Достоевский – всеобщий брат, сопечальник всем, непревзойдённый провидец – живописал случай, произошедший в сочельник:
Крошку-ангела в сочельник
Бог на землю посылал:
«Как пойдешь ты через ельник,
— Он с улыбкою сказал, —
Елку срубишь, и малютке
Самой доброй на земле,
Самой ласковой и чуткой
Дай, как память обо Мне».
И смутился ангел-крошка:
«Но кому же мне отдать?
Как узнать, на ком из деток
Будет Божья благодать?»
Существует феномен поэзии Достоевского: данной ярче всего в изломах диковатых стихов капитана Лебядкина, в игривой пьеске Ракитки: Эта ножка-эта ножка разболелася немножко…; но рождественское стихотворение – серьёзное и печальное – показывает такое русское отношение к небесному пантеону, что…чувствовать многое начинаешь иначе, даже в предельно прагматично-эгоистические времена.
Нежная песня Фета – сама от синевы снежного пространства, от кодов русской метафизики, от идей русского космизма, переданных через образный строй:
Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Вспыхивают словесные оркестры Блока, наследника…отчасти фетовской, отчасти лермонтовской музыки:
Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый –
Младенца Дева родила.
На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.
Голос Блока – весь из бездны, и весь прошит, пронизан золотистой тайной.
Крестьянское Рождество в щедрых красках и точных мазках, с звёздно-крепкими ощущениями и вспышками по небу драгоценных росинок звёзд передано Есениным:
Тучи с ожерёба
Ржут, как сто кобыл,
Плещет надо мною
Пламя красных крыл.
Небо словно вымя,
Звезды как сосцы.
Пухнет Божье имя
В животе овцы.
И – совершенно небывалым, но в тоже время и параллельным Есенину звуком течёт русское Рождество в Абиссинии: православном отсеке Африки:
И сегодня ночью звери:
Львы, слоны и мелкота –
Все придут к небесной двери,
Будут радовать Христа.
Ни один из них вначале
На других не нападёт,
Ни укусит, ни ужалит,
Ни лягнёт и ни боднёт.
Чары Николая Гумилёва полыхают разноцветно: жарко горит небо праздника, и звери, как дети, соединённые неожиданно во Христе, словно подчёркивают глубину события.
Мудростью белой, крупнозернистой соли пересыпаны музыкальные, словно нежная скрипка звучит, строки К. Р.:
Благословен тот день и час,
Когда Господь наш воплотился,
Когда на землю Он явился,
Чтоб возвести на Небо нас.
Мистика странным образом переходит в повседневную жизнь, призывая, безо всякой дидактики, жить иначе.
Совершенно особняком сияет «Рождественская звезда» Пастернака, чей космос разворачивается медленно, из кропотливого описания пустыни, из долгого путешествия различных людей, идущих поклониться чуду; он развивается совершенно русским ощущением праздника, будто это сейчас, «запахнув кожухи», идут простые пастухи; будто всё и свершается – сейчас, сейчас…
…было – пророчествовал Владимир Соловьёв: русский вестник, метафизикой окрыляя острые строки:
Пусть все поругано веками преступлений,
Пусть незапятнанным ничто не сбереглось,
Но совести укор сильнее всех сомнений,
И не погаснет то, что раз в душе зажглось.
Великое не тщетно совершилось;
Не даром средь людей явился Бог…
И время наше – в бесконечности сует и крупных, в блестящих одеждах соблазнов – словно задавшееся целью опровергнуть: мол, даром, даром! – потупляет взор, отходя пред сияющим богатством русской рождественской поэзии.
Опубликовано в Плавучий мост №2, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!