ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ РОКА
(Лидия Григорьева, Термитник – роман в штрихах. – С-Пб., Алетейя, 2020. – 168 с.)
С лёгкой руки Антона Павловича Чехова принято считать, что краткость – сестра таланта. Лидия Григорьева демонстрирует нам в новой своей книге, что краткость – понятие неоднозначное. Одна краткость пристёгивается к другой, и сумма нескольких краткостей образует нечто новое, достаточно протяжённое, калейдоскопичное. «Термитник» Григорьевой и образован из суммы таких краткостей. Возникает пёстрая мозаика нашего времени. Всем сёстрам таланта роздано по серьгам.
Читать этот «роман в штрихах» на первых порах непривычно. Словно бы одновременно подали и первое, и второе, и десерт, и даже четвёртое и пятое. Представьте себе множество «Анн Карениных» в одном томе. Конечно, всё не так детально, как у Толстого. Но «Термитник» – это не 120 романов, а один роман из 120 новелл. Новая романная оптика. Три книги, объединённые в одну, поделены у Лидии Григорьевой на сорок маленьких глав. Почему именно сорок? Загадка. Но число сорок – сакральное. Вспоминаются сорок дней и сорок сороков. Роман состоит из множества отдельных сюжетов. На мой взгляд, лучшие новеллы в книге – те, в которых есть недосказанность. Минимализм в сочетании с широким охватом событий как нельзя лучше служит поставленной художником цели.
Читая «Термитник», невольно вспоминаешь, что основных событий в жизни человека немного: родился, женился (вышла замуж), умер. Трудишься, трудишься, что-то затеваешь, а потом раз – и нет созданного тобой мира. «Внезапно смертен» не только сам человек, но и созданное им дело. Аморфное человечество не замечает «потери бойца». Судьба человека оказывается отделённой от непрерывности человечества. И это не совсем справедливо. Лидия Григорьева показывает в «Термитнике», насколько отважен бывает человек перед лицом рока. В период пандемии возникли вопросы и к бессмертию самого человечества. «Ведь жалко даже не то, что умрём, а что, может быть, все поголовно вымрем! Как бабочки и жучки», – говорит писательница. Человек предполагает, а Господь располагает, – эта нехитрая мысль часто приходит на ум читателю «Термитника». Божий промысел причудливо тасует судьбы людей.
Роман Григорьевой заставляет вспомнить имевшие невероятный успех «Опавшие листья» Василия Розанова. Короткие заметки, составляющие книгу Лидии, несут в себе портрет времени. Есть общемировая тенденция к уплотнению прозаических текстов, к уменьшению их объёма. «Короткие романы» пишет, например, и Ольга Ильницкая. Вот что сказала Ильницкая о «Термитнике»: «Всё в этой книге интересно – её жизнь, понимание этой жизни и размышления, авторское видение, метод мышления, «поступь рассказа», лингвистика, интересна калейдоскопичность сюжетов, фасеточный взгляд, как у стрекозы, сразу и во все стороны, в то же время сосредоточенный, как луч, очень человеческий взгляд, когда получается и вглубь, и вдаль…».
Лидия Григорьева умеет посмотреть на мир всесторонне, по-розановски. Это прозорливый взгляд писателя на текущую сквозь нас жизнь, не только изнутри, но исверху. Так смотрит человек на термитник, копошащийся внизу. Так смотрит Бог на человека. В жизни вперемежку случаются то комедия, то трагедия. Лидия использует в книге тезы, антитезы, парадоксы, катарсис… У писательницы – дар, который был в своё время у Достоевского – умение слышать и находить острые сюжеты. Иногда это «жестокие рассказы», в духе Эдгара По и Вилье де Лиль-Адана. (1,28), (1,34), (3,1), (3,3), (3,6), (3,10). В «Термитнике» воскресают тени великих новеллистов прошлого.
Кто мы? Зачем мы? Куда идём? Не сказать чтобы эти вопросы когда-либо снимались с повестки дня. Но в последние годы, в том числе из-за пандемии, обособления стран, выстраивания новых железных занавесов, вакцинаций и цифровизаций, трансгуманизма всё ещё более обострилось. Человечество уже не так уверено в своём бессмертии, многие фундаментальные ценности подверглись переоценке. И «Термитник» Григорьевой как нельзя лучше отвечает запросам современности на правду жизни.
Миниатюрные, сверхкраткие рассказы – это такая «епитимья», наложенная на себя писателем. Может быть, ради того, чтобы очиститься внутренне и пойти дальше. Или, может быть, вернуться к традиционной, полновесной форме рассказа, что мы уже наблюдаем в новой, ещё не изданной отдельным томом книге «Термитника». Лидия ищет такую форму печатной речи, которая может быть востребована обладателями гаджетов. «Не прогибаясь под изменчивый мир», она ищет более плотный контакт с читателем. И это, несомненно, «высокая» литература. Григорьева всё время говорит «о главном», но косвенно, не в лоб. Название «Термитник» тоже не лобовое, хотя и отражает одну из идей «романа в штрихах». Главное «боится» быть высказанным впрямую.
В «Термитнике» много трагичного. Мы всё время живём на вроде бы потухшем, но скрыто действующем вулкане. И в любой момент может рвануть. Где угодно, даже в тихой деревне. Всё хорошее и всё плохое наступает внезапно. Можно и не узнать о своей трагической участи. «Роман в штрихах» – это, прежде всего, изменённая оптика. Автор не отделяет свою жизнь от жизни героев «Термитника». Все жизни важны! – как для Бога, так и для людей. У писательницы есть протагонисты, но нет «любимчиков». Можно сказать, она отдаёт предпочтение сразу всем. В «Термитнике» нет «людей выдающихся» и «людей невыдающихся». Это неискажённый, «первобытный» взгляд писателя на человечество.
Конечно, Григорьева не первая в мире рассказывает в одной книге множество историй. Достаточно вспомнить такие литературные памятники, как «Шехерезада» или «Декамерон». Но есть существенные отличия. Историй у Лидии в разы больше. Это уже «взгляд из вечности». Человеческие жизни оцениваются как бы с точки зрения итога.
Сейчас Лидия Григорьева работает над продолжением «Термитника». В «Звезде» и «Дружбе народов» опубликованы новые главы «романа в штрихах». Наверное, «умножать сущности» было бы слишком просто. Писательница не ищет лёгких путей в творческой жизни. Её новые рассказы стали значительно длиннее по сравнению с первым томом. Но главное даже не это. Сюжетные линии из первого тома стали развиваться во втором! Главный вывод, который может сделать для себя читатель – жизнь человека фрагментарна. Произведения искусства высвечивают только самые яркие эпизоды. Но ведь даже после хэппи-энда продолжается насыщенная жизнь! И везде человеком управляют пристрастия и предпочтения. Они и формируют, наряду с родительскими генами, канву судьбы. «Мой характер – мой демон», – так говорили древние греки. Многие сюжеты у Лидии – детективные, но это не является для писательницы самоцелью.
В философской основе «Термитника» лежит нетривиальная мысль о том, что всё мироздание кажется работой «бессмысленной и бесполезной», однако можно, при желании, найти смысл и поэзию в судьбах отдельно взятых индивидуумов. Рассказы Григорьевой эмоционально насыщенны. Автор устраивает нам «американские горки» порой несовместимых эмоций. Переживания героев не всегда совпадают с эмоциями читателей. Позволю себе процитировать одну из новелл:
«„Жизнь прекрасна!“ – прокричала она на весь интернет, пока муж сворачивал на скоростное шоссе в объезд Парижа. И тут же они врезались в бетонное ограждение, хоть и снизили скорость. Подушки безопасности мужа спасли. А Марину вырезали автогеном. Но ведь выжила, одолела небытие в виде многомесячной комы. И первое, что сказала мужу, очнувшись, словно продолжая тот их восторженный вояж: „Жизнь прекрасна, мой милый! Мы уже проехали Ла-Манш или стоим в Евротоннеле? Темновато что-то“. И умерла с лёгкой улыбкой счастья на сухих, с запёкшейся пенкой, губах».
Счастье, согласно Лидии Григорьевой, – в умении жить на полную катушку, невзирая на все напасти и невзгоды. Как пел Высоцкий, «чую с гибельным восторгом: пропадаю». Или ещё раньше, у Пушкина: «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, бессмертья, может быть, залог». Так же ощущают жизнь и многие герои Лидии Григорьевой. Писательница хорошо знает мир, в котором живёт, и эта уверенность сквозит в каждой её строчке. «Взгляд сверху» сообщает «роману в штрихах» ещё одно измерение. Если посмотреть на современный город с высоты птичьего полёта, все эти многоэтажные «соты» действительно кажутся то ли ульями, то ли термитниками. Книжная графика только подчёркивает эту схожесть. Существуют таинственные вещи, силовые линии судеб, которые пронизывают жизнь. Порой жизненный путь героев Григорьевой прерывает какая-нибудь нелепая смерть. Даже на пороге счастья. Какие-то вещи находятся за гранью человеческого понимания.
Книга – пожалуй, лучшая форма объединения разнородных сюжетных линий писательницы. Сжатостью изложения короткие новеллы Григорьевой подобны стихотворениям. Нет, это не стихотворения в прозе. Но «Термитник» представляется мне новаторской формой прозаической жизнедеятельности поэта. Не забудем, что Лидия – прежде всего, поэт.
