В Покову я попал, дай Бох памяти, в семьдесят шестом году. Я тот год школу окончил. Осенью поехал к брату на Ангару. Он к тому времю на Дворце годов пять про ´жил и нам про охоту все уши прожужжал.
Я дак спал и видел себя на осено ´вке в настояшшей тайге… Вот он и сосватал меня в напарники к своёму товаришшу, кадровому охотнику.
Андрей был поковинский. У нево в деревне Костиной отцовска изба стояла. И участок там.
Прилетел я перед самым заездом в лес. Как собиратца на осеновку, чё с собой брать — не слыхивал. Кабы знатьё, я бы с Васи-то с живово не слез, пускай бы сам всё обсказал да проверил.
Оне сказывали, как туды добиратца, да я не переживал. По физкультуре-то я последним сроду не был.
Из дому выехали до ´ свету. На коня сгрузили всё снаряженне, одёжу, правьянт да харчи на всю осеновку… А сами чуть не девяносто кило ´метров бежали вза ´де! Снегу ишо не было, поголу ´ бежали.
Дорога-то ох кака до ´лга показалась!.. Ну и нахлебался я! Андрею чё? Оне обои с конём по этой дороге хоть с завязанными глазами пройдут. Да кака ´ там дорога? Санная называтца! Это шшитай, што никакой нету. По Ангаре вить дорог-ту сроду не было, а в Покову, в еку глушь, и до ´сталь…
У меня уж ноги отымаютца — тово гляди подломятца, икры сводить стало. А ево обреве ´ть, што отдохнуть, мол, пора,— стыдно. Ишшо подумат, што я никуды не годнай, да Васе расскажет. Лучче упаду!
Ночь ночевали на гули´ване. Андрюха-то в лесу вырос, всё знат.
Выбрали место, разожгли огонь. Напились чаю. Подклали раза три, штоб земля под костришшем прогрелась. Потом это место разгребли, очистили да на тёплой земле постелились спать. Рядом положили два бревна, а под них мох, оне до утра тлеть будут. Правда, тепло-то с одной стороны. Пришлось с боку на бок повертетца.
К Костиной-ту подошли на другой день. Я как избы увидал — упал на коленки. Ей Бох, нисколь не вру! Это ишо хорошо, што не заплакал.
Слёзы-то недалёко были…
Пошли в свою избу. Докуль печь прогрелась, успели мало-ма ´ло шмутки разобрать да постели наладить. И всё молчком!
— Андрей,— говорю,— у тебя де ра ´диво-то? Скоро новости передавать должны, давай погоду на завтре послушам.
— Нету радива. Чё-то поде ´ковалось, в прошлом годе замольчало.
— Дак давай я погляжу.
— Радиво не девка, чё на него глядеть? — а сам всё же пополз под койку, достал коробку, обтёр рукавом.— Шибко охота, дак гляди.
А мне оно да ´ром. Еслив ково узнать нады — легче к Спиридонычу сходить. Тот про всё доложит!
Я развязал коробку:
— Роди´ма мама! Ты ево де взял? — в коробке лежал старый «Турист», ишо в карболитовом корпусе.— Неуж вправду до прошлово году работал?!
— Как часы — тётка не даст соврать. Как отец привёз из Кежем в пятидесяты года, так ни разу не затыкался. По всему дню ревел.
Я снял покрышку. Ё-моё! Изнутри-то што новай! За эстоль годов, видать, нихто не разбирал. Берегли пу ´шше глазу…
Сразу увидал, в чём дело. У этих «Туристов», штоб потише ли погромче сделать, ручку не крутили, а шевелили влево-вправо. Проводок-от и перетёрся в этом месте. Делов-ту: пять минут — вот и заговоре ´ло радиво!
Нау ´тре глаз продрать не могу, а слышу: бур-бур-бур,— хто-то шушу ´катца. Ково лешак до ´ свету привёл? Голову-то маленько повороти´л — у меня в изголовье на яшшике Агаша сидит, Андрюхина тётка.
На коленках узелок дёржит. Он уж успел железну печку растопить, с паперёской в зубах сидит на коку ´рках перед дверцей. У чайника из носу ´ри пар пошёл — вот-вот закипит. Видать, давненько беседуют…
Тут тётка бросила на меня глаза:
— Ва-ай, никово не вижу, парень-от не спит! Думала, так и уйду, не дождуся. Это в тебя куды вохо ´дит — эсколь-ту спать? Скоро уж рассвета ´т, ты всё лежишь. А я утресь коровёнку почилькяла, дай, думаю, забегу — погляжу, как ночевали, да молочком напою. Зашла, а тут радиво играт! Оне де ево взяли?! А Андрей: мол, так и так — напарник направил. А ты, родимай, на это учился ли, как ли? На радивомонтёра-то? Пошто вчерась-то никово не сказал? Я бы тебе сразу всё и ондала ´. А то, вишь, пришлося сёдни с краю на край два раз сбегать.
