НАМ НАДО ИДТИ
Капли медленно ползли по стеклу, становясь всё крупнее и тяжелее и, в конце концов, срывались вниз, оставляя на стекле быстро исчезающий след. За окном бесновался ветер, набрасывая всё новые порции дождя. Окно было старое, деревянное, и ветер без труда проникал в комнату и приятно холодил лицо.
Надо было идти, но я всё зачарованно стоял у окна. Улица за окном превратилась в полноводную реку, которую рассекали окатывающие всё вокруг потоком грязных брызг машины. Отяжелевшие пакеты на деревьях безжизненно висели, слегка покачиваясь. Дальше ждать не было смысла. Такси так и не приехало, хотя я вызвал его больше часа назад.
Оставалось одно: идти пешком. Накинув на плечи рюкзак, я вышел из квартиры.
— Чё, приехало, да? — засуетился Кама, открывший дверь после того как я долго звонил в звонок. — А чего ты не звякнул, я бы уже готов был.
— Размечтался, — хмыкнул я, — я отменил такси.
— Почему? — удивился Кама. — Пешком идти, что ли?
— Угадал, — я присел на пуфик в прихожей, — идём скорее, а то опоздаем.
— Не, ты чё, серьёзно? — Кама выволок из комнаты свой рюкзак. — Давай я вызову.
— Бесполезно, город утонул, свободных машин нет, может, на улице поймаем, — улыбнулся я, — или пёхом, трудно разве?
— Тады лады, — Кама ловким движением закинул на спину рюкзак, — потопали.
Мы бодро сбежали вниз по ступенькам и нырнули в дождь. Ветер шатал ветки и швырял холодные капли в лицо. Всё вокруг было затоплено, и не было другого выхода, кроме как топать по лужам.
— Отвык от наших дорог? — усмехнулся я.
— Да ни фига, я и прогноз заранее смотрел, и обувь вон какую привёз, — Кама гордо ступил в глубокую лужу.
— Я с утра прогноз смотрел, — я пошёл следом за Камой, у меня обувь была не хуже, — так там написано плюс пять, а ощущается, как минус пять.
— Да, да, у нас всегда так, — рассмеялся Кама.
— Ты куда? — остановил я Каму, уверенно направившегося в проход между домами.
— Так короче же, забыл?
— Там дом построили и закрыли дорогу.
— Да блин! — Кама, недовольный, пошёл обратно. — Шанхай и джунгли.
— Блины в твоём Питере, здесь надо говорить: «Да хинкал!» — рассмеялся я.
— Иди теперь ты вперёд, — проворчал Кама. — Хоть «чуду» кричи, когда в тупик упрёшься.
— Просто ты редко приезжаешь, вот и не знаешь, как всё изменилось.
— Лучше не знать, — Кама уже улыбался, — здоровее буду.
— Кстати, самая питерская погода, не?
— Она самая, — заулыбался Кама, не отрываясь, оглядев окна одной из пятиэтажек.
— Она тут больше не живёт, — я без слов понял причину Каминой улыбки, — идём.
— За кого хоть выскочила?
— Куда-то в селуху выдали, видел как-то пару лет назад, четверо детей, говорит.
— Вот успела, а, — рассмеялся Кама, — а я всё холостой.
— Догоняй, в чём проблема, — я оглянулся на Каму, всё ещё не отрывающего взгляда от окна, — можно и перегнать.
— Обязательно, — кивнул Кама, — до сих пор просто квартиры не было, теперь можно.
— Нашёл кого?
— Я не за этим приезжал, — запротестовал Кама.
— А я думал, что присмотреть кого.
— Не знаю, — нахмурился Кама, догнав меня и шагая рядом, — не понимаю я их.
— Кого?
— Девушек наших, мне с ними говорить не о чём.
— Менталитет у тебя поменялся, видимо.
— Видимо, — усмехнулся Кама.
— Ну, ничего, всё будет у тебя, я же свою тоже не тут нашёл.
— А вот и наш театр, — воскликнул Кама, — у нас и время есть, забежим, глянем.
— Там теперь борцовский зал, — хохотнул я, — иди и смотри.
— Да ладнооо, — изумился Кама, — такое бывает, что ли, ты почему не рассказывал?
— Не было желания об этом говорить.
— Аффигеть, не представлял, что до этого дойдёт.
— Ну ты сам знаешь, кто у нас в театр-то ходил, только такие как мы, пустовал зал, а после того как и певцов всяких пускать перестали, то естественно, что что-то непопулярное замещается чем-то более популярным.