Что объединяет рассказы-скетчи писательницы? Все они – яркие, неожиданные, парадоксальные. Лидия умеет выслушать людей разных профессий и судеб, посопереживать их судьбам. Сострадание писателя вызывает сострадание и у читателей. Довольно долгая жизнь в Англии подарила писательнице возможность сравнительного анализа разных обстоятельств жизни. Многие из её героев – выходцы из СССР. Жизни в рассказах у Лидии так много, что это может показаться избытком. Автор показывает неожиданные виды человеческих драм. Во время пандемии гибель людей уже не воспринимается читателем как гипербола.
Судьба настигает человека внезапно, в поворотные моменты жизни. Несомненное достоинство книги Лидии Григорьевой – естественность сюжетов. Рассказы в «Термитнике» очень разнообразны. Есть жёсткие, сентиментальные, дурашливые, поучительные. Книга написана быстро (есть датировка) – и читается тоже быстро, на одном дыхании. К началу третьей части «Термитника» идёт крещендо: нарастает звук, сгущаются события. Рассказы становятся особенно яркими, запоминающимися, остросюжетными. Невозможно оторваться от чтения. Сюжеты у Лидии часто построены на приключенческих моментах жизни. Автор не делит героев на «хороших» и «плохих». Все достойны сочувствия – даже те, действия которых вызывают улыбку или возмущение. Тасуется колода карт в руках у Господа, и начинается непредсказуемая цепь случайностей.
Действие новелл Григорьевой происходит здесь и сейчас. Кроме одной – той, что повествует о китайском философе Конфуции, который… ещё учится в школе. Это своеобразная «китайская нота» в современной жизни. А Китай, как известно, государство очень древнее. Это «константа» человеческой цивилизации. Глядя на Китай, понимаешь, что после нас будет то же самое, что и сейчас, поскольку примерно то же было и за тысячелетия до нас. Конфуций постоянно подсказывает своим одноклассникам, поскольку, возможно, знает даже больше, чем учитель. Поэтому он вызывает гнев наставника, и его выгоняют из класса, чтобы он не мешал вести урок. В этом плане писатель –тоже «Конфуций». Он знает больше, чем рядовой читатель и всё время норовит сделать какую-нибудь подсказку. И его нельзя «выставить из класса».
Есть кардинальное отличие термитника от людского муравейника. Термиты делают какое-то общее дело, а каждый человек занят собственной судьбой. Воскрешать предков и строить всем миром новую жизнь мы так и не научились. Человеческие проекты часто поражают своей утопичностью. У термитов нет свободы выбора – того, что делает человека человеком. Но именно поэтому судьбы людей так непохожи друг на друга. В «Термитнике» Григорьевой – разнообразие судеб, мнений, жизненных позиций. Живёшь и не знаешь, что именно в данный момент решается твоя судьба. Вроде бы герои романа – люди, а вроде бы и не люди, а их мысли и поступки. Всё происходит алогично и парадоксально.
«Термитник» – целая галерея мини-портретов. Тут и дама, которая «заставила бы Моцарта сыграть для неё на гобое», и девушка, которой стыдно, что её парень ни разу не смотрел Хичкока. Родственники всех мастей – мужья, жёны, бывшие мужья, бывшие жёны, тёщи и т.д. В каждом живом человеке – свой «архив», своя иерархия ценностей. Эти ценности неодинаковы в разном возрасте, при разном опыте. Порой смешны и люди, и их ценности. Мужское и женское, «человеческое, слишком человеческое» – вокруг этого вертится множество сюжетов книги. «Она повесила трубку. И повесилась. Но неудачно. И решила повесить занавески». Игра слов конгениальна здесь игре случая. Писательница не осуждает героев за безумие, за скоропалительность важных решений. Она понимает: всё это перехлёст эмоций, без которых немыслима жизнь. И логики нет ни в чём. Нельзя презирать сирых и убогих, больных, насмехаться над неудачниками: зигзаг судьбы – и вот ты уже один из них. (1, 27) «Термитник» производит впечатление энциклопедии современной жизни, данной нам в штрихах. В сущности, этопоток сознания нашего времени.
«Термитник» – ещё и книга о разновидностях любви. Тут и любовь к жизни, любовь человека к человеку, платоническая и телесная, к самому себе, к единственной возлюбленной и ко всем женщинам, как объектам искусства, любовь к животным, к собачкам и птичкам и т.д. Писательница объединила в книге разнородную и хорошо темперированную жизнь, создавая ощущение «муравьиного братства» людей. Книга хорошо структурирована и продумана. Многие сюжеты, так или иначе, связаны с музыкой. Жизнь как симфонический оркестр, где роли инструментов исполняют сюжеты, – вот что такое «Термитник». Нумерация глав напоминает музыкальные «опусы». Невооружённым глазом видна музыкальная одарённость автора.
Лидия Григорьева живёт богатой, насыщенной жизнью; её талант сверкает самыми разными гранями. Автор многочисленных книг стихов, писательница, фотохудожник, телеведущая увлекательных программ о гениальных русских поэтах в Англии. И вот теперь – новаторская проза «Термитника». Жизнь дана здесь порой в экзистенциальных, крайних проявлениях. Но именно такой мы её и любим. Хочу отметить неиссякаемое жизнелюбие писательницы. У Лидии Григорьевой были в жизни и драматические коллизии, и трагические потери. В этом плане «Термитник» – плоть от плоти самого автора, его alter ego. Книга учит сочувствию и пониманию. Понимание – магическая вещь, объединяющая как ближних, так и дальних.
«ПРИКОСНИСЬ К ГОРЯЩЕМУ ГОРЯЩИМ…»
(Татьяна Кайсарова, Чётки огня. Стихотворения. –М., Вест-Консалтинг, 2021. – 90 с.)
Татьяна Кайсарова – один из самых мистичных современных поэтов. Её поэзия – магическая, колдовская, «приворотная», бытийствующая на границе бдения и сна. Стихи Кайсаровой нетипичны для столичной жительницы, жительницы мегаполиса. В них много природы, и человек с природой – един. Мне кажется, секрет такого единения с природой – в том, что поэт частенько предпочитает страстям мегаполиса глубокое, камерное уединение. Пандемия только усилила такое стремление. Не случайно в «Чётках огня» во многих стихах есть образ «милого захолустья». Рыба ищет, где глубже. А человек – где лучше. Лучше для его духовной индивидуальности. У каждого человека есть своё место силы, где он подзаряжается от природы. Каждый человек создаёт вокруг себя микрокосм, и к Татьяне Кайсаровой это имеет самое непосредственное отношение.
Этот мир – он наш с тобой и только.
Вёсла отдыхают на воде.
Утро, как Кощеева иголка,
теплится в кукушкином гнезде.
Белыми и чёрными ночами
слепнут чайки в водных зеркалах,
забывая всё, о чём кричали
на осенних вспыхнувших ветрах.
Этот дом – коробочка с секретом:
лампы отсвет, сладкий дым с огнём.
Ночью тень хоронится от света –
лунного сиянья за окном.
Серебро колечек на тарелке
тает в непроглядной пелене.
Счастье останавливает стрелки
у часов на призрачной стене.
В бесконечность падают мгновенья,
растворяя бренные тела,
только ощущенье вознесенья,
только чуть заметный взмах крыла.
Стихам Татьяны Кайсаровой свойственна особая доверительность. Камерный мир поэта на поверку оказывается бесконечным, притягивая к себе пространство вплоть до солнца и звёзд. Такая камерность – несомненное достоинство. В поэзии Т.К. аукаются две бесконечности: природы и человека. Кувшинки, чабрец, крапива, первоцветы, мелкотравье, жасмин – наверное, по стихам Татьяны можно изучать ботанику.
Там, на чердаках бессонной ночи,
первоцвет созвездий. И плывёт
Млечный путь, своей рекой молочной,
в мелкотравье северных широт.
Твой жасмин давно ночами плачет,
выстилая тропку белизной.
Белотропье ничего не значит
в вечности, у Бога за спиной.
Возвращайся радугой рассветной,
ослепи, согрей, разворожи
былью, небылицей, сном и светом,
потаённым пламенем души.
Прикоснись к горящему горящим,
светоносной темень назови,
наполняя ночь животворящим
сполохом неведомой любви.
Татьяна Кайсарова закончила художественно-графический факультет Государственного педагогического университета. Поэтому с живописью она – на «ты», сама оформляет свои книги. «Чётки огня» – не исключение. На страничке Т.К. в инстаграме – большое количество её графики. В стихах Татьяна – пейзажист от Бога, побуждающий читателя вспомнить полотна Ге и Левитана. «Немая полночь. Звёздами насквозь / пробита распростёртая бездонность. / Лишь лунная льняная благосклонность / струится над отчаяньем берёз». Или вот: «Очнись. И ты увидишь, как летят / сквозь ткань судьбы неведомые птицы / куда-то вдаль, и эта даль слоится, / алеет, превращается в закат, / чтобы недолго тлеть и долго сниться». Татьяна – одарённый художник, и словом рисует ничуть не хуже, чем кистью: «Бывает ночь без лун и фонарей, / когда во сне уходишь в тайный город, / где голосом снегов поёт борей, / и хрупкий свод созвездьями проколот». Доминанта художественного видения, визуальные изыски делают поэзию Т.К. яркой и образной. Зима у неё «очнулась вьюготканно и белопростынно». В другом стихотворении героиня мечтает «присниться Богу». Бумага, на которой она пишет или рисует, «мироточит». Это, в сущности, поиск чистоты вне социума. Полотна Кайсаровой космичны:
Кольца сфер и ноосферы,
Колесо слепой сансары…
Над безверьем чудо веры,
над грехами купол кары.
