О спектакле Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури «Прометей»
Премьерный спектакль прошлого сезона Башкирского государственного академического театра драмы имени Мажита Гафури «Прометей» по трагедии Мустая Карима «Не бросай огонь, Прометей!» вызвал некоторые споры в театральной общественности республики. Режиссер Ильсур Казакбаев, известный своей постановкой «Навстречу мечте» по повести Айгиза Баймухаметова и в инсценировке Ангизы Ишбулдиной, с успехом показанной на фестивале «Артмиграция» в 2017 году, снова ставит едкий, жёсткий и во многом бесстрашный спектакль.
Пьесу Мустая Карима он смело переносит в наши дни, превращая в трагифарс с элементами социального и документально-политического театра, где героев можно легко спроецировать на реальных персонажей. В самом начале на видеоэкранах, установленных на порталах, сам режиссер, бесстрастно читая пьесу, задаёт отстраненный тон спектаклю. Затем на центральном экране, расположенном в глубине сцены, будут возникать хроникальные кадры революционных действий 1917-го года, августовского путча 1991-го, расстрела российского парламента 1993-го и испытаний ядерной бомбы. Всё это совсем не случайно чередуется сценами из «Лебединого озера». Сам Прометей в исполнении Азата Валитова, лёжа на спине в центре сцены, произносит слова солдата из повести «Долгое-долгое детство» Мустая Карима: «Оказывается, я ещё жив. Вижу льдисто-синее застывшее небо, медное солнце, примерзшее к этой синеве». Режиссер не оставляет никаких аллюзий и намёков, всё ясно и понятно – бьёт наотмашь.
Художник, заслуженный деятель искусств РБ Альберт Нестеров, создал металлическую конструкцию, снова представляющую собой буквы и слова: во всю ширину сцены – «Ум» и «Честь», а в финале появится ещё одно слово – «Совесть». В конце устройство загорится множеством спотов, ослепляя зрителя ярким светом, но не теплом, отнюдь не огнём. Световая партитура спектакля – очень сложная и насыщенная, постоянно меняющаяся и завораживающая. Художник по свету Ильшат Саяхов, словно жонглируя прожекторами и софитами, создает переливающееся и феерическое пространство. Это холодный, блестящий, мерцающий мир богов, где слова утратили всякий смысл, точно так же, как и утратил смысл советский лозунг «Коммунистическая партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». На металлические слова можно взобраться, сквозь них можно пролезть, спрятаться, что подтянутые боги в спортивном трико делают легко и сноровисто, так как следят за своим телом и фитнес является неотъемлемой частью их жизни. Зевс – Артур Кунакбаев, – например, занимается на тренажёре и всё время встаёт на весы, проверяя, сколько килограммов он сбросил. Богини Гера – Ильгиза Гильманова – и Афродита – Милена Ишаева – передвигаются по сцене словно по подиуму, демонстрируя свои стройные фигуры и наряды. И нет места в этом «красивом», физически здоровом, медийном мире слабым и немощным людям.
Так оставлена на обочине жизни – между зрительным залом и сценой – Агазия. Мы привыкли, что этот персонаж – олицетворение женской красоты и грации, в которую влюбляется сам Прометей. Но режиссёр лишает Агазию всех её прекрасных внешних данных, неожиданно представляя человеком с ограниченными физическими возможностями. Немало смелости и отваги потребовалось Гульнаре Казабаевой – одной из ведущих актрис Башкирской сцены, чтобы создать этот трагический, изломанный, искорёженный образ. Опираясь на костыль и с трудом выговаривая слова, в которые, в отличие от богов, вкладывает их истинный смысл, Агазия-Казакбаева в спецодежде с надписью «МУП ОЛИМП», в детских сандалиях, с перебинтованной головой вопросительно вглядывается в сцену, ожидая Прометея.
