж. Её талантливая графика с поэзией в книге – на равных. Поэт и художница словно бы совместно «раздевают» женщин – книжная графика изображает обнажённых натурщиц, по одной к каждому стихотворению. Обнажённые женщины Соланж – романтичные, идеально сложенные, подчас немного шаржированные, то властные, то беспомощные, создают неповторимую «бердслеевскую» атмосферу новой книги. Какие же все они разные в своей наготе! Графика, на мой взгляд, не только дополняет стихи Лазарева, но и втайне с ними полемизирует. Интерес к противоположному полу, согласно Александру, – способ познания себя и мира. Лазарев саркастически добавляет, что это «познание методом тыка». Критичный взгляд на женщин словно бы позаимствован автором у Отто Вейнингера. Женская красота так часто не соответствует внутреннему наполнению души, что это постоянно провоцирует сильный пол ошибаться в выборе.

Госпожа… синьора… пани:
всё – одно, когда нага.
В каждой твари – Гамиани,
Мессалина и… Яга!
А под нежный лепет вздорный
девицы – слепит звезда! –
разгляди, поди, Пандору
и Далилу угадай!

Александр Лазарев демонстрирует в своих антифеминистических стихах незаурядную эрудицию. Не думаю, что многие читатели знакомы с творчеством французского писателя-романтика Альфреда де Мюссе, а также с персоналиями Ветхого Завета, древнегреческой мифологии и древнеримской истории I-го века нашей эры. Нежный враг… Лично я считаю, что отношение героя Лазарева к женщинам – не закономерность, а частный случай. Но это до сих пор волнует поэта, причиняет ему страдания – и потому всегда убедительно звучит в его лирике. «Нежный враг» – книга полемичная и, может быть, в чём-то даже провокационная. Лирический герой, натерпевшийся в жизни от женщин, отваживается на лирическую «отповедь» представительницам прекрасного пола.

Она могла бы стать мадонной
(когда бы в них нужда была),
но стала прорвою бездонной,
святое всё в себе – дотла.
Переиначена инкубом,
летает нынче на метле,
и вечный бой – блаженство трубам
преемницы Катрин Милле.

…Но горе миру от соблазнов,
сильнее с каждым днём синклит
растлителей благообразных –
потомков-сущностей Лилит…

Книга «Нежный враг» воспринимается как цельный проект, и примечательно, что соавтором поэта-мужчины выступает именно женщина-художник. В жизни бывает нелегко найти себе равного (равную). «Пошли мне, Господь, второго!» – умолял Всевышнего поэт Андрей Вознесенский. Тревожная лазаревская лирическая нота долго не отпускает. В противоборстве с женщинами поэт ищет себе союзников среди писателей прошлого. В одном из стихотворений кто-то может угадать образ Александра Сергеевича Пушкина: «Скажи, погибший на дуэли / за честь бесчестной пустоты…». «Полёт любви – шальная пуля, стрела Ивана-дурака», – резюмирует собственные мысли Александр Лазарев. В книге «Нежный враг» стихи, написанные от лица мужчины, соседствуют со стихами, написанными от лица женщины. Но даёт ли это авторскую объективность? Боюсь, что нет, поскольку женщины у Лазарева либо порицают самих себя, либо компрометируют себя ненужными откровениями:

Не возлюбил меня мой принц,
не оценил в привычной скуке…
Но так и быть:
себя как приз
вручу в заботливые руки.
А будут руки те слабы,
не чутки,
то в душевной муке
себя, но волею Судьбы,
я передам в другие руки.

Есть некий перфекционизм, который мешает людям достичь гармонии в любви. Слишком высокая поставлена планка, как у мужчин, так и у женщин. Каждая неудача воспринимается человеком болезненно и травмирует психику. Эмпирические выводы из неудачных повторений дают неправильный результат. И травмированному найти себе новую пару ещё труднее. Мечты никак не сходятся с реальностью. Литература и кино создают идеальные образы «принцев на белом коне», которым в реальной жизни никто не способен соответствовать. Видимо, в любви нужно постоянно трудиться душой, и не всегда оба партнёра на это способны. И не всегда это происходит синхронно. Один раз приходит Онегин к Татьяне – ещё рано, второй раз приходит – уже поздно. Полемичность книги Александра Лазарева помогает нам лучше понять природу противоборства полов, задуматься о возможности выхода из него в лучший мир, озарённый светом взаимопонимания.