Многие стихи Кайсаровой проходят словно бы по кромке сна и яви. Они настолько музыкальны, что «поются» даже при чтении. Звук нарастает: «когда пространство разорвалось в клочья,/ привычных связей сбилась бечева, / и пулями летели многоточья, / пронизывая спящие слова». Героиня стихов Татьяны Кайсаровой живёт в гармонии с собой и внешним миром. «И каждая промолвленная фраза/Всевышним продиктована на треть», – говорит поэт. «Не надо музыки, она уже живёт,/её несёт в себе ночное небо – /она как быль, пронзающая небыль, /и растворяет звуком, и зовёт… /иду за ней и повинуюсь слепо».
…С каких небес приходит первый звук,
сколь нереален, столь и долгожданен?..
Нет, не молчание поражает слух,
а колыханье бабочек в гортани.
Существует точка зрения: только в обществе человек может раскрыться, черпать энергетику для творчества, жить полнокровной жизнью. Эта точка зрения правдива, но только для тех людей, которых мы называем экстравертами. Книга Татьяны Кайсаровой «Чётки огня», написанная по большей части на природе во время пандемии, наглядно демонстрирует нам, что для интровертной личности шум и гам вредоносны, а своего духовного апогея интроверт достигает как раз в относительном одиночестве. Уединение только помогает. Там, где люди другого склада характера страдают и мучительно ищут выход из положения, интроверт становится сильнее. Героиня Т.К. бежит в уединение от сумбура, от «обманной свободы», где «глухие и незрячие» устраивают пьянку-перебранку. Она не хлопает дверью – просто тихо, без скандала, меняет своё местоположение:
Но я ухожу по-английски – без слов,
сквозь чащи и рёлки, меж трав и стволов,
туда, где забытая сага, где свет,
где лики ясны и нечистого нет.
В воде родниковой заварится чай
с лесным ароматом, и кот невзначай
прижмётся к коленям пушистой спиной…
Никто не узнает, что сталось со мной.
Тема духовного эскапизма проходит через всю книгу Татьяны Кайсаровой. Уход бывает целебным – во имя спасения души. Гераклитовский очистительный огонь сжигает всё ненужное, а любовь выступает поводырём души во тьме. Господь – внутри нас! Страх перед Господом преобразился у современного верующего человека в страх потерять самого себя.
К большой любви приходишь только Словом.
Бежишь сквозь дым, сжигая миф родства,
и музыка вокруг – она готова,
она уже вливается в слова…
И я – уже не я! Ненужный ворох
былой одежды оброню в пути,
в пылающий костёр, в щемящий шорох
огня шального, Господи, прости!
Большое и малое «аукаются» в лирике Кайсаровой ещё и в трепетной теме Родины: «Голубка Русь, по-новому гляжу / в твоё окно на скошенные травы. / Не соловьи, а соколы державы / не покидают взлётную межу». Природа у Кайсаровой – это ещё и «монастырь», куда человек уходит для глубинной связи с ушедшим близким другом. Природный монастырь воскрешает человека. Гармония переполняет сердце, но порой что-то разрушает эту гармонию. Возникает ощущение разрыва между мирами, между пробуждением и сном. Розовые очки героини падают в траву. И тогда пишутся совсем другие строки:
Горек запах чеснока и сала,
смуты, крови, боли и стыда.
Первая звезда в огонь упала,
бьётся в пристань тёмная вода.
Закричать? Не оттолкнуться звуку
от гортани. Медлит взмах руки.
За порогом семь дорог в разлуку,
семь кругов немыслимой тоски.
Коломбина, плачь! Уже не будет
светлой ласки, сонного тепла,
сладких слов, что вспыхнут и разбудят
тишину, в которой страсть спала.
В такой стилистике, как у Кайсаровой, чистота слога зависит от чистоты души. Телеведущие Соловьёв и Прилепин одинаково не устраивают героиню стихов в качестве нравственных ориентиров. Мегаполис для Кайсаровой – «забытое Спасителем гетто», ни больше, ни меньше. Приходится надеяться только на себя. А помогает вести одиноческий образ жизни вера: «Так и живём, дай, Господи, терпенье. /Мы молимся, и Он пока даёт».
Давно, в тиши и в панике берёз,
я ощущаю соль и влагу слёз,
а на границе бдения и сна
всплывает запах крымского вина,
шуршит волна и отдыхает плёс.
Рождение и смерть. На самом деле,
существованье не имело б цели,
когда бы ни живой любви глоток,
крик чайки, ливадийский завиток
хмельной лозы в понтийской колыбели…
Лирическое «я» стихах Татьяны хорошо проявлено и зримо. Но существует загадочность, недосказанность вокруг лирического «ты». Это и друг, и ангел-хранитель, и любимый человек, покинувший мир. Воздух колеблется. Есть некая замкнутость в этих «мирах Миранды». Замкнутость в безбрежности. Звучит как оксюморон, и тем не менее это так. Вместе с тем стихам Т.К. присуще единство стиля. Стиль Татьяны Кайсаровой – мистически уединённая лирика с оттенком пантеизма. Поэт вслушивается в шорохи мира. Даже если внешний мир, окружающий героиню, камерный, он, как минимум, удваивается её внутренним миром. Поэзия Т.К. – это внутренне-внешний поток сознания, написанный прекрасным языком, с нюансами.
Подожди говорить. Посмотри, наше тонкое рвётся:
нить уходит от нити, скользит по стерне на межу.
Подступает Сахара к гортани глухого колодца.
Привыкаю молчать. Не проси – ничего не скажу.
Вспомнился Мандельштам: «У меня остаётся одна лишь на свете забота, золотая забота, как времени бремя избыть». Бог читает наши стихи, убеждена Татьяна. В «Чётках огня» есть даже сонеты. Как и у любимого поэта Татьяны – Андрея Ширяева. Я не случайно так много цитирую стихи Т.К. «Чётки огня» – книга очень хорошая, качественная! Думаю, это лучшая книга Татьяны за последние годы. Чем ярче поэтическая книга, тем больше хочется её цитировать.
Коль случайно загляну в окно –
замирает скомканное слово.
Свет и тьма, другого не дано.
Жизнь и смерть, и ничего иного.
Только безусловна чистота
Божьего небесного холста.
ПУТЕШЕСТВЕННИК ПО ДОРОГАМ ПАМЯТИ
(Владимир Делба, Рулетка судьбы. – М., Новые Витражи, 2019. – 178 с.)
Новая книга Владимира Делбы, лауреата престижной премии имени Фазиля Искандера, называется «Рулетка судьбы». Делба – сам герой и участник событий, которые происходят в его новеллах. Это придаёт повествованию особую степень доверительности. Сомнений в том, что всё это было на самом деле, у читателя не возникает. А ведь он нуждается в такой убеждённости – хотя бы потому, что события, которые происходят на страницах книги – порой невероятны. Для советского времени – тем паче. Память служит писателю неиссякаемым, неистощимым поставщиком сюжетов. «Я часто и с удовольствием путешествую по собственной памяти в поисках достойных сюжетов, коих множество хранится там, в её «архивах», – говорит автор. «Рулетка судьбы» объединяет три новеллы. А сами новеллы состоят из маленьких рассказиков, плавно перетекающих друг в друга.
Говоря о новых произведениях Владимира Делбы, мы неизбежно сталкиваемся с таким понятием, как ностальгия. «Не по будущему ностальгия – ностальгия по настоящему» – говорил Андрей Вознесенский. У Делбы это ностальгия по молодости. Часто рассуждают так: время было хорошее, потому что мы были тогда молодыми. Изрядное количество произведений художественной литературы «подпитывается» ностальгией писателей по юности и молодости. Классический пример – знаменитая эпопея Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Время как бы утрачено, но его ещё можно вернуть воспоминанием. И зафиксировать, через анналы памяти, в художественном произведении.
«Рулетка судьбы» Делбы трёхчастна. Если считать три новеллы одним цельным произведением, литературной «симфонией», книга выстроена в высшей степени нестандартно. Если обычно в симфонии медленная средняя часть обрамляется двумя быстрыми, то у Делбы «ударная» часть – именно вторая. Однако такая диспозиция вполне оправданна, поскольку первая часть служит своего рода «введением в философию». И, безусловно, все три новеллы вполне самостоятельны: их связывает только личность рассказчика.
Новелла «Между храмом, стадионом и парком» – экскурс в детство и юность. «И дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней хранил он в памяти своей», – говаривал Пушкин. Владимир Делба начинает повествование о своём детстве в высшей степени нетривиально – с трагической гибели своего школьного товарища. Опять вспоминаются строки Пушкина: «Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья. Бессмертья, может быть, залог». Конечно же, юноши, решившие после вечеринки угнать грузовой автомобиль, не думали о предельной рискованности такого предприятия. Гибель товарища была в огромной степени случайной. Милиция стреляла по колёсам угнанной машины, а та, потеряв управление, со страшной силой врезалась в фонарный столб. Один человек погиб, а ещё двое (среди них находился и будущий автор книги) успели выпрыгнуть и не пострадали. Степень важности этого эпизода в жизни Владимира Делбы трудно переоценить. Это, видимо, была первая смерть, увиденная будущим писателем воочию. Такого рода вещи являются для человека инициацией, началом сознательной жизни. Поэтому размещение этого рассказа в самом начале книги биографически оправданно.