— Ты сейчас такую умную весчь сказал, что я в осадок выпал, — Кама стоял лицом к бывшему театру и читал новую вывеску.
— Идём, идём, театрал, на поезд опоздаем, — я даже не обернулся на здание.
— Я слышал, что тут наезжали на певцов и артистов, но не думал, что так далеко зайдёт, — бурчал Кама, — видать, лиха беда начало.
— Помнишь Магу? Младше нас был, такой талантливый пацан, стихи писал.
— Да, да, помню, где он? Вспоминал его как-то, искал в сети, он-то незамеченным не останется.
— Его соседские пацаны буцкали постоянно, бросил он это дело.
Встретил я его недавно, накачался, лексикон совсем другой, про стихи сказал, что он этой фигнёй больше не страдает.
— Помню, как он в библиотеке свои стихи читал, — воскликнул Кама, — сильная штука.
— В библиотеке теперь медресе, — рассмеялся я, предвкушая Камино удивление.
— Мёд, видать, по сусекам скребут, — мрачно буркнул Кама.
— Книги сейчас никто не читает, чё помещению пустовать, — продолжил я ехидно.
— Можно сдать в туалеты, бумага везде нужна, — так же ехидно подхватил Кама.
— Нашим и там бумага не нужна, — рассмеялся я.
— Да, да, а я и забыл, — Кама тоже смеялся.
— Помню, давно ещё, когда на месте книжного открыли кафе «Барашка», я смеялся, оказалось, это только начало большого смеха.
— Ну не плакать же, — улыбнулся Кама.
Мы шли по бесконечным лужам, между машинами, почти бездвижно стоящими в пробках, и смеялись. Смеялись и бежали по улицам нашего детства, которые уже перестали узнавать. Шли мимо окон, где жили когда-то наши друзья. И даже хотелось остановиться и, как в детстве, подобрав камешек, запустить его в стекло. Но там уже жили другие люди, да и не бросают теперь камешки. Теперь пишут смс.
Вагон медленно, но всё быстрее и быстрее понёс нас в нашу другую жизнь, мимо серого, заливаемого дождём моря.
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
— Кама, ты?
— Вот блин!
— Сколько я тебя не видел…
— И я тебя, но слышал за тебя немало.
— И я за тебя.
— Мага, дай пять!
— Салам алейкум Кама, — Мага опустив автомат, крепко сжал протянутую руку.
— С трудом узнал тебя, братуха, алейкум, алейкум, — глаза Камы сияли, — борода тебя изменила, по голосу узнал скорее.
— А я тебя сразу узнал, несмотря на весь твой прикид, — улыбался Мага, — и пушку ты первый опустил, ты всегда мужик был.
— Да, — нахмурился Кама, — у нас разные дороги теперь, но я всегда рад тебя видеть.
— Услышат нас, — улыбнулся Мага, — и твои же тебя же, уходи.
— Может, выйдешь? А? Мага, ну смысла же нет.
— Альхамдулилях, смысл на моём пути есть всегда, — нахмурился Мага.
— Ты ж меня знаешь, я на уши падать не люблю, у тебя своя тема, у меня своя, но можно же спокойно жить.
— Я спокоен, ты не представляешь как.
— Я рад за тебя.
— Ты идеалист.
— Ты тоже.
— Только идеалы у нас разные.
— Обычное дело, — вздохнул Кама.
— Отец твой как? — улыбнулся Мага.
— Вот только вчера тебя вспоминал, говорил мне, что б я тебя вытащил, если что.
— Он у тебя капитальный мужик — Твой же всё молчит, хмурый ходит, — нахмурился Кама, — и что сказать ему, не знаешь.
— Он старый коммунист, — улыбнулся Мага, — что поделать.
— Мага, — рубанул рукой по воздуху Кама, — вот твой отец коммунист, атеист, но в тебе я не вижу к нему злости.
— Он же отец, — потупил взор Мага.
— И ко мне я в тебе не вижу злости, — Кама заговорил быстро, словно пытаясь успеть, всё сказать, — а ведь я твой противник.
— Ты сам знаешь почему, — улыбка не покидала Магина лица.
— Может, выйдешь? А? Мы же все уживёмся, каждый со своей идеей.
— Нет, ты же знаешь, я встал на путь борьбы, ты же борешься за свою идею, вот и я иду умирать за установление законов шариата.
— Эх, Мага, — Кама сел на пол и незаметно смахнул невольную слезу, — а помнишь, как мы арбузы с девятого этажа кидали?