«ДЕЛАЮЩИЙ ДОБРО НЕ ЗНАЕТ ОБ ЭТОМ»
(Вальдемар Вебер, Формулы счастья. Из неопубликованного. – М., «Летний сад», 2022. – 144 с., ил.)

Поэт Вальдемар Вебер появился на свет, когда одна его родина насмерть сражалась с другой – исторической. Сегодня всё это – уже история. Несмотря на известные сложности с логистикой, Вальдемар появился осенью 2022 года в московском Булгаковском доме, чтобы презентовать свою новую книгу – о счастье. Что же такое счастье для поэта? «Счастье – это когда выздоравливает твой ребёнок. Когда о себе забываешь. Когда понимаешь, что тебя никто не обязывал быть счастливым». Лучшие стихи Вальдемара Вебера – это философия житейской мудрости, изложенная в стихотворной форме.

Всё прожито, всёпережито, ныне
любой счастливый день, как рецидив
иль как кротовый холмик на равнине…
Всёпройдено и отдано в архив.
И потому не так уж интересно,
что там, в итоге, грош иль золотой,
шагнув за ту черту, где гений места
уже не властен больше над тобой.

Новая книга Вальдемара Вебера снабжена пометкой «из неопубликованного». Литературовед Ольга Медведко, близко знакомая с Вебером и его творчеством, поясняет, что это значит: «Формулы счастья» – пятая книга Вальдемара на русском языке. Даты под стихами, малой прозой и очерками в данной книге, как и в предыдущих, – не случайны. В творческой судьбе автора они связаны с невозможностью в прошлом выходить к читателю своевременно, то есть, по мере написания произведений. Заслон цензуры и вкуса литературных начальников был непреодолим. Даты под стихами и прозой становились, таким образом, частью произведений. Текстам настоящего сборника пришлось по той или иной причине долго дожидаться своей встречи с читателем. В виде книги они ещё не публиковались. Этим объясняется и столь необычный её подзаголовок – «Из неопубликованного».

После всего пережитого никакой усталости.
Вот теперь бы
в состоянии бодрой мудрости
и начать составлять планы будущего.
Но жизни не нужны моложавые мудрецы.
Ей нужны молодые безумцы.

Стиль письма Вальдемара Вебера тяготеет к верлибру. Рифма в его произведениях не играет первостепенной роли. Между верлибристами и мастерами рифмованных стихов существует одна тонкая разница, которую непосвящённый читатель, возможно, не поймёт. Для качественной рифмованной поэзии нужен «удар» и особая энергетика, которая в разы превышает энергетику верлибра. Чем хорош верлибр? Естественностью речи. Идеальной переводимостью текстов на иностранные языки. В силлаботонике важен ритм, а в верлибре достаточно интонации. Верлибры Вебера не авангардны. Они, прежде всего, человечны. Мне кажется, для творческой манеры Вебера идеально писать верлибром – с неожиданными внутренними рифмами.
Вальдемар Вебер скромен и ироничен. Когда у него спросили в интервью, считает ли он себя философом, он ответил так: «Ну, насчёт философа – это сильное преувеличение. Я, наверное, „литератор философствующий“. Пишу стихи и прозу, в которых я и мои герои время от времени „рассуждают“». Тем не менее, доподлинно известно, что он всегда тяготел к философии, даже хотел поступать на философский факультет. Но в итоге выбрал иняз. Вебер – мастер философских миниатюр. Автор тезисно записывает верлибром свои философские откровения. Порой его мысли полемичны: «Традиции / сродни плантациям рабства, / где рабами – / люди знатных сословий / порабощённых царств, / забывшие / о своем прошлом».

