***
Сижу на облучке для некурящих,
а вдоль дороги – пьющие поют,
рассматриваю женщин проходящих,
их многообещающий уют.
Как вкусно пахнет – табаком горящим,
как сладок в прилагательном – глагол,
и я когда-то был ненастоящим,
покуда мне не сделали укол.
Спустилось ночью сдвоенное слово
с пучком редиса и зеленых стрел,
и я признал баширова-петрова,
и через боль мгновенную – прозрел.
Теперь сижу, не то, чтоб стариканом,
скорее – бывшим молодым слепцом,
с пустой бутылкой и с пустым стаканом,
в густой тени, над спящим холодцом.
Мне радостно, я слышу запах водки,
я вижу, как в кустах скрипит кровать,
что от калининграда до находки –
был первый рай, второму – не бывать.
И все-таки я стал хорошим мужем,
летающим во сне и наяву,
теперь, мой свет, мы дракуле послужим,
красавица, я в киеве живу.
***
Кто засчитает трудодни певцу и алкашу,
и я, отдельно от родни, риторикой грешу:
какое счастье быть одним, советовать во тьму –
как жить, не напиваясь в дым, народу моему.
А мой народ – весов стрелец и на дуде игрец,
он – подлинник, а не подлец, ну, не совсем подлец,
он верит в бога, в порнохаб, но это – мой народ,
он вечный раб, но этот раб – за родину умрет.
Спят престарелые дома и припекает май,
я, вместо вас, сошел с ума и сел в пустой трамвай,
вокруг – сплошная красота и прочая страна,
и сквозь улыбку, изо рта – еще течет слюна.
Он раб, а я – его вассал, я, вместе с ним, раз пять –
то погибал, то воскресал, то отходил поссать,
бетховена девятый вал читал на весь вокзал,
то пуповину пришивал, то снова отрезал.
Я лучший в мире сумасброд, но вовсе не дурной,
пусть мой – раздвоенный народ – смеется надо мной,
пусть он изведает труда, познает толк в вине,
и в час исхода, навсегда, забудет обо мне.
***
Я жил за лесом, прямо за посадкой:
крошилось небо, словно школьный мел,
и о любви мучительной и сладкой –
мне блок – читал, а магомаев – пел.
Я посылал онегина к татьяне,
пил солнцедар с героями труда,
и очень жаль, что инопланетяне
меня не похищали никогда.
Для службы и для опытов негоден,
и по национальности – дебил,
но заграничный громовержец один,
вернее – зевс меня благословил.
А чем еще заняться ахиллесу
в элладе леонида ильича:
писать стихи, еще – ходить по лесу
в кальсонах, без щита и без меча.
Спасти от комсомолки пионера,
встречая утро фабрики заря,
в обед – купить собаку для гомера –
ротвейлера, бойца, поводыря.
Я сыт по горло от чужого горя,
оно – повсюду, пряник или кнут,
мне, до зарезу, не хватает моря –
с такою рифмой в вечность не возьмут.
Потомок мой, пусть время бьет по нервам
и ты читаешь эту ерунду –
субботним маем, ровно в двадцать первом
двухтысячно-особенном году.
Я вижу – ты сидишь в лесопосадке,
на самом крае киевской руси,
все девушки на свете – кисло-сладки,
не веришь, у прабабушки спроси.
***
Сделаю работу над ошибкой:
я и к этой женщине привык,
осторожно, как футляр со скрипкой –
занесу ошибку в черновик.
Это не блокнот с телячьей кожей,
с шелестом обрезанных страниц,
это – дом трехкомнатный с прихожей,
почерневший от зверей и птиц.
Так заносят веру и проклятье,
на руках, и садят на кровать –
белую ошибку в красном платье –
черными губами целовать.
То вдохнет, то выдохнет лагуна –
за просторным, арочным окном:
сны и мифы николая куна
грузят чьи-то слуги на паром.
Много их: худых, вспотевших, смуглых,
пораженных господом в правах,
в нимбах из аквариумов круглых –
на еврейско-русских головах.
Мы с тобою, как изъян с изъянкой –
ляжем в нашем доме при свече,
нам приснится пушкин с обезьянкой
на кристально-угольном плече,
лошадь проживальского в тумане
и переживальского в огне,
две монетки, две, прости, two money –
в старомодном, ветхом шушуне.
***
Был финал сотворения мая:
задыхаясь от быстрой ходьбы –
надо мной пролетела хромая,
кистепёрая птица судьбы.
Вот на ком отдохнула природа,
и бугор объявил перекур:
на судьбе – с головою удода
и с фасадом ощипанных кур.
Пролетела, ногами касаясь,
и упала в чужой водоем,
я – шаман, вызывающий зависть:
зависть, зависть, как слышно, прием!
Маринуется солнце в закате,
едет, едет по вызову, к вам,
на электро-своем-самокате –
безответная зависть к словам.
С ней знакомы: успешный аграрий
и бездомный поэт от сохи,
ей понравится ваш комментарий,
но она – ненавидит стихи.
И не то, чтобы это – больное,
как мечты инвалида труда,
а похоже на чувство двойное,
на медаль – золотая звезда.
По судьбе, по любви, по закону:
вам – венок или слава нужна,
ну, а мне, благородному дону,
ваша зависть – вторая жена.
Как бессмертный аналог соседки,
ваша зависть – милее стократ,
заряжаясь вином от розетки,
прислонился к стене самокат.
И обманутый маем нагретым,
я завидую только врачам,
дням, наполненным солнечным светом,
и обильным дождям по ночам.
Я завидую всяким знаменьям,
чудотворцам воды и огня,
всем стихам, что меня не заменят,
но останутся после меня.
Опубликовано в Витражи 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!