— Да, да, да, — тихо засмеялся Мага, и тоже уселся на пол, спиной к Каме, — нас потом столько искали.
— А мы тогда уже чухнули с балкона по дереву, — Кама тоже смеялся, — и нас так и не спалили.
— А потом заходим во двор, типа не при делах, — продолжал вспоминать Кама, — типа мы сейчас тока на хату идём.
— А потом набрали воды в пакеты и тоже кидали, — смеялся Мага.
— Как тогда было просто жить, — нахмурился Кама.
— В детстве всегда всё просто.
— А теперь ты и бежать не хочешь.
— У тебя дочка родилась, слышал, — поменял тему Мага, — поздравляю.
— Спасибо, брат, — улыбнулся Кама, — а у тебя что, вроде была у тебя жена, говорили.
— Нет, не дал Аллах мне детей, — вздохнул Мага, — и её уже тоже нет.
— Да уж, — вздохнул Кама.
— Камский, — Мага осторожно встал, — прощай брат, меня ждут мои братья, тебя твои.
— Было бы по уму, если бы я дал тебе сейчас в табло, вырубил и вынес, — вздохнул Кама.
— Я всё равно б вернулся к братьям, годом раньше, годом позже, — лицо Маги расплылось в улыбке.
— Магашка, — Кама нехотя поднялся следом, — я не буду стрелять в тебя, доложу всё как есть.
— Ты настоящий, — Мага крепко обнял Каму и, подняв автомат, пошёл внутрь дома.
— Прощай Магашка, — Кама уже не скрывал слёз.
— Я уже давно Мухаммад, — улыбнулся обернувшись Мага, — даже если выстрелишь, ты не попадёшь в того Магашку.
Кама ничего не ответил. Проводив взглядом скрывшегося в проёме двери Магу, он, вытерев слёзы, осторожно полез обратно. Задание своё он выполнил, проверил дом, стоящий впритык с домом, где были блокированы боевики. Хотя и оторвался от товарищей, поднявшись наверх. И как оказалось, не зря. Дома были связаны проходом. Он мог и скрыть факт встречи с другом детства, но смысла в этом не было. Всё равно всплыло бы на опознании.
Светало, пока Кама с товарищами осматривал строения, ночная тьма рассеялась и очертания двух домов, окружённых со всех сторон кольцом бойцов и техники, выплывали из тьмы. Доложив о происшедшем и получив добро на отдых, Кама, не оглядываясь, пошёл прочь от дома. Забравшись в машину, он натянул шапку на глаза и постарался уснуть. Он знал, что будет дальше, переговоры, предложение выйти. Потом недолгий бой.
— Кама, — услышал он сквозь полудрёму голос Арсена, рослого лейтенанта, который с ним утром был на осмотре дома.
— Да, Арсюха, — Кама резким движением сдвинул шапку с глаз, — как там? Всё?
— Да, на осмотр идёшь?
— Иду, — мрачно буркнул Кама и поднялся.
Дом был разбит. Огня уже не было, но дымом тянуло из всех окон.
Судя по тому, как без опаски бойцы выходили из дома, всё было кончено. Ступая по разбитому оконному стеклу и кирпичной крошке, — Кама зашёл в дом.
Магу он нашёл не сразу. Искал у окон, или напротив, прикидывая, откуда кто мог стрелять. Но среди убитых с оружием в руках Маги не было.
Он был внутри. Его убило взрывом, как сразу понял Кама. Опустившись на одно колено, Кама пододвинул к себе автомат, что лежал рядом, и вытащил рожок. Он был полный. Все остальные рожки, что были в разгрузке, что на Маге, тоже были полные. Он не стрелял.
Вздохнув и посмотрев ещё некоторое время на чёрное от копоти лицо Маги, Кама вышел из дома. Надо было договориться — и забрать тело.
Единственное, что мог он теперь сделать. Он знал, что сможет забрать тело без денег. Забрать и отвезти к отцу.
СОЛДАТИК С ШАШКОЙ НАГОЛО
Подъёмный кран, натужно заурчав, оторвал обгорелую, страшную будку от тротуара. На асфальт со звоном посыпались чёрные осколки стекла и покатились угольки. Кран проворно загрузил свою добычу в кузов грузовика и тот, пустив из выхлопной трубы чёрное облако, осторожно поехал прочь. Облако, постепенно рассеиваясь, висело там, где всего несколько минут назад стояла будка. Словно это она растворилась, исчезла в параллельных мирах.