Счастливые не знают,
что существуют несчастные.
Рассказывают им про свои огорчения.
Никакой разницы
между схватившими насморк
и выжившими в цунами.

Конечно, в «Формулах счастья» есть и удачные рифмованные стихи.

Наступит день, обычный день, когда
ты или я – проснёмся друг без друга.
Всёбудет, как вчера, и как всегда,
наш дом и сад, и тихая округа.
На стрелке у слияния двух рек
потоку вслед глядящий человек,
не ведающий дальше ни полшага…
Небурных вод безжалостная тяга.
Куда и для чего они текут?
И для кого их неотступный труд?
В соседнем доме вдруг заплачут дети
и церковь прозвонит им в лад,
никто ему на это не ответит
на всей земле, лишь отведёт свой взгляд.

Это – «тихая» лирика, но при этом голос поэта трудно спутать с другими голосами. Автор так говорит о своём стиле письма: «Не надо метафор / они ничего не расскажут / ни о втором поцелуе / ни о старом диване / где кануло время / ни о беспамятстве / ни о тяжести пробуждения / возьми простые слова / насущные / несравненные / сравненья – для тех / кому этих слов не хватает».
В «Формулах счастья» представлены также и ранние стихи Вальдемара, написанные в 13 лет и недавно слегка обработанные. Много в книге и стихов, написанных в последнее время. Например, вот это стихотворение: «Делающий добро, / не знает об этом. / Подобное знанье / свело б для него на нет / ценность творимого им». Парадоксальность мышления автора поражает: «Странствуя, / ищу себе равных, / безземельных, бездомных, / с молитвами о милосердии, / ищущих / траву раскаяния, /траву прощения…». «Равные» для Вебера – не интеллектуалы, читающие Борхеса или Рене Генона, а бездомные и безземельные. Это звучит неожиданно и по-настоящему. «Воспевание счастья – не удел поэзии, – говорит Вальдемар в прозаической миниатюре „Горечь сумерек“, – она словно стесняется этого. Редко поёт гимны солнцу, ей ближе горечь сумерек, огни во мраке».

Ночь всегда далеко.
День бесконечен, как жизнь,
и тягучий асфальт,
что плавится под тобой,
не вызывает страха.
Даже когда закат
разольётся, как кровь твоя,
и солнце утонет в реке,
так верить легко,
что ночь далеко.
что ночь ещё далеко…

Вальдемар Вебер увлечённо трудится в журнале «Плавучий мост». Мне кажется, что и сам он – «плавучий мост», духовно соединяющий Россию и Германию.

«МОИ СЛОВА ПРИХОДЯТ В ТЕМНОТЕ…»
(Евгений Волков, Колокол. – М., Стеклограф, 2020. – 76 с.)

Книга издательства «Стеклограф» широко и подробно представляет творчество поэта из Белоруссии Евгения Волкова. Эту книгу приятно взять в руки: мелованная бумага, иллюстрации, твёрдая обложка. Сразу обращаешь внимание – словесные игры в стихотворениях Евгения подчинены вдохновению. У многих других авторов этого направления, наоборот, всё происходит достаточно механистически – игра затевается ради самой игры. Говорят, постмодерн был придуман именно для того, чтобы поэты могли спокойно обойтись без вдохновения.

загораются в небе огни –
видит бог и навряд ли поможет
позади наши красные дни
наши добрые синие тоже
день который всему богодан
в небе утреннем и золочёном –
мой душистый пароль майоран
моё золото тигров на чёрном
мой закат за кормою кармин –
зреет кровью на сытом железе
я открою врата горло вин
и не буду народу любезен
зверь багряный за морем залёг –
синий кит небесами плыть будет
тот кто посуху ходит не бог
кто не бог тот меня не осудит
уходи по воде босиком –
здесь иначе побег невозможен
видит бог и не знает о том
что конечно спасёт если сможет…