В первой новелле Владимир рассказывает нам множество любопытных фактов своей биографии. Оказывается, в детстве он посещал художественную школу. И когда я читаю, например, вот эти строки, уже из второй новеллы: «Воздушное наше судно, как небесная каравелла, величественно плыло над бескрайней, казалось, снежной пустыней, освещённой ярким, загадочным голубоватым светом невидимой мне луны, спрятавшейся где-то в вышине» – я, как читатель, понимаю, откуда «растут ноги». Это чистая живопись! Живопись и умение брать за душу сентиментальными моментами жизни представляются мне важнейшими элементами стилистики произведений Владимира Делбы. К чести автора, он нигде не злоупотребляет своими козырями, отдавая предпочтение цельности повествования.
Первая новелла – своеобразный путеводитель по Сухуми советского периода. Абхазская молодёжь повсеместно увлекалась в советское время футболом. Вместе с Делбой в одном классе учился будущий известный футболист с «древнегреческой» фамилией Алексей Илиади, который, кстати, живёт сейчас именно в Греции. В школьные годы он ни на секунду не расставался с мячом, «на носке ботинка» обводя всех, кто попадался ему на пути. Затем он играл даже за сборные команды СССР. Болельщики со стажем, конечно, помнят это имя. Особенно выразительно звучало оно в устах знаменитого грузинского комментатора Котэ Махарадзе.
Произведения о советской жизни, написанные сегодня, конечно, не являются больше «социалистическим реализмом». У Делбы очень много юмора, особенно в первой новелле. Невозможно забыть историю о том, как ученик художественной школы ваял женщину по своему образу и подобию. Он думал, что мужчины и женщины устроены абсолютно одинаково, а отличаются только лицом. Порой юмор у Делбы переходит в сарказм, бурлеск, иронию. Учитель по труду не очень хорошо говорил по-русски. Во время финской военной кампании он плохо понял приказ командира и отдал секретные документы в руки врага. Могли расстрелять. Однако «рулетка судьбы» спасла героя. Более того, за свой поступок он даже был награждён! Автор демонстрирует нам непредсказуемость жизни, её игру людьми в подкидного дурака.
Писатель использует в своих новеллах энергичное начало (внезапный звонок или смерть героя). Это позволяет сразу взять быка за рога, завладеть вниманием читателя. «Удар такой силы не оставил ему шансов». «Известие настигло меня уже в Москве, на третий или четвёртый день после возвращения». Хочется читать дальше! Помните, у классиков: «Гости съезжались на дачу». «Всё смешалось в доме Облонских». Важно хорошо начать произведение!
Из множества фактов своей биографии писатель выбрал именно те, которые так или иначе могут вызвать читательский интерес. Я читал биографию Николы Теслы, и меня поразило, что этот знаменитый человек ещё в детстве несколько раз подвергался смертельной опасности. Даже в деревне, находясь без присмотра, ребёнок может утонуть или попасть под лошадь. Это действительно выглядит как «рулетка судьбы».
«Игрок» Делбы, хотя и перекликается названием с произведениями Гоголя и Достоевского, не является повестью об игромании. У главного героя «Игрока» Эдуарда с детства присутствует талант Остапа Бендера. Он тоже великий комбинатор: умеет продумать выигрышную многоходовку для «сравнительно честного» отъёма денег у населения. Это редкий талант, и обладают им, как правило, жители южных городов, где сама природа благоволит развитию предприимчивости. Эдуард умеет придумать такой способ заработка, который до него никому не приходил в голову. И всегда это целая комбинация.
Например, заменить в железнодорожных билетах римскую цифру VII (июль) на VIII (август) несложно. Но надо ещё раздобыть большое количество использованных билетов, не вызвав подозрений. У Эдуарда подготовка к действию всегда сложнее самого действия. Порой у него это настоящий театр, как в эпизоде с планированием и размещением полигона на территории колхоза-миллионера. В советское время за такие проделки могли и расстрелять (мошенничество в особо крупных размерах). Но героя Делбы это ничуть не смущает. Он верил в свою счастливую звезду и ничего не боялся. Комбинации были для него азартным творчеством, вызывающим выброс адреналина.
Автор пишет о своём герое с неподдельной симпатией. Во-первых, это друг детства. Во-вторых, его способности действительно вызывали восхищение. Противозаконность некоторых его действий мало вязалась с обликом интеллигента-эрудита, наизусть цитирующего Квинтилиана. «Игрок» – это бенефис главного героя. Эдуарду совестно, что он обманывает других людей. Но адреналин перевешивает мораль. Дружбе присуща чистота. Эдуард и Владимир не обсуждали между собой криминальные темы. Возможно, это и позволило им сохранить дружбу.
Если в «Игроке» мы удивляется личности героя и неожиданности его встреч с автором (они встречаются даже в забытой богом Боливии), то в «Тамге» Делба мастерски описывает римские реалии начала нашей эры. А ещё он рассказывает далёкую историю своего рода, людей, которые носят фамилию Делба. Раньше род писателя существовал под другой фамилией – Цанба. Владимир повествует в художественном произведении об истории своей семьи, используя палиндром времени. «А время-то раскручивается назад», – говорит он. История и геральдика соединяются в путешествии духа. Это не реинкарнация наоборот, это реконструкция судьбы предка путём перевоплощения в него, почти по системе Станиславского. Нечто подобное демонстрировал нам Анри де Ренье в романе «Живое прошлое».
Подробные описания быта и облачения легионеров целиком погружают читателя в ту далёкую эпоху. «Небо нависло над великим городом, как перевёрнутый кем-то бездонный синий сосуд. Ярко-синий цвет неба живописно контрастировал с белыми стенами и терракотовыми черепичными крышами домов, плавно и торжественно стекающих с холмов в низины. Шёл девятый день пятого месяца Maius, восемьсот тридцать третьего года ab Urbe condita, то есть от основания Рима». Ничего вам не напоминает? Лично мне – «ершалаимские» пейзажи «Мастера и Маргариты». А ещё – «Саламбо» Флобера. Нет, конечно, ничего впрямую Владимир Делба не заимствует. Но мы же всё читаем и творчески переосмысливаем! И, насколько хватает таланта, пытаемся быть на высоте классиков.
Честно говоря, римское летоисчисление, применительно к датам жизни Ирода Великого, повергло меня в смятение: неужели автор ошибся? Ведь Ирод был современником Христа! Не может там быть семьсот какого-то года! Но нет – Делба везде предельно точен. И нимфоманка Береника («Тамга») действительно существовала, и она действительно была привезена императором Титом из Иудеи в качестве военного трофея. «Тамга», на мой взгляд, самая мастеровитая из новелл, вошедших в «Рулетку судьбы». И, конечно, она закономерно «венчает» эту книгу.
Есть в «Рулетке судьбы» и сквозные идеи, которые кочуют из одного произведения в другое. Вот, например, в «Тамге» Береника продумывает многоходовую комбинацию, которая приводит к смерти главного героя новеллы. Но ведь тем же самым, в сущности, занимался и Эдуард, герой «Игрока»! Другое дело, что Эдуард, в силу особенностей характера, никогда не взялся бы режиссировать смерть друга или любимой женщины. Поэтому если Эдуард – современный Остап Бендер, то Береника вызывает ассоциацию с Хулио Хуренито. Интересно, что отравленный герой «Тамги»… анализирует своё отравление. Как такое возможно? Разгадка наступает в самой концовке новеллы. Оказывается, действие происходит… во сне.
Произведения Владимира Делбы свидетельствует об авторе как человеке общительном, умеющем дружить, верном памяти близких, постоянно находящемся в гуще жизни. Делба – «тёплый» автор. Его книги полны любви к людям. «Рулетка судьбы», как явление, пожалуй, в той или иной степени присутствует в судьбе каждого человека. Она отправляет наших современников в горячие точки планеты или далеко в космос. Она уводит порой людей на чужбину, заставляя их с горечью покинуть родную землю. Проекция черт характера человека на современную действительность и формирует, на мой взгляд, невидимый пасьянс, который составляет нашу судьбу.
«ЖИЗНЯНОЧКА И УМИРАНКА»
(Ольга Ильницкая, Сгущение жизни – моё ремесло. Стихи. Книжная серия «Авангранды». –
М., Издательство Евгения Степанова, 2020. – 140 с.)
Есть люди, пребывание рядом с которыми требует душевного труда. Они создают вокруг себя высоковольтное поле мучительных вопросов бытия. И не всякий, общаясь с такими людьми, «готов к труду и обороне». Ольга Ильницкая – человек бескомпромиссный. Ей, как никому другому, хорошо известно, что жизнь – как минное поле. Ильницкая – человек судьбы. О творчестве таких людей сложно говорить вне контекста судеб. «Невидимая» судьба является мистическим Граалем творчества поэта. И проза, и поэзия Ольги Ильницкой живут «сгущением», которое и выведено в заголовок новой книги. При этом сгущение в поэзии Ольги не похоже на сгущение в её прозе. Это не просто уплотнение – это тайнопись, метафора, герменевтика, предельная сжатость повествования. Стихи словно бы устремлены вовнутрь. В то же время, поэзия Ольги самодержавна. На становление Ильницкой как поэта повлияло, как выразился Станислав Айдинян, её ироничное самоощущение, питаемое вольным, смешливым и трагическим характером родного города, это «одесситство», которого у одессита не отнять.
Поперёк листопада ложится мой путь,
Вдоль гусиного, мелкого ломкого шага.
Если был кто со мною – отстал отдохнуть,
Если шёл параллельно – то так ему надо:
Обомлеть, столбенея от истин сквозных,
Обалдеть от раскосого лисьего взгляда.
Подойду и скажу: параллельность прямых
Листопадом нарушена – значит, так надо.