По моим щекам катились слёзы. Я вытащил из кармана маленькую, но тяжёлую фигурку солдата в старинной форме. С шашкой наголо. Сзади, со спины, этот солдатик был обожжён огнём. Я закрыл глаза и увидел этого солдатика. Целого и невредимого. Стоящего на витрине. В окружении множеств а других фигурок.
— Дядь часовщик, дядь часовщик, — щебетал Лёнька, пацан из соседнего двора, — а если я вам будильник принесу, вы мне вооон ту фигурку подарите?
— Хех, — хитро усмехнулся часовщик, — если я тебе её подарю, то другие её уже не увидят.
— А откуда ты будильник возьмёшь? — строго спросил Лёньку Фархад, не по годам серьёзный пацан из того же двора, никогда не снимающий пионерский галстук.
— А мне Ахмед обещал собрать, — серьёзно ответил Ленька, — он с отцом в часовой у кинотеатра работает, — по два десять за ремонт будильника получает.
— Нужен ему твой будильник, — усмехнулся я, не сводя глаз с фигурок, — у него самого этих будильников как грязи.
Эта часовая будка, расположенная на оживлённом перекрестке, была для нас как магнит. Новости о том, что в будке дяди Шамиля появилась новая фигурка, распространялись быстро. И мы после уроков, а кто и вместо уроков, отправлялись поглазеть на новинку. Когда к хозяину будки пришла идея начать собирать фигурки и как давно он этим занимается, я не знал. А спросить как-то стеснялся.
— А я теперь тоже собираю, — гордо выдал мне Ленька во время оче- 385 редной встречи у будки и вытащил из кармана фигурку.
— Где нарыл? — воскликнул я.
— Подарили, — гордо произнёс Ленька и отвернулся, любуясь своей фигуркой в лучах солнца.
— Красивая, — полным зависти голосом произнёс я.
— Я больше коллекцию соберу, — улыбнулся Лёнька и спрятал фигурку в карман.
Я тоже загорелся идеей собрать коллекцию. Но где их взять? В свободное время я рыскал по городу, забегая в магазины. Но ничего интересного не находил. Да и очереди были везде, не особо и подберёшься к витринам.
Но мне повезло. Усталый, я шёл домой, согнувшись под тяжестью портфеля, полного учебников. Я даже не смотрел по сторонам, я был голодный и хотел домой, где меня ждал, как обычно, вкусный обед, приготовленный мамой к моему приходу. И мне не терпелось показать маме дневник, где красовались три пятёрки, которые я получил сегодня.
Каким-то боковым зрением я увидел, что из пакета, что несла к мусорке незнакомая девочка, вывалилась и со звуком, выдававшим металлическую тяжесть, ударилась об асфальт фигурка. Я подбежал и схватил её.
— Побирушка, ха ха, побирушка, — засмеялась девочка.
— А чего ты такую красивую фигурку выбрасываешь? — удивлённо спросил я, не обращая внимания на её насмешки.
— Да это какие-то шахматы вроде, древние, утиль, — усмехнулась она, — там ещё три штучки есть.
— Дай их мне, — я потянулся к пакету в её руке.
— Бери, — хихикнула она и с размаху забросила пакет в мусорный ящик.
Я, ничего не ответив ей, запихнул подобранную фигурку в карман и с разбегу запрыгнул на борт мусорного бака. Он, к счастью, не был пуст.
Так что достать пакет было нетрудно. Стоя на бортике бака, я под издевательский хохот девочки достал из пакета три фигурки и, бросив разорванный пакет в бак, спрыгнул с него и убежал. От усталости не осталось и следа. Тяжести школьного портфеля словно и не бывало. Главным было то, что у меня теперь были такие фигурки, каких не было ни у кого.
Даже у часовщика дяди Шамиля.
Это были необычные фигурки. Литые. Тяжелые. Я их отмыл и отполировал тряпочкой. Две из них были одинаковые. Как я предположил, это были пешки. И я понял, что теперь у меня есть шанс подружиться с хранителем коллекции, что манила меня за стеклом часовой будки.
— Здравствуйте, а это вам, — я просунул руку с фигуркой в окошечко будки.
— День добрый молодой человек, — улыбался часовщик, отодвигая в сторону часы, над которыми он склонился, — какая великолепная фигурка.
— Это от шахмат, — деловито пояснил я, — кажется, пешка.
— А ну заходи, — улыбнулся он, снимая лупу с глаза, — я тебе тоже найду подарок.
— А как у вас на глазу лупа без нитки держится? — вдруг обнаглев, выпалил я, забегая в открытую дверь будки.
— А так, просто, — засмеялся он.