У Евгения Волкова – необычное цветомузыкальное восприятие мира. Красное, синее, золотое, тигры на чёрном – настоящая живопись в слове. Бросается в глаза языковая, зрительная и слуховая одарённость поэта. А ещё – безусловная начитанность: «то я раним и бос – / как босх иеронимус / вдыхаю через нос / и починяю примус». Впрочем, без памяти, без культуры постмодернизма не бывает. Стихотворная речь Евгения Волкова – «высокое косноязычье», дарованное поэту. Укрепляет Евгения в его высоком предназначении и наличие собственного творческого почерка. Евгений слышит многозначные омонимические сочетания слов, и использует их в своих стихах. Это становится его фирменным литературным приёмом. «Кол о кол», «кар навал», «ум ножа я», «цел овал», «поза быта», «труба дур», «цифер блат», «горло вин», «вече рам»… Расщеплённые таким образом слова высвобождают лирическую энергию. Обычно поэты используют такой приём в конце строки, ради рифмы. Волков же неожиданно для читателей помещает эти дуалистично звучащие слова в середину строки:

не долго вечен с беглых яблонь дым –
кому покой а дураку дорога
и замысел когда бог отворим
для зверя для цветка для  бандерлога…

За яркими образами Евгения Волкова стоит предельная насыщенность смыслами, глубина постижения мира. Эту музыку надо суметь расслышать.

язык мой враг и не прилип к гортани –
перед лицом державных держиморд
и мне легко стоять на поле брани
из поля брани сделав натюрморт

В его лирике много иносказаний, часто – эротического характера: «И пустота распахивает ноги…». Темнота также сопутствует у поэта эросу: «из бранных слов все избранные речи – / и норовят проверить на испуг / но тёмен лик как в августе пастух / и кара мельно лоно между речий / и сладок дым стоять между руин / рождённых умереть месопотамий – / когда по всем справляет мессу память». Или вот здесь: «всегда начало сна – / когда везде итог / скажи мне что луна / восходит между ног». От эроса поэт идёт к логосу:

Мои моменты в облаке давно –
сомненья звуки сумраки кануны
и все вагины мира и лакуны
которым неуютно и темно
мои слова приходят в темноте –
армадою невидимого флота
и знаю я кто ты кто твой тотем
кто в дверь стучит не спрашивая кто там
на переправе или на мосту –
стою один и ничего не стою
и выгрызаю волком пустоту
чтоб оказаться с большей пустотою

Евгений Волков, как и Фёдор Тютчев – поэт ночи. «Мои слова приходят в темноте», – говорит Евгений. Темнота у него – первооснова жизни: «вечерних звуков бредень разверну – / для серебра что попадётся в сети / для тёмных вод, умноживших луну / для междометий брошенных на ветер». Приведу ещё несколько таких фрагментов из книги: «но чудных слов / нетленный звук пустой / в кромешной тьме напоминает имя…», «но медлит ночь в своих углах / теней сдвигая след – / и тоньше света зеркала / где нас с тобою нет», «и прячет ночь в рукав ножи / и ты не будешь знать / что будет то чем будешь жить / чем будешь умирать…». Или вот такие осенние строки: «тяжестью осенней клади / маятник небес качну я – / мы сидели на ночь глядя / прямо в темноту ночную». И везде у поэта – темнота и ночь, пронизанная лунным рембрандтовским светом.
Вместе с луной в лирике Евгения появляются и волки – автор обыгрывает таким образом свою фамилию. Например, «меня как волка тянет к вокализу». «Выгрызаю волком пустоту» – прямая отсылка к Маяковскому: «Я волком бы выгрыз бюрократизм». Заодно Евгений демонстрирует нам, как и куда двинулась русская поэзия за сто лет, прошедших со времени публикации «Стихов о советском паспорте».
Волков смешивает в своём творчестве «высокое» и «низкое»: например, у него соседствуют «вифлеем» и «халява» («Колокол»). В этом есть ещё и смеховой элемент. Автор остроумным способом пикирует с новозаветных времён в современность. Засилье иродов во все времена рождало тревожное ожидание пришествия мессии.
Невзирая на то, что по сути своей Евгений – постмодернист, его поэзия – новая и ни на кого не похожая. Это уже вроде бы и не постмодерн, а самый настоящий авангард с интонациями Аполлинера. Из знаков препинания Волков использует только тире и отточия, при максимальном отсутствии прописных букв. Интересна и строфика Волкова. Он вообще не использует катрены. Строки идут подряд, одна за другой, но с пробелом. Это у Евгения словно бы «воздух» между строк. Порой строки «сжимают» этот воздух и идут, сгущаясь, – компрессионно, без пробела, тоже работая на творческий портрет поэта. Например, вот так:

здесь ирод царь который лукоморд –

и на подходе мордор как всегда

и холуи бегут во весь опор
ведь в вифлееме на небе звезда

Есть у Евгения и стихи – разведчики будущего. Стихотворение «Переправа» производит впечатление написанного буквально вчера. Хотя книга Волкова вышла задолго до того, в 2020-м ковидном году.

здесь разводят собак и разводят мосты –
и гуляют скоты без забот и преград
я хочу умереть от такой простоты
боже мой я ещё не хочу умирать
боже мой в чистом поле горит огонёк –
боже мой на меня тихий ужас напал
просто это тоска и возможно итог
и сжигающий душу и сердце напалм
измочалена плеть о великую рать –
и опустится солнце за дальней горой
убиенных и павших не счесть и не знать
вы ли жертвою пали в борьбе роковой
уходящим навек переправы просты –
медяки на глазах а глаза на лугу
здесь разводят собак и разводят мосты
боже мой
ты всегда на другом берегу…

«Бог всегда на другом берегу» – крик отчаяния, который никто не слышит. Евгений Волков пишет истово, «тьму тараканя светом». Поэт отправляется «искать остатки дней – / где время станет нами». «Я сам себе вокзал» – пишет он в другом стихотворении. Стихи Евгения Волкова как будто созданы из некоего первовещества. Апейрон его поэзии – это звуки и слоги. «Я – звуковик», – говорит о себе Волков. Книга Евгения достаточно разнообразна. Есть в «Колоколе» и просто лирические стихи.

который день сойдёт на нет –

гадая по часам

и жизнь проста как табурет
который сделал сам

который день на нет сойдёт –

на нет и навсегда

рассеян свет развеян флот
и ждёт небес звезда

и медлит ночь в своих углах
теней сметая след –

и тоньше света зеркала
где нас с тобою нет

«ПО СВЕТУ МУЗЫКА ЛЕТЕЛА…»
(Илья Плохих, Чёрная с серебром. – СПб, Алетейя, 2022. – 180 с., ил.)

Известное и престижное питерское издательство «Алетейя» выпустило большую книгу стихов Ильи Плохих. В книге собраны стихи разных лет, выстроенные автором по его желанию в несколько циклов. Это, на мой взгляд, событие в мире литературы. Стихи у Ильи лиричные и часто песенные. Открываешь стихи – а в ушах уже звучит мелодия.

Расставшись с нотными листами,
душой, покинувшею тело,
почти не слышная местами,
по свету музыка летела.

Перемешавшись с первым снегом,
меланхолично и устало,
она опала в сквере пегом.
И этой музыки не стало.

В целом Илья Плохих не только лирик. Мне кажется, у него универсальный поэтический талант, но с особой одарённостью в области юмора. Даже в достаточно серьёзных его стихах порой звучит что-то такое, что неожиданно заставляет улыбнуться. Ну вот, например: «Девушка стучится в двери морга, / рыжий санитар – её любовник». Поэт на лету схватывает комичные ситуации, это редкий и замечательный дар. Причём юмор у Ильи чистый, звонкий, без сальностей и неприличностей.

У меня сосед – Магомед.
Я ему сказал: «Ты куда?!
Нам идти к горе смысла нет.
Пусть гора приходит сюда».

Магомед – кинжалом вжик-вжик.
Просидел. Задумчив, три дня.
На башку набросил башлык
И ушёл к горе, без меня.

Иногда это просто широкая, до ушей, улыбка, как в одном из многих его стихотворений о животных:

И странностью замеченной
слывёт среди зверья
тот факт, что человечиной
не пахнет от меня.