В отличие от всех других интерпретаций этой пьесы, в спектакле Ильсура Казакбаева любовь Прометея к Агазии – человеческая. Он сам сотворил людей и чувствует ответственность за их судьбу и даже вину, поэтому все его дальнейшие действия обусловлены колоссальной внутренней борьбой и протестом против Олимпа. Пронзительна сцена, когда массируя руки Агазии, он тщетно пытается выпрямить её искривленные пальцы. Божественный огонь – единственное, что может спасти человечество и принести Прометею успокоение. Зная о своей гибели, терзаясь гамлетовскими вопросами, он решается на поступок. Но прежде, сидя вместе с Агазией в проходе зрительного зала, он увидит на сцене своё будущее. Вальяжно на больших качелях над всеми парит в воздухе верховный бог Зевс, а внизу происходит суд над прикованным безжизненным телом – куклой с лицом Прометея. На экранах же мы видим чёрно-белую анимацию, где вороны заклёвывают друг друга. Так же боги один за другим «заклёвывают» Прометея. Лишь только Гефест – Юнир Куланбаев, – представленный здесь смешением разных религий (в золотом чапане и чалме, но с крестом на шее), не может сдержать своих чувств и с трудом выдавливает слова против Прометея. Но, оставшись один на один с самим собой и со своей совестью, раскаивается и проклинает себя. На что Прометей отвечает ему: «Выдумывая сорок оправданий, ты сорок раз прощенья не проси».
Здесь же, во сне, Прометей встретится со своей матерью Фемидой в исполнении народной артистки РБ Сары Буранбаевой. С чёрными от слёз разводами под глазами, в нелепом пальто, с седыми волосами под чёрной шляпкой, похожая на грустную клоунессу, обезумевшая от горя, она по привычке ухаживает за могилами своих сыновей. На экране – фото счастливой семьи. Диалог-противостояние Фемиды и Прометея, переходящий в диалог-смирение и принятие матерью героического выбора сына под скрипичную музыку Ильшата Яхина – одна из самых тихих и тёплых сцен в спектакле. Мать и сын, как в детстве, играют на расстоянии в ладошки, а затем Фемида, бьёт свой пустой рукав от пальто, словно пытается отрубить свою руку, оторвать от себя сына.
Огонь охраняют аллегорические, но вполне узнаваемые образы – Сила в исполнении фактурного актера Айдара Шамсутдинова, одетого в подпоясанный ремнем китель, тельняшку, с бескозыркой на голове, и Власть – Фаниса Рахметова в балетной пачке, в пиджаке и галстуке. Изрядно выпившие, в ночном угаре, под хиты 2000-х они ведут бессвязный диалог о том, почему, будучи Властью и Силой, должны подчиняться Зевсу. А не сам ли Зевс должен слушать Власть? Ощутив себя всемогущими, оба отправляются к харитам, оставляя пламя в красной коробочке без присмотра.
Украсть огонь – для Прометея дело не самое трудное. Как оказалось, сложнее всего – решиться, и еще тяжелее – убедить земных людей в том, что огонь принесёт им счастье. Функцию народа выполняет зритель, с которым так легко заигрывают Эрида – Урал Аминов – и Гермес – Артур Кабиров. Появляясь переодетыми в «челноков» с большими китайскими клетчатыми сумками, они забрасывают зрителей листовками и фальшивыми куриными тушами, отплясывают под гармошку и веселят зрителя, говоря с ним на самые актуальные темы – про пенсию, например. Все персонажи спектакля то и дело напрямую обращаются в зрительный зал – начиная с первых сцен церемонии инаугурации Зевса и последующей «торжественной» части награждения отличившихся при свержении титанов. Есть и «подсадные» актёры, которые в конце спектакля будут кричать из зала: «Нам не нужен огонь!» Правда, кто-то из отважных настоящих зрителей крикнет обратное, на что Эрида, среагировав моментально, покажет кукиш. И ничего не может сделать слабый и безвольный Адамшах Алмаза Юсупова, хотя на лбу и на спине его большими буквами написано «СВОБОДА». Являясь посредником между богами и людьми, он беспрекословно выполняет поручения Зевса.
Финал спектакля не оставляет никакой надежды. Режиссер убирает последнюю сцену, где народ раскаивается. Прометей волочит по сцене убитую Адамшахом Агазию и кричит, что вернется через тридцать тысяч лет и что зло не вечно, а «вечны только слёзы, только пламя, лист зелёный, в небе – облак белый…». Но его голос заглушает клубная музыка, и спектакль заканчивается новостным репортажем на центральном экране, где богиня раздора и хаоса Эрида бездушно перечисляет положительные изменения, произошедшие на Олимпе за последние сто лет.
Опубликовано в Бельские просторы №2, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!