Значит, ты потрудись обнаружить во мне
Глубину зачинанья строки непреложной.
И меня оттолкни, отпусти, отомсти
Теплотой за обманчивость ясности сложной.
Будем живы – и вновь разбежимся поврозь
Листопад разгребать, шелестя и рифмуя
Небо с морем и в небе с волною колдуя,
Ощутим глубину. И, волнуясь, глотнём
Эту истину – лживую, горькую, злую.
Это стихотворение является, на мой взгляд, для Ильницкой знаковым. Оно присутствует практически во всех её сборниках стихов. Ольга использует элементы автопортрета. «Раскосый лисий взгляд», «глубина зачинанья строки непреложной». «Строка непреложная» – это жизненные принципы, которыми героиня не может поступиться. Связь между жизнью и поэзией глубока; жизнь «зачинает» строку. В этом стихотворении хорошо очерчены отношения лирической героини с миром. Она – стержень. Она – нравственный ориентир. Иногда с ней сложно. Кто-то не выдерживает – «отстал отдохнуть». Стихи Ольги парадоксальны – чего стоит одно только «оттолкни, отпусти, отомсти (!) теплотой за обманчивость ясности сложной». У одного русского классика была «прекрасная ясность». У другого – «цветущая сложность». А у Ильницкой – «сложная ясность». Хорошо! Мы помним, кем у нас является «парадоксов друг».
Лирика Ольги – продукт двойного разлома: личного и государственного. Советский Союз и Приднестровье, Россия и Украина – эпоха ломает и режет по живому. Высокая отстранённость и одновременно причастность позволяют Ильницкой писать объёмно и порой злободневно. Её перу принадлежит яркая русско-украинская билингва. «Единство дум, братерство мов скрiзь соль i сiль – в одно». «Пам’ять наче дощ та сонце, я то плачу, то смеюсь, бо пiд серцем моїм б’ється моя Киевская Русь!». Поэзия настроена на единение. Ольга пишет «с чувством бездны». Бездна, глядящая в человека. Судьба поэта соткана из контрастов. Счастье и несчастье ходят у неё под руку, иногда даже обнявшись. Всё в мире зыбко и непрочно. Ты можешь быть абсолютно, полнокровно, почти неприлично счастлив – и в одночасье всего лишиться.
Люблю. Люблю. И, значит, потеряю.
Весь мир зачищен. Солнце догорает.
Из одиночества – к себе я говорю,
Из одиночества, где прошлое не тает.
Где только ледяная пустота.
Там крестики нательные летают.
Следит за ними вечнаяПьета…
В новой книге тематически перемешаны стихи разных лет. Некоторые циклы дописаны и составлены заново. Такая компоновка, с указанием дат, позволяет наблюдать изменения в поэтике автора. Бросается в глаза, что стихи нулевых и десятых годов отличаются некоторой «отвязностью», широким употреблением просторечной и даже ненормативной лексики, чего не было в стихах, датированных ХХ-м веком. Это след от одиночества и самостояния, зачастую – непонимания и зависти окружающих. На всё это наложились ещё и драматические судьбы детей. Но когда у поэта в России была простая судьба? Порой верность любви определяет жизненную позицию человека.
На руках твоих я распята.
Я была как Иисус на кресте.
В поцелуе теряла брата,
и сияли мы в наготе.
На руках моих ты распят.
Белый свет побеждён и смят.
На кресте нашем общем вдвоём –
Мы одно с головы до пят.
«Всё наше достаётся, милый, нам – заслуженной и сохранённой мерой», – говорит поэт. Ольга – мистик по своему душевному складу. И к стихам обращается тогда, когда хочет отразить вещи нечёткие в сознании, непроявленные. Поэт-мистик – «вещь в себе»: его страхи, надежды и вожделения не всегда прорываются наружу. Именно поэзия – своего рода «убежище» для мистика. Стихи Ильницкой – о непроявленном, о зреющем исподволь, о «третьей стороне медали». У неё есть какие-то рецепторы, которыми она улавливает это рождающееся, вызревающее в муках. Любимые поэты Ольги – Блок и Саша Чёрный. Мне очень нравится стихотворение «Просто и бесконечно» о рождении своего ребёнка, о том, что мальчиков-воинов часто «употребляет в пищу» государство, не считаясь с горем матерей. «О что за мука – Домом быть. Быть входом…», – вздыхает мама-поэт.
Мать отделяют от Дитя и… жизни.
Отец ждёт сына,
чтоб вручить Отчизне.
Отчизна ждёт младенца –
чтобы съесть.
И в этом истина и счастье есть.
Ильницкая – диалектик; мистика часто приводит к диалектике, поскольку умеет увидеть явление с разных, часто противоположных сторон, Ольга постарается понять и, по возможности, принять противоположности; поэт видит и плюсы, и минусы, не боится оксюморона. Каждый, кто читал стихи Ильницкой, наверняка обращал внимание на «нелинейность» её лирики и тяготение к верлибру. Автор книги «Сгущение жизни – моё ремесло», пожалуй, могла бы определить предмет поэзии и свою работу как жизнь с острым чувством боли и сопереживания чужой боли, растворённой в судьбах окружающих людей, попытку преодоления боли словом. Фактически она в поэзии занимается тем же, что и в прозе – только средствами поэзии.
«Апрельский воздух – веянье печали…».
А нам иного и не обещали.
«Не мир, но меч».
И твёрдые скрижали, не небеса –
исчерканы стрижами.
Строго говоря, Ильницкая лирик-воин, а не «чистый лирик». Как Николай Гумилёв. Гражданская тема не отпускает автора. Предыдущая книга Ильницкой называлась «Идёт по улице война», и оружием выбрано слово. «Я б диктовала волю полководцам», – говорит поэт. Она – человек старой закалки, воспитанная в семье кадрового офицера, мать была прокурором. Дочь семейные традиции восприняла и в посвящении матери свою позицию выразила определённо:
МАМЕ
Я детства светлого приметы
В портфеле бережно храню.
На грамотах усатые портреты
День будущий грозит предать огню.
Он очистительно пройдёт из дома в дом.
Который год балуем с петухом…
Мне платья школьные портниха шила
Из прокурорского сукна.
А мать всю жизнь мундир носила.
И тяжести его была верна.
У Ольги есть дар проникновения в суть вещей. Знание приходит как догадка, как озарение, и тогда именно стихи – лучший способ поведать миру о сокровенном. Надо только «перевести» свои эмоции на «человеческий язык», записать по-русски. Поэтический слух направлен не столько на звук, сколько на смысл, на суть вещей. Поэтому её стихи бывают похожи на статую, извлечённую скульптором из глыбы мрамора. Стихи у Ольги нестандартные, нелинейные, острые, в чём-то угловатые, «неправильные». Каждому стихотворцу знакома ситуация, когда в том или ином слове не хватает слога для правильного силлабо-тонического размера. Как правило, пишущий начинает судорожно искать синонимы для решения этой проблемы, заполняет лакуны предлогами и местоимениями. А вот Ольга Ильницкая этого никогда не делает. Она оставляет строчку, как бы не завершая звука. Это создаёт порой непривычный для слуха ритм. Зато каждое слово на своём месте, нет ничего лишнего. Но степень владения языком, личностный напор и важность того, о чём она говорит, делают эти строки важными для русской поэзии. «Голос мой надломленный и хмурый», – говорит поэт о себе. «Танцуй, как танцуется, – советовал ей великий поэт-фронтовик Юрий Левитанский, – у тебя есть чувство метра и ритма. Ничего не бойся».
Я знаю страх, и жизнь люблю,
лишь ею я больна смертельно.
Я побывала в том краю,
где тайны нет, а есть терпенье.
Ильницкая использует в своих стихах дольник, тактовик, акцентный стих. Стихам её присуща «некая сумасшедшинка», – заметила Юнна Мориц. Ольга порой бывает жёсткой в оценках. Она – визионер. Нужда и избыток в её стихах, словно в сообщающихся сосудах, взаимодействуя, создают своеобразный язык, «свой голос», её стихи узнаваемы. Никогда не знаешь, стакан жизни у тебя наполовину пуст или наполовину полон. Но это питает лирику.
…там вечность смотрит в нас. И молча ждут века.
А мы копаем вглубь. И смотрим в облака.
Человек в поэтике Ольги Ильницкой – больше чем человек. Человек – весть для другого человека. Ильницкая – поэт стихии. «За жизнью надо ходить!» – убеждена она. Можно сказать, что все стихи у неё – о любви: «У меня нет таких слов, чтобы были не о любви», – говорит она, – а любовь «цепляет» и всё остальное. Ольга-воин «воюет» и жизнь, и любовь.
«Сгущение жизни – моё ремесло» – название, на мой взгляд, длинноватое для книги стихов. Но Ольга в принципе склонна в поэзии к длиннотам – длинным нотам бытия. «Мне дороги длинноты нашей жизни. Но более – мне памятны мгновенья», – говорит она, и эта текучая, живая парадоксальность, внезапность смены планов и чувствований – характерна для поэзии Ильницкой. «Сгущение» – это авторское избранное. Она берёт с собой в дорогу самое важное. У Ольги всегда бытийствует жизнь внутри. Не та, что за окнами или за рубежом. Это постижение мира в себе. Постижение себя в мире. Другая жизнь. Своя. Свой голос. И растут стихи, «секретные материалы» души поэта.
Люблю любовь. Мне ничего не поздно.
В моих стихах отныне и для всех
осенняя прозрачность, и морозно,
лукавый взгляд и беззаботный смех.