Илья – рабочий человек, он знает трудовую жизнь не понаслышке. И в стихах народ свой не идеализирует. Рыбаков на оторвавшейся льдине бесконечно спасают, а они снова за старое, с обещаниями «исправиться». И так – до бесконечности. Это – карма и крест народа, ничего не попишешь. Надо принимать его таким, каков он есть.

Это – северное лето.
Это – северные люди.
Никакого в нём секрета.
Никакой в них новой сути.

Так же склонно к скорой смуте
небо бледно-голубое.
Та же жизнь по амплитуде
от мольбы до мордобоя.

Стихи Ильи читать интересно, потому что у него хорошо работает фантазия и всегда неожиданная подача: «Нужно будет дождаться, / когда ты войдёшь, / после этого взяться / с улыбкой за нож, / и вполне ощутить, / как велик его вес, / и себе прочертить / между рёбер разрез, / а потом, полотенцем / заткнув эту брешь, / протянуть тебе сердце, / как яблоко: / ешь!». При такой нетривиальной подаче материала даже язык и симметричность строк отступают на второй план – не обращаешь на них внимания. Ещё одно несомненное достоинство стихов Плохих – их высокая человечность. Посмотрите, какая чистая, «есенинская» интонация у него в стихотворении про бабушку, которая, видимо, угодила под «реновацию» и вынуждена переселяться в новое жильё. «Под ногами – радужка, / в ручках – узелок. / Покидает бабушка / милый уголок. / В узелке – иконочка, / чистое бельё. / Пролетает облачко / справа от неё. / Пропадает радужка / в небе, на краю. / До свиданья, бабушка. / Я тебя люблю».
И таких стихов у Ильи много. В них – цветущее многообразие жизни. Плохих опоэтизировал диких зверей и домашних животных, «братьев наших меньших». В основной своей массе это стихи с удачными находками. Вот что пишет он про волка: «Ночью волк на светило молится, / излагая заботы вслух. / И луна для него – как Троица». А вот что про кота: «Человек, обслуживающий кота, / помни в коте человека!». Стихи о собаках и кошках образуют у поэта целый цикл. Много пишет Илья и для детей.
В книге «Чёрная с серебром» обращают на себя внимание и антивоенные стихи поэта. Илья служил на памирской погранзаставе, и какие-то важные вещи он знает не понаслышке. Наиболее удачное стихотворение из этого цикла, на мой взгляд, вот это: «Завершив дела-дебаты / на чужих полях, / в городок пришли солдаты, / все на костылях. / А за ними по дороге, / где-то не добит, / притащился пёс трёхногий, / тоже инвалид. / „Здравствуй, Рита-Маргарита, – / говорил солдат, – / не ругай, что без ноги-то, / я не виноват. / Всей кампании итоги / до того дрянны… / Даже этот пёс трёхногий – / инвалид войны“. / Так они потом и жили: / он – лудил, паял. / Без штанины брюки шили / (лишний матерьял). / И во всём честном народе, / даже средь шпаны, / почитался пёс трёхногий – / инвалид войны».
«Чёрная с серебром» – щедрая книга. Многое хочется процитировать, больше, чем может позволить объём рецензии. Но лучшее в книге у Ильи, на мой взгляд – всё-таки его юмористические стихи:

Из Деревни Мастеров за рекой
К нам пришёл кузнец Бобров,
Разлихой.

Он с дороги за работу скорей.
Подковал кузнец Бобров нам коней.
Все, кто видел, как работал кузнец,
Заявили, что кузнец –
Молодец.

Отдохнул тогда немного Бобров
И с азартом подковал нам коров.
Все, кто видел, как работал кузнец,
Удивились: вот кузнец –
Удалец.

Посмотрел тогда кузнец на овец…
Только в этом месте сказке конец,
Потому что поистратил Бобров
Все подковы на коней
И коров.

Обожал кузнец своё ремесло.
Овцам, честно говоря,
Повезло.

Опубликовано в Южное сияние №4, 2022