Работу тебе приташшила. Эвон сколь насбирала,— она указала рукой на передний угол. На табаретке лежала ишо одна котомка, тоже увязанная в платок.— Ты уж, ради Христа, не отказывай. Хочь изо всех один сло ´жишь — и то давай суды! Уж не всё же вы по ´ лесу бегать будете — сколь-нить времечка выберешь. Торопить нихто не торопит, лишь бы направил. Это вить стыд, што радива в избе нету!
А я до смерти люблю песни слушать. Наипаче как под гармонь да под баян поют. Ковды и спляшу под них. А чё?!
— Ано хто чево, ты замольчишь ли нет?! Пошто парню стать-ту не даёшь? Пушай на двор бежит, оправитца да ополоснётца. Он уж ись отошшал, а ты буровишь сидишь чё ни по ´падя…
— Вай, дак вправду вся кругова ´. Это я на радостя ´х разговоре ´лась.
Иди-иди!
Я не двадни соскакивал! Исправил все дела — на улице нежарко, долго не посидишь. Потом ополоснулся из рукомойника.
А у них уж чай на столе. Гостья развязала свой узелок:
— Гли-ка, я вить не с простыми руками пришла. Это тебе за работу!
Сёдни уж отстряпалась. Рыбник ешьте да шаньги карто ´шешны. Какэсь горе ´чи были. Долго спишь, всё простыло,— Агаша живо налила молока из трёхлитровки, тоже у ´трешнево удою.— Дак чё и говорю: без радива-то худо-на ´худо. Чуть чево, бежим к Спиридоновичу на рацию. И новости все у нево. Дак у них не поразговаривашь — боисся лишный раз рот отвори´ть, не то што чево. Ты што-о-о!!! Он вить партейный — не дай Бох чё-нить неладны сболтнуть… Потом не оберёсся. Осе ´рдитца, дак вся деревня на бобах останетца — не будет к рации допускать…
…Я слушать слушаю, а про пироги не забываю. И как она их заводит? Во рту тают! За таки пироги, пожалуй, и «радивомонтёром» не грех поработать.
Тётка посидела недолго, побежала домой. Напоследок наказала:
— Воду будете таскать, дак у нашей ерда ´ни я шест воткнула с зелёной тряпицей, штоб не спутали с карнаевской.
— Ты чё, тётка? Мы почево на другой край-от пойдём? Тут ближе-то пролуби нигде нету ли, чё ли?
— Дак с чево нету-то? Есь. И у Поликарповича, и у Терентьевича на этом краю. Дак оне не дают в своих-то пролубя ´х воду че ´рпать. Ишшо в прошлом годе завели моду, штоб кажда изба свою ердань чистила!
— Ишо не лучче! Наготово одичали — про ´луби делят! Вы чё народ-от смешите ´?
Тётка махнула рукой и отворила дверь, на ходу бросила:
— Ну, гляди, раз перепоясают коромыслом — не смешно будет. А мне дак ничё, не чижало вычистить. Сам с осеновки приедет — и овсе меня ослобони´т. Дак зато не об чем и говоре ´ть! А то вить как утро, так под угором реви´шша! Сёдни, примерно, очередник узкова ´ту ердань расчистил: не то што ведро — ковшик не вохо ´дит. Вот тебе и ругань.
Наза ´втре большу хто-то выбухал. К большой-ту опеть подходить боязно — не дай Бох, посклизнёшься и улетишь туды. То воду на ´лили кругом — опеть стырят: мол, новы катанки промочили… А со своёй-ту пролубью делай ково хошь. Мы дак уж привыкли, бытто так и нады.
От деревни к тому времю осталось одно прозва ´нне. Но всё ж-ки в пяти избах жили. И все пять — Иваны.
Первый — Иван Поликарпович. Думаю, што он костинский, но до самой пензии жил в Кежмах. Возил на самолётах курьерску почту. Все знают — это почтальён, только называтца красивше. А Поликарпович шшитал себя почти што лётчиком и поглядывал на всех свысока.
Другой — Иван Терентьевич. Болтуринский. Как уж он в Костину попал — не знаю. И чё им на Болтурине не жилось — тоже. Ну да это их дело.
Третий — Иван Карнаев, отчество у нево я то ли запамятовал, то ли не знал. Да и самово ´ худо помлю.
Четвёртай — Иван Спиридонович. У нево всё было не как у людей.
Один коммунист на всю деревню. У нево же была рация, тоже одна на всю деревню. Черезь неё держал связь с миром. Но само главно — у нево баня с земляным полом и топе ´лась по-черному. Другу ´ никак не хотел. Как ево старуху звали, не знаю, врать не буду. Но уж така чисто ´тка да рукодельница, каких поискать! У ней в избе сроду пылинки не было! Кровати с подзорами. Половички из белёново холста. Уж у ней и окошки, и кровати, и насте ´нник — всё в кружевах да в вышивках! Сколь из-за этой бани ни стырила, никак не могла ево свороти´ть.