«Жизняночка и умиранка» – эту строчку Мандельштама Ольга Ильницкая в новой книге словно бы переадресовывает себе. Подобно Максу Волошину, Ольга ищет человеческое в человеке. Вне партий и групповых интересов. Поле жизни и работы, творчество и личная жизнь писательницы вызывают к себе повышенное внимание. А, значит, она состоялась – как личность, как человек, чьё мнение всегда важно. «Поит её звезда живая, единство светом поверяя. На смерть? На путь – благослови!». Ильницкая знает свою Звезду, верит в неё.
Поэтическая книга стихов с прозаическим названием «Сгущение жизни – моё ремесло» отмечена дипломом лауреата премии «Писатель ХХ1 века» за 2020 год в номинации «Поэзия». Формулировка лаконична: «За выдающиеся достижения в литературе».
ГЛАЗА В ГЛАЗА, ИЗ ЖИВОГО В ЖИВОЕ
(Эльдар Ахадов, Люблю и помню. Рассказы. – М., Издательские решения, 2021 – 326 с.)
Эльдар Ахадов – представитель современного неоромантизма. Преодоление сложностей, испытания на прочность только делают его героев сильнее. Они всегда идут навстречу испытаниям, а не избегают их. И не ради адреналина, а просто потому, что считают именно такую жизнь настоящей. Любовь к своим героям начинается у писателя с любви к людям вообще. А ещё – его отличает вера в чудо. Эльдар не раз был свидетелем, участником и даже организатором чудесных событий. Его герои способны на нестандартный поступок, которого от них никто не ожидает. Например, художник из рассказа «Меценат» отдаёт все свои картины, чтобы издать стихи слепой девочки. Герои Ахадова всегда нацелены на настоящее. Эти качества и делают его непохожим на других писателей.
Проза Ахадова – очень «авторская». Как авторская песня. Всё, о чём он рассказывает, имеет глубинную связь с его судьбой. «Твой храм – в тебе», – говорит писатель, углубляясь в свой мир. «Люблю и помню» – избранное его большой и малой прозы. Рассказы красноярского писателя трогательны, эмоциональны и познавательны. Путь к Слову никогда не бывает усыпан розами. Чтобы хорошо писать, изначально надо «заплатить за вход». Но Эльдара Ахадова это не смущает. Для понимания особенности его мира процитирую короткий рассказ, которым завершается книга.
КРЫЛЬЯ
Много раз ему говорили: «Даже не мечтай о полётах! У тебя недавно был инсульт. Ты не мог ходить. Ты и сейчас еле ходишь. Ты ложку не мог держать, чтобы самостоятельно поесть. Какой тебе параплан? Смирись. Такова жизнь».
А он опять и опять отвечал: «Чтобы летать, нужны крылья, а не ноги. Я – поэт. У меня есть крылья! Я обязательно полечу!
И он полетел.
Произведениям Эльдара Ахадова присуще поэтическое видение мира. Большое сердце и отменное знание жизни делают его рассказы успешными и узнаваемыми. А ещё – он романтик чистой воды и высшей пробы. «Посмотри мне в глаза» – так называется повесть о любви, с которой начинается новая книга писателя «Люблю и помню». У героев Ахадова любовь рифмуется с преданностью. Любовь всегда ищет взаимности, но не рушится в одночасье из-за неразделённости. В разнообразных героях писателя я вижу коллективный автопортрет самого автора. Скажи мне, кто твои персонажи, и я скажу, кто ты. Именно в рассказах о любви талант писателя достигает, на мой взгляд, своего апогея. Здесь у него стирается грань между «чудом» и «реальностью». Реальное согласуется с вымышленным на равных правах.
Рассказы, которые вошли в книгу «Люблю и помню», полны любви и достоинства. Сила Ахадова – в необособленности от проблем человечества. Писатель умирает и возрождается к жизни вместе со своими героями. Он ищет преданного и понимающего читателя: «Чувствуешь, как я радуюсь, как печалюсь вместе с тобой? Пусть я не знаю, где ты, но я чувствую твоё присутствие. Спасибо тебе за это…За что? За то, что ты есть…». Писатель и его читатель рады посмотреть друг другу глаза в глаза.
Эльдар Ахадов внимателен к минувшему и грядущему своего рода. Он понимает, что ныне живущий человек – это мост между предками и потомками, между прошлым и будущим не только рода, но и страны. Слитность со своими героями находит в рассказе «Мамина долма» даже графическое подтверждение: «Это правда, мама знает, как я люблю мамину долму». Разрозненные слова неожиданно соединяются в обретённой общности!
Поэзия и жизнь – две стороны одной и той же медали. Эльдар Ахадов – поэт и в жизни. А наша реакция на творчество писателя формирует ещё и третью сторону этой медали. Как видим мы из рассказа «Цаеток Чжень», чистота помыслов и доброта души возвращают людям молодость и дарят бессмертие. Эльдар в своём творчестве – больше чем свидетель и бытописатель. Он выступает как мудрец, который делится сокровенным. «Пришло время, прошло и вышло. „Тук-тук!“ – постучалось сердце. „Кто ты?“ – удивилась память. „Кто ты?“ – отозвалось эхо. И всё исчезло. Всё. Кроме любви».
Удивительна и география его произведений. Баку, Уренгой и Красноярск, Южная Америка, блокадный Ленинград… Эльдар любит и ценит людей, готов назвать каждого из героев и свидетелей жизни поимённо. Писатель обладает уникальным талантом находить сюжеты, которые оказывают сильнейшее эмоциональное воздействие на читателей. Он останавливает мгновения высокого звучания. Его рассказы исповедальны, и мы можем многое узнать об авторе из его произведений.
Ахадов – из числа тех замечательных писателей, у которых самые невероятные приключения почерпнуты из реальной жизни. В его рассказах постоянно происходят настолько невероятные события, что невольно начинаешь думать о богатой фантазии автора. Мне кажется, есть люди, которые просто притягивают к себе жизнь. Таков и Эльдар Ахадов. Подобно Альберту Швейцеру, ему тоже свойственно «благоговение перед жизнью». У Ахадова всегда присутствует глубина, разные пласты понимания. Например: «Бога спросили, существует ли человек? Ответа не было, но надежда осталась…». Писателю, как и нам с вами, хочется, чтобы человек всегда «звучал гордо». Его произведениям свойственны афористичность, парадоксальность, ироничность, приверженность фактам. Вместе с верой, надеждой и любовью эти качества образуют щедрую творческую палитру.
«Люблю и помню» – звучит как мантра. Что такое любовь без памяти? Что такое память без любви? Писатель внимателен к жизни. Знание физики, метафизики и философии помогают ему в осмыслении бытия. «Энергия, из которой состоял человек, не исчезает, она только видоизменяется. Происходит перетекание из живого в живое», – говорит Ахадов.
Книга составлена таким образом, что в ней соседствуют и перемежаются короткие рассказы, «афоризмы и мысли» в духе Ларошфуко и полновесные, «длинные» рассказы. И везде автор на высоте слова. Всё это тоже, в сущности, поэзия, только средствами прозы. Философские миниатюры и сентиментальные рассказы образуют два магнитных полюса планеты «Эльдар Ахадов». И везде присутствует доминанта вечного над сиюминутным. «Вечное отнять невозможно», – говорит писатель.
Составление такого рода книги соответствует «времени собирать камни». Из сказок, северных рассказов, военной прозы и других своих тематических книг Эльдар составил антологию любви и памяти. Память – это ведь не только наши ушедшие. Это воспоминания о тёплых, незабываемых эпизодах из жизни. А поколесил по планете маркшейдер и путешественник, участник географического общества Ахадов изрядно. Интересно, что имя Эльдар широко распространено как в тюркской, так и в европейской культуре. В Европе это имя образовалось от древнескандинавских слов «eldr» (огонь) и «arr» (воин). Эльдар для европейцев – это воин огня. Для тюркских народов Эльдар – «Божий дар». Поэтому, наверное, писатель Ахадов и чувствует себя, странствуя, везде как дома.
Книга «Люблю и помню» производит своего рода спектральный анализ любви как чувства благородного, благодатного и всем необходимого. У Ахадова это не только любовь между мужчиной и женщиной. И не только любовь к Богу. Это, например, ещё и любовь Бога к человеку. Писатель рассказывает, как ангел-хранитель много раз спасал его от смерти. И готов стать такого рода спутником для своего читателя. Настоящая литература укрепляет нас в самих себе и делает мир лучше.
«Не ищи свой Храм ни на земле, ни на небе. Твой Храм в тебе. Не всякий знает о своём Храме. Не всякий, кто знает о Нём, видит Его свет. Не все, кто видят Его свет, войдут в Храм. Но у каждого есть надежда».
ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ В ПОЭТИКЕ АЛЕКСАНДРА СОБОЛЕВА
(Александр Соболев, Между волком и собакой. Стихотворения. – М., Водолей, 2020. – 224 с.)
Не так давно я читал стихи безвременно ушедшего от нас обнинского поэта Валерия Прокошина и «запнулся» на строчке «путешествие вдаль – там, где волк догоняет собаку». «Где это волк гоняется за собакой? – удивился я. Написал на стихи Прокошина музыку, но всё никак не мог разобраться в этой загадочной фразе. Причём тут волк и собака в любовной драме? И, когда поэт Александр Соболев прислал мне в PDF свою книгу «Между волком и собакой», я уже не выдержал: эти люди знают что-то такое, чего я до сих пор не знал! И напрямик спросил об этом у Соболева. По идее писатель, конечно, должен о таких вещах знать. Но судьба порой складывается так, что, находясь в одном месте, ты об этом знаешь, а в другом – остаёшься в неведении. После сократовского «я знаю, что ничего не знаю» частное незнание уже мало смущает людей. Наоборот, оно вызывает энергию постижения. Хочется знать! Оказалось, что речь идёт о ночи, причём о строго определённом времени – между часом ночи и пятью утра. Марина Цветаева говорила, что это «заговорщиков час и юношей, час любовников и убийц».