Я был счастлив. Я подружился с дядей Шамилём. И теперь я иногда, стараясь не наглеть, заходил к нему в будку. Он рассказывал интересные истории про свою коллекцию. Учил, правда безуспешно, надевать лупу.
Дарил фигурки. Но я брал только те, которых у него было по две. Чтобы не портить коллекцию.
> > >
Тот день я запомню навсегда. Да, я видел, как жизнь вокруг меняется.
Как уезжают мои одноклассники и соседи. Как Лёнька уехал с семьёй в один день. Бросив всё. Даже Фархад перестал носить галстук. По улице мимо часовой будки ходили возбуждённые толпы. То там, то тут слышались выстрелы. Но я старался не замечать этого. И дядя Шамиль, казалось, тоже. Он был так же весел и приветлив. И даже той тревоги в глазах, что я видел у своих родителей, учителей, да и у многих других, в его глазах я не замечал. Я аккуратно протирал фигурки от пыли, когда вдруг дверь будки кто-то дёрнул. В и без того тесное пространство будки вдруг зашли двое парней.
— Гони золотишко, дяхан, — зло гавкнул один из них.
— И не рыпайся, — в окошко с улицы другой просунул ствол автомата.
— Откуда у меня золото, — спокойно ответил дядя Шамиль, — я часовщик.
— Вон золотые часики у него, — закричал тот, что был на улице.
— Это не золото, — усмехнулся дядя Шамиль, — и они даже не работают.
— А если найдём? — зло рассмеялся третий, с размаху положив автомат с перевязанными синей изолентой рожками на коллекцию фигурок.
Из-за чего фигурки полетели во все стороны.
Я вскрикнул и рванулся в сторону фигурок, рассыпавшихся по полу. Схватил ту самую, шахматную пешку, с которой и началось наше знакомство.
— У него золотишко в этих фигнюшках, — завопил один из парней, вырвав у меня их рук фигурку.
— Не трогай пацана, — вскрикнул дядя Шамиль.
— Вали-ка отсюда, дяхан, пока я добрый, — рассмеялся парень и наставил на нас автомат, — радуйся, что пацанёнок с тобой, мы детей не трогаем.
Дядя Шамиль, схватив одной рукой мою руку, а другой мой школьный портфель, попятился прочь из будки. А там, в его мирке, в его таком уютном и маленьком домике вовсю орудовали бандиты. Слышался топот и звон разбиваемого стекла. Стены будки подрагивали, словно содрогаясь в рыданиях.
— Идём, идём домой, — дядя Шамиль потащил меня прочь.
Доведя меня до дома и убедившись, что я зашёл в квартиру, он, помахав мне, пошёл прочь. Он и сейчас перед моими глазами. Внезапно постаревший, с рубашкой, торчащей из-под костюма сзади. Без своей привычной кепки. Сгорбившийся.
Утром меня не отпустили в школу. Занятий не было. В городе стреляли. А вскоре папа нашёл машину и сообщил, что мы временно уедем. Я равнодушно сидел у окна и глядел на внезапно ставшие чужими улицы родного города. Где-то стояли стайками ребята, а где-то солдаты около БТРов. Мне было всё равно.
И тут машина завернула именно туда, к будке дяди Шамиля. Она вынырнула из-за угла, как и обычно бывало, когда я ехал мимо с родителями на маршрутке. Но это была не она. Она зияла обугленными отверстиями окон.
— Нееет, нееет, — завопил я и дёрнул ручку двери, и чуть было не вылетел из машины.
— Ты куда, что ты, — закричала мама.
— Ну разве так можно, — выкрикнул водитель, резко остановивший машину.
Я выскочил и побежал к будке. Словно приветствуя меня, ветер распахнул обугленную чёрную железную дверь. Внутри всё было черным-черно. Подбежавший папа схватил меня и потащил к машине. Но я успел на улице, под будкой, заметить полуобгоревшего солдатика. Я схватил его.
— Ну что ты делаешь? — зло отчитывала меня мама, — вон все руки чёрные.
— Хотя бы это верну дяде Шамилю, — всхлипывал я.
— Он умер, — как-то автоматически сказал шофёр, — в ту же ночь после пожара.
— Неееееет, — закричал я, — нееееееет.
— Извините, извините, — смутился шофёр, — я не подумал, сердце не выдержало, говорят, видимо из-за коллекции его, я тоже пацаном прибегал смотреть.
— Я тоже, — вздохнул отец.
— И я, — всхлипнула мама, обнимая меня.
Опубликовано в Лёд и пламень №5, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!