Дак она кажду неделю скоблила стены в бане ажно дожелта ´! В суб – боту ползала в лес, натаскивала в баню пихтачу ´, застилала им весь пол. А сам-от парился шибко. Уж он хво ´шшетца-хво ´шшетца, обольётца студёной водой — и опеть за веник! Потом падат на пихту — отдыхат…
И пятай тоже был Иван. Но этово я в глаза не видал. Мы ево в деревне не захватили — он ишшо до нас ушел в своё зимовьё на весь сезон. Домой выйдет к Новому году. Знаю, што за ним взамужем была Агаша, Андрюхина родна тётка.
Вот и вся деревня.
День отдохнули да взялись за промысел. Там и снежок выпал.
Из Андрюхи слова не вытянешь — немтырь, каких свет не видел.
Как с утра выходим из избы, он ноги в юксы сунул — и пошёл.
Вот уж де я проклял всё на свете! Лыжи-то не беговы — охотничьи!
Да камусны! Я почём знал, што к нимя сперва принорови´тца нады, на них не вдруг побежишь?! Это бы ладны, да лыжи-то попали нихто ничаво — старьё. Юксы худы, нисколь не дёржат. Катанки в них хлябают, туды-суды катаютца…
Дак я и´здива вышел — по всему дню двоём ходим, Андрей хоть бы раз на меня оглянулся! Это што за терпе ´ннишше! Изредка остано ´витца паперёсу прикурить, дак и то в мою сторону голову не повернёт!
Ишшо дивья, што снег неглубокай был. Я как из мочи выду, лыжи на плечо — и врыссю за нём! Догоню, тожно опеть одену. А он бытто овсе про меня забыл — идёт и идёт. Нисколь не сбавлят. И мольчит всю дорогу. Знат вышагиват как ни в чём не бывало!
Раз тако дело, чё я за нём таскатца буду? Стал ходить от нево на ´разно. Конешно, было страшновато. Наипаче по первости. Ишо и Спиридонович кажиннай вечер придёт и рассказыват про медведя.
Зачин у нево один:
— Да, паря, повидал я на своём веку медведе ´й, добывать не раз приходилось… Правду сказывают охотники: сороковой — он обязательно роковой…
И давай заливать, как привязался к ним осенью медведь-шатун (сороковой по шшоту!). И был этот медведь умней человека. Как толькя он не изгалялся над охотниками, а оне никово сделать с нём не могли!
С каждым вечером этот медведь, по рассказам, всё хитрей и хитрей делался… А само главно, што ево до сей поры нихто так и не до ´был.
И кажду осень он ходит тут по деревням, пужа ´т народ.
Веришь ли, нет в эти сказки, а по ´ лесу ходить всё ж даки страшновато…
А ко мне старухи ходить наповадились. Идут то со стряпнёй, то с рыбкой или с рыжичками. У всех была одна беда: радиво не работат.
И, главно дело, у всех были одне «Туристы»! Видать, в одно время брали где-то. И болесь одна: проводки перетёрлись от старости или уж батарейки потекли. Вот я и наловчился. Пять минут — и готово.
Видать, подчистили все завозни и кладовки, изо всех углов выташшили «Туристов». Я раз не вытерпел, говорю:
— Баба Шура, дедушка пошто сам-от не снял покрышку? Сразу бы причину нашёл. Отправь ево суды, покажу, где глядеть нады, и научу, ково делать.
— Ему хто дас покрышку-то снять? Я сама-то пыль с нево раз в месяц стираю, штоб, не дай Бох, не повредить незначай. А этот — он вить толькя изнахра ´тить умет, боле никово!
— Дак я скоро уеду, пушай сам привыкат, ремонтирует.
— Ты мне об этим даже не заикайся! Ему сроду никово нельзя в руки дать: не то што исправить — нагото ´во напару ´хат. Он раз в год лучину-то нашшепа ´т, дак я с ней огонь разже ´гчи не могу! Ни на охоту, ни на рыбалку — никуды не годнай. Одне ´м бы языком и работал — бо ´тало, боле нихто!
— Дак ты пошто за еково-то пошла?
— От! И мне ково-то молол-молол языком — не увидала, как взамуж выскочила! А чё сделашь? С ним вить тоже кому-то жить нады.
Сколь годов прошло, счас уж и Покову затопило, а Костино перед глазами стоит. И Андрюху, царство небёсно, нет-нет да спомню…
Наипаче на охоте. Не знаю, много ли, нет ли я у нево перенял… Само-то главно, што он мне охоту не отбил в лес ходить!
А сигнал к охоте у меня один: как в сентябре всё тело засербе ´лось — пора начинать закупать правьянт да скла ´дыватца… Другово лекарства нету.
Опубликовано в Енисей №1, 2019