Здесь, как мне кажется, Александром Соболевым заложен ещё один смысл. Ночь уже на исходе, однако, рассвет ещё не забрезжил. И все мы живём в ожидании, как бы в преддверии чего-то светлого. Сбудутся ли наши надежды? Вот и в жизни всей страны всё словно бы замерло на паузе между тьмой и светом.
В новой книге Александра с самого начала задан тон игры. Homo ludens – человек играющий (мода на латынь в стихах возвращается!). «Что наша жизнь? Игра». «Весь мир – театр, и все мы в нём – актёры». Эти ходячие фразы у всех на слуху. Но, как мне кажется, у Соболева его homo ludens ближе к интеллектуальной «игре в бисер» Германа Гессе. Частным проявлением которой является игра против смерти:
А значит – верьте или не верьте –
среди забот о любви и корме
играть приходится против смерти
в её отвратной и пошлой форме.
Когда мы говорим о «homo ludens», безусловно, стоит вспомнить одноимённую фундаментальную книгу-исследование известного голландского историка и культуролога Йохана Хёйзинги. В этом трактате Хёйзинга признаёт за игрой главную формообразующую роль в социальных – и не только – проявлениях. Он считает, что игра не является феноменом культуры, поскольку она намного древнее, чем культура. Однако сама культура, согласно Хёйзинге, имеет игровую природу. Мы видим, что ларчик Александра Соболева, даже если он открывается просто, таит в своих глубинах сюрпризы, а подчас и второе дно.
В современной поэзии сходные мотивы звучат у Григория Марговского («игра игр») и, особенно часто, у Константина Кедрова («я играю ни на чём обо всём»). А вот как это звучит у Соболева:
Он дарит миру с себя по нитке,
мешая аду, поодаль рая,
играя Гессе, Шекспира, Шнитке,
судьбой и жизнью своей играя.
И чуть дальше, в этом же стихотворении:
играть без правил, играть без судей,
ножу ответить своим дуплетом,
отдав ферзя (да игру, по сути) –
не горевать никогда об этом.
Особо отмечаю соответствие ритма стихотворения его содержанию. Поэтический слух – основа основ для мастера стихосложения. Соболев много знает, он эрудирован и начитан. Он – знаток, он – магистр. Как Диоген, он ищет человека. А ещё Александр ищет в стихах «философский камень», алхимию слова. Ищет человека в себе самом.
Ростов-на-Дону славится своими поэтическими традициями. В этом городе трудится много поэтов высокого уровня, выпускаются книги и альманахи. Вклад Ростова-на-Дону в русскую поэзию значителен. Александр Соболев, безусловно, выделяется среди ростовских лириков как самобытный мастер. Следует отметить, что по своей основной профессии Александр Соболев – физик. Помните, в советское время было деление творческих людей на физиков и лириков? В 21-м веке, на мой взгляд, произошло «слияние» физиков и лириков. Физики больше не ощущают поэзию как чужую для себя территорию, а отводят ей важную организующую роль.
«Во мне, а не в писаниях Монтеня находится то, что я в них вычитываю – говорил Паскаль. И, конечно, эта рецензия – проекция стихов Александра на мою судьбу, мой образ мыслей и мои духовные интересы. Как это – «ничего личного»? Всё – личное! Я просто не мог пройти мимо стихов Соболева об Афганистане, «Бурой баллады». Очень хорошие стихи! Что лишний раз доказывает: персональное присутствие на войне для поэта необязательно. Важно присутствовать в том или ином месте сердцем, душой, духом. «Бурая баллада», видимо, названа так потому, что льётся бурая кровь, и слово «бурый» идёт рефреном. Но автор-визионер закладывает здесь как минимум ещё один смысл. Может быть, почти случайно. Так, моджахеды стреляли в советских воинов из БУРов. «оБУРели»!
Больше не мучают горечь и страх,
больше не больно,
только из эха родится в горах
гул колокольный.
Освобождая от здешних забот
русскую душу,
он широко и неслышно плывёт
над Гиндукушем!
Он до краев наполняет собой
гиблую пропасть,
бережно держит над бурной водой
гибкую лопасть…
Вечным вопросом о зле и добре –
он без ответа
длится и длится в стальной кожуре
бронежилетов.
Отменно найденный ритм – дактиль с усечёнными парными строками. Стихи у Александра не всегда простые для понимания, и чуткий поэтический слух поэта помогает читателю в поисках истины. Именно по соответствию ритма смыслу читатель сознаёт, что перед ним блестящий поэт и цельная, самодостаточная личность. Достоинство человека можно выразить универсальной формулой Варлама Шаламова – «не верь, не бойся, не проси». Вот как аукается шаламовская триада в строчках Соболева:
Где смирение на царство венчается,
где подхвачены штаны бечевой –
наше сердце не боится случайного
и не просит у судьбы ничего.
В целом Александр – «поэт длинного дыхания». Баллады, длинные стихотворения, маленькие поэмы – его привычный ареал обитания, его стихия. Но это отнюдь не значит, что он не может написать прекрасное стихотворение из 12-16 строк.
Шесть часов у сна, у тишины,
льна и накрахмаленного ситца.
Снег упал. И, снова прощены,
к небу в гости можем попроситься.
А не то – плениться январём,
причаститься этой ночи ранней,
во дворе, под сонным фонарём,
нагрести блескучих острых граней
и потом от крохотных кресал
зажигать рождественские свечи.
…Эту ночь вчера живописал,
а сегодня – чаянная встреча.
Тише… тише… гаснут голоса,
остывают лампочки и строчки,
снежный свет скользит по волосам,
отменив пустые заморочки,
и рекламы клёкот чумовой,
и дверных электроканареек…
А в прогалах туч над головой
всё сильнее звёзды январеют.
Александр активно использует в своей поэтической речи особые выражения, которые присущи южнорусскому говору. Например, слово «блескучих» в данном стихотворении (блестящих). Соболев – прекрасный пейзажист:
Налилось и потяжелело,
посырело, как в бельевой,
алебастром и мокрым мелом
загустело над головой.
Капли в листья стучат негромко.
Задымлённый закат-цитрон
оседает песком в воронку,
оплывает за кромку крон.
Потихоньку тянет озоном,
по округе скрипит сверчок,
из промоченных чернозёмов
по стволам темнота течёт.
Всё – намерение и тайна,
всё – мистический тёмный знак:
юго-запада бормотанье,
неуверенный брёх собак…
Книга «Между волком и собакой» даёт самое широкое представление о поэзии Александра Соболева, о разнообразии его личности. Есть у него в стихах и юмор, и сатира. Вот, например, стихотворение «Новые процессы». Смешно и грустно, как юристы «отмазывают» отъявленного мерзавца Бармалея. Адвокату заплачены большие деньги, и он из кожи вон лезет, чтобы обелить своего подзащитного.
В документе, солидном гроссбухе –
вперемежку котлеты, и мухи,
и астральное тело истца.
Но не сыщется в мире белее
реноме шевалье Бармалея!
Он работает в поте лица!
Посудите, ведь нужно кому-то
поставлять обезьян в институты,
где исследуют их потроха?!
А у дока поехала кровля.
Нарушая свободу торговли,
он вопил и руками махал.
Мой клиент не приветствует крика.
Он родился на острове диком,
где свобода превыше всего!
Где валы разбиваются, пенясь!
И послал старикашку на… этот…
ну, на место поставил его.
Адвокатские дела – это тоже ведь «ролевая игра», где нужно обелить злодея и одновременно очернить святого. Смешно, когда вполне себе литературное слово «пенис» (по рифме) замалчивается, как будто обсценное, ругательное. Читатель ждёт уж рифмы «розы», но у Соболева, в отличие от Пушкина, не получает её.
Книга Александра «Между волком и собакой» выдвинута на престижную премию им. Фазиля Искандера. Пожелаем ей доброго пути и пытливых, верных читателей.
МОЙ БЕДНЫЙ ДАНЯ, ИЛИ ЖИЗНЬ ДЛИНОЮ В ЛЮБОВЬ
(Наталья Гринберг, Роман Михеенков, Пластинка на костях. Пьеса-дуэт. –
Халландейл Бич, Флорида. Blue Ocean Theater Studio, 2021 – 53с.)
«Пластинка на костях» – пьеса очень трогательная. Трогательность человеческих отношений отличала многие ранние пьесы Алексея Арбузова, например, «Моего бедного Марата». Новую пьесу Натальи Гринберг и Романа Михеенкова вполне можно было бы озаглавить «Мой бедный Даня», поскольку героиня пьесы всё время рассказывает нам об этом человеке. Героями пьесы управляет любовь – взаимная, тайная, планетарная. Она родилась из ничего, из пустоты, просто из любопытства – да так и не отпустила героев «на волю». В мире существует неизбывная тоска человека по идеальному возлюбленному. По чистому чувству, вне соперничества, вне мучительных треугольников. Конечно, в любви участвуют двое и несут ответственность за неё в равной степени. Вот только дальнейшие судьбы героев пьесы Гринберг и Михеенкова оказались неодинаковыми. И главный «пострадавший» в ней – именно Даниил.
В «Пластинке» драматурги выступили, на мой взгляд, от имени большей части человечества. Если провести опрос, может оказаться, что каждый второй живёт не с тем партнёром, с которым хотел бы соединить свою жизнь первоначально. Пьеса рассказывает о современных Ромео и Джульетте. Свиты Монтекки и Капулетти, которые мешали героям Шекспира, теперь забаррикадировались внутри наших главных героев. Лены и Дани. «Пластинка на костях» – своего рода поэма, в широком смысле слова, как «Мёртвые души» у Гоголя. У Гринберг и Михеенкова все души – живые. Жизнь человека спрессована в один час сценического времени, из неё выхвачено самое важное. Фрагменты, избирательно подобранные памятью, дают, тем не менее, цельное представление о судьбе человека. Пьеса-дуэт всё время держит читателя в романтическом напряжении.
Любовь в идеале – это «свобода, равенство и братство». «Боже, пошли мне равную!» – говорил поэт. Но Даня изначально не чувствует себя равным Лене, и это, может быть, стержневой фактор, который приводит героев к разлуке. Взаимные чувства на поверку оказываются «с червоточинкой», потому что не идеальны сами люди. У них – комплексы. В решающий момент герои боятся своего счастья. У Дани возникает комплекс неполноценности. Он считает Лену профессионально более талантливым человеком. Говорит, что недостоин её. А ещё паре влюблённых мешает разлитый в воздухе советского времени вирус бытового антисемитизма. Он вроде бы и не является фактором доминирующим, но в то же время влияет подспудно, на уровне возможности такого «неравного» брака. Драма заключается ещё и в том, что Лена не умеет помочь любимому человеку избавиться от комплексов. Её снедают собственные тараканы.
Удивительно, но красивый, высокорослый, неглупый юноша не чувствует себя равным интересной и привлекательной девушке. Дело в том, что первая любовь часто целомудренна и возносит любимого на мысленный пьедестал. А сам ты стоишь на земле! Возникает страх неразделённой любви. И ты ещё больше начинаешь «обожествлять» партнёра. Любовь в этом плане двойственна: с одной стороны, она творит кумиров. С другой, идеализация земного человека неизбежно отдаляет влюблённого от того, кого он посадил на свой трон. И таких историй в жизни сколько угодно! Например, судьба Любы Менделеевой и Александра Блока. «Он делает шаг назад, втягивает голову в плечи и смотрит на меня, как на статую на пьедестале», – яркая выдержка из пьесы, подтверждающая мою мысль. Помех у любви так много, что Даня, наверное, даже не держит все в голове. Но и того, что он держит, вполне достаточно, чтобы посеять в себе неуверенность. А ведь мужчины и женщины и так друг для друга – «инопланетяне»!
Даня трогает меня за плечо:
– Хочешь ещё одну конфету? – а я слышу «Хочешь меня?».
Да… я хочу сказать, но отрицательно мотаю головой. Ну как здесь не запутаться в его словах и поступках?
В идеале, тот, у кого меньше комплексов, должен помочь тому, у кого их больше. Во имя любви. Но это в идеале. В реальной жизни мало кто способен простить любимому обиду. Быть обиженным – тоже по-своему яркая роль, и люди любят её играть, невзирая на возможность счастья. «Пластинка на костях» – авторская метафора, нестандартное название «пластинки на рёбрах». Не рекомендованная к прослушиванию музыка записывались в советское время на использованных рентгеновских снимках. Рентген «удаляет» у человека кожу и кровеносные сосуды, оставляя одни кости.
Мы видим, что пластинка – необязательно винил. И винить в крахе любви – тоже некого. Пластинка на костях соответствует храму на крови. Как в плохом, так и в хорошем смыслах. Плохо, что на крови. Хорошо, что построили храм и молятся. Плохо, что пластинка на костях. Хорошо, что звучит музыка. И эта двойственность прослеживается во всём. Поэтому в жизни трудно отличить удачу от неудачи. Одновременность мажора и минора придаёт пьесе глубину. В ней есть такой момент. Даня в отчаянии хочет… порвать свою тонкую пластинку на костях. Он думал, что она не только гнётся, но и рвётся. Теннисисты, например, снимают стресс, разбивая ракетку о корт. Но пластинка Дани выказала удивительную прочность. Рукописи не горят! Музыка вечна! Поэтому она звучит в душе Лены и Дани и десятилетия спустя.
Поехать со своим курсом на картошку – это же так романтично для влюблённых. Всё время – рядом. Неформальная «семья». Можно даже не признаваться в любви. Ты ведь и так наслаждаешься обществом любимого человека. Студенческие годы – наше «место силы», куда всё время хочется возвращаться. У пьесы Натальи Гринберг и Романа Михеенкова есть одна особенность. Хотя она и написана для театра, прежде всего, это качественная литература. «Пластинка на костях» читается как полноценная повесть. Реплики героев «нюансированы» примечаниями, которые интересно комментируют движения души и поступки героев.
Для Лены муж Илья – это любовь земная, а Даня – это любовь «небесная», романтическая, иррациональная в своей несбыточности. Конечно, и сам Даниил не идеален как мужчина. Так бывает в жизни – неидеальное прекрасно подходит отдельно взятому человеку. Авторы задают читателям простой вопрос: а что такое любовь вообще? В какой-то степени любовь – это высокая обречённость людей друг на друга. Мы сами запутываем свои судьбы, убегая от любви. И трудно бывает распутать эту «самодельную» паутину. В «Пластинке на костях» в какой-то момент кажется, что любовь уже сошла на нет, от костра остались одни головешки. Но так только кажется. У Лены и Дани любовь проявляет способность к самовоспламенению. Пьеса пронизана верой в неубиваемость подлинных чувств.
«Он был поэтом, но поэм не создал. Зато всю жизнь он прожил как поэт». Это строки из другой пьесы, «Сирано де Бержерака». Сирано и Роксана, как и Даня с Леной, никак не могут обрести счастье. Всё время кажется: вот сейчас они объяснятся, и всё будет хорошо. Но ожидание растягивается на десятилетия. А любовь – вот незадача – не умирает! Единственность избранника (избранницы) при огромном количестве возможных вариантов потрясает нас до глубины души. Бывают же в мире однолюбы! В «Пластинке на костях» этот посыл ещё более усложнён. Любовь Лены к Дане не мешает её жизни с мужем Ильёй. А вот для Дани Лена оказалась безальтернативной.
– Откуда я знаю? Я просто всё время жду и жду, что ты позвонишь.
– Ты ждёшь и ждёшь? Ждёшь, пока мы умрём?
Несбывшаяся любовь рифмуется у Гринберг и Михеенкова ещё и с ностальгией по всему хорошему, что было в Советском Союзе. Плохого тоже было немало, и это побуждало людей уезжать из своей страны. Сегодня такого рода ностальгия только усиливается – в первую очередь благодаря тому, что мир на глазах деградирует, движется по дороге к худшему. Любовь – такая огромная тема, что она невольно цепляет в пьесе ещё и тему национальной самоидентификации человека, тему эмиграции и другие важные для нас темы. Не выходя за рамки истории любви, авторы подробно рассказывают о психологических аспектах эмиграции. Во время перестройки героиня пьесы возвращается в СССР – в первую очередь ради Дани. Незавершённость, несбыточность любви постоянно воспламеняет чувства влюблённых. Сопереживают героям и читатели. Незаконченность любовного романа побуждает каждого из нас попытаться закончить его по-своему.
«Витаю в мыслях, судорожно ищу выход из лабиринта, в центре которого так же мечется Даня. Ромео и Джульетта с мобильными телефонами. Болтаемся во времени и пространстве, вечные мученики своей несгоревшей страсти. Наша любовь всё крутится и крутится. Заевшая пластинка на рентгеновском снимке. Запрещённая. Кем?..».
Пьеса глубоко раскрывает природу женской души. Открытая концовка пьесы оставляет героям надежду на новую встречу. Пьеса так хорошо скомпонована, будто бы и нет этих длительных пауз в жизни. Сцену на вокзале, когда Даня провожает Лену, которая уезжает навсегда, невозможно читать без слёз. Пьеса побуждает читателей и зрителей бережнее относиться к своим партнёрам, ко времени, отпущенному на жизнь и на любовь. Надежда на лучшее – есть! С кем это говорит Лена по телефону из манхэттенского парка после очередной невстречи? Не с ним ли, не со своим ли Даней?!
Пьеса Натальи Гринберг и Романа Михеенкова «Пластинка на костях» делает нас лучше, чище, чутче друг к другу. «Пластинка» благодаря своей универсальности может рассчитывать на самое широкое прочтение. Переживания героев близки всем и каждому. В кульминационные моменты пьесы язык дуэта авторов творит чудеса. Лена ни много ни мало отождествляет любимого человека, Даню, с родиной: «Я не оставляю позади СССР или город N-ск. Я оставляю позади Даню. Может, моя родина и есть он?». Наверное, половиной своего успеха пьеса обязана изумительным мизансценам и мастерским диалогам. В «Пластинке» много запахов и музыки. Героев связывают мелодии Джона Леннона. Воспоминания о минутах счастья остаются в сердце навсегда. В пьесе Гринберг и Михеенкова каждый читатель, который хотя бы раз в жизни любил, узнает самого себя. Эти ценности – общечеловечны, и над ними не властны ни люди, ни время.
Опубликовано в Южное сияние